идела, что ее муж подбегает к ней. Джон Хедли сгреб ее в объятия, нимало не задумавшись о том, что она только что родила. Алида тоже об этом не думала. Она лишь видела, сколько радости было в его лице. На секунду ее сердце наполнилось всей радостью и всей надеждой, которыми оно было полно до ее брака. Джон обнимал ее, целовал ее лицо, шею и повторял, что она - самая замечательная жена на свете, а она мечтала о счастливой жизни.
     - Дайте я на него посмотрю, - потребовал Джон, и в тот же момент счастье Алиды исчезло. По лицам своих служанок она сразу поняла, что дело очень плохо.
     - Не надо, - прошептала она, пытаясь оттянуть момент, в который откроется правда и с лица мужа исчезнет радость.
     Алида заметила, что служанки пытаются отвлечь внимание Джона и, чтобы он ничего не заметил, туго заворачивают младенца в пеленки. В такие пеленки детей стараются завертывать потуже, чтобы их кости не искривлялись. Но Джон пожелал сам убедиться, что младенец мальчик, поэтому потребовал, чтобы служанки распеленали его,
     Затаив дыхание Алида смотрела на мужа. Казалось его лицо растаяло от нежности, когда он увидел мальчика своими глазами. Он взял его на руки и принялся укачивать. Джон ни разу не взял на руки ни одну из дочерей. Только спрашивал пол, когда они рождались, а потом вообще не обращал на них никакого внимания, как будто забывал. Но вот он держал ребенка на руках, укачивал его и нянчил, как будто именно для этою он и жил всю жизнь - да так оно и было.
     - Какой красавец, - промурлыкал Джон, и глаза Алиды наполнились слезами. Ее мужу и в голову никогда не приходило увидеть красоту в цветке, в закатном небе, и даже в женщине, но он полагал, что сын, рожденный ею, был красив.
     Служанка помогла Алиде сесть в кровати прямо, чтобы и дальше смотреть на ребенка и мужа. Алида протянула руки, коснулась обоих и нечаянно сдвинула пеленки, которыми были прикрыты ножки младенца. Но услышав, как тихо ахнула служанка, она вздрогнула и тотчас натянула их обратно с таким видом, как будто обожглась.
     Хотя Джон никогда не обращал особенного внимания на тонкости, это движение от него не укрылось. Он отбросил пеленку. Одна ножка ребенка была искривлена. Мальчик никогда не сможет ходить как следует.
     Нежность и радость в глазах Джона тут же сменились ненавистью.
     - И как это я только вообразил, что вы, мадам, сможете дать мне то, что я хочу? - бросил он Алиде, а потом опустил руки и выронил ребенка. Если бы няня, ринувшись к нему, не подхватила его, он бы упал на каменный пол. В следующий момент Джон выбежал из комнаты, и с того момента уже не пытался скрыть презрения, которое питал к своей жене.
     На следующий год она подарила ему еще одного сына, но на этот раз Джон уже превратился в пессимиста. Когда ему сказали, он не пошел смотреть на ребенка, а лишь спросил:
     - И что с ним не так?
     Служанка заколебалась, и он прорычал
     - Говорите, что с ним не так! Я не верю, что моя жена способна родить мне настоящего сына.
     У Джона было три выбора: в том, что у него, не считая калеки сына, были только дочери, обвинить Бога, обвинить самого себя или обвинить жену. Он выбрал последний.
     - Младенец не совсем здоров, - наконец пролепетала служанка.
     Услышав это, Джон расхохотался:
     - Я, конечно и не надеюсь, что он умрет. Еще меньше я смею надеяться, что моя чертова жена умрет при родах и освободит меня, чтобы я смог жениться на другой - на женщине, которая умеет рожать настоящих сыновей. - Он схватил стоящий на столе бокал вина - Да. Он будет жить, - произнес он с фатализмом в голосе. - Все мои дети живут, и этот будет. Мне нужно будет его кормить, одевать, но радости я никакой не увижу. Уйдите! Оставьте меня в покое.
     Пророчество Джона сбылось, и ребенок действительно был жив, но постоянно болел и кашлял из-за какой-то болезни в легких.
     Два года спустя Алида родила здоровую девочку, но Джон на нее даже не взглянул, и после этого о ней никогда не спрашивал. Он заметил, что теперь его жена ожидает ребенка еще раз, но уже обещал, что больше никогда не станет посещать ее постель. Какой смысл? В окрестных деревнях было полно женщин, которые могли удовлетворить его похоть. Он не замечал, что если он спал с девушкой и после этого у нее появлялся ребенок и он вмел все основания полагать, что этот ребенок его, - это всегда была девочка. Джон отказывался это замечать. Ему было проще не признавать, что ребенок его. Неважно, что у ребенка были его голубые глаза или форма подбородка. Джон постоянно заявлял, что девочкам он не отец. В округе было хорошо известно, что если какая-то женщина, неважно какого происхождения, сможет родить Джону Хедли сына, то он возьмет ее в замок, и она будет жить в роскоши. Хотя некоторые женщины пытались (одна даже три раза), никто еще не преуспевал в том, чтобы родить ему желанного "настоящего сына".
     - Поглядите на него, - потребовал Джон, кивая жене на сидящего в дальнем конце комнаты человека, - почему его жены могут ему рожать сыновей, а вы не можете? Говорят, что все его сыновья были такими огромными, что жены одна за другой умирали, рожая их.
     Пытаясь быть почтительной, как будто ей было невероятно интересно, Алида обернулась, чтобы посмотреть на человека, на которого указывал Джон. Но ее сердце, как и все тело, наполнились гневом. Теперь ее уже обвиняют в том, что она не умерла, рожая ребенка величиной с корову? Что, разве о детях нужно судить только по весу, как будто их готовят на убой, как свиней? Ее мужу было плевать на то, что его дочери были умны и миловидны, а старшие даже хорошенькие. У обоих сыновей было доброе сердце, а старший уже умел читать. Для нее было неважно, что один сын хромал, а второй кашлял так, как будто вот-вот умрет.
     Алида равнодушно смотрела на мужчину, на которого ей указывал муж. Гильберт Рашер был невероятно груб, ростом с медведя, вечно грязный, вспыльчивый, необразованный, но зато он здорово бился в поединках побеждал любого, кто вызывалего. Кое-кто говорил, что множество ударов; которые выдержал его шлем, выбили мозги из его головы, отчего он сделался глупее, чем был. Но если бы это было в самом деле так, тогда как бы он мог замечать все вокруг и везде видеть свою выгоду?
     У Гильберта были одна за другой три жены, каждая из которых дарила ему сына, слепленного точно по образу и подобию их папаши, и умирала сразу после родов. Гильберт любил хвастаться, что от его мужественности даже жены умирают, но большинство женщин были уверены в том, что главная причина смерти жен - стремление избавиться от его грязного тела и еще более грязных мыслей.
     В данный момент Гильберт прятал лицо в роскошном бюсте одной из кухарок, которую Алида завтра же поклялась выгнать, а его сыновья, как обычно, занимались тем, что учиняли беспорядок в и без того шумном хаосе свадебного пира. Один, которому было восемь лет (а на вид по крайней мере двенадцать), хлестал маленьким кнутиком двух собак и вопил от восторга. Его старший брат до слез напугал двух дочерей Алиды. Там, где был третий сын, разумеется, тоже что-то творилось, но Алида уже ничего не хотела знать,
     "И вот это нужно ее мужу от сына?" - подумала она. Она родила двух сыновей, которые были послушные, милые, умные дети с любящими сердцами. Джон ни разу не сказал им ласкового слова, зато восхищался этими мерзкими придурками, которые находили удовольствие только в том, чтобы издеваться над тем, кто слабее.
     Присутствующие не слушали, что говорил Джон. Он уже так долго повторял одно и то же, что все начали считать это шуткой соседи показывали ему своих сыновей и обещали показать, как это делается. Когда Джон не смеялся в ответ, они еще больше смеялись и поддевали его. Но для Алиды гнев супруга был не шуткой. За последние месяцы ее колени покрылись мозолями, ибо она только и делала что просила Бога послать ей здорового сына. Ей было 35 лет, так что она понимала, что у нее почти нет больше шансов подарить мужу настоящего сына. Если бы только... Если бы только она смогла это сделать! Днем и ночью ее преследовало видение: выражение лица ее мужа когда он решил, что у нее родился наконец настоящий сын.
     "Женщина может жизнь прожить ради такого, думала она. - Женщине рая ненужно, если ее муж на нее так смотрит".
     На этот раз, как только она почувствовала, что беременна, она начала молиться. Она проводила дни и ночи на коленях, заклиная Господа послать ей здорового сына.
     Ей даже вспоминать не хотелось все, что она делала. Была тайная, под покровом ночи поездка в другую деревню к какой-то ужасной грязной старухе, которая уверяла, что может точно предсказать, кто родится у ее светлости - девочка или мальчик. Когда же старуха сказала, что госпожа опять родит девочку, с Алидой началась истерика, и она закричала, что видела, как одну ведьму сожгли за колдовство. На следующий день старуха бросила свою лачугу и отправилась скитаться по дорогам, думая, что лучше умереть от голода, чем сгореть на костре
     Алида нашла еще одну женщину, которая сказала, что пол ребенка можно изменить, если все время сосредотачиваться на мужественных вещах. Даже сейчас Алида краснела, когда вспоминала, какие картинки и какую маленькую фигурку ей дала та женщина, чтобы на них сосредотачиваться. Разумеется, изображения были мужские. В эти месяцы Алида не читала книг, потому что чтение - это женское занятие. Она почти ничего наделала из женской работы, стараясь в каждый момент смотреть на какого-нибудь мужчину и думать только о них.
     Но больше всего она молилась Богу, так долго простаивая на коленях перед своим алтарем, что служанки уговаривали ее встать, говоря, что так долго стоять на коленях вредно для плода.
     - Если это не настоящий сын, то лучше пусть родится мертвым, - говорила она служанкам, и те не спорили с ней, потому что в глубине души каждая из них думала также.
     Но ее муж ничего этого не замечал. С ним она была холоднее, чем когда-либо. Нет, она не станет бросаться ему на шею и умолять простить за то, что не может подарить, ему сына. Если ничего другого не остается, пусть хоть останается гордость.
     Погрузившись в свои мысли, она не сразу расслышала что говорит Джон.
     - Должно быть, мальчик, если она умирает, - говорил он. - Я видел ее, она лежит тут, наверху У нее живот больше, чем она сама. Говорят, она уже месяц как не может ходить. У Гильберта будет еще один сын.
     Услышав это, Алида вздрогнула.
     - Что, в моем доме рожает какая-то женщина?
     Почему же ей никто об этом ничего не сказал? Она отругает служанок, когда представится случай. Если на самом деле в ее доме кто-то рожает, надо помочь ей. Медленно, тяжело Алида начала подниматься:
     - Пойду к ней.
     Выпрямившись, она почувствовала первую боль в животе и поняла, что и ее время наступило. Нет-нет, подумала она, еще слишком рано. Она еще недостаточно велика. Она же молилась, чтобы мальчик был велик, чтобы было что-то такое, что произвело бы впечатление на ее мужа. Если она родит сейчас, младенец будет слишком мал.
     Она схватилась руками за спинку стула, пытаясь удержаться от выражения муки на лице, когда боль повторилась, но ей это не удалось. Джон не смотрел на нее, его внимание было приковано к каким-то скоморохам. Он, скорее всего, не заметил бы, даже если бы роды произошли на полу у его ног. Но гости были не так бессердечны
     - Эй, Джон! - закричал кто-то. - Кажется, ты скоро опять станешь отцом.
     - А разве есть такой день, когда он не становится отцом?! - спросил кто-то, и все захохотали.
     Джону было не смешно. Отцовство его уже давно не интересовало. Он равнодушно махнул рукой:
     - Идите отсюда.
     Алида произнесла с такой горечью, на которую только осмелилась:
     - Ну что ж, спасибо, что позволяете мне удалиться.
     Гильберт Рашер оторвал лицо от служанкиного бюста и крикнул Джону:
     - Надо тебе положить свою жену там же, где и моя, - может, моя твою чему-нибудь да научит.
     Алида даже не думала, что можно презирать это грязное создание сильнее, чем она уже презирала его. Он с ее мужем были из одного теста: единственное, что для них существовало в женщине, - это тело, задача которого - обеспечивать их детьми. Какая разница, что рождение ребенка убивает мать. Есть много других женщин. Они думали, у женщины нет ни души, ни мыслей, ни желаний, есть только тело.
     Пенелла, служанка Алиды, подбежала к госпоже и подхватила ее. Опять началась боль. Служанка медленно повела Алиду наверх, в комнату, где все было уже подготовлено к родам. Уже дойдя до двери, Алида остановилась:
     - Веди меня к жене Рашера. Я буду рожать там же, где и она.
     "Может, в моего нерожденного ребенка перейдет что-то из того, что есть у Рашера", - подумала она.
     Пенелла, которая искренне любила госпожу, смотрела на нее озабоченно.
     Алида нетерпеливо повторила:
     - Быстрее! Я не могу ждать.
     - Девушка умирает, - Прошептала Пенелла - К ней уже пришел священник. Она больше нескольких часов не проживет. Плохо вам и вашему младенцу быть так близко к смерти! Вот почему я вам и не сказала о том, что происходит.
     - Что с ребенком? - выдохнула Алида, скорчившись от боли. - С ним-то что?
     - Не родился. Повитуха говорит, умрет вместе с матерью. Он слишком велик. - Пенелла всхлипнула и прошептала:
     - Ой, миледи, если бы вы ее видели! Она иностранка, от нее слова не добьешься, и такая крошечная! И она умирает из-за этого ребенка. Роды длятся уже два дня.
     Мозг Алиды лихорадочно работал. Если женщина и ее сын (а что это будет мальчик, она не сомневалась) умрут, то, может быть, в момент смерти его душа перейдет к ее ребенку, и он тоже сделается мальчиком. Кто-то ей говорил, что у ребенка вообще не бывает никакого пола до момента рождения, что плод - это не мальчик и не девочка. Может, так оно и есть.
     - Веди меня туда! - приказала Алида, и служанке ни чего не оставалось как подчиниться.
     Алиду привели в маленькую, грязную комнатку, где на полу, на соломенном матрасе, кишащем вшами; лежала юная девушка. Ее лицо было грязным от слез. Она насквозь прокусила губу, и на ее подбородке запеклась кровь. Грязные пряди черных волос разметались вокруг лица, обвили шею, как будто собираясь задушить ее.
     Под грязью Алида разглядела красивое лицо девушки. По ее оливковой коже было видно, что она родом из тех стран, что обласканы солнцем. Если попытаться вообразить себе, какой она когда-то была, то явно виднелись солнце и цветы, слышались птицы и ее веселый смех. Ей было не больше шестнадцати, и на ее хорошеньком лицеи коже еще сохранились следы былого цветения, но они уже покрывались пеленой смерти. Было очевидно, что девушка очень скоро умрет. Она уже лишилась воли к жизни, и теперь только слабое движение ее груди, которую заслонял огромный живот, выдавало, что она еще жива.
     - Помогите, - приказала Алида служанкам, чтобы они уложили ее рядом с умирающей,
     Заботливая Пенелла была категорически против, чтобы госпожа, хозяйка дома, лежала в такой грязи, но Алида сердито посмотрела на нее, что заставило ее подчиниться. Места было очень мало, и тела обеих женщин лежали совсем рядом, тесно прижавшись друг к другу.
     Еще несколько часов назад Алида испытала бы жалость к бедной умирающей девушке, которая лежала так близко. Но сейчас она не могла думать ни о чем другом, кроме того чтобы родить для мужа сильного сына.
     По лестнице поднялась повитуха Берта. Эта было жирное ленивое существо, однако леди Алиде так часто была нужна ее помощь, что у нее в замке была своя комната где-то наверху. Вчера она заявила слугам, что эта иностранка умирает, и ничего нельзя сделать, чтобы помочь ей или ее ребенку. Она и не собиралась прилагать ни малейшего усилия ради жены такого человека, как Рашер, который, как она прекрасно знала, ей никогда не заплатит. Несмотря на то, что ей приходилось работать только несколько часов в каждые девять месяцев, ей самой казалось, что она сама почти что леди, раз она помогает появляться на свет детям ее светлости.
     Алида подняла ноги в очень хорошо знакомой родовой позе. Руки старухи были такие жирные от свинины, которую она ела на пиру, что не нужно было другого жира, чтобы помочь ребенку родиться.
     - О, уже скоро, - авторитетно заявила Берта, а потом бросила взгляд на девушку с закрытыми глазами и пеленой смерти на лице, которая лежала рядом:
     - Ну, эта уже, считай, умерла... - Тон у Берты был таким, как будто то, с какой настойчивостью девушка цеплялась за жизнь, было ей, Берте, личным вызовом. Она могла думать только о том, что вынуждена была оторваться от обеда, чтобы помочь ее светлости, и ока хотела убедиться, что каждый знает: не ее обязанность также помогать и всяким грязным и темнокожим иностранкам.
     Схватки у Алиды шли все чаще и чаще. Обхватив руку девушки, она чувствовала ее холодную кожу. Женщина с силой сжимала полубезжизненные пальцы умирающей.
     Она делала так не потому, что хотела облегчить боль. Говоря по правде, Алиде иногда казалось, что она могла бы родить, не отрываясь от вышивки.
     На самом деле она держала руку девушки затем, чтобы дух ее ребенка вернее вошел в младенца, которого родит она. Слова молитвы Алида шептала на ухо несчастной девушки, казалось, уже несколько часов:
     - Боже милостивый, сделай так, чтобы дух этого ребенка вошел в меня...
     Через какое-то время присутствующим показалось, что девушке стало немного лучше, хотя она и лежала неподвижно, и также неподвижен был ее вздувшийся живот. Казалось, что и ребенок внутри нее тоже больше ни на что не надеялся, а смирился с приближением смерти.
     Когда Алиде показалось, что девушка уже в агонии и вдыхает в последний раз, она придвинулась к ней всем телом. Со всей силой, всем, что в ней было, Алида молилась Богу, чтобы он послал ее ребенку дух сына этой женщины.
     Когда та почувствовала дыхание Алиды на своем лице, ее ресницы затрепетали, и после нескольких попыток ей удалось чуть-чуть приоткрыть глаза. Когда она увидела Алиду, чьи глаза были закрыты в страстной молитве, девушка, казалось, пришла в себя.
     К удивлению Алиды, которая полагала, что девушка без сознания, пальцы той слегка сжали ее пальцы. Дыхание девушки было слабей, чем дыхание котенка, но чувствовалось, что в ее теле еще теплится жизнь.
     Девушка заговорила, и так тихо, что расслышать ее могла только Алида. Остальные женщины в комнате суетились, пытаясь выглядеть занятыми, так что никто не обратил внимания на шепот умирающей:
     - Мой ребенок станет твоим ребенком, А твой ребенок - моим. У них будет один дух, хотя и два тела, Они будут жить вместе и вместе умрут.
     Говорила она на плохом английском, так что при обычных обстоятельствах Алида поняла бы ее с трудом. Но то, что сейчас их объединяло - рождение новой жизни - сделало слова девушки кристально ясными. Алида прекрасно расслышала ее и не сомневалась, что то, что она сказала, запечатлелось в ее сердце навсегда.
     - Выньте у меня ребенка, - прошептала девушка. При этих словах Алида побелела. Вынуть ребенка - это значит распороть женщине живот, чтобы она умерла еще более мучительной смертью, чем сейчас.
     - Чего цыганка говорит? - переспросила Берта. Для нее каждый, у кого кожа была не белая, как у англичанина, был "цыганом".
     Девушка повторила чуть громче:
     - Выньте моего ребенка.
     Алида заколебалась, но тут девушка со , всей силой схватила ее за руку и, близко придвинув лицо, выдохнула:
     - Выньте моего ребенка!
     - Да, - прошептала Алида и в ответ взяла девушку за руку. Она-то знала, каково это - быть матерью. - Выньте ребенка, - приказала она. Четыре служанки и повитуха не двинулись с места, смотря на нее с таким видом, как будто она не понимала, что говорит. Увидев это, она почти закричала на них:
     - Да выньте же ребенка! Я вам приказываю. Вынимайте!
     Первой отреагировала повитуха.
     - Мне будет нужен нож, - сказала она онемевшей служанке, которая стояла позади нее. - Большой и острый, и подтолкнула ту к двери.
     У Алиды не было больше времени думать. Три схв