уществовало и никто из присутствующих, таким образом, не
имел представления  об  исполнителях-профессионалах,  собравшиеся  не  очень
робели, когда нужно было спеть или станцевать. Раньше Дуглесс и не  пыталась
петь, потому что знала наверняка, что в  сравнении  с  настоящими  певицами,
выступающими по радио или  записывающимися  на  пластинки,  голос  ее  будет
звучать ужасно, однако в этот вечер она пела и даже,  неожиданно  для  себя,
обнаружила, что поет соло!
   Кристофер тоже присоединился к ним, и Гонория обучила его мелодии шлягера
"Назови ветер Марией", которую он затем исполнил на  лютне.  Оказалось,  что
все присутствующие умели играть на каких-нибудь инструментах, и вскоре  сама
леди  Маргарет  и  пятеро   ее   приближенных   дам   принялись   наигрывать
соответствующие мелодии на своих странно  выглядевших  и  странно  звучавших
инструментах. Среди них было что-то вроде гитары, но по  форме  напоминающее
скрипку, имелась  и  скрипка,  всего  с  тремя  струнами;  еще  были:  некий
уменьшенный вариант пианино, огромная лютня, несколько флейт и пара рожков.
   Дуглесс обнаружила, что ее неудержимо тянет к Киту: он так  напоминал  ей
Николаса, того Николаса, которого она знала в двадцатом  столетии,  а  не  в
шестнадцатом, где он только и делал, что кидался от одной женщины к  другой!
Она спела "Доставьте меня вовремя в церковь!",  и  Кит  мгновенно  подхватил
мелодию. Не  прошло  и  нескольких  минут,  как  все  собравшиеся  принялись
распевать эту веселую песенку!
   Во время пения она вдруг заметила, что в дверях стоит и  сердито  смотрит
на  собравшихся  Николас.  Леди  Маргарет  жестом  пригласила  его  войти  и
присоединиться к ним, но он отказался.
   Было всего лишь около девяти вечера, когда  леди  Маргарет  сказала,  что
пора расходиться. Прощаясь, Кит поцеловал Дуглесс  руку,  и  она  улыбнулась
ему, а затем проследовала за Гонорией в спальню.
   Пришла горничная Гонории, чтобы помочь обеим женщинам раздеться.  Дуглесс
с облегчением вздохнула несколько раз, а потом, в той же длинной  полотняной
нижней рубашке, которую надевала под платье, и в шапочке для волос, улеглась
в постель. Простыни были льняными и  "кусались",  да  еще  и  не  слишком-то
чистыми, но перина из гусиного пуха оказалась необыкновенно мягкой. Не успев
натянуть на себя одеяло, Дуглесс мгновенно уснула.
   Она  не  знала,  как   долго   проспала,   когда   внезапно   проснулась,
почувствовав,  будто  кто-то  зовет  ее.  Подняв  голову  с   подушки,   она
прислушалась, но было тихо, и она  улеглась  снова.  Однако  ощущение  того,
будто кому-то очень нужно видеть ее, не проходило. Спальня была погружена  в
молчание, но она не могла избавиться от чувства, что очень нужна кому-то.
   Николасу, конечно! - подумала она и вскочила, будто ее током ударило.
   Оглядываясь на спящую Гонорию, Дуглесс тихонько выскользнула из  постели.
На спинке в ногах кровати висело что-то вроде халата из тяжелой парчи, и она
надела его на себя, а затем сунула ноги в мягкие просторные туфли.  Да,  про
корсеты эпохи Елизаветы можно, конечно, сказать, что они  убийственны,  зато
туфли здесь просто божественны!
   Тихонько  выйдя  из  спальни,  она  постояла  за   притворенной   дверью,
настороженно прислушиваясь. Ниоткуда не доносилось ни звука. Появись кто-то,
она сразу услышала бы шаги благодаря насыпанной на пол соломе.
   Зов, как ей казалось, исходил откуда-то справа, и  она  двинулась  в  том
направлении. Подойдя к одной из закрытых дверей, она положила на ее  створку
ладонь, но ничего не почувствовала, то же  повторилось  и  у  второй  двери.
Только возле третьей она ощутила идущий из-за нее зов.
   Приоткрыв дверь, она ничуть  не  удивилась,  увидев  в  кресле  Николаса,
одетого в просторную, распахнутую до самой талии полотняную рубаху,  плотные
чулки и мешковатые штаны, которые, как она теперь узнала, назывались слопсы.
В камине пылал огонь, а в руке Николас сжимал высокий серебряный кубок.  Вид
у него был такой, будто он долгое время уже сидит так и пьет.
   - Ну, что тебе от меня  нужно?  -  спросила  Дуглесс.  Она  порядком-таки
побаивалась такого Николаса:  он  ничуть  не  походил  на  мужчину,  некогда
явившегося к ней.
   Он даже не взглянул в ее сторону, просто сидел и смотрел на огонь.
   - Послушай, Николас, - начала она, - я очень устала и хотела бы вернуться
в постель, так что, если ты не возражаешь, давай, говори, что тебе нужно,  и
я уйду.
   - Кто вы такая? - тихим голосом спросил он. - И откуда я вас знаю?
   Подойдя к нему поближе, она уселась в стоявшее рядом с ним кресло и  тоже
уставилась на огонь.
   - Мы связаны какими-то узами друг с другом, - пояснила  она.  -  Я  не  в
состоянии этого толком объяснить. Просто  когда-то  я  плакала  и  молила  о
помощи, и ты явился ко мне. Ты был мне нужен и услыхал мой  зов.  И  ты  дал
мне... - Она  чуть  было  не  произнесла  "любовь",  но  остановилась:  ведь
происходило это давным-давно, и, кроме того, этот мужчина сейчас кажется  ей
каким-то совсем незнакомым! - В общем, - заключила  она,  -  похоже,  теперь
настала моя очередь. Я явилась сюда предупредить тебя!
   - Предупредить?! - переспросил он, в изумлении взирая на нее.  -  Ах,  ну
да: о том, что мне не следует совершать предательства!
   - Тебе не следует с такой развязностью говорить об  этом!  -  воскликнула
Дуглесс. - Ведь если я проделала этот путь и явилась к  тебе,  то  уж  самое
малое, что ты мог бы сделать, так это выслушать меня! Но,  конечно  же,  при
условии, что ты вообще  способен  на  сколько-нибудь  продолжительное  время
оторваться от женских юбок!
   Она увидела, что лицо его зарделось от гнева.
   - Колдунья! - задыхаясь, выпалил он. - Да тебе ли говорить обо мне дурное
- тебе, уже опутавшей чарами  мою  мать  через  свое  ведовство  и  всячески
заманивающей в свой сети брата?!
   - Я - никакая не ведьма, я тебе уже тысячу раз это повторяла!  Я  сделала
всего лишь то, что должна была сделать, чтобы каким-то образом проникнуть  в
твой дом и предупредить тебя! - вскричала Дуглесс и вскочила с кресла, чтобы
успокоиться. - Ну, хватит, Николас, не  будем  ссориться!  Меня  переправили
назад во времени, чтобы я смогла предупредить тебя, но, если  только  ты  не
станешь меня слушать, то все непременно так и случится, и Кит тогда...
   Он тоже вскочил с кресла и, угрожающе нависнув над нею, выкрикнул:
   - А сейчас ты явилась сюда прямо из братовой постели, Да?!
   Не особенно размышляя над тем, что она делает, Дуглесс с размаху  влепила
ему пощечину.
   Он  сгреб  ее  и  прижал  к  себе,  вынудив  ее  напрячься  и  попытаться
отстраниться от него; губы же его,  сведенные  в  жесткую  и  злую  складку,
приникли к ее губам.
   Дуглесс никогда не нравилось, если мужчина  пытался  насильно  поцеловать
ее, поэтому она, сопротивляясь, стала отпихивать  его,  но  он  и  не  думал
отпускать. Одной рукой он ухватил  ее  сзади  за  шею,  вынуждая  интенсивно
вертеть головой из стороны в сторону, другая же его рука скользнула  куда-то
пониже спины, и он с силой прижал ее к себе, создавая  между  ними  интимную
близость.
   Больше Дуглесс  уже  не  сопротивлялась:  теперь  он  опять  был  тем  же
Николасом,  которого  ей  некогда  суждено  было  полюбить,  тем  человеком,
разлучить с которым ее не смогло бы даже время! Она обхватила его за шею  и,
уступая его губам, приоткрыла свои. И, целуя его, почувствовала, что вся как
бы растворяется в нем. Ноги у нее вдруг ослабели и задрожали.
   Губы его тем временем уже перебрались на ее шею.
   - О, Колин! - шептала она. - Колин! Мой дорогой! Он вдруг отстранил  лицо
от нее, и вид у него был озадаченный. Она же, погладив  его  по  волосам  на
висках и пробежавшись кончиками пальцев по его щекам, прошептала:
   - А я уже стала думать,  что  потеряла  тебя!  Что  никогда  уже  мне  не
доведется увидеть тебя вновь!
   - Ежели желаешь, можешь увидеть меня всего,  целиком!  -  воскликнул  он,
улыбаясь, и, подхватив ее под коленки, понес к своей постели. Он лег рядом с
нею, и Дуглесс, прикрыв глаза, чувствовала, как рука его забирается  ей  под
халат, развязывая тесемки ее рубахи. Он поцеловал ее в ухо, поиграв  немного
с мочкой, а затем кончик его языка стал продвигаться  ниже,  ниже,  к  самым
чувствительным местечкам на шее, в то время  как  его  рука,  скользнув  под
рубашку, принялась ласкать ее груди.
   Потихоньку массируя ей сосок большим пальцем и жарко дыша ей  в  ухо,  он
прошептал вдруг:
   - Так кто же направил тебя ко мне?
   - М-м-м! - пробормотала Дуглесс. - Господь  Бог,  наверное,  насколько  я
понимаю!
   - А как зовут того Бога, которому ты поклоняешься? -  продолжал  он  свои
расспросы.
   Дуглесс с трудом понимала, что он такое говорит, потому что в этот  самый
момент его нога, скользнув, переместилась на ее ноги.
   - Просто - Бог! - ответила она. - Ну, Иегова, Аллах! Да как угодно!
   - А кто же из мужчин поклоняется этому  Богу?  -  настойчиво  допытывался
Николас.
   Теперь Дуглесс уже лучше слышала его и, открыв глаза, спросила:
   - Мужчина? Бог? Что это ты городишь?! Тиская ее грудь, Николас объяснил:
   - Что это был за мужчина, который послал тебя ко мне в дом:
   Наконец-то  она  начала  понимать,  в  чем  дело,   и,   оттолкнув   его,
отодвинулась и, сев в постели, завязала тесемки на своей рубахе и на халате.
   - Ясно! - воскликнула она, с трудом сдерживая ярость.  -  Именно  так  ты
всегда и добиваешься от женщин того, чего хочешь, верно?! Когда  мы  были  в
Торнвике, тебе потребовалось только поцеловать мою руку - и все, я уже  была
согласна исполнить все, чего тебе хотелось.  А  теперь  ты,  вообразив,  что
ничего хорошего со мной связано быть не может, пытаешься что-то выпытать  от
меня, действуя прямым соблазном!
   Соскочив на пол, она стояла и пристально смотрела на  него.  Николас  же,
казалось, ни капельки не смущенный тем, что его хитроумные замыслы раскрыты,
развалился на постели.
   - Я заявляю вам, Николас Стэффорд, - в гневе воскликнула Дуглесс,  -  что
вы - вовсе не тот мужчина, которым  я  вас  себе  вообразила!  Тот  Николас,
которого  я  знала,  был   человеком,   заботившимся   о   своей   чести   и
справедливости! Тебе только и надо, что  затащить  побольше  женщин  себе  в
постель! Ладно, - проговорила она, выпрямляясь, - я, так и быть, скажу тебе,
кто меня послал и зачем я здесь! - И, набрав в грудь побольше  воздуха,  она
продолжила:
   - Я явилась из будущего, а если быть точной - из двадцатого  столетия,  и
ты приходил ко мне туда. Мы провели с  тобой  вдвоем  несколько  упоительных
дней! - Он  открыл  было  рот,  чтобы  что-то  сказать,  но  Дуглесс  жестом
остановила его:
   - Изволь меня выслушать! Когда ты явился туда, ко мне, здесь в это  время
был  сентябрь  тысяча  пятьсот  шестьдесят  четвертого  года,  то  есть  все
происходило на четыре года позже, чем сейчас, и ты тогда сидел в  заточении,
в какой-то темнице, ожидая казни за измену.
   Николасу, видно, все сказанное показалось настолько забавным, что у  него
даже веки стали чуть-чуть  подрагивать,  и,  перекатившись  на  постели,  он
схватил свой кубок.
   - Что ж, - проговорил он, - теперь-то мне понятно, почему мать,  пожелав,
чтобы ты забавляла ее, взяла тебя к себе! Давай, валяй дальше! Расскажи  еще
что-нибудь! И какую же такую "измену" я совершил?!
   Уперев руки в бока и непроизвольно сжимая их в кулаки, Дуглесс ответила:
   - Ты и не совершал! Ты был неповинен в этом!
   - О да! - покровительственным тоном заметил он. - Мне  И  следовало  быть
невиновным!
   - Ты вздумал собирать войско, чтобы оборонить свои владения в  Уэльсе,  -
продолжила Дуглесс, - но не испросил на это разрешения у королевы, и  кто-то
донес ей, будто ты намереваешься отобрать у нее престол!
   Садясь на кровати  и  спуская  ноги  на  пол,  Николас  поглядел  на  нее
расширенными от удивления глазами.
   - Молю тебя, - сказал он, - поведай  же  мне,  кто  это  налгал  королеве
насчет земель, которыми я не владею, и насчет войска, которого у меня нет?!
   Дуглесс так злила его реакция на ее слова, что она готова  была  уйти!  И
какого черта она пытается спасти его?! Да пусть эти  исторические  сочинения
утверждают, что он - прожигатель жизни! Он и есть прожигатель жизни!
   - Земли эти и войско тоже стали твоими, потому что  Кит  к  тому  времени
скончался, а Роберт Сидни и твоя дражайшая  Летиция  оклеветали  тебя  перед
королевой! - ответила Дуглесс.
   Любопытство на физиономии Николаса сменилось холодным бешенством. Вскочив
с постели, он проговорил:
   - Так стало быть, ты явилась к нам в  дом,  чтобы  угрожать  жизни  моего
брата, да?! И ты  что,  надеешься  и  впредь  распространять  на  меня  свои
магические чары и побуждать меня чувствовать то же, что чувствуешь и  ты,  в
тщетной надежде, что я, быть может, возьму тебя в жены и  сделаю  графиней?!
Ты, должно быть, ни перед чем  не  остановилась  бы,  да?!  Ведь  в  желании
добиться своих целей ты стремишься опорочить имя  моей  возлюбленной  и  имя
моего дальнего родственника! Я правильно понял, да?!
   Она отшатнулась от него, так как теперь уже по-настоящему  испугалась,  и
воскликнула:
   - Нет, замуж за тебя я выйти не могу! И даже в постель с тобой улечься не
могу, потому что тогда я, скорее всего, исчезну, и, кроме всего прочего, я и
впрямь не желаю выходить за тебя замуж! Я явилась сюда,  в  прошлое,  затем,
чтобы сообщить тебе обо всем, и ты теперь все знаешь! Так что,  после  того,
как я сказала тебе об этом,  я,  возможно,  и  исчезну!  Во  всяком  случае,
надеюсь, что исчезну! И надеюсь, что  мне  уже  никогда  не  придется  вновь
видеть тебя!
   Она схватилась за ручку двери, но он загородил ей дорогу.
   - Я стану следить за тобой! И если только до меня дойдет, что брат  из-за
тебя испытал  хоть  малейшую  неприятность,  ты  мне  за  это  заплатишь!  -
пригрозил он.
   - Свою магическую фигурку "воду" я, представь себе,  в  самолете  забыла!
Так ты меня выпустишь или мне завизжать?! - воскликнула Дуглесс.
   - Помни же мои предостережения, женщина! - повторил. он.
   - Я их вполне поняла, но ни малейшего страха не испытываю, ибо я -  вовсе
не ведьма! Понятно?! А теперь выпусти меня отсюда!
   Он отступил в сторону, и Дуглесс с высоко поднятой головой  прошествовала
мимо него, затем прошла по всему коридору,  добралась  до  спальни,  которую
делила с Гонорией, и только тут дала волю слезам. Она полагала  раньше,  что
утратила Николаса в тот момент, когда он вернулся в свой  шестнадцатый  век,
но оказалось, то прощание с ним все же не было столь окончательным, как это!
И, ко всему прочему, он теперь вовсе не тот мужчина, которого она совсем еще
недавно знала и любила!
   Дуглесс не пошла в спальню к Гонории, но вместо этого побрела в залу  для
приемов гостей и уселась там на подоконнике. Маленькие стеклянные вставки  в
окна, имевшие форму ограненных бриллиантов, были  слишком  толсты  и  мутны,
чтобы разглядеть хоть что-нибудь во дворе, но Дуглесс было не до того, чтобы
что-то разглядывать! Ну, сколько же раз она должна терять любимых?!  Был  ли
тот Николас, который являлся к ней в двадцатое столетие, тем  самым,  только
что целовавшим ее мужчиной или же не  был?  Ведь  кроме  внешности  эти  два
Николаса, похоже, ничего общего не имеют!
   Итак, Дуглесс, - пришлось ей признаться себе,  -  опять  ты  влюбилась  в
недостойного мужчину! То был мужик, одной ногой стоявший в тюрьме, а  теперь
вот - такой, который гоняется за каждой  встречной  бабенкой!  Этот  Николас
проклинает ее за то, что она, мол, "ведьма", и тут же,  минуты  не  пройдет,
принимается ее целовать.
   К рассвету слезы ее иссякли, и она  даже  перестала  себя  жалеть.  Тогда
Николас ушел от нее  в  прошлое,  поскольку  они  с  ним  не  сумели  добыть
достаточной информации, его казнили! И у нее было подозрение,  что,  если  б
она, Дуглесс, не теряла времени  из-за  пустой  ревности  к  Арабелле,  они,
весьма вероятно, получили бы все нужные им сведения! Если б в  ту  пору  она
уделила больше времени исследованиям и расспросам,  возможно,  и  смогла  бы
спасти Николасу жизнь!
   Похоже, теперь ей дан шанс попробовать все начать  сначала,  но  она  при
этом вновь повторяет те же ошибки, позволяя эмоциям взять над собою верх,  и
поэтому не делает того,  что  требуется!  Вся  эта  необычайная,  совершенно
невообразимая история с перебрасыванием ее и Николаса сквозь временные  дали
явно была предпринята ради того, чтобы спасти чьи-то жизни  и  достояния,  а
она, Дуглесс, только и способна, что размышлять, любит ли еще ее Николас или
нет!   Она   вот   кулачки   в   бешенстве   сжимала,   будто   какая-нибудь
девочка-институтка, и только из-за того, что некий взрослый мужчина  путался
с какой-то бабенкой в увитой виноградом беседке!
   Рассвело, и Дуглесс встала с подоконника.  Ей  еще  предстоит  переделать
кучу дел, и она не может позволить каким-то  мелким  личным  чувствам  взять
верх!
   Прокравшись на цыпочках в спальню, она скользнула в  постель  и  улеглась
рядом с Гонорией. Завтра она  попробует  выяснить,  что  можно  сделать  для
предотвращения предательства Летиции Калпин!
   Только-только  Дуглесс  успела  смежить  веки,  как   дверь   в   спальню
распахнулась, и вошла горничная Гонории.  Откинув  полог  над  их  кроватью,
горничная открыла ставни, потом взяла  с  сундука  платья  и  нижние  одежды
Гонории и Дуглесс и принялась вытряхивать. Таким образом, Дуглесс уже  очень
скоро пришлось опять заниматься рутинными дневными делами: одеваться  теперь
уже в другое, но столь же великолепное платье Гонории и  есть  за  завтраком
свою порцию хлеба с говядиной, запивая пивом. Потом Гонория хотела почистить
зубы кусочком полотняной ткани,  намыленной  мылом,  но  Дуглесс  не  желала
пользоваться здешним мылом, тем более брать его в рот, поэтому  ей  пришлось
одолжить Гонории зубную щетку и пасту, и они по-приятельски принялись вместе
чистить зубы, сплевывая в очаровательный латунный тазик ручной работы.
   Позавтракав прямо в спальне, Дуглесс вместе  с  Гонорией  погрузились  во
всевозможные дела по дому, поскольку та помогала леди Маргарет управляться с
их большим хозяйством. Надо было  отстоять  утреннюю  службу,  а  затем  еще
побеседовать  со  слугами.  Находясь  рядом  с  леди  Маргарет,  Дуглесс   с
любопытством и почтением наблюдала за тем, как  та,  делая  это,  вникает  в
каждую мелочь и терпеливо выслушивает жалобы слуг.
   Дуглесс задавала тысячи вопросов Гонории, пока леди Маргарет  со  знанием
дела и весьма успешно управлялась со всеми  работниками  по  дому,  которых,
наверное,  были  сотни:  распорядители  при   покоях,   спальники,   старшие
управители и прочие. Как объяснила Гонория, все эти люди были  старшими  над
челядью, и каждый из них распоряжался еще многими слугами,  находившимися  у
него в подчинении. Еще Гонория сообщила,  что  леди  Маргарет  -  не  совсем
обычная домоправительница, поскольку ведает слугами, которые непосредственно
работают в доме.
   - Значит, это еще не все слуги? - спросила Дуглесс.
   - Нет-нет, есть еще много других, но ими ведает сэр Николас,  -  ответила
Гонория.
   "А что, там, в ваших исторических сочинениях, разве не упоминается о том,
что я был обер-камергером у своего брата?"  -  вспомнились  Дуглесс  в  этой
связи слова Николаса.
   Наконец, после утомительного утра, часов что-нибудь в одиннадцать, слугам
было дозволено удалиться, и Дуглесс пошла следом за леди Маргарет,  Гонорией
и прочими дамами вниз, по выражению Гонории, "на зимнюю половину". Там стоял
длиннющий стол, с красивой снежно-белой полотняной скатертью,  и  приборами,
состоявшими из большой тарелки, ложки  и  большой  салфетки.  В  центральной
части стола были еще тарелки, изготовленные... - Дуглесс просто глазам своим
не верила! -  ...из  золота!  За  золотыми  стояли  серебряные,  подальше  -
оловянные и наконец, в дальнем  конце  стола  парочка  де