Значит, я все-таки тебе не безразлична, да? Ну, хотя бы чуточку?
   - У меня просто  нет  слов!  -  ответил  он  и,  легонько  поцеловав  ее,
осторожно положил ее голову на  стол  и,  перебирая  затем  ее  еще  влажные
волосы, вдруг почувствовал, что она как-то  вся  расслабилась,  привалясь  к
нему, и понял, что она спит. Запахнув на ней халат, он подхватил ее на  руки
и понес из кухни наверх, в спальню. Потом скинул халат с нее,  уложил  ее  в
постель, разделся сам и лег рядом. Она уже спала, когда он крепко прижал  ее
к себе, так что ее ничем не прикрытые ягодицы  касались  его  уже  обмякшего
члена, и положил на нее ногу.
   Она  спрашивала,  -  думал  Николас,  -  не  безразлична  ли   она   ему?
Безразлична?! Да она постепенно сделалась для  него  всем  на  свете,  самым
смыслом его существования! И ему не  безразлично,  о  чем  она  думает,  что
чувствует, в чем нуждается! Он не в состоянии прожить и более пяти  минут  в
разлуке с нею!
   Утром и днем он ежедневно  молит  Бога  вернуть  его  в  свою  эпоху,  но
какая-то часть его "я" не перестает думать о том, что  же  станется  с  ним,
если он навсегда утратит возможность видеть ее, слышать ее смех, утирать  ее
слезы, если никогда уже ему не доведется сжимать ее в объятиях!
   Он поправил на ней одеяло. Никогда прежде  ему  не  доводилось  встречать
такую женщину! В ней нет ни капли вероломства, нет ни корысти, ни эгоизма. И
вспомнив ее реакцию на него, когда они  только-только  встретились,  Николас
улыбнулся. Она тогда заявила, что не станет помогать ему, но по выражению ее
глаз он видел, что для нее было бы невыносимо  бросить  его  одного  в  этой
удивительной стране! Он вспомнил о женщинах своей эпохи и  подумал,  что  не
знает  ни  одной,  которая  стала  бы  помогать  какому-нибудь   несчастному
сумасшедшему! А Дуглесс помогала! Да, она и помогала ему, и наставляла  его,
и... любила его! Она отдавала ему свою любовь самоотверженно.  Да,  целиком,
без остатка! Он снова улыбнулся при воспоминании о прошедшей ночи.  Ни  одна
из женщин еще никогда не отвечала на его  страстный  зов  с  таким  чувством
абсолютной самоотдачи! Арабелла - та вечно чего-нибудь  требовала.  "Сию  же
минуту и здесь!" - вот то, что она  обычно  произносила!  А  другие  женщины
воображали, что оказывают ему честь! А Летиция... Нет, ему и думать о  своей
холоднокровной супруге не хочется! В постели она всегда была напряженной,  а
глаза ее, неизменно  широко  раскрытые,  как  бы  с  вызовом  призывали  его
исполнить супружеские обязанности! И за четыре года их супружеской жизни  он
даже не сумел сделать ей ребенка!
   Он погладил руку Дуглесс, и она, не просыпаясь,  придвинулась  поближе  к
нему. Николас поцеловал ее в висок. Как он сможет покинуть ее?! Вернуться  в
свою, не похожую на ее, жизнь, к другим женщинам,  бросить  ее  здесь  одну,
беззащитную?! Она -  такая  мягкая,  нуждается  в  ласке  и  добром  к  себе
отношении.
   Ему  вновь  вспомнились  мать  и  Летиция.  Эти  женщины  вполне   сумеют
позаботиться о себе, что бы на них ни обрушилось. Да, они-то сумеют,  но  не
Дуглесс! Он боялся, что не  пройдет  и  недели  после  его  ухода,  как  она
окажется вместе с одиозным мужчиной, которого, как ей казалось, она любила!
   Он погладил ее волосы. Ну, как он сможет бросить  ее  одну?!  И  при  ней
никого не будет, чтобы защитить ее! Этот нынешний мир совершенно  недоступен
его пониманию! Ведь это отец должен был найти для  нее  супруга.  И  Николас
улыбнулся, думая о том, как Дуглесс стала бы  жить-поживать  с  каким-нибудь
мужчиной примерно его возраста, которого отец избрал  бы  ей  в  мужья.  Это
она-то, со всеми ее детскими разговорами о любви!
   Наблюдая за Дуглесс, Николас теперь,  кажется,  начинал  понимать,  какой
смысл вкладывала она в слово "любовь". Дуглесс ведь предположила, что, может
быть, его отправили в этот новый мир во имя любви. Тогда он со смехом отверг
эти фантазии: неужели подобный катаклизм мог бы случиться во имя любви, а не
чести?! Но они ведь уже узнали имя клеветника, однако он, Николас,  все-таки
не покинул этого мира!
   Он вспомнил слова Дуглесс  о  том,  что,  мол,  все,  что  происходило  в
прошлом, потом, в конечном итоге, как-то образуется. Что ж, для  нее,  может
быть, и образуется! А вот его теперь вспоминают как  дурака  -  впрочем,  не
исключено, что он и впрямь вел себя по-дурацки! При  такой-то  супруге,  как
его Летиция, у него не могло не быть других женщин,  он  просто  нуждался  в
них, и, конечно же, этот рогоносец  Роберт  Сидни  вполне  мог  по  глупости
отправить его на тот свет. Но если только он сумеет вернуться,  он  исправит
эту несправедливость!
   Да, если только он вернется...
   И что же тогда? Так и оставаться женатым на Летиции? А вокруг него  вечно
будут вертеться женщины типа Арабеллы, старающиеся ввести его в искушение? И
даже если он и сумеет избавиться от обвинений в измене, изменит ли  это  его
самого?!
   Перевернувшись на спину, Николас крепко прижал к  себе  Дуглесс.  А  что,
если ему остаться в  этом  столетии?  Что,  если  он  вообще  неверно  понял
божественный замысел? Что, если его перекинули вперед во  времени  вовсе  не
затем, чтобы он возвращался, а для того, чтобы  он  совершил  что-то  именно
здесь?!
   Ему припомнились все книги, которые они с Дуглесс  просматривали  вместе.
Среди них были некоторые с изображениями домов во всех странах света, и  это
его очень заинтересовало. Дуглесс, помнится, что-то  такое  говорила  насчет
школы, которую она именовала "архитектурным институтом", и он как будто  мог
бы в ней выучиться искусству проектирования домов. А может, лучше  выучиться
на торговца? - подумал он, сам удивляясь подобным мыслям. Похоже, у  них,  в
этом столетии, подобное занятие вовсе  не  считается  низким!  Наоборот:  на
землевладельцев, вроде Хэарвуда, взирают с некоторым презрением, - во всяком
случае, как объяснила Дуглесс, именно так поступают американцы!
   Америка то место, о котором то и дело упоминает в разговорах Дуглесс. Она
сказала, что они могли бы отправиться в Америку и "осесть дома", а он мог бы
"начать посещать школу". Школу?! В его-то возрасте?! - надменно  спросил  ее
тогда он, стараясь не выказать интереса к этой  идее.  Жить  здесь,  в  этом
новом мире, вместе с Дуглесс и проектировать здания? Уж не ради этого ли его
и отправили вперед во времени?! Быть может.  Господь,  увидев  его  Торнвик,
возлюбил его, Николаса, и решил дать ему еще один шанс? И Николас улыбнулся:
сама мысль о  том,  что  Господь  Бог  может  вести  себя  столь  фривольно,
показалась ему смешной.
   Ну, а что он на самом-то деле понимает в промысле  Божием?  Наверное,  не
затем его переправили через века, чтобы он  всего-навсего  выяснял,  кто  же
именно оклеветал его? Это-то он узнал уже чуть ли не с неделю тому назад, но
он и сейчас пребывает здесь! Так ради чего же все-таки? Ради чего он  явился
в этот новый мир?!
   - Николас! - внезапно вскрикнула Дуглесс, садясь в постели.
   Он заключил ее в объятия, и она, прижимаясь к нему, сказала:
   - Мне приснилось, что ты ушел, что тебя нет здесь больше, что ты  покинул
меня!
   Гладя ее по голове, он тихо сказал:
   -  Я  тебя  не  покину:  я  останусь  здесь  с  тобой  навсегда!  Дуглесс
потребовалось время, чтобы смысл сказанного вполне дошел до нее.  Затем  она
приподнялась и посмотрела на него.
   - Это правда, Николас? - медленно, как бы не веря  своим  ушам,  спросила
она.
   - Я... - начал он и, запнувшись, тяжко вздохнул: ему было так трудно  это
выговорить! - Я не хочу возвращаться, я останусь здесь! -  произнес  он.  И,
глядя на нее, добавил:
   - С тобой!
   Уткнувшись ему в плечо, Дуглесс залилась слезами.
   Он ласкал ее и, смеясь, говорил:
   - Так ты, наверное, горюешь из-за того, что я решил остаться, и ты теперь
лишена возможности вернуться к  этому  твоему  Роберту,  одаривающему  детей
бриллиантами?!
   - Да нет, просто я плачу от счастья! -  отозвалась  она.  Он  вытащил  из
коробки на прикроватном столике бумажную салфетку и, подавая ей, сказал:
   - Вот, на! Кончай плакать и лучше расскажи-ка мне об  Америке!  -  Потом,
искоса глянув на нее, добавил:
   - И еще расскажи мне об этом твоем дяде-короле!
   Высморкавшись, Дуглесс с улыбкой сказала:
   - А я и не знала, что ты тогда это расслышал!
   - А что такое "ковбой"? - спросил он. - И что такое "паспорт"? И что  это
еще за "Большой Канон"? И не надо так далеко отодвигаться от меня!
   - Не "Канон", а "каньон", - поправила его она  и,  плотнее  прижавшись  к
нему,  принялась  рассказывать  об  Америке,  о  своем  семействе,  о  дяде,
женившемся на принцессе и теперь вот являющемся королем Ланконии.
   Утренний свет уже начал проникать в спальню, а они все продолжали строить
разные планы. Называя дядю "Джей Ти", Дуглесс,  насколько  могла  доходчиво,
объяснила Никола-су, что для того, чтобы он смог полететь с нею  в  Америку,
ему понадобится паспорт.
   - Зная дядю Джей Ти, я не сомневаюсь, что для начала он  пожелает,  чтобы
ты посетил его в Ланконии и он сам бы на тебя посмотрел. Но ты ему наверняка
понравишься!
   - А его королеве? - спросил Николас.
   - Это тете Арии, что ли? Ну, как тебе сказать?  Временами,  конечно,  она
бывает малость пугающей, но в общем-то - совершенно замечательный человек! -
отозвалась Дуглесс и, улыбнувшись, продолжила:
   - Когда мы все были еще детьми, она обычно играла с нами в бейсбол. У них
шестеро детей. А еще у нее проживает  одна  престранная  подружка  по  имени
Долли - она обычно бегает по всему дворцу, натянув  на  себя  джинсы,  а  на
голову надев корону. - И при этих словах она поглядела на Николаса,  на  его
темные волосы и голубые глаза и, вспомнив его  походку  и  его  взгляд,  под
которым люди ежатся, договорила:
   - Ну, ты-то отлично приживешься в Ланконии!
   После завтрака, который они заказали в номер, Николас вдруг сказал:
   - Я с удовольствием отведал бы сейчас клубничного мороженого!
   И в следующее мгновение они были на полу и,  позабыв  себя,  катались  по
нему и впивались друг в друга, занимаясь  любовью.  А  затем  они  наполнили
водой ванну и уселись в нее - каждый на своем конце - и  продолжили  строить
планы касательно их будущей совместной жизни.
   - Мы с тобою отправимся в Шотландию, - сказала Дуглесс.  -  И  пока  тебе
будут делать паспорт, поживем там. Это дивное по красоте место!
   Нога Николаса в этот момент покоилась у нее  на  животе,  и  он  тихонько
поглаживал ее плоть.
   - И ты опять наденешь туфли на высоких каблуках, собираясь  там  кататься
со мною на велосипеде, да? - спросил он.
   - Ну, не стоит  так  уж  потешаться  надо  мной:  ведь  эти  самые  туфли
позволили мне добиться желаемого! - смеясь ответила Дуглесс.
   - И мне тоже! - добавил он.
   Приняв ванну, они оделись, и Дуглесс собралась звонить своему  дяде  Джей
Ти.
   Отведя глаза, Николас тихо проговорил:
   - Знаешь, мне все-таки нужно вернуться в церковь - в самый последний раз!
   Дуглесс почувствовала, как все в ней прямо-таки замерло.
   - Нет! - воскликнула она шепотом и, кинувшись к  нему,  схватила  его  за
руки и уставилась ему в глаза.
   - Но я должен! - улыбаясь, произнес он. - Я  ведь  часто  туда  ходил,  и
решительно ничего не происходило! Ну же, Дуглесс, посмотри-ка на меня!
   Она подняла к нему лицо, и он засмеялся:
   - Опять лук в глаза попал, да?!
   - Я просто боюсь! - ответила она.
   - Но я же должен помолиться о прощении, - воскликнул он,  -  прощении  за
то, что  не  желаю  возвращаться  и  спасать  имя  свое  и  честь!  Ты  меня
понимаешь?!
   Она только и смогла кивнуть, но затем сказала:
   - Хорошо, но я намерена пойти с тобой, и я тебя никуда не отпущу! Понятно
тебе? На этот раз я не останусь ждать тебя во дворе!
   Целуя ее, он ответил:
   - И я тоже хотел сказать, что более  не  хочу  отпускать  тебя  от  себя!
Ладно, значит, сейчас мы пойдем в церковь, чтобы я помолился там, а потом ты
позвонишь дяде. А что, в Шотландии тоже есть поезда?
   - Ну, разумеется! - сказала она.
   - Что ж, похоже тогда, что страна эта здорово изменилась: в мое время это
было совсем дикое место! - заметил он, потом обнял ее за плечи, и они вместе
вышли из гостиницы.

Глава 11

   В церкви Дуглесс не захотела отпускать от  себя  Николаса.  Он  преклонил
колени для молитвы, и она тоже опустилась на  колени  рядом  с  ним,  крепко
обхватив его обеими руками. Он не оттолкнул  ее,  как  она  ожидала,  и  она
догадалась, что, несмотря на притворную оживленность, он так же, как и  она,
испытывает страх.
   Так они простояли на коленях на холодном полу  более  часа,  и  колени  у
Дуглесс начали ныть, а руки, обхватывавшие Николаса, онемели, но ей ни  разу
и в голову не пришла мысль о том, что  можно  хоть  сколько-нибудь  ослабить
объятия. В церковь зашел священник - постоял  какое-то  время,  наблюдая  за
ними, потом молча удалился.
   Столь же горячо, как Николас, моливший о  прощении,  Дуглесс  в  молитвах
просила Господа не забирать его у нее, позволить  ему  навсегда  остаться  с
нею.
   Прошло  еще  немало  времени,  прежде  чем  Николас   открыл   глаза   и,
оборачиваясь к ней, с улыбкой произнес:
   - Я остаюсь! - Он рассмеялся, подымаясь с  колен,  и  Дуглесс,  почти  не
чувствуя ног,  тоже  попыталась  встать,  но  руки  ее  еще  крепко  держали
Николаса. - У меня прямо вся кровь отхлынула от рук,  так  ты  их  сжала,  -
шутливо и ласково проворчал он.
   - Я не отпущу тебя, пока мы не выйдем отсюда! - упрямо сказала Дуглесс.
   - Но все ведь уже кончилось! - засмеялся он.
   - Нет, Николас! Хватит дразнить  меня  и  давай  выбираться  отсюда!  Мне
больше никогда уже не захочется видеть вновь могилу!
   Продолжая улыбаться ей, он хотел было  шагнуть,  но  тело  не  слушалось.
Николас озадаченно поглядел себе под ноги: ниже колен не было  ничего,  один
лишь воздух, а вместо ступней только пол!
   Он быстро подхватил Дуглесс на руки и, прижимая к себе столь сильно, что,
казалось, вот-вот задушит ее в объятиях, прошептал:
   - Я люблю тебя! Я люблю тебя всей душой! И буду любить тебя через века!
   - Николас! - вскричала она, и в голосе ее был ужас - так напугали ее  эти
его слова! - Николас, давай уйдем отсюда! Сжимая ее лицо в своих ладонях, он
произнес:
   - Только тебя одну я и любил, о моя Дуглесс! Теперь и она  почувствовала,
что происходит: тело его, покоившееся в ее объятиях, уже стало бесплотным!
   - Николас! - воскликнула она.
   Он поцеловал ее - поцеловал так нежно и вместе с  тем  вкладывая  в  этот
поцелуй все свое томление, всю тоску, все, что он  чувствовал,  желая  ее  и
нуждаясь в ней.
   - Я пойду за тобой! - воскликнула она. - Возьми  меня  с  собой!  Господи
Боже! - закричала она. - Ну, позволь же и мне уйти с ним!
   - Дуглесс! - крикнул Николас,  и  голос  его  донесся  как  бы  откуда-то
издалека. - О Дуглесс, любовь моя!
   И вот его уже нет в ее объятиях. Одетый  в  доспехи,  он  стоит  у  своей
могилы! И он уже  плохо  различим  -  абрис  его  какой-то  размытый,  будто
изображение на экране кинотеатра, в котором показывают фильм среди бела дня.
   - Приди ко мне! - произносит он, протягивая к ней руку. - Приди ко мне!
   И Дуглесс кинулась к нему, но его уже не было!
   Только лучик солнечного света проник в церковное окно и сверкнул  на  его
доспехах.
   И все - больше ничего!
   Дуглесс продолжала стоять и смотреть на могилу, а потом, обхватив  голову
руками, закричала.  Такой  крик  никогда  еще  не  издавало  ни  одно  живое
существо! Этот крик эхом отразился от старых  стен,  задребезжали  стекла  в
окнах, но могила... могила так и осталась недвижимой, немой  и  холодной!  И
Дуглесс, потеряв сознание, рухнула на пол.

***

   - Вот, выпейте-ка! - услыхала она чей-то голос. Чья-то рука поднесла к ее
губам чашку, и она схватилась за эту руку, воскликнув со слабой улыбкой:
   - Николас! - Глаза ее раскрылись, и она села. Как оказалось,  она  лежала
на церковной скамье всего лишь в нескольких футах от надгробия: ноги  у  нее
как-то развернулись в сторону и свесились со скамьи, так  что  ступнями  она
доставала до пола. В голове у нее все плыло.
   - Ну как, лучше вам? - спросил кто-то.
   Повернувшись, она увидела священника, на  его  добром  старом  лице  было
выражение тревоги, в руках он держал чашку с водой.
   - А где же Николас? - прошептала она.
   - Больше я тут никого не  видел,  -  ответил  священник.  -  Может,  надо
кого-то позвать? Я услыхал... услыхал, как вы кричите. - И  от  одного  лишь
воспоминания о том, что это был за крик, дрожь  пробежала  по  его  телу!  -
Когда я пришел сюда, - продолжил он, -  вы  лежали  на  полу.  Может,  нужно
кого-нибудь позвать?
   Пошатываясь,  Дуглесс  приблизилась  к  надгробию.   Память   постепенно,
медленно возвращалась к ней, но она  все  еще  никак  не  могла  поверить  в
случившееся.
   - А вы, вы разве не видели, как он уходит?! -  спросила  она,  пристально
глядя на священника. Голос у нее был хриплый, и горло саднило.
   - Нет, я не видел, чтобы кто-нибудь выходил отсюда, - ответил  священник.
- Я видел только вас - вы молились. И вообще сегодня не очень-то много людей
приходило в церковь.
   Она обернулась и еще  раз  поглядела  на  надгробие  -  ей  так  хотелось
потрогать его, но она знала, что от него будет исходить только холод, не  то
что от Николаса!
   - Так значит, вы видели, как мы молились? - поправила она священника.
   - Нет, - отозвался тот, -  я  видел  тут  только  вас.  Дуглесс  медленно
повернулась к нему и, глядя прямо в глаза, сказала:
   - Мы с Николасом молились тут вдвоем. Вы еще заходили сюда и видели  нас!
Он же целую неделю был у вас перед глазами!
   Печально поглядев на нее, священник ответил:
   - Давайте-ка я провожу вас к врачу!
   Но она, отодвигаясь от его протянутой руки, воскликнула:
   - Ну, Николас! Мужчина, который всю неделю приходил  сюда  утром  и  днем
молиться! Мужчина в доспехах времен королевы Елизаветы! Вспомнили,  да?  Ну,
он еще чуть не попал под автобус!
   - Несколько дней тому назад я действительно видел, как вы кинулись  через
улицу наперерез автомобилю. Вы еще спросили меня, какой, мол, сегодня  день!
- ответил священник.
   - Я?.. Я спросила?! - воскликнула Дуглесс. - Но это же Николас спрашивал!
И вы еще сказали мне на этой неделе, что  потрясены  его  набожностью!  А  я
стояла и ждала его в церковном дворе. Ну,  вспомнили?  -  Она  уже  начинала
кричать и, шагнув к нему, повторила:
   - Вспомнили, да? Его звали Николасом! Помните,  как  вы  еще  махали  нам
рукой, когда мы проезжали мимо вас на велосипедах?!
   Пятясь от нее, священник сказал:
   - Да, вас я на велосипеде видел, но никакого мужчины с вами не было!
   - Что? Никакого... - прошептала Дуглесс и отшатнулась от него - глаза  ее
расширились от ужаса.
   Она  выбежала  из  церкви,  молнией  промчалась  через  церковный   двор,
пробежала еще три улочки, повернула налево, затем направо и наконец добежала
до  гостиницы.  Не  обращая  внимания  на  приветствовавшую  ее  женщину  за
конторкой, она взбежала вверх по ступенькам.
   - Николас! - закричала она и оглядела пустую комнату. Дверь в ванную была
закрыта, и, кинувшись к ней, она настежь распахнула  ее.  Тоже  никого!  Она
хотела вернуться в спальню, но застыла на пороге и уставилась на полочку под
зеркалом. Там лежали только ее туалетные принадлежности. Его - исчезли!  Она
даже пощупала пустую половинку полочки: ни бритвы, ни крема для  бритья,  ни
лосьона после бритья! И его шампунь, лежавший ближе к душу, тоже исчез!
   Бросившись в спальню, она распахнула дверцы  гардероба:  одежды  Николаса
там не было! Висели лишь ее собственные вещи да в  углу  валялся  ее  старый
чемодан и дорожная сумка с колесиками. В  ящиках  комода  тоже  не  было  ни
носков, ни носовых платков Николаса!
   - Не может быть! - прошептала она и уселась  на  краю  постели.  Какой-то
смысл в