своили  этот  номер?
За оврагом вокруг пустырь, заваленный ржавыми конструкциями, бочками и битым
кирпичом.
   На двери неожиданно оказался домофон. Я нажала цифру 1 и услышала женский
голос:
   - Кто?
   Подавив желание ответить: "Конь в пальто", я громко крикнула:
   - Откройте, Люсенька, это Дарья Ивановна Васильева, из Ложкина.
   Замок щелкнул, и тут же заворочался ключ в двери квартиры. Люся стояла на
пороге, растрепанная, в  байковом  халате,  около  ног,  держась  за  подол,
покачивался на кривеньких ножках годовалый ребенок.
   - Надо же! - удивилась я. - Всегда считала, что у вас дети-школьники...
   - Дарья Ивановна... - пробормотала стрелочница. - Как узнали адрес?
   Не отвечая на вопрос, я прошла в прихожую и велела:
   - Ведите в комнату, поговорить надо.
   Люся распахнула  дверь.  Комната  оказалась  неожиданно  большой,  метров
двадцать пять, из нее виднелся  вход  в  другую,  поменьше.  Все  обставлено
простой, но новой мебелью. На окнах дешевые, видно, тоже недавно  купленные,
занавески, пол застелен синтетическим паласом.
   - Хорошая квартирка, - решила я  сказать  приятное  хозяйке.  -  А  кухня
большая?
   - Двенадцать метров, - с удовольствием сообщила стрелочница, - глядите!
   Квадратное уютное  помещение  сверкало  чистенькими  шкафчиками.  В  углу
пристроился белоснежный холодильник "ЗИЛ". На бедную стрелочницу  обвалилось
богатство, и я, кажется, знаю его происхождение.
   - Просто отличная жилплощадь, теплая, на  прежней  хате  так  мерзли  всю
зиму, жуть!
   - Что же не топили?
   - Ироды мои вечно дрова  пропивали,  -  сказала  Люся,  -  только  теперь
кончилось ихнее счастье, буду человеком жить,  одна,  с  дитями,  как-нибудь
прокормимся. Но откуда вы мой адрес взяли?!
   Вновь проигнорировав вопрос, я подсела к новому, накрытому клеенкой столу
и спросила:
   - Люсенька, вы как будто говорили, что нуждаетесь, работу искали?
   - Ну? - настороженно спросила стрелочница.
   - Уволила домработницу. Пойдете ко мне на службу?
   Поняв, что гостья явилась с  вполне  определенной  целью,  и  думая,  что
опасность миновала, Люся вздохнула:
   - Кабы месяц  тому  назад  предложили,  побежала  бы,  не  раздумывая,  а
сейчас...
   - Что же изменилось?
   - Переехала в Бутово. Отсюда не наездишься, два часа, а то  и  больше  на
дорогу потрачу. Дети ведь у меня, не могу бросить. Да и нашла уже работу.
   - Какую?
   Люся взяла на руки сосредоточенно сопящего малыша.
   - Вот, троих ко мне приводят на целый день, пока матери на службе.  Очень
даже отличный заработок, да и мои детки присмотрены, накормлены. Не  то  что
раньше - сутки  торчу  на  переезде.  А  ответственность  какая,  -  пьяного
раздавит, а ты отвечай!
   - Небось дорогая квартира...
   - Ой, - замахала руками Люся, - пришла в контору и говорю:  "Слушайте,  я
баба бедная, подыщите мне самое дешевое жилье,  ну  чтоб  за  копейки".  Вот
агентша и расстаралась. Говорила, просто даром отдают. Район отдаленный, дом
не престижный, да и стоит по-дурацки,  ни  подъехать,  ни  подойти.  Но  мне
плевать, лишь бы от всех иродов подальше, одной жить с дитями...
   - Тысяч тридцать отдали? Стрелочница всплеснула руками.
   - Двенадцать! Повезло так повезло!
   Я нагло вытащила сигареты и, не обращая внимания  на  чихающего  ребенка,
вслух прикинула:
   - Двенадцать  квартира,  тысяч  пять-шесть  мебель,  ну  еще  тысячи  две
туда-сюда ушло... Сколько же денег лежало в конверте?
   Люся переменилась в лице. Побелела так,  что  даже  губы  превратились  в
светлые полоски.
   - Вы... знаете?
   - Конечно, - успокоила я ее.
   Стрелочница  рухнула  на  колени  и,  вытянув  вперед  дрожащие  руки   с
обломанными, никогда не видевшими маникюра ногтями, завыла:
   - Не  губите,  не  губите,  не  губите!..  Я  брезгливо  поджала  ноги  и
приказала:
   - Заканчивайте цирк и быстро рассказывайте все по порядку.
   Но Люся, как все истерички, уже вошла в раж. Головой с плохо покрашенными
волосами она принялась биться об  пол,  без  конца,  на  одной  ноте,  крича
дурниной:
   - Не губите, не губите!..
   Ребенок наморщился, разинул рот и завопил.  Из  маленького  носа  потекли
сопли, личико отчаянно покраснело. Не знаю почему, но вся  сцена  вызвала  у
меня только чувство брезгливости. Интересно, долго они оба намерены орать?
   Младенец  финишировал  первым.  Поняв,  что  никто  не   собирается   его
успокаивать,  он  всхлипнул  и  на  четвереньках  пополз  в  комнату.   Люся
продолжала выть. Очевидно, она устала стоять на коленях. Потому  что  теперь
сидела на  полу,  раскачиваясь,  как  китайская  безделушка.  Это  какие  же
здоровые надо иметь легкие, чтобы визжать без устали почти полчаса!
   Наконец, издав последнее крещендо, стрелочница заткнулась.
   - Люся, - строго сказала я, - выбирайте. Либо прямо сейчас иду в  милицию
и сообщаю о краже, либо рассказывайте мне правду, и оставим все, как есть.
   Хозяйка утерла нос подолом юбки и с надеждой переспросила:
   - То есть как оставим?
   - Просто сделаем вид, что не знаем, как вы  присвоили  деньги,  и  живите
себе дальше, как жили...
   Стрелочница кинулась ко мне:
   - Дарья Ивановна! Родная!!!
   Если что  и  переношу  с  трудом,  так  это  объятия  посторонних  людей.
Решительно отстранившись, я сурово повторила:
   - Выкладывайте!
   Люся села на табурет и начала самозабвенно каяться.
   Мать ее алкоголичка со стажем, отца Люсенька не  знала.  Клавка  нарожала
девять детей, абсолютно никому не нужных. Люся - старшая, и досталось ей  по
первое  число.  Все  нехитрое  домашнее  хозяйство  мать  свалила  на  плечи
семилетней девочки.  Клава  тогда  работала  на  железной  дороге,  моталась
проводником в поезде Москва - Львов. Сутками баба не бывала  дома,  а  в  те
дни, что проводила в квартире, валялась по большей части пьяная в кровати.
   У Люси никогда не было хорошей одежды, обуви и еды. Училась она только до
пятого класса. Дальше стало не  до  науки,  девочка  совсем  бросила  школу.
Периодически в доме появлялись материны кавалеры,  которых  следовало  звать
"папа". Потом рождались младенцы, и Люське в обязанность  вменялось  кормить
крикунов из бутылочки и менять пеленки. Радовало только одно - новорожденные
братишки и сестрички не слишком задерживались на  этом  свете,  до  года  не
доживал никто.
   В семнадцать лет Люся по дури  выскочила  замуж  за  путейского  рабочего
Саньку. Первые два года жили путем, потом  Саня  начал  пить,  бить  жену  и
драться с непросыхающей тещей. Клавка к тому времени уже работала  уборщицей
в магазине, Саня через какое-то время пристроился туда грузчиком. Теперь они
больше не ругались, пили на  пару,  вместе  выклянчивали  у  Люси  рубли  на
бутылку и  хором  ругали  женщину,  когда  она  им  отказывала...  Незаметно
родилось двое детей. Тихие, болезненные, слегка отстающие в развитии мальчик
и девочка
   Люся крутилась как белка в колесе. Сутки стояла у переезда, потом неслась
в поликлинику мыть полы, следом бежала в ресторан, где до трех-четырех  утра
возилась с посудой.
   Но господь наделил ее счастливым, жизнерадостным характером, и,  несмотря
на все получаемые от жизни зуботычины,  баба  не  унывала.  Даже  ухитрялась
находить во  всем  определенные  положительные  стороны.  Вечно  пьяный  муж
превратился в стойкого импотента. Прекрасно, радовалась Люся,  больше  детей
не будет. Таская грязные  ведра  по  поликлинике,  весело  улыбалась:  детям
стоматолог бесплатно поставил пломбы, да и ей самой устроил отличный  протез
как сотруднице. Опуская в воду тарелки на кухне ресторана, просто  светилась
от счастья. Кабак принадлежал нежадной тетке, грузинке Нане, и  после  смены
Люсю поджидала большая картонная коробка.  Чего  только  не  лежало  внутри:
котлеты, жареная картошка, салаты, пирожные.  Иногда  надкушенные  и  слегка
помятые, но это, право, такая ерунда! А недопитую фанту или  кока-колу  Люся
сливала из бокалов в пластиковые бутылочки. Так что  дети  хорошо  питались,
иногда даже воротили нос от осетрины фри...
   Люся старалась не замечать стойкого холода в доме  зимой,  пьяных  криков
родни и вечно ноющей спины. "Все кругом пьют, - утешалась  женщина,  -  еще,
слава богу, сама не алкоголичка"...
   Но иногда перед сном накатывалась тоска, и Люся начинала мечтать. Вот  бы
всевидящий господь послал ей хоть немного счастья, прибрал бы к себе и  мать
и Саньку! Но бог, очевидно, забыл про стрелочницу, и  ее  мучители  даже  не
болели.
   "Хорошо  бы  найти  на  улице  миллион,   -   думала   изредка   женщина,
прислушиваясь по ночам к пьяному храпу, - купить комнатенку  да  съехать  от
этих кровопийц!"
   Мечта была столь сильной, что иногда баба покупала  газетку  "Квартиры  и
дачи". Глаза бегали по объявлениям. Не нужны ей хоромы, подойдет  маленькая,
однокомнатная, на краю света, подальше от любимой родни. Но где взять денег?
   И тут произошло чудо. Бог увидал Люсины муки и послал избавление.
   Сумочку она заметила, когда шла домой. Даже  странно,  что  никто  ее  не
обнаружил до нее.  Люся  сползла  вниз  по  откосу,  подцепила  ридикюльчик.
Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей - в руках богатство.
   Спрятавшись от греха в туалет, стрелочница  открыла  "планшетик".  Внутри
обнаружился пухлый конверт. Дрожащими  руками  женщина  разодрала  бумагу  и
онемела - на колени посыпались стодолларовые банкноты. Там же лежали  и  два
письма. Одно, полное угроз, написано какому-то Николаю, другое  -  ласковое,
нежное, адресовалось Балабановой Марье Сергеевне, живущей в Нагорье.  Деньги
предназначались тоже ей.
   Люся просидела в сортире почти до вечера, уговаривая  бунтующую  совесть.
Потом  припомнила,  какой  красивый   норковый   полушубок   красовался   на
самоубийце, и успокоилась: небось это не последние доллары, спрятана  еще  у
тетки копеечка.
   Приняв решение, Люся разодрала на мелкие  клочки  конверт  и  письмо  для
Балабановой. Обрывки полетели в вонючую яму. Деньги стрелочница спрятала  на
себе, а сумку с оставшейся запиской отдала мне.
   - Зачем? - удивилась я. - Отчего не выбросила?
   Люся вздохнула.
   - Так ведь как рассудила. Небось родственники придут, муж, мать,  скажут,
сумочка была, начнут искать, сразу подумают, что я взяла!  Вот  и  решила  -
нашла и отдала вам.
   Ну не дура ли!
   - Люся, а вдруг бы родственники про деньги спросили?
   - Ну и отперлась бы, - заявила Люся, - сумочку-то вы в  милицию  понесли,
вам и отвечать!
   От такой наглости у меня чуть не пропал голос.
   - Неужели думали, что не скажу, от кого сумочку получила?
   Люся, окончательно придя в себя, пошла в наступление:
   - А я бы сказала, что врете, сами  на  деньги  позарились,  богатые  жуть
какие жадные!
   - Письмо к Николаю зачем оставили?
   - Самоубивцы завсегда записочки пишут. И потом, может, про деньги никто и
не знал, прочтут цидульку и успокоятся, ментам много не надо...
   Я молча глядела в ее простоватое лицо с красным носом. Просто  потрясающе
-  крестьянская  хитрость  вкупе  с  полной  беспринципностью   и   пещерной
глупостью. Решила  перехитрить  всех,  и  ведь  почти  удалось!  Следователю
Николаю Васильевичу не пришло в голову  спросить:  а  почему  письмишко  без
адреса? Решили для себя, что Шабанова сумасшедшая, и успокоились.
   - Сколько там было денег?
   - Запамятовала, - откровенно соврала Люся.
   - Ладно, адрес Николая помните? Стрелочница помотала головой.
   - Люся, - пристрожила я, - если будешь врать, пойду в милицию.
   Но женщина уже успокоилась, поняв, что от меня не исходит  опасность.  На
щеки Люси вернулся здоровый румянец, губы покраснели, глаза засияли.
   - Ну и чего будет? - фыркнула стрелочница. - Да идите себе куда хотите!
   - Пойду не в районное отделение, - "утешила" я, - а в налоговую  полицию,
вот тогда попрыгаешь. Если купила квартиру на честно полученные денежки, то,
значит, налоги утаила, а если не заработала, то где взяла?
   Люся вновь начала спадать с лица.  Испугавшись,  что  она  опять  устроит
истерику, я поспешно добавила:
   - Впрочем, мне не будет дела до этих денег, если напряжешься и припомнишь
адрес. Люся шмыгнула носом и сообщила:
   - Город называется - Нагорье, фамили„ женщины той  -  Балабанова,  а  вот
улицу не припомню.
   - Мне нужен адрес мужчины, Николая.
   - А его там не было, - абсолютно искренне сообщила воровка. - Оба  письма
вместе с баксами  в  одном  конверте  лежали.  Там  еще  завещание  было,  с
печатями.
   - Какое?
   - Ну, дескать, оставляю все свое имущество и деньги Балабановой...
   - Где оно? Люся потупилась.
   - Выбросила.
   - Это все, что нашлось в конверте? Деньги, завещание и два письма?
   - Еще записочка: "Бабушка, если Колька придет за  Верочкой,  отдайте  ему
письмо, а не явится в течение года, разорвите".
   В этот момент щелкнул замок, и в комнату вошли двое  детей  -  мальчик  и
девочка. Оба тащили набитые портфели. Девочка - возраста Маши, но ниже ее на
голову, вполовину тоньше, с редкими волосами и плохими  зубами.  У  мальчика
довольно низкий лоб, маленькие щелеобразные глазки и несуразно толстые щеки.
Не даун, но что-то подобное.
   Увидав постороннего человека, дети робко встали у порога.
   - Здравствуйте, - прошептала девочка.
   - Добрый день, тетенька, - добавил мальчик.
   - Идите мойте руки, - велела мать, - потом пообедаете.
   Ребята мигом испарились. Люся с тоской поглядела в мою  сторону.  В  моей
душе бушевали противоречивые чувства. Конечно,  она  воровка,  беззастенчиво
присвоившая себе чужие деньги.
   Но, с другой стороны, эти несчастные, явно больные дети.
   Мой взгляд упал на потрескавшиеся, красные руки стрелочницы. Тяжелый труд
превратил ладони в лопаты,  шишковатые  суставы  без  слов  рассказывали  об
артрите.
   Неожиданно в кухню ворвался луч света.  Он  заиграл  на  дешевых  красных
пластмассовых  чашках  и  эмалированном  чайнике.  Я  вздохнула.  Ну  и  как
поступить? Сообщить о краже в милицию? Итог ясен  -  Люся  в  СИЗО,  дети  в
интернате, или, что еще хуже, отданы под опеку бабки и отца,  алкоголиков...
Верочка пока не найдена...
   Понимая, какие колебания происходят в моей душе, Люся тихо предложила:
   - Давайте буду ездить к вам убираться. Просто так, без денег.
   На душе стало отчего-то гадко.  И  тут  в  кухне  снова  появились  дети.
Девочка несла маленького  щеночка,  месяца  полтора,  не  больше.  Собачонок
разевал пасть с мелкими, молочными зубками и тихо пищал.
   - Это еще чего? - удивилась Люся, на миг забыв обо мне.
   - Вот, - тихо сказала дочь, - в  овраге  сидел,  небось  выкинули,  давай
возьмем, подохнет ведь, маленький больно.
   - Пожалуйста, - добавил сынишка.
   - А, да пес с ним, - легко согласилась мать, - пусть живет, где трое, там
и четвертый прокормится. Только вымыть  надо,  чтобы  блох  не  было.  Вона,
налейте ему молока...
   В моей душе лопнула какая-то туго натянутая струнка.
   - Ладно, Люся, мне пора ехать, рада, что вы начинаете новую жизнь.
   Из глаз хозяйки  опять  потекли  слезы,  но  сейчас  она  не  забилась  в
истерике, а спокойно ответила:
   - Спаси вас господь за доброту, больше никогда в жизни...
   Я  кивнула  головой  и  ушла.  Карабкаясь  вверх  по  неудобным  железным
ступенькам, запыхалась и, добравшись наконец до шоссе,  поглядела  вниз,  на
помойку, среди которой терялся  восемнадцатый  дом.  Счастливой  можно  быть
везде, даже в таком месте... Интересно, а как бы поступила я, оказавшись  на
месте стрелочницы?
   Понесла бы деньги в милицию? Постояв в раздумье, влезла в "Вольво".  Если
бы подобный вопрос задал  мне  посторонний  человек,  тут  же  пришла  бы  в
негодование  и  сообщила:  "Естественно".  Но  наедине  с  собой   следовало
признать: скорей всего - нет.

Глава 23

   Дома первым делом пошла в комнату к Алиске.  Несмотря  на  то,  что  часы
показывали всего четыре часа дня, балерина валялась в кровати, укутавшись  с
головой одеялом.
   - Плохо себя чувствуешь? - осведомилась я с порога.
   Но гостья молчала.
   - Алиса!
   Ответа нет. Я подошла к постели и потянула  за  край  пледа.  На  подушке
лежала сморщенная мордочка Фредди. Все личико обезьянки покрывали  гнойники,
бедная мартышка дышала с присвистом, ей явно очень худо.
   Я побежала  к  телефону,  а  потом  в  Машкину  комнату  за  справочником
"Инфекционные заболевания". Про мартышек тут не так  уж  и  много,  написано
больше про кошек, собак и попугайчиков.
   Приехавший ветеринар почесал в затылке.
   - Первый раз встречаю такое...
   - Обезьян лечить приходилось? Врач оскорбился:
   - Если не доверяете, зачем вызывали...
   -  Что  вы,  что  вы,  -   начала   я   оправдываться,   -   просто   так
поинтересовалась. Знаете, у нас в доме была ветрянка!
   - Ну, на ветряную оспу мало похоже.
   - А вдруг?
   Ветеринар сердито щелкнул саквояжем и принялся выписывать рецепты.
   - Скорей всего просто перекормили животное неподходящей  пищей.  Чем  она
питается? Я пожала плечами:
   - Да всем. Последний раз видела, как Фредди лопал пирожки с мясом!
   - Ну так что же вы после такого хотите? - хмыкнул мужик,  протягивая  мне
бумажки. - Обезьяна, конечно, существо человекообразное, но ведь не  человек
же! Кстати, и для людей пироги с мясом не лучшая диета... Вот, будете давать
неделю, и никаких котлет, макарон и пирожных, только здоровую пищу: каши  на
воде, без соли и сахара, овощи, желательно сырые, фрукты...
   Интересно, почему все вкусное вредно, а полезное несъедобно? Мучаясь этой
мыслью, я покатила  по  аптекам.  В  одной  нашлось  нужное,  но  не  в  той
дозировке, в другой не оказалось ничего, в третьей лекарство  лежит,  только
не в таблетках, а в виде раствора. Устав от  бесплодных  поездок,  я  купила
ампулы. Подумаешь, какая разница!
   Дома вылила содержимое в  чайную  ложку  и,  сев  на  кровать,  принялась
ворковать, точно как Алиска.
   - Фреддинька, открой ротик. Но мерзкое животное только  сильнее  стиснуло
зубы.
   - Смотри, Фреддичка, муха!
   Мартышка оживилась, разинула пасть и  принялась  внимательно  следить  за
жужжащей точкой.
   Я не растерялась и ловко вылила  на  розовый  язык  бесцветную  жидкость.
Обезьяна замерла, потом издала истошный звук  так  кричит  легендарный  Мик
Джаггер, завершая свой концерт. Длинное, варварское у-у-у-у, призванное  еще
больше подзавести зал.
   Не успела я перепугаться, как лежавший до этого пластом Фредди ринулся  к
открытому окошку, выпрыгнул на террасу, опрокинул там пару плетеных  стульев
и вылетел в сад.
   "Крайне эффективное лекарство, - подумала я, глядя, как обезьяна катается
по едва зазеленевшему газону. - Только что умирал,  вдруг,  раз,  повеселел,
играет!"
   - Боже, - закричала невесть откуда взявшаяся Алиска, - что с  тобой?  Что
ты съел? Помогите!
   На вопль  принеслась  Маня.  Вдвоем  они  кое-как  скрутили  беснующегося
Фредди. Я робко подошла к ним и поглядела  на  морду  своего  пациента.  Да,
кажется, поторопилась, думая, что лекарство поможет. Изо рта Фредди  клоками
свисала пена, глаза покраснели, из носа потоком текли сопли, а нарывы  стали
еще ярче.
   - Миленький, любименький, - причитала  Алиска,  поглаживая  "сыночка"  по
всклокоченной макушке, - ну скажи мамочке, что ты такое проглотил, дурачок!
   Мартышка обиженно засопела и, вытянув вперед волосатую лапу,  показала  в
мою сторону:
   - У-у-у!
   - Ты отравила моего любимца! - закричала балерина.
   Я  начала  бестолково  все   объяснять,   рассказывая   про   ветеринара,
лекарство...
   Маня сбегала в комнату и вернулась, держа ампулу.
   - Мусик, - спросила девочка, - а почему  ты  купила  раствор?  Смотри,  в
рецепте четко сказано - в таблетках.
   - Какая разница, - пожала я плечами, - таблеток не было, я решила:  лучше
так, чем никак. Неужели врач прописал отраву?
   - Да нет, - усмехнулась Маня, - лекарство само по  себе  хорошее,  только
сделай милость, лизни краешек ампулы.
   Машинально  я  повиновалась.