вать лицо поцелуями.
   - Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!
   Ты - МакАрран! Это докажет моему клану, что тебе можно доверять.
   Стивен крепко обнял ее и засмеялся.
   - Они-то никогда не сомневались во мне.  Только  ты.  -  Он  притянул  ее
ближе. - Бронуин, мы больше не враги. Давай постараемся быть заодно.
   - Ты - МакАрран, - прошептала она благоговейно.
   Он погладил ее волосы.
   - Теперь все будет хорошо. Я поеду искать Дейви и...
   - Ты! - Она отстранилась от него. - Он мой брат!
   - Последний раз, когда ты его видела, он пытался убить тебя!
   Бронуин не обратила внимания на его слова.
   - Тогда он был разгневан. Все члены моей  семьи  имеют  терпение.  Он  не
будет сердиться, когда я поделюсь с ним своим планом.
   - Твоим? Я думал, это был наш общий план.
   - Возможно, но Дейви по-прежнему слушает только меня.
   Стивен хотел что-то сказать, но, передумав, поцеловал ее.
   -  Давай  обсудим  это  позже?  Я  чувствую,  сейчас  между  нами  что-то
произойдет. Она посмотрела на него невинно.
   - Мой живот?
   Он схватил ее за волосы и откинул голову назад.
   - Каково это - целовать МакАррана?
   - Я - МакАрран! - воскликнула она. - Я... Больше  она  не  смогла  ничего
сказать, потому что рука Стивена заскользила вниз, к ее ногам.


    Джуд ДЕВЕРО
    БАРХАТНАЯ САГА: "БАРХАТНАЯ ПЕСНЯ"


    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Оставшись без крова и родных, прекрасная Аликс Блэкитт попадает в  лесное
убежище Рейна Монтгомери, знатного дворянина, скрывающегося в лесу от  гнева
короля.  Переодевшись  в  мужское  платье,  Аликс  поступает  на  службу   к
Монтгомери, участвует в междоусобной войне и  становится  жертвой  пламенной
любви.

ЧАСТЬ I

ЮЖНАЯ АНГЛИЯ

ЯНВАРЬ 1502 ГОДА

Глава 1

   Высокая каменная стена окружала небольшой  городок  Мортон.  Этим  ранним
утром  на  множество  домой,  теснившихся  внутри,  падала   длинная   тень,
аккуратные дорожки лучами разбегались от возвышавшихся  в  центре  церкви  и
белой ратуши. Едва забрезжил рассвет, собаки стали  потягиваться,  заспанные
женщины лениво направились к  городскому  источнику,  и  четверо  мужчин,  с
топорами на плечах, уже ожидали, когда  стражники  откроют  тяжелые  дубовые
ворота в каменной стене.
   В  одном  из  ничем  не  примечательных  двухэтажных  побеленных  домишек
Аликсандрия Блэкитт напряженно прислушивалась, не заскрипят ли ворота.  Едва
заслышав желанный звук, она схватила мягкие кожаные башмачки и  на  цыпочках
пошла к лестнице, которая, как  назло,  находилась  напротив  спальни  отца.
Проснувшись задолго до восхода солнца, она уже давно облеклась в  платье  из
грубой шерстяной ткани. Сегодня в первый раз хрупкое тело не вызвало  в  ней
отвращения. Казалось, всю жизнь она мечтала, что подрастет, прибавит в  весе
и формы станут округлыми. Однако к двадцати годам поняла, что  всегда  будет
плоскогрудой и узкобедрой. "По крайней мере, - подумала она  со  вздохом,  -
мне не надо затягивать талию". Проходя через комнату отца,  она  бросила  на
него быстрый взгляд  -  убедиться,  что  он  еще  спит,  и,  подобрав  подол
шерстяной юбки, стала спускаться, пропустив четвертую ступеньку, так как она
была ужасно скрипучая.
   Спустившись, Аликсандрия не решилась открыть ставни.  Шум  мог  разбудить
отца, а ведь он сейчас так  нуждался  в  отдыхе!  Обогнув  стол  с  бумагой,
чернильницей и наполовину  составленным  отцом  завещанием,  она  подошла  к
дальней  стене  и  любовно  взглянула  на  два   висящих   там   музыкальных
инструмента.  Жалость  к  себе  из-за  физического  несовершенства  тут   же
растаяла, как только она вспомнила о музыке. В ее голове уже  начал  звучать
новый напев - нежная, веселая мелодия. Конечно же, это была любовная песня.
   - Никак не можешь выбрать? - внезапно раздался голос  отца,  стоявшего  у
нижней ступеньки.
   Она тотчас же бросилась к нему и, обняв за пояс,  помогла  устроиться  за
столом. Даже в темной комнате она без труда могла разглядеть синие  круги  у
него под глазами.
   - Уж лучше бы тебе полежать. Чтобы  сделать  дневную  работу,  совсем  не
обязательно подниматься до зари!
   Задержав на минуту ее руку, он улыбнулся, глядя прямо  в  красивые  глаза
дочери. Отец прекрасно знал, что она  думает  о  своем  миниатюрном,  как  у
эльфа, личике со слегка раскосыми  фиалковыми  глазами,  крошечным  носом  и
небольшим округлым ртом, - он достаточно наслушался ее  причитаний,  но  для
него все в ней было прелестно и мило.
   - Ступай, выбери, какой из инструментов взять, и уходи,  пока  не  пришел
кто-нибудь и не объявил, что ему позарез нужна песня о его новой любви.
   - Наверное, сегодня мне бы лучше побыть с тобой, - прошептала она,  и  на
лице ее отразилась озабоченность. За этот год у отца три раза сильно  болело
сердце.
   Аликс! - предостерегающе сказал он. - Не возражай, забирай  инструмент  и
уходи!
   - Повинуюсь, милорд, - засмеялась Аликс, одарив его улыбкой, от которой у
него растаяло сердце. Уголки глаз у нее приподнялись, а губы изогнулись, как
лук Купидона. Быстрым, привычным движением она сняла со стены длинную  цитру
со стальными струнами, оставив на месте псалтериум. Повернувшись, она  снова
взглянула на отца:
   - Ты уверен, что с тобой  все  в  порядке?  Не  надо  бы  оставлять  тебя
сегодня.
   Не слушая, отец протянул дочери бювар. В нем находились ручка, чернила  и
бумага.
   - Я думаю, тебе  лучше  создавать  музыку,  чем  сидеть  дома  с  больным
стариком, Аликс, - предупредил он возражения. - Подойди  ко  мне.  -  И  как
обычно отец стал заплетать ее длинные волосы в  толстую  косу.  Волосы  были
тяжелыми, густыми и совершенно прямыми, без какого-либо намека на завитушки,
а их цвет, даже на взгляд отца, был странным.  Похоже  было  на  то,  словно
ребенок, собрав разноцветные нитки, бросил их на маленькую головку  девушки.
Тут были золотые пряди,  соломенные,  медные,  рыжие,  каштановые,  мышиного
оттенка и - Аликс могла поклясться в этом! - даже седые.
   Заплетя косу, отец снял со стены плащ, набросил дочери на плечи  и  надел
на голову капюшон.
   - Увлечение увлечением, но не надо забывать о теплой одежде, - с шутливой
строгостью предупредил он, осматривая дочь со всех сторон. - А теперь ступай
и, когда вернешься, я надеюсь услышать что-нибудь прекрасное.
   - Постараюсь, - со смехом ответила Аликс,  выходя  и  закрывая  за  собой
дверь.
   От их дома, расположенного у самого конца городской стены, прямо напротив
больших ворот, Аликс могла видеть почти весь городок и как люди  просыпались
и выходили из жилищ,  готовясь  встретить  новый  день.  Дома  стояли  почти
вплотную друг к  другу.  Вдоль  стены  бежала  узенькая  улочка.  Наполовину
деревянные и каменные, кирпичные  и  оштукатуренные,  дома  отличались  лишь
величиной: от большого дома мэра до крошечных жилищ мастеровых и стряпчих. К
числу последних принадлежал  и  ее  отец.  Под  легким  ветерком  дребезжали
вывески лавок.
   - Доброе утро, - крикнула женщина, подметающая гравий перед своим  домом.
- Ты пишешь что-нибудь к сегодняшней церковной службе?
   Закидывая за спину ремень с цитрой, Аликс помахала рукой соседке:
   - Да... и нет... Всего понемногу. - Она засмеялась и поспешила к воротам.
   Едва не налетев на повозку, она резко остановилась. Одного  взгляда  было
достаточно, чтобы убедиться: это Джон Торп намеренно устроил ей препятствие.
   - Эй, малышка Аликс, может, найдешь для меня приветливое словечко? - И он
широко ухмыльнулся, глядя, как Аликс отступила в сторону,  чтобы  пропустить
старую клячу.
   - Аликс! - кто-то окликнул ее из-за повозки. Это была  госпожа  Бербэйдж.
Она опорожняла ночные горшки в емкости, стоявшие в повозке. - Не зайдешь  на
минутку? У моей младшенькой сердце разбито,  и,  я  подумала,  может,  новая
любовная песенка развеселит ее немного.
   - Ага, и меня тоже, - захохотал Джон, сидя на козлах. -  Мне  тоже  нужна
любовная песня, - сказал он, нарочито морщась и почесывая бок,  пострадавший
пару вечеров назад от хорошего тумака, когда он полез к Аликс с поцелуями.
   - А для тебя, Джон, - сказала она нежно, -  я  сочиню  песенку  такую  же
сладкую, как твой "мед".
   Громовой хохот Джона почти заглушил  ее  ответ  госпоже  Бербэйдж:  Аликс
обещала заглянуть к ним После обедни.
   Негромко вскрикнув, она  припустилась  к  воротам.  Еще  немного,  и  она
останется внутри стен, и ей не удастся побыть наедине  с  собой  и  заняться
музыкой.
   - Ты что-то припозднилась, Аликс,  -  сказал  стражник.  -  И  не  забудь
сочинить какую-нибудь песенку для моей больной  малышки,  -  крикнул  он  ей
вдогонку, когда она бежала уже к фруктовым садам, раскинувшимся  за  стенами
городка.
   Наконец Аликс добралась до своей любимой яблони и, смеясь от  невыразимой
радости, открыла бювар, чтобы записать музыку, звучавшую в ушах. Она села на
землю, приклонясь  спиной  к  дереву,  положила  цитру  на  колени  и  стала
подбирать  мелодию,  которую  мысленно  слышала  сегодня  утром.   Полностью
поглощенная сочинением музыки и поэтических текстов к ней, Аликс не замечала
времени. Когда она решила сделать перерыв, плечи у  нее  затекли,  а  пальцы
саднило, однако она уже  сочинила  две  песни  и  начало  нового  церковного
псалма.
   Сладко потянувшись, Аликс отложила цитру в сторонку, встала и, держась за
нижнюю ветвь яблони, взглянула на поля и на огороженные пастбища  для  овец,
принадлежащие графу.
   Нет!  Она  не  станет  думать  о  графе,  который  лишил   земли   многих
арендаторов, увеличив плату, затем обнес земли оградой и запустил туда овец,
которые приносили большую прибыль. "Думай о чем-нибудь приятном, - приказала
она себе и взглянула в Другую сторону. - В конце концов, что в  жизни  может
быть прекрасней музыки?"
   С детских лет в ее голове рождались мелодии. Когда  за  мессой  священник
что-то бубнил по-латыни, Аликс обычно сочиняла  гимны  для  хора  мальчиков.
Как-то на празднике урожая  она  забрела  невесть  куда,  поглощенная  новой
мелодией. Ее овдовевший несколько лет назад отец тогда почти обезумел,  пока
искал пропавшего ребенка.
   Однажды, когда ей было лет десять, она пошла к  источнику  за  водой.  На
скамейке, рядом с молодой женщиной,  сидел  трубадур,  недавно  прибывший  в
городок, а около стены одиноко лежала его лютня. До этого  случая  Аликс  ни
разу не прикасалась к  музыкальному  инструменту,  но  она  была  достаточно
наслышана о них и много раз видела, как играют. Через  несколько  минут  она
уже наигрывала одну из сотен мелодий, которые роились в ее головке. Она пела
четвертую песенку, когда поняла, что трубадур стоит рядом, забыв о  предмете
своих ухаживаний. Молча, пользуясь исключительно языком музыки,  он  показал
Аликс, как нужно брать аккорды. Острые струны, впиваясь в маленькие,  нежные
пальцы, причиняли боль, но эта боль была ничто по сравнению с той  радостью,
которую испытывала Аликс, слыша свою собственную музыку.
   Три часа спустя ее отец, уже смирясь с неведомым  несчастьем,  отправился
на поиски дочери и нашел ее в окружении чуть не  половины  жителей  городка,
которые изумленно шептались о чуде. Священник,  предвидя  ее  необыкновенные
возможности,  повел  Аликс  в  церковь  и  усадил  перед  арфокордом.  После
нескольких попыток Аликс начала играть, поначалу довольно плохо, гимн Святой
Деве Марии и Хвалу Церкви, тихо подпевая себе.
   Отец Аликс очень обрадовался, узнав, что, в  конце  концов,  его  ребенок
оказался не таким уж чудным и рассеянным, просто дочь настолько  переполняла
музыка, что она не слышала обращенных к ней слов. После того знаменательного
дня священник занялся обучением Аликс, говоря, что ее дар от Бога и что  он,
как его глашатай на земле, просто обязан о ней позаботиться. Он не  добавил,
что как стряпчий отец Аликс далек от  благодати  и  чем  меньше  дочь  будет
находиться в его обществе, тем лучше.
   Так прошли четыре года усиленного и строгого обучения,  и  за  это  время
священнику  удалось  раздобыть  для  церкви  все  инструменты,  чтобы  Аликс
научилась играть на клавишных, духовых и струнных, со смычком и без, а также
на барабане, колокольцах и огромном органе, который  священник  под  страхом
Господня гнева убедил-таки горожан купить во слыву  Господню  (а  также  для
собственного удовлетворения и радости для Аликс - поговаривали некоторые).
   Когда  священник  убедился,  что  Аликс  умеет  играть,  он   послал   за
францисканским монахом, который научил ее музыкальной грамоте, так  что  она
могла записывать песни, баллады, мессы, литании -  словом,  все,  что  можно
запечатлеть в нотах.
   Так как она была слишком занята игрой на инструментах и нотной  грамотой,
ее способности к пению обнаружились только  в  пятнадцать  лет.  Собравшийся
было возвращаться в свой монастырь, так как он научил Аликс всему, чему мог,
монах однажды ранним утром вошел в церковь и был потрясен голосом, настолько
сильным, что его бросило в дрожь. Придя в себя, он понял, что могучий  голос
принадлежит его маленькой ученице. Тогда он упал на колени  и  возблагодарил
Бога за то, что тот дал ему радость общения с таким одаренным ребенком.
   Аликс, завидя, что старый монах стоит на коленях у бокового нефа  церкви,
крепко держа в руке крест  и  буквально  рыдая,  тут  же  перестала  петь  и
бросилась к нему, решив, что монах или заболел, или, возможно, оскорбился ее
пением, ведь она знала, что голос у нее ужасно громкий.
   После этого случая работе над ее голосом уделяли такое же внимание, как и
игре на музыкальных инструментах, и она стала  создавать  певческие  группы,
используя каждого, у кого в этом маленьком городке был голос.
   Неожиданно наступившее двадцатилетие застало ее врасплох.  Она  постоянно
теперь желала не только подрасти в высоту, но и раздаться вширь, и это  была
самая страстная ее надежда. Однако Аликс оставалась все такой же маленькой и
плоской. В то время как другие девушки  ее  возраста  вышли  замуж  и  имели
детей, она должна была довольствоваться пением колыбельных песен, написанных
для чужих младенцев, у которых резались зубки.
   "Но  какое  право  я  имею  быть  этим  недовольной?",  -   думала   она,
прислонившись к яблоне. То, что все молодые люди относились к ней с глубоким
уважением - за исключением, конечно, Джона Торпа, от которого слишком  часто
исходил запах того, что он перевозил, -  это,  конечно,  не  причина  жалеть
себя. Когда ей исполнилось шестнадцать и она  вступила  в  брачный  возраст,
Аликс  получила  четыре  предложения,  однако  священник  заявил,   что   ее
музыкальный дар есть знак свыше и она предназначена для службы  Богу,  а  не
мужской похоти, и по этой причине не разрешил ей выходить замуж. В то  время
Аликс почувствовала даже облегчение, но  чем  старше  она  становилась,  тем
острее чувствовала одиночество. Она действительно любила музыку  и  особенно
то, что сочиняла для церкви, но вот однажды, два года назад, она,  выпив  на
свадьбе дочери мэра четыре стакана  очень  крепкого  вина,  схватила  цитру,
влезла на стол и  спела  очень,  очень  вольную  песенку,  которую  сочинила
экспромтом. Конечно, священник мог бы остановить ее, но  так  как  он  выпил
больше всех и теперь катался  по  траве,  держась  за  живот  от  смеха,  то
останавливать ее было некому. То был чудесный вечер. Она почувствовала  себя
частицей людей, которых знала всю жизнь,  а  не  предметом,  отставленным  в
сторонку по приказу священника, наподобие осколка  черепа  святого  Петра  -
церковной реликвии, перед которой можно было благоговеть, но нельзя было  ее
трогать руками.
   Как всегда, когда ей  становилось  грустно,  Аликс  попыталась  думать  о
музыке. Сделав глубокий вдох и регулируя дыхание  так,  как  ее  учили,  она
начала балладу об одиночестве молодой женщины, мечтающей встретить настоящую
любовь.
   - Так вот же я, маленькая певунья, - раздался за ее спиной мужской голос.
   Поглощенная пением - и правда ее голос заглушал другие звуки, - Аликс  не
заметила, как к ней подъехали молодые всадники. Их было трое, и все высокие,
сильные, похотливые - такой бывает только родовая знать. Красные  лица,  как
догадалась Аликс, - знак того, что они провели бурную  ночь.  Такую  одежду,
которая была на них, - прекрасный бархат, отделанный мехом с сияющими там  и
сям  драгоценными  камнями,  -  она  видела  только  на  церковном   алтаре.
Завороженная, Аликс смотрела на них, не в силах шевельнуться. Самый  высокий
из всадников, светловолосый, спешился.
   - Подойди, рабыня, - сказал он. Из его рта пахнуло гнилью. - Разве ты  не
знаешь своего господина? Позволь представиться.  Пагнел,  и  скоро  я  стану
графом Уолденэмом.
   Имя вернуло Аликс к жизни. Большая, алчная и  жестокая  семья  Уолденэмов
буквально опустошала карманы  местных  землевладельцев,  вытряхивая  все  до
последнего  гроша.  А  когда  у  крестьянина  ничего  не   оставалось,   его
выбрасывали с земельного надела, обрекая на верную смерть, поскольку бедняге
оставалось только бродяжничать в поисках милостыни.
   Аликс собралась было открыть рот,  чтобы  высказать  противному  молодому
человеку  все,  что  она  о  нем  думает,  но  он  набросился  на  нее,  его
отвратительный  рот  прижался  к  ее  губам,  а  язык,  словно  кляп,  лишил
возможности говорить.
   - Шлюха! - выдохнул он, когда она вцепилась зубами ему в язык. - Я покажу
тебе, кто твой хозяин. - Он  молниеносно  сорвал  с  нее  плащ,  вцепился  в
воротник платья, рванул его вниз  и  обнажил  хрупкое  беззащитное  плечо  и
верхнюю часть груди.
   - Не отпустить ли нам эту мелкую рыбешку? -  бросил  он,  оглянувшись  на
своих друзей, которые тоже спешились.
   Намек на физическое несовершенство того, что находилось у нее выше талии,
заставил Аликс забыть страх и рассердил  ее.  Может  быть,  ее  общественное
положение ниже, чем у этого человека, однако у нее был  талант  и  никто  не
смел обходиться  с  Аликс  как  с  нижестоящей.  Совершенно  неожиданно  для
присутствующих Аликс подобрала юбку и, подняв ногу,  изо  всех  сил  ударила
Пагнела в пах. В следующее мгновение началось что-то невообразимое. От  боли
Пагнел сложился пополам, а его спутники тщетно силились  уловить  смысл  его
слов - они были настолько пьяны, что вообще не понимали, что происходит.
   Аликс  припустилась  бегом,  не  разбирая   дороги.   После   многолетних
дыхательных упражнений ее легкие были в полном порядке.  Она  мчалась  через
холодные, голые поля, дважды споткнулась, придерживая разорванное платье,  и
подол юбки широко развевался на ветру.
   У  второй  изгороди  -  там,  где  паслись  ненавистные  овцы,  -   Аликс
остановилась, припав к шесту, и слезы брызнули у нее из глаз. Но даже сквозь
слезы она видела трех всадников, прочесывающих местность в поисках девушки.
   - Вон туда! - раздался голос слева от нее. - Туда!
   Аликс взглянула вверх и  увидела  пожилого  всадника  почти  в  такой  же
богатой одежде, как у Пагнела. С  видом  загнанного  зверька  она  помчалась
дальше, прочь от нового преследователя.
   Без труда нагнав ее, он поехал рядом.
   - Юнцы не желают тебе зла, - сказал он. - Они просто-напросто находятся в
веселом настроении, немного перебрали вчера вечером. Если поедешь со мной, я
тебя увезу и где-нибудь спрячу.
   Аликс не знала, можно  ли  ему  верить.  Что,  если  он  выдаст  ее  этим
распутным пьяным дворянам?
   - Ну же, девушка, - сказал мужчина. - Я не хочу, чтобы тебя обидели.
   Больше не раздумывая, она взяла протянутую руку. Он  усадил  ее  в  седло
впереди себя и пустил лошадь в галоп, направляясь к деревьям вдали.
   - Королевский лес! - ахнула Аликс, держась за седло, чтобы не упасть.
   Никому из простых смертных не разрешалось входить в Королевский  лес.  На
ее глазах повесили несколько человек  только  за  то,  что  они  ловили  там
кроликов.
   - Не думаю, чтобы на этот раз Генрих возражал, - ответил мужчина.
   Как тол