его самого. А этот молодой гигант, который стоял рядом с Джоном, казался медведем, который оказался посреди золотошерстного оленьего стада.
     Конечно, никто ничего вслух не сказал.
     Алида старалась, как могла, сохранять спокойствие, несмотря на то, что сейчас она видела перед собой конец всей своей жизни, конец жизни своих детей, конец всего. Сохранять спокойствие в любых обстоятельствах жизни она умела. Но тут она не выдержала.
     Вот этому мальчишке, подумала она, отныне будет принадлежать все, что должно было по праву принадлежать ее детям.
     Она попыталась встать и протянуть ему для поцелуя руку, но, поднявшись на ноги, она потеряла сознание и начала медленно оседать.
     Она не знала, что было дальше. Никто не пошевельнулся, но Талис, у которого всегда в моменты опасности была очень хорошая реакция, подскочил к ней и успел через стол поймать ее своими сильными молодыми руками, прежде чем она упала и ударилась об пол.
     Он выпрямился и держал леди Алиду на руках, в то время как все молчали, от неожиданности потеряв дар речи. Ее голова и руки бессильно повисли.
     - Сэр? - Талис взглянул на Джона. Он хотел узнать, куда ему следует положить эту потерявшую сознание женщину, которую он держал.
     Если еще до сих пор и оставалась в душе Джона какая-то часть, которая не принадлежала безраздельно Талису, то этот случай положил этому конец.
     - Пойдем, сын, - сказал он. - Я покажу тебе, куда ее отнести.
     Полнейшее смятение. Вот что поднялось в Хедли Холле, когда объявили, что Талис вернулся с того света, а Алида упала в обморок. Все начали говорить разом, перебивая друг друга, все обменивались мнениями о том, что произошло и что должно произойти теперь. Объявились некоторые, которые что-то знали или думали, что знали, или делали вид, что знали о событиях шестнадцатилетней давности. У них потребовали, чтобы они рассказывали все, что знали, и вокруг каждого образовалась кучка жадных слушателей.
     В то время как Талис нес ее вверх по лестнице, к Алиде вернулось сознание ровно настолько, чтобы она успела обратиться к Эдит (старшей из тех дочерей, которые еще не были замужем):
     - Займись ею.
     Но стоило ей только взглянуть на темного молодого человека, который нес ее на руках, и она снова потеряла сознание.
     Эдит не сразу поняла, кого имеет в виду ее мать, говоря "ее". Даже очень постаравшись, трудно было найти нечто столь же мало привлекательное для обитателей этого дома, чем еще одна незамужняя женщина.
     Потом Эдит, поразмыслив, наконец поняла, кого имеет в виду мать. Но эту девушку оказалось не так просто разыскать. Она так жалась к молодому человеку, который был их новым братом, что Эдит ее вначале за ним и не увидела.
     Дороти, из незамужних дочерей младшая, стоя позади Эдит, смотрела, не отрываясь, на Талиса, склонившегося над постелью их матери. Наконец она отвела взгляд и тяжело вздохнула:
     - Ну почему он нам брат, а не просто гость? - проговорила она со слезами отчаяния.
     - Прекрати! - приказала ей Эдит. Потом, как всегда, взглянув с практической точки зрения, прибавила:
     - К тому же, он так и так для тебя слишком молод.
     В ответ на это Дороти криво усмехнулась и сказала вслух то, о чем думали все они: она бы согласилась на любого мужчину, которого только можно найти. Ни один из них не мог оказаться ни слишком молодым, ни слишком старым, ни еще каким бы то ни было.
     Эдит не позволяла себе задумываться о лишнем. Она даже не взглянула на их нового брата. К своему долгу она всегда подходила очень серьезно.
     - Пошли, - сказала она Калли, а когда та начала протестовать, Эдит крепко взяла ее за руку и потянула за собой из комнаты.
     Калли, которую насильно уводили от Талиса, все время, идя за Эдит, смотрела назад, на толпу людей вокруг него. Его голова сразу поднялась, он нашел ее и нахмурился, не желая, чтобы она уходила. Но прежде чем он успел что-то сказать, Алида так застонала, что можно было подумать, будто она умирает.
     - Мой сын, - проговорила она. - Мой сын. Это чудо! - И с силой, удивительной для столь слабого существа, она притянула голову Талиса к себе:
     - Дай же я на тебя посмотрю.
     Когда Талису наконец удалось отойти от нее, Калли уже нигде не было.
     Калли боялась сойти с ума. Она не виделась с Талисом уже два дня. Два дня подряд она безостановочно была занята самой бессмысленной, самой тоскливой, самой бесполезной на свете чепухой. Она даже представить себе не могла, что люди могут так жить. Были уроки игры на лютне, примерки платьев, обсуждение фасонов и украшений, а также размеренные, неторопливые прогулки по саду. Во время этих прогулок болтали, причем болтали о невообразимой ерунде: главным образом, о том, что происходит при дворе королевы Елизаветы. Бесконечные обсуждения того, кто женился, а кто нет. Старшая из девиц, торчащих в этом доме, постоянно заявляла одно и то же: что за этого-де она не согласилась бы выйти замуж, даже если бы принесли бы его на серебряном подносе.
     Младшая же из сестер, вызывавшая симпатию у Калли, насмешливо сказала, что Эдит согласится выйти замуж за кого угодно, если у него будет по крайней мере один глаз и одна рука - при этом можно без обеих ног.
     - А ты? - поинтересовалась Калли.
     - М-м... - Дороти задумалась. - Ну, мне, конечно, хотелось бы, чтобы по крайней мере одна нога была.
     Калли расхохоталась, и Эдит, услышав ее смех, тотчас остановилась и сделала ей выговор за распущенность.
     Однажды Калли услышала звон мечей и тотчас кинулась в том направлении, но Эдит с удивительной быстротой догнала ее и схватила за руку:
     - Леди не должны разговаривать с мужчинами без сопровождения компаньонок, - строго сказала она.
     - Так давайте все пойдем? - предложила Калли, что заставило Дороти захихикать.
     На следующий день Калли чувствовала себя так, что ей казалось, что она готова взорваться. И, разумеется, стальной корсет, в который ее заковали дочери Джона, не добавлял ей хорошего настроения. Когда она ощутила, что стальные крючья обхватывают ее ребра, она едва не лишилась чувств. Прислонясь к оконной раме, она прошептала с трудом:
     - Зачем?
     Дороти без труда сообразила, что она имеет в виду. Зачем мучиться с этими ужасными корсетами, если у Калли нет бюста, который необходимо было бы поддерживать? Вот что Калли хотела спросить.
     - Да мы все так, - Дороти махнула рукой. - В твои шестнадцать и у меня ничего не было. А потом за три месяца, все, что надо, появилось. - И она с нескрываемым удовольствием оглядела свою красивую округлую грудь:
     - Не беспокойся! Будешь как все.
     Сначала Калли показалось, что не имеет смысла сравнивать себя с этими девушками, потому что она им не родственница. Она - дочь какого-то рыцаря по имени Гильберт Рашер, о котором никто не желает говорить, и она не может понять почему. Но постепенно, оглядывая всех пятерых незамужних дочерей Хедли, она сделала открытие, что на самом деле они похожи. Они такие же худенькие и бледные, как она. Даже двое мальчиков, которых она видела мельком в первый день, были того же типа. Талис, которому полагалось быть тоже таким же, в их окружении казался черным быком, ворвавшимся в стадо овец.
     - Почему? Ну почему? Ну почему? - повторяла Дороти, облокотившись о подоконник и смотря во внутренний дворик. В свои восемнадцать лет Дороти еще не была замужем. И ей, как и четырем ее старшим сестрам, возможно, предстояло на всю жизнь остаться старой девой, потому что отцу было жалко денег на приданое. А ни одна из пяти не была такой красавицей, чтобы ее кто-нибудь взял без приданого.
     Рядом с Дороти стояла Джоанна, самая некрасивая из всех, которой было уже двадцать шесть. Она грозилась сбежать с садовником, если отец не найдет ей мужа. Как-то раз она дерзко заявила это самому отцу. Джон равнодушно взглянул на нее и ответил:
     - Только не с сыном главного садовника. Этот мне самому нужен.
     Джоанна выбежала из комнаты вся в слезах.
     - Красивее мужчины мне еще никогда не приходилось видеть, - вздохнула она. - Послушайте, а инцест - это смертный грех или нет?
     - Джоанна! - воскликнула Дороти в притворном возмущении, на самом деле едва сдерживая смех.
     Калли подошла к окну, чтобы выглянуть. Внизу она увидела Талиса. В его руках блистал меч, которым он делал выпады против противника в два раза старше его, но ниже. Та-лис сражался во всю мочь. Джон сидел на лошади и наблюдал за ним с оттенком неудовольствия.
     - Отец, кажется, им не очень доволен, - сказала Эдит, походя к окну. - Я слышала, что, несмотря на свой рост, он не очень опасен. Вчера Филипп выбил его из седла.
     Филипп был ее брат - тот, у которого были слабые легкие.
     Когда Калли увидела Талиса, ноги ее чуть не подкосились, и она едва не упала. Как же ей сейчас хотелось обернуться птицей, чтобы вылететь из окна и быть с ним рядом. Два дня показались ей двадцатью годами. Она не просто скучала без Талиса - гораздо хуже! Ей казалось, ее тело кто-то разрезал пополам и унес ту половину, в которой было сердце.
     Как будто зная, что она на него смотрит (он это и вправду знал), Талис быстро обернулся, поднял голову и поглядел на Калли. Хотя только вчера ей прочитали утомительную лекцию про эти бредовые правила приличия, в соответствии с которыми должна себя вести молодая леди, в ту же секунду это вылетело у нее из головы. Она высунулась из окна так далеко, что чуть-чуть не выпала на улицу.
     - Я здесь! - закричала она, махая ему рукой. - Я здесь! Я здесь!
     Крик Калли, столь неподобающий для благородной леди, поверг всех в Хедли Холле в шок. До сих пор никто вообще не слышал, как эта девушка произносит что-нибудь. Увидев ее два дня назад, все тут же о ней и забыли.
     Из стоящих внизу особенно недоволен был Джон Хедли. Он почувствовал раздражение, что эта наглая девчонка отвлекает его драгоценного сына, и подумал было, что нужно сегодня вечером сделать ей выговор. Но Джон не ожидал увидеть такую перемену с сыном, когда он услышал голос Калли.
     Как только Талис обернулся на крик Калли, Хью Келлон, немолодой и опытный рыцарь, с которым он боролся и которому до сих пор было вовсе нетрудно отбивать неумелые, слабые и неловкие выпады Талиса, стал его обходить из-за спины. Он хотел наглядным образом преподать этому молодому щенку урок жизни: девочки не должны отвлекать настоящего рыцаря от самого важного дела на свете.
     Но Талис знал, что Калли на него смотрит, и это знание его преобразило. Когда противник уже был за спиной, Талис крутнулся вокруг своей оси и в одно мгновение атаковал блестящим ударом, выбив из рук Хью меч. Не ожидавший удара Хью оступился и упал на спину. Талис завершил нападение, приставив меч к его горлу.
     Со свойственным ему тщеславным желанием произвести впечатление, Талис поставил ногу противнику на грудь и театрально взмахнул рукой, глядя с видом победителя вверх на Калли, которая немедленно начала ему аплодировать.
     Трудно сказать, который из мужчин был удивлен более: Джон Хедли или Хью Келлон, чью грудь попирала нога Талиса. В нем закипел гнев: из-за унижения, из-за раздражения против этого молодого щенка и его глупейшей бравады. Но спустя секунду к нему вернулось чувство юмора. Много воды утекло с тех пор, когда он сам совершал подвиги, чтобы произвести впечатление на девушку!
     Убирая ногу, Талис грациозно развернулся и отвесил поклон Калли и остальным зрительницам в окне, которые ему сдержанно аплодировали.
     Эдит оттащила их от окна.
     - Как вам не стыдно! Слушайте, что такое, в самом деле! Вы ведете себя как потаскухи какие-то. Да еще с собственным братом, что уж вообще никуда не годится.
     - Это он вам брат, а не мне, - заявила Калли, как делала всегда в подобных случаях.
     Эдит оглядела Калли, которая стояла между Джоанной и Дороти. Между ними было ясно видно сильнейшее фамильное сходство. Но она поспешила отогнать эту мысль. Родители сказали, что этот юноша - ее брат, а эта девица - не родственница. Раз так сказали родители, значит, это так и есть, и, во всяком случае, ей этого было вполне достаточно.
     - Пойдемте-ка со мной. Сейчас у нас будет урок музыки.
     Калли пошла за Эдит и остальными, но сердце ее осталось во дворике внизу.

26

     - Что не по душе тебе, сын? - спросил Джон Хедли Талиса, видя, как тот уныло мешает ложкой еду в своей тарелке. Джон старался ни на один момент не выпускать юношу из виду, так что ели они в апартаментах Джона, а не в общем зале. В первый же день, когда Талис узнал, что они будут обедать вдвоем, он попросил, чтобы оба его брата тоже ели вместе с ними. Ему показалось крайне странным, что отец явно предпочитает одного сына другому, и не испытывал от этого ничего, кроме неловкости и смущения. Кроме того, общество Филиппа и Джеймса доставляло ему удовольствие.
     - Ну скажи, как же ты намерен расти, если почти не ешь? - беспокоился Джон.
     - А ему еще не хватит расти? - тихо спросил Филипп, наполовину просто чтобы сострить, а наполовину из-за ревности к отцу, который явно предпочитал им "нового брата". - Уже все лошади ржут от страха, когда видят, что он идет.
     Когда он это заявил, Джон быстро замахнулся, чтобы отпустить подзатыльник непочтительному сыну, но Талис расхохотался и весело потянулся еще за одним куском белого хлеба. На самом деле, хоть он этого и не хотел говорить, зная, что Джон рассердится, но он скучал по тем блюдам, что готовила Мег. Он скучал по простой грубой посуде с незамысловатой привычной пищей. В этом доме уже дважды случалось так, что он никак не мог понять, что именно он ест. Все было очень изысканно, и даже сыру придавалась такая форма, что он был похож не на сыр, а на мясо.
     - А тебе, братишка, нужно оседлать кузнечика, - беззлобно отозвался Талис. - А еще лучше ужа, чтобы ноги не волочились по земле.
     Джон опустил внесенную руку.
     - А ты как считаешь, братец? - вежливо поинтересовался Талис у Филиппа. Руки того тряслись от перенапряжения: он весь день тренировался.
     - Как я считаю? - переспросил Филипп, который боялся отца и потому всегда избегал оказываться в центре внимания. - Да как тебе сказать...
     Талис устремил на него взгляд и сразу заметил его трясущиеся руки и круги под глазами. Все трое спали на одной постели, и ему было отлично известно, что Филипп кашляет всю ночь.
     - Завтра мы устроим соревнование, - сказал он. - Я вызываю вас обоих. Если хоть один меня одолеет, оба будете валяться под деревом и отдыхать. А если никто из вас, тогда я буду отдыхать, а вы - упражняться.
     Молодые люди так посмотрели на Талиса, как будто тот сошел с ума. Они хотели сказать: ты что! Отец в жизни не допустит такого безделья.
     - Ну-ну, не смотрите так уныло. Я буду храпеть не очень громко, пока вы бьетесь там на жаре. А Хью вам покажет! У меня еще останутся силы, чтобы танцевать всю ночь, а вы так устанете, что будете валиться с ног.
     Джон усмехнулся. Талис напоминал его самого, каким он был в этом возрасте: такой же самоуверенный и задиристый.
     Первым намек Талиса понял Филипп, и в его глазах мелькнула симпатия. Талис намекал отцу, что Джеймс не может тренироваться каждый день, что ему необходим отдых. Филипп догадался, что завтра утром Талис сделает вид, что проиграл, даже если получит преимущество, поддастся Джеймсу и даст ему возможность выиграть. И тот получит возможность отдохнуть под тенистым деревом.
     Он решил подыграть ему:
     - Ах ты, зелень! Ты еще ребенок, чтоб так говорить. Тебе в жизни никогда не побороть человека, у которого за плечами такой опыт, как у меня. Ты там у себя на ферме-то, небось, на коровах ездил?
     - Я тебе... - начал Джон, но Талис его прервал.
     - Я был таким же великолепным фермером, каким буду замечательным рыцарем! - хвастливо заявил он. - Я выращивал таких гигантских цыплят, что ездил на них верхом. Хотя, конечно, на них было не очень удобно перелетать через заборы. Спросишь почему? А потому что перья набивались в рот! Но я решил и эту проблему. Перья я продавал кораблестроителям, они из них делали мачты. Знаете, хватило на целый флот. Может, слышали? Флот из цыплячьих перьев.
     Даже Джону шутка так понравилась, что он рассмеялся. Он больше не пытался вмешиваться, а молча ел, слушая, как его сыновья подшучивают друг над другом. Казалось, что с каждым днем мрак покидает этот дом, испаряясь как туман. Джон всегда говорил, что его счастье в том, чтобы иметь настоящего сына. Появление этого красивого, умного и сильного юноши подтвердило его правоту.
     Но к концу пятого дня Джон начал замечать, что с его прекрасным сыном что-то не в порядке. Поначалу его энергия не знала границ. Он хохотал и дразнился, все время пытаясь продемонстрировать свою силищу во владении оружием. Конечно, тренировки ему не хватало - откуда она могла взяться? - но задатки у него были прекрасные.
     С другой стороны, учителя не уставали хвалить его за знание всех на свете наук и искусств. Они наперебой утверждали, что лучшего ученика у них никогда не было - ну, может быть, только Джеймс. На их оценку Джеймса Джон не обращал внимания. Какая разница, как учится его слабый сын? Он все равно умрет молодым, поэтому Джон не желал дарить ему ни кусочка своего сердца.
     Но Талис - это другое. Вот кто достоин того, чтобы его любили.
     Итак, что же с ним происходит? Джон недоумевал. Казалось, Талиса кто-то душит изнутри. Когда Джон высказал предположение, что Талис. возможно, устал, Хью Келлон энергично потряс головой.
     - Чтобы шестнадцатилетний мальчишка устал? Да вы вспомните себя в этом возрасте, милорд. Разве не было такого, чтобы вы упражнялись весь день, а потом всю ночь напролет ухаживали за девушкой? Я, например, в этом возрасте мог вообще не спать.
     - А что же тогда с ним?
     Хью не имел представления. Но очень скоро ключ к разгадке этой проблемы неожиданно оказался у Джона в руках. В момент, когда Талис ловко сбил Хью с ног и непочтительно поставил ногу ему на грудь, у молодого человека определенно не ощущалось никакого недостатка в энергии. Все, конечно, поняли, что Талис хочет произвести впечатление на девиц, которые выглядывали из окна. Но какому парню этого не хочется. И Джон не обратил на это никакого внимания.
     Завтра будет неделя, как Талис был с ними. В течение этого времени Джон придирчиво контролировал его каждый шаг. Талис не имел возможности спокойно вздохнуть. Джон сам не знал, чего именно он боится. Со стороны казалось, он опасается, что Талис исчезнет, если за ним не наблюдать каждую секунду.
     После обеда Джон велел всем сыновьям идти к себе, и сам с Хью вслед за ними стал подниматься по лестнице в свои апартаменты.
     На лестнице произошел случай, после которого Джон начал кое о чем догадываться. Навстречу им двигался выводок его дочерей. Он их не различал по лицам и никогда не интересовался, кого как зовут. Все они казались ему совершенно на одно лицо.
     Внезапно, как будто на них были наложены какие-то чары, все остановились и не могли двигаться дальше. Талис тоже остановился вместе со всеми. Его глаза расширились, как будто он смотрел на что-то не от мира сего. Напротив него одна девочка тоже остановилась, прислонившись к стене. Выражение ее лица было копией выражения лица Талиса.
     Поначалу оба - девочка и Талис - не касались друг друга, только смотрели. Но они смотрели так, как Джону еще не приходилось видеть, чтобы так смотрели. То, что происходило с ними, нельзя было увидеть, это можно было только ощутить. Когда они увидели друг друга, казалось, воздух наполнился чем-то и застыл, как бывает перед грозой.
     Все, кто был вместе с ними на лестнице, не могли пошевелиться, не могли шагу ступить в атмосферу вокруг этих двоих. С этим нельзя было ничего поделать. У всех появилось ощущение, что само небо мелко задрожало.
     Что же касается Калли и Талиса, они дрожали с такой силой, что не могли проронить ни слова. Не разлучаясь никогда, они уже много дней не видели друг друга... Они до сих пор толком и не знали, что такое разлука. Однажды, целую вечность назад, Тали