Рот  моментально  наполнился   слюной,   от
нестерпимой горечи из глаз полились слезы.
   - Вот видишь, - довольно заметила Маруся, глядя на  то,  как  я,  высунув
язык, дышу с открытым ртом, - только чуть-чуть попробовала, а какой  эффект!
Представляешь муки Фредди, ему досталась целая ложка!
   - Как можно выпускать подобную дрянь, - еле-еле сумела вымолвить я.
   -  Это  предназначалось  для  уколов,  -  пояснила  Маша,  -  а  таблетки
специально производят в сахарной оболочке. Так что впредь никогда не покупай
ампулы, если прописан прием внутрь.
   - Пойдем, котик, мама тебе пирожное даст, -  защебетала  Алиска,  обнимая
мартышку.
   Фредди покорно дал себя увести. Я  побрела  следом  за  ними,  несчастный
примат, представляю, как он испугался и намучился.
   Ночь  провела  опять  без  сна.  Лопнула  последняя  тоненькая   ниточка,
связывавшая меня с разгадкой. Это похоже на  полное  поражение,  я  не  знаю
теперь, где найти Верочку...
   Машинально взяла с тумбочки шоколадку. Укусила, и моментально резкая боль
пронзила  н„бо.  Оставшуюся  часть  ночи  бестолково  полоскала  рот   всеми
доступными средствами, но в четыре утра поняла, что, если сейчас же не поеду
к зубному врачу, просто скончаюсь. В памяти всплыл адрес - Красносельская.
   В огромном зале понуро сидели  возле  кабинетов  товарищи  по  несчастью.
Бесконечно повторяющийся визгливый звук бормашины действовал всем на  нервы.
Говорят, барон Монтинье, поджидавший в телеге своей  очереди  на  гильотину,
бросился к палачу, отпихивая тех, кто оказался в  зловещей  очереди  впереди
него. "Пустите меня, - кричал барон, - лучше смерть, чем ее ожидание.
   Сейчас я очень хорошо понимала  французского  аристократа:  скорей  бы  в
кабинет! Наконец дверь распахнулась, и молоденькая медсестра сказала:
   - Следующий.
   На мягких ногах я доковыляла до кресла, устроилась на  кожаных  подушках,
разинула рот и закрыла глаза. Будь что будет, выбора все равно нет.
   - Вот это встреча! -  раздался  голос.  Я  тихонько  приоткрыла  глаза  и
увидела Лиану Сундукян.
   -  Что  случилось?  -  улыбнулась  женщина,  потом  изучила  мои  зубы  и
предупредила:
   - Больно не будет. Лена, приготовь там что нужно, это моя знакомая.
   Примерно через полчаса мы  сидели  в  задней  комнате  за  кофе.  Вернее,
ароматным напитком  наслаждалась  Лиана,  я  же  тихо  радовалась:  у  Лианы
оказались волшебные руки, боли не ощутила совсем.
   - Никогда не приезжайте на Красносельскую ночью, - посоветовала Сундукян,
- лучше кое-как до утра дотерпеть и к своему стоматологу записаться. Здесь у
нас, к сожалению, человека со стороны не всегда квалифицированно лечат!
   Хорошо ей предлагать: потерпите. Вспомнив про Фредди, я  вздохнула:  пока
сам не испытаешь, не поймешь.  Наверное,  каждому  врачу  следует  хоть  раз
оказаться на месте пациента. Хирургу - на операционном столе, стоматологу  -
в кресле, онкологу - попробовать курс  химиотерапии.  Может,  сострадания  к
больным прибавится.
   Моя близкая подруга Оксана, великолепный хирург и знающий врач, загремела
в больницу. Больше всего ее там обижало поведение медсестер. Девчонки, шурша
халатами, влетали в палату, совали пациентам  мокрые  градусники  и  швыряли
таблетки горстями прямо на тумбочку...
   Выписавшись, Ксюта моментально велела девушкам в своем отделении вытирать
термометры, а пилюли раскладывать по пластмассовым лоточкам.  Те  подивились
на каприз заведующей, но приказание выполнили.
   - Как там Нина? - поинтересовалась я. - Отошла от "своих" похорон?  Лиана
вздохнула:
   - Нинель у нас  со  странностями,  витает  где-то  в  облаках,  поэтесса.
Правда, иногда совершает такие поступки - не знаешь, что и думать.
   - Например?
   - Представляете, в прошлую субботу я встречала подругу. Поезд прибывает в
шесть утра, мерзну на перроне, вдруг вижу - Нинелька. Я чуть с платформы  не
рухнула. Никогда ведь раньше двенадцати не встает.  И,  прикиньте,  в  каком
виде - юбка почти до  пят,  голова  в  тюбетейке.  И  с  мужиком.  Ну  я  не
удержалась и крикнула: "Нинуша, познакомь с  кавалером".  Она  очень  нехотя
бормочет: "Это, Сережа, моя сестра".  А  провожатый  возьми  и  ляпни:  "Вот
здорово, вместе, значит,  на  молебен  поедем!"  Нина  его  толкнула,  он  и
заткнулся. Представляете себе - Нинель на молебны ходит!
   Я сидела как громом пораженная.  Разгадка  оказалась  под  носом.  Нинель
сначала была пациенткой Людмилы, затем они подружились... Выходит,  Сундукян
- член секты. Крайне подходящая для этого личность.  Женщина  романтического
склада, с неустроенной жизнью, к тому же обладательница двух квартир...
   - Скажите, Лиана, а где можно приобрести стихотворения Нинель?
   - Да зачем вам? - засмеялась врач. - Это не стихи, а чтиво.
   - Ну все же.
   - Последний раз в журнале "Орбита" печатали.
   Едва дождавшись одиннадцати  утра,  я  порулила  в  Лыков  переулок,  где
расположилась редакция. Должен же там быть архив!
   Главный редактор, импозантный мужчина лет пятидесяти, а судя по одежде  и
маникюру, плейбой и бонвиван, повертел в руках  мой  французский  паспорт  и
любезно пропел:
   - Что привело в нашу скромную обитель столь прекрасную даму?
   - Всего лишь скучная служебная необходимость, - в тон ему  ответила  я  и
принялась самозабвенно врать.
   Работаю  в  Париже,  в  издательстве  "Пингвин".  Хотим  сделать  сборник
современной российской поэзии, желательно женской, нельзя ли...
   - Конечно, конечно, - не дослушал редактор и крикнул:
   - Ксения Львовна, проводите гостью в библиотеку.
   Примерно  через  час  я  держала   в   руках   ксерокопию.   Доехала   до
"Макдоналдса", купила биг-мак, кофе, сладкий пирожок и углубилась в чтение.
   Фонарей падал свет, Тебя рядом нет, Ушли давно поезда, Умчались в никуда,
Но фонарей вечен свет, Никого рядом нет...
   И тому подобная чушь. Конечно, ничего в поэзии не  понимаю,  но  подобное
рифмоплетство напомнило мне школьные стенгазеты. Однако у редакции было иное
мнение,  потому  что  подборку  предваряла  небольшая  статья,  где   Нинель
называлась "одаренной поэтессой с ярко выраженной индивидуальностью".
   Я схватила телефон и стала напрашиваться в гости к дарованию.
   Уж не знаю, как там обстояло у Сундукян дело с божьей искрой, но домашнее
хозяйство явно не  ее  хобби.  В  небольшой  прихожей  кучей,  вперемешку  с
уличными ботинками, валялись тапочки, а по полу мотались клочья пыли.
   Небольшая  кухня,  куда  провела  меня  Нинель,   выглядела   не   лучше:
грязно-серые занавески, плита в жирных пятнах, липкая клеенка и гора немытых
чашек.
   - Кофе хотите? - любезно предложила хозяйка.
   Я секунду  поколебалась,  разглядывая  заляпанный  чайник.  Лучше  бы  не
рисковать, а сразу отказаться. Но язык машинально произнес:
   - Спасибо, с удовольствием. Нинель налила напиток  в  не  слишком  чистую
чашку и спросила:
   - Что привело вас ко мне? - И добавила:
   - Кажется, мы встречались раньше, но никак  не  вспомню  где.  Знаете,  я
близорука  и  у  меня  отвратительная  зрительная  память.  Бывает,  встречу
человека, чувствую, что мы знакомы, а кто он, убей бог, не помню...
   Я глотнула кофе и  удивилась  -  необыкновенно  вкусный,  такой  выпью  с
удовольствием даже из сомнительной посуды. А вот напоминать Нинель  о  нашей
первой  встрече  на  ее  собственных  "поминках"  мне  ни  к  чему,   и   ее
отвратительная зрительная память мне только на руку.
   Смакуя кофе, я вытащила из сумки листочки  и  сделав  восторженную  мину,
залепетала:
   - У меня такая обычная  внешность,  что  вечно  за  кого-то  принимают...
Извините за беспокойство, Ниночка, пишу стихи, а посоветоваться не с  кем...
Вот на днях попал в руки журнал с вашей подборкой, и так захотелось  с  вами
побеседовать, но сначала прошу автограф...
   Нинель  расплылась   в   довольной   улыбке   и   принялась   старательно
расписываться на подсунутых ей листочках.
   - Принесли свои стишата? - спросила она, закончив  процедуру.  -  Давайте
взгляну. Я сунула ей в руки тетрадь.
   - Нуте-с, - пробормотала поэтесса и с чувством принялась декламировать:
   Под мостом Мирабо тихо Сена течет и уносит  нашу  любовь.  День  догорел,
пробил час, Я осталась, а день угас.
   Чтение заняло у нее минут пятнадцать. Потом, взяв в руки карандаш, Нинель
начала объяснять мне мои просчеты.
   Глядя, как она ловко разделывает  произведение  выдающегося  французского
поэта Аполлинера в моем вольном переводе, только подивилась. Небось,  узнай,
какому перу принадлежат строки, мигом закатила  бы  глаза  и  с  придыханием
сообщила: "Потрясающе!" А  так:  образ  невнятный,  метафоры  неоригинальны,
стиль хромает, чувства странствуют.
   Слушая эту  разгромную  рецензию,  я  невольно  вспомнила  наши  семейные
фокусы.
   В конце восьмидесятых один знакомый, приехавший из Лондона, привез нам  с
Наташкой в подарок литровую бутылку водки с надписью  "Смирнофф".  Пришедшие
гости с восторгом выпили "огненную воду", повторяя на все лады:
   - Да, у нас такую не делают, всякую дрянь употребляем!
   Красивую, редкую по тем временам пустую  емкость,  мы  не  выбросили,  а,
купив самую обычную "Столичную", перелили туда. И вновь приятели восторженно
дегустировали напиток, охая и ахая.
   - Ну и водка, просто слеза младенца, чистая,  сладкая,  не  то  что  наша
"Столичная".
   С тех пор, вплоть до начала девяностых, когда питейное  изобилие  хлынуло
на прилавки, у нас с Наташкой  к  столу  всегда  была  "фирменная"  выпивка.
"Эффект бутылки" срабатывал и в других случаях. Шампунь "Малыш", перелитый в
пузырек из-под немецкого средства для мытья волос, моментально расхваливался
за  потрясающую  пену,  духи  "Ландыш",  оказавшись  во  флакончике   из-под
"Диориссимо", поражали тонким ароматом, растворимый  кофе,  произведенный  в
Ленинграде, попав  в  жестянку  с  красными  буквами  "Нескафе",  приобретал
неповторимый вкус.  А  от  советского  аспирина,  засунутого  в  пластиковую
коробочку с буквами "Маde i USA", голова гарантированно проходила у всех.
   Разгромив патриарха французской поэзии, Нинель удовлетворенно вздохнула и
поинтересовалась:
   - Что, на душе тяжело?
   - И как только вы догадались! - лицемерно подтвердила я.
   Сундукян порылась в огромной сумке, больше похожей на чемодан, и, вытащив
отвратительные ментоловые сигареты, принялась  щелкать  дешевой  зажигалкой.
Пламя никак не хотело вылетать наружу, и я машинально вытащила свое "огниво"
от Картье.
   - Спасибо, - улыбнулась хозяйка  и,  кинув  глаз  на  золотую  зажигалку,
пробормотала:
   - Дорогая штучка, я вот не рискую завести такую, постоянно  теряю  всякие
мелочи - перчатки, сигареты, часы... Приходится пользоваться дешевкой.
   Засунув зажигалку в карман, я со вздохом произнесла:
   - Богатство есть, а счастья нету!
   - Что так? - проявила неподдельный интерес Нинель.
   - Ах, дорогая, - завела я, - трудно вам будет меня понять, к тому же живу
в одиночестве и не привыкла рассказывать посторонним о своих проблемах.  Но,
честно говоря, иногда так хочется с кем-нибудь поделиться!
   - Ваши стихи уже мне многое приоткрыли, - с чувством сообщила  Нинель,  -
кажется, мы родственные души, одинокие, непонятые, утонченные...
   Я стиснула руками край клеенки и принялась самозабвенно плакаться.
   Живу в огромном загородном доме в окружении домработницы и  животных.  Но
никакие собаки, естественно, не  могут  заменить  детей,  а  их-то  как  раз
господь и не послал. Замуж, правда, выходила, последний  брак  заключила  со
старым и богатым французом. От него и досталось  феерическое  состояние.  Не
скрою, первое время деньги радовали. Приятно ездить в шикарном  "Вольво",  а
не в переполненном метро, питаться свежими  качественными  продуктами  и  не
вставать около семи утра, чтобы успеть на службу. Но  скоро  стало  понятно:
счастье и любовь не купить. Начались проблемы со здоровьем. Мучают  мигрени,
открылась язва, частенько болит сердце... Вот решила выпустить за свой  счет
сборничек стихов, издательства отказали в публикации. Словом,  богатые  тоже
плачут. От тоски  не  знаю,  куда  и  податься..Несколько  месяцев  исправно
посещала  церковь,  но  глубоко  разочаровалась.   Служат   как-то   слишком
театрально,  батюшка  вечно  торопится,  никогда   не   выслушает,   матушка
огрызается...  Ждут  лишь  богатых  пожертвований.  Короче  говоря,  иллюзии
развеялись, кукую в  одиночестве,  плачу  в  подушку,  а  на  людях  пытаюсь
изобразить благополучие...
   - Дорогая, - прошептала Нина, - дорогая, даже не представляете, как я вас
понимаю. Богатства, правда, нет, но в остальном...
   Она уставилась мне в лицо черными, бездонными  глазищами.  И  я  еще  раз
удивилась ее сходству с покойной Людмилой Шабановой. Та же смуглая кожа,  те
же смоляные роскошные кудри, тот же тонкий нос с нервными ноздрями.
   - Иногда в голову приходят жуткие мысли, - стала я нажимать посильней  на
педаль. - Купить в аптеке побольше снотворного, да и  дело  с  концом.  Жаль
лишь, что все миллионы достанутся государству, родственников никаких, подруг
близких нет...
   Нинель всплеснула руками:
   - Страшный грех! Ни в коем случае нельзя даже помыслить  о  самоубийстве.
Наши мысли материализуются, думать следует только о хорошем!
   - Пытаюсь, да плохо получается,  -  шмурыгнула  я  носом,  потом  уронила
голову на стол и  затрясла  плечами,  изображая  бурные  рыдания  и  крайнюю
степень отчаяния.
   Сундукян погладила меня по волосам.
   - Ну-ну, из каждого даже очень  сложного  положения  все-таки  существует
выход!
   - Нет, - горестно прошептала я, - не из каждого...
   - Я тоже так думала, -  вздохнула  Нина,  -  пока  не  встретила  Отца  и
Учителя.
   - Кого?
   - Человека, который перевернул всю мою судьбу, - истово заявила  Нина,  -
настоящего друга. Теперь живу  в  Семье,  и  мое  сердце  купается  в  лучах
благодатной любви.
   - Ах, дорогая, - воскликнула я, - расскажите! Вдруг тоже...
   - Конечно, конечно, - энергично замотала головой Нина.  -  Слушайте,  как
было.
   Ниночка с самого детства ощущала себя чужой среди родственников.  Папа  -
инженер, мама - экономист, тетка - математик, дядька -  физик...  Двоюродная
сестра Лиана училась без всякого напряга... Ну откуда в  такой  среде  могла
возникнуть поэтически настроенная девочка? А вот поди ж ты! Ни о чем,  кроме
стихосложения, Нинель и думать не могла. В голове постоянно крутились рифмы,
в мыслях толкались строфы.
   Кое-как закончив  школу,  девочка  стала  сочинять  стихи.  Потом  смерть
родителей, кончина бабушки. Из родственников  осталась  лишь  Лиана,  вполне
земная, даже  приземленная.  Работает  стоматологом,  отлично  зарабатывает,
абсолютно  бездуховное  существо,  заинтересованное   только   в   получении
материальных благ. О чем можно говорить с такой? О цене на куриные окорочка?
Обсуждать покупку телевизора? Нинель далека от  подобных  проблем.  Спасибо,
любимая бабуля завещала большую квартиру. Нина сдает апартаменты, и на жизнь
хватает. Если  бы  не  это,  пришлось  бы  искать  работу,  сидеть  рядом  с
необразованными  людишками,  никогда  не  читавшими  Брюсова  и   Бальмонта,
выполнять  приказы  толстозадого  начальника,  ни  разу  в  своей  жизни  не
открывшего томик Пастернака...
   Замуж  Сундукян  не  выходила.  Нет,  старой  девой  не  была,   кавалеры
случались, с некоторыми дело доходило  до  совместного  проживания.  Но  уже
через неделю "семейной" жизни мужчины начинали демонстрировать примитивность
натуры. Хотели горячей  еды,  чистых  рубашек  и  вымытых  полов.  Романтика
отношений  прекращалась,  чтение  стихов  вслух  отчего-то  начинало  бесить
мужиков... "Брак" разваливается, так и не успев официально оформиться. Решив
раз и навсегда, что все мужчины животные, Нинель зажила одна, изредка заводя
легкие,  необременительные  отношения,   исключительно   ради   сексуального
удовлетворения. Господь наградил Сундукян пылким темпераментом, скорей всего
сказывались гены горячих армянских предков.
   Жизнь Нины резко переменилась после встречи с Людмилой Шабановой. Сначала
поэтесса просто лечила зубы,  потом  раз-другой  пожаловалась  на  судьбу...
Началась дружба.  Вместе  ходили  в  театр,  на  поэтические  вечера  в  Дом
литераторов...
   Однажды в ответ  на  очередные  жалобы  Нинель  Мила  предложила  подруге
съездить к своим родственникам.
   - Познакомлю с братом и его семьей, они тебе понравятся.
   Сундукян  радостно  согласилась,  и  в  пятницу  подруги  отправились  на
электричке в Подмосковье.
   Деревня понравилась Нине, еще большее впечатление произвел Николай,  или,
как звали его окружающие, Отец и  Учитель.  Сундукян  побывала  на  молении,
вкусила "напиток веры" и удостоилась личной аудиенции пастыря.
   В Москву вернулась оглушенная новыми чувствами и эмоциями.  Душа  рвалась
назад,  в  просторный  молельный  зал,  где,  рыдая  вместе   с   остальными
сектантами, Нина испытала куда  более  сильные  ощущения,  чем  те,  которые
женщина получала в постели.
   Спустя пару месяцев она приняла крещение и  влилась  в  ряды  "путников".
Теперь живет от моления до моления, поджидая встречи  с  обожаемым  Отцом  и
Семьей.
   - Мы все - один организм, -  страстно  говорила  Нина,  -  нас  связывают
незримые нити. Теперь я не одинока в безжалостном мире, а мои  стихи  звучат
на наших собраниях. Более того, приняв истинную  веру,  ощутила  невероятный
творческий подъем и пишу больше и лучше. Кстати,  этот  факт  даже  отмечают
посторонние люди. Вот смотрите.
   И она гордо выложила на стол бумажку. Издательский договор. Некое  "Коро"
собиралось выпустить в свет книжку "За голубым туманом", принадлежащую  перу
Сундукян.
   - Ах, ах, ах! - застонала я. - Дорогая, познакомьте с  Отцом,  хочу  тоже
обрести смысл жизни.
   - Нет ничего проще, - обрадовалась Ни-нель, - хотите послезавтра  поехать
в обитель?
   Я энергично затрясла головой. Еще бы, просто мечтаю.

Глава 24

   Домой прискакала радостная. По дороге купила  двадцать  штук  пирожных  и
много конфет. Устроим сегодня чаепитие, наконец-то расследование  сдвинулось
с мертвой точки, скоро увижу  Верочку,  а  там  уж  придумаю,  как  выкрасть
девочку. И вообще мои домашние все очень  милые,  ласковые,  приветливые,  а
Алиска не такая уж и грубиянка, ну и  пусть  отпускает  свои  непроизвольные
словечки, если ей от этого легче.  Кстати,  Филя,  кажется,  на  самом  деле
неплохой врач. Капли, которые он  дал  мне  от  мигрени,  действовали  самым
волшебным образом, голова переставала болеть  сразу.  Иногда  просто  нюхала
пузырек и выздоравливала. По-своему симпатичен и Фредди...
   Переполненная счастьем, я толкнула дверь в гостиную и  увидела  Алиску  с
газетой на диване. Ольга сидела возле телевизора. Похоже, она превращается в
нарцисса, опять любуется видеозаписями "Мира спорта".
   - Нравится? - спросила я.
   Зайка повернула голову и недовольно заявила:
   - Отвратительно. Под глазами  тени,  нос  длинный,  волосы  как  мочалка,
смотреть невозможно..
   - По-моему, ты слишком к себе критична, - засмеялась Алиска, не отрываясь
от статьи. - На экране изумительно смотришься, намного лучше, чем в жизни!
   - Ты хочешь сказать, на самом деле я выгляжу еще хуже, чем тут? - указала
Ольга пальцем в сторону "Панасоника".
   - Конечно, - заявила балерина, - в  жизни  ты  лахудра  лахудрой,  ничего
особенного, а в свете софитов превращаешься  в  красавицу.  Кстати,  чаще  с
людьми случается наоборот. Приходит такая  вся  из  себя  роскошная,  просто
Мерилин Монро, а глянешь из зрительного зала на сцену: мочалка мочалкой.
   Зайка задохнулась от негодования.
   - Никакая я не мочалка!
   - Нет, -  спокойно  подтвердила  Алиска,  опуская  газету,  -  ты  больше
походишь на кошелку!
   Но я уже не слышала их перепалку. Мои глаза  в  изумлении  уставились  на
лицо подруги. Куда подевалась ее изумительно  ухоженная,  просто  фарфоровая
кожа? Щеки, лоб