царей, и в  голосе
его был благоговейный страх. - Это - просто чудо! - добавил он.
   - Ведовство! - пробормотал себе под нос другой рыцарь.
   - Ну-ка, еще разок назови ее ведьмой, и тебе конец - даже произнести  это
слово не успеешь! - пригрозил Николас, глядя ему прямо в глаза.
   Рыцари хорошо знали, что Николас как скажет, так и делает!
   Дуглесс тоже посмотрела на него и поняла, что ненависть его к ней  прошла
и что теперь, наверное, он станет ее слушать. Высморкавшись еще  разок,  она
хотела подняться с земли, но споткнулась, и тут же один из рыцарей помог  ей
встать. Все они глядели на нее так, как если бы она была то ли святой, то ли
демоницей!
   - Господи Боже мой! - воскликнула она. - Да  кончайте  же  таращиться  на
меня! В моей стране это - самая заурядная вещь: воды у нас  полно,  и  народ
только и делает, что тонет! Право же, никакое это не чудо!
   К собственному облегчению, она почувствовала, что  мужчины  поверили  ей,
главным образом потому, вероятно, что им очень уж хотелось поверить!
   - Ну, хватит! Вместо того, чтобы толкаться тут  без  толку,  занялись  бы
делом! - воскликнула она. - Бедняга Кит, должно быть, совсем закоченел! А  у
тебя, Николас, не рука, а какая-то  кровавая  масса!  Вы  двое,  помогите-ка
Киту, а вы посмотрите, нет ли каких-нибудь чистых тряпок,  чтобы  перевязать
Николасу руку! И еще кому-то нужно пройти к лошадям -  посмотреть,  живы  ли
они после такой гонки! Ну, ступайте же! И побыстрее!
   Во все времена за  женщинами  все  же  оставалось  то  преимущество,  что
маленькие мальчики, прятавшиеся где-то глубоко, в самых недрах душ  взрослых
мужчин, неизменно сохраняли в себе память о тех далеких днях, когда  женщины
были всесильны! Так что рыцари, сталкиваясь друг с  другом,  бегом  кинулись
исполнять ее распоряжения.
   -  Скажи-ка,  брат,  -  радостно  прокомментировал  все  это  Кит,  -  не
проницательного ли человека ты в данный момент поддерживаешь, а?! -  Николас
не отвечал и только продолжал крепко прижимать к себе  брата,  как  если  бы
опасался, что стоит только отпустить его, и Кит тотчас же умрет вновь! -  Не
принесешь ли мои одежды? - тихо сказал Кит Николасу и замотал головой, когда
к его одеждам, грудой наваленным на берегу, направилась Дуглесс.
   Медленно разжав объятия, Николас отпустил брата и сделал попытку  встать,
но ноги плохо держали его, ослабевшего из-за потери крови, из-за сумасшедшей
скачки, от страха за жизнь Кита. Отойдя в сторонку,  Дуглесс  смотрела,  как
Николас медленно шагает к берегу, берет в охапку одежды Кита и  возвращается
с ними.
   Кит принял у него  из  рук  одежды  со  столь  торжественным  видом,  как
принимает король корону  при  помазании  на  царство,  а  потом,  ухмыляясь,
сказал:
   - Да присядь же ты, братишка!
   Николаса качнуло назад, и Дуглесс, подхватив  его  под  мышки,  отвела  в
сторону и усадила на траву, а затем и сама уселась рядом. Обернувшись к ней,
Николас положил голову ей на колени.
   - Ну вот, теперь-то мой брат более походит на Николаса, которого я  знаю!
-  засмеялся  Кит  и  поглядел  в  сторону  поляны,  на  которой   появились
сопровождающие.
   Глядя в глаза Николасу, Дуглесс перебирала  его  мокрые  от  пота  темные
кудри.  Наконец-то,  после  долгого-долгого  перерыва,  к  ней  вернулся  ее
Николас! Человек, которого она любила и которого потеряла, теперь вновь  был
с ней!
   - Ну что, опять тебе лук в глаза попал, да? - спросил ее  Николас,  и  от
этих его таких до боли знакомых слов на глаза Дуглесс и  впрямь  навернулись
слезы.
   - Это просто ветер! - пробормотала она. - Ветер, и  ничего  более!  -  И,
улыбаясь ему, добавила:
   - Дай-ка, я посмотрю твою руку: хочу поглядеть, что ты там с нею сделал!
   Он послушно протянул к ней руку, и  у  нее  даже  в  животе  заныло.  Вся
повязка на руке Николаса пропиталась кровью и превратилась в корку, так  же,
как и рукав его сорочки поверх повязки.
   - Сильно болит? - спросила она.
   - Да ничего, надеюсь, руку я не потеряю. Пиявки...
   - Вот еще, не хватало лишь пиявок! - воскликнула  Дуглесс.  -  Ты  же  не
можешь позволить себе еще потерю крови! - Тут она поглядела в сторону Кита и
увидела, что тот уже одет и двое сопровождающих, поддерживая под руки своего
пошатывающегося от слабости господина, ведут его к лошади.
   - Давай, Николас, поднимайся! - воскликнула она. - Мы сейчас поедем домой
и займемся твоей рукой!
   - Не-а! - ответил он, - Я хочу, чтобы мы остались тут, вдвоем!
   И  взгляд  его  был  таким  нежным,  таким  исполненным  желания,   таким
потаенно-эротичным и предвещал столько счастья, если только  она  согласится
остаться!
   - Нет, - проговорила она, помимо воли склоняясь над ним для поцелуя.
   - Это женское "нет" так приятно  слышать,  -  тихо  отозвался  Николас  и
потянулся рукой к ее волосам, ероша их. Однако губы их так и не сомкнулись!
   - Нет, не надо! - твердо сказала Дуглесс. - Вставай! Да,  Николас,  я  не
шучу: давай, поднимайся! Ты не должен убаюкивать меня  тут  всякими  нежными
разговорами и позволять себе делать все, что заблагорассудится, иначе у тебя
начнется гангрена! Нет, мы должны вернуться домой,  промыть  рану,  и  пусть
Гонория хорошенько зашьет ее!
   - Гонория? - удивленно переспросил он.
   - Ну да, она у вас в доме шьет лучше, чем кто-либо другой!
   - Что  ж,  рука  у  меня,  и  вправду,  немного  болит,  -  нахмурившись,
проговорил он, а затем медленно и неохотно поднял голову с ее колен. Он стал
уже вставать, но в тот момент, когда лицо его оказалось вровень с ее  лицом,
изловчился и быстро, ласково поцеловал ее в губы.
   Медленно-медленно они тронулись в обратный путь,  к  дому  Стэффордов,  и
Дуглесс по мере приближения к нему все старалась усесться в седле попрямее и
хоть как-то привести в порядок одежду. Но ее платье было порвано,  запачкано
кровью и вымазано в грязи,  так  что  починить  его  уже  не  представлялось
возможным.  Да  еще  и  свою  маленькую  шапочку   для   волос,   украшенную
жемчужинками, она, видно, потеряла! А когда они подъехали еще ближе, Дуглесс
вдруг вспомнила, как промчалась мимо леди Маргарет, даже не заговорив с нею,
да еще прямо у нее под носом ногою распахнула  ворота!  И  вот  теперь  она,
Дуглесс, явится туда, и вид у нее будет совсем как у  уличной  девки,  и  на
лошади она едет, раскинув обе ноги в мужском седле, и  юбки  у  нее  задраны
чуть ли не до самых манжет!
   - Знаешь, мне кажется, что я сейчас не могу  показаться  на  глаза  твоей
матери, - сказала Дуглесс Николасу.
   Тот удивленно поглядел на нее, но тотчас отвернулся, ибо увидел дом. Один
из рыцарей прискакал туда раньше их, и всем уже стало известно  о  том,  что
Кит чуть не погиб. Леди Маргарет со всеми своими дамами дожидалась их, желая
поприветствовать. Дуглесс сглотнула подступивший к горлу комок.
   Едва только Кит ступил на землю с коня, леди Маргарет  кинулась  к  нему,
заключила в объятия, а затем обернулась к Дуглесс.
   - Прошу прощения, миледи, за мой вид! - воскликнула Дуглесс. - Я...
   Но леди Маргарет, взяв в обе свои ладони лицо Дуглесс И целуя  ее  в  обе
щеки, проговорила в ответ:
   - Для меня вы - самая прекрасная!
   И Дуглесс почувствовала, что краснеет - и от смущения, и от  удовольствия
сразу!
   Затем леди Маргарет, оборотившись к Николасу, бросила один только  взгляд
на его руку и громко распорядилась:
   - Пиявок сюда!
   Становясь между матерью и сыном, Дуглесс сказала шепотом:
   - О, миледи, пожалуйста, не могла бы  я  сама  осмотреть  его  руку?  Ну,
пожалуйста, дозвольте мне! Гонория мне поможет! В некотором  смятении,  леди
Маргарет спросила:
   - А что, у вас и для лечения ран есть таблетки?
   - Нет, - ответила Дуглесс, - только  мыло,  вода  и  еще  дезинфицирующее
средство. Ну, пожалуйста, разрешите мне позаботиться о нем!
   Леди Маргарет через плечо Дуглесс поглядела на Николаса,  потом  согласно
кивнула. Затем, уже наверху,  в  спальне  Николаса,  Дуглесс  составила  для
Гонории целый список необходимых ей вещей:
   - Мне понадобится кусок мыла - самого плотного, самого  едкого  из  всех,
какие тут у вас есть, такого, в котором присутствует щелок, -  быстро-быстро
говорила она. - Еще нужен чайник, чтобы вскипятить воду, серебряные  иголки,
белая шелковая  нить,  кусочек  пчелиного  воска  и  моя  дорожная  сумка  с
колесиками, а также - полотно,  самое  чистое,  самое  белое,  какое  только
найдется в доме! - И сразу трое горничных  кинулись  исполнять  распоряжения
Дуглесс.
   Оставшись  наедине  с  Николасом,  она  заставила  его  опустить  руку  с
заскорузлой повязкой в продолговатую латунную кастрюлю,  наполненную  чистой
водой. Николас был раздет до пояса, и, хотя Дуглесс старалась изо  всех  сил
не отвлекаться от дела, она не могла не  чувствовать  на  себе  взгляда  его
горящих глаз.
   - Расскажи мне, пожалуйста, кем  мы  были  когда-то  друг  для  друга!  -
попросил он.
   Ставя чайник с водой в камин, Дуглесс ответила:
   - Ты являлся ко мне в мою эпоху. - Он приготовился слушать, но она  вдруг
почувствовала, что ей почему-то не хочется говорить об  этом.  Тот  Николас,
который обвинял ее в ведовстве, не имел власти над  нею,  но  этот  Николас,
глядящий, на нее горящими глазами, смущал ее, заставляя даже Пальцы на ногах
поджимать!
   Приблизясь  к  нему,  Дуглесс  увидела,  что   кровавая   корка   немного
размягчилась на повязке. Положив его  руку  поперек  кастрюли,  она  достала
маленькие ножницы для шитья и принялась разрезать отвердевшую повязку.
   - Были ли мы любовниками тогда? - тихо спросил он. У Дуглесс даже дыхание
перехватило.
   - Если ты не станешь сидеть  спокойно,  я  ничего  не  сумею  сделать!  -
воскликнула она.
   - А я и не двигался, - ответил он, - это ты сама! - И,  задержав  на  ней
взгляд, спросил:
   - И долго мы были вместе? А сильно любили друг друга?
   - Ох, Николас! - воскликнула она и  почувствовала,  что  глаза  ее  вновь
наполняются слезами. - Все было вовсе не так! Ты  явился  ко  мне  с  некоей
целью! Тебя обвинили в измене, а в моем  времени  ты  появился  потому,  что
нашлись бумаги леди Маргарет. И мы с тобой пытались выяснить, кто же  предал
тебя.
   Она принялась тихонечко снимать засохшие на ране полоски материи.
   - Ну и что же? Выяснили мы с тобой истину? - спросил он.
   - Нет, - тихо ответила она, - не сумели! Уже позже, после  того,  как  ты
вернулся в  прошлое,  мне  удалось  установить  истину,  но  это  случилось,
когда... - она поглядела ему в глаза, - ...когда тебя уже казнили!
   Выражение лица у Николаса постепенно менялось, исчезла маска  сексуальной
озабоченности. Да, отныне он уже не может не считаться с этой женщиной!  Она
знала и  о  слугах  в  кладовке,  прятавшихся  там,  пока  они  с  Арабеллой
развлекались на столе! Знала все про Кита! И даже  сейчас,  едва  подумав  о
том, сколь близок он  был  к  тому,  чтобы  потерять  Кита  навеки,  Николас
почувствовал, как сердце молотом заколотилось в груди: ведь не  окажись  эта
женщина там, Кит наверняка был бы мертв! И все  из-за  него,  Николаса.  Да,
верно, - это его и только его вина, потому что, когда Дуглесс спросила его о
потайной дверце в Беллвуде, он ведь ей солгал! Она же загодя  сообщила  ему,
что Кит должен был показать ему эту дверцу  за  неделю  до  гибели,  но  он,
Николас, тогда не слушал ее! Его ревность едва не стоила брату жизни!
   Откинувшись на подушки, Николас спросил:
   - Ну, а что еще ты знаешь?
   Она уже открыла было рот, чтобы рассказать о Летиции,  но  подумала,  что
еще не время - Николас еще не полностью ей доверяет. Она же помнит,  что  он
любил Летицию, даже стремился поскорее покинуть двадцатое столетие  -  и  от
нее, от Дуглесс, тоже уйти! - чтобы вернуться к дражайшей своей супруге! Да,
потребуется время, прежде чем он станет настолько верить ей, что она  сможет
рассказать ему и о Летиции. Но с этим можно подождать, не то что в случае  с
Китом!
   - Я потом скажу, сначала нужно посмотреть, что у тебя с рукой.
   И она продолжала потихоньку снимать с его раны кусочки прилипшей повязки,
пока наконец ее глазам не предстал очень глубокий порез на руке.  Прежде  ей
никогда не приходилось иметь дело с кровоточащими ранами, но годы  работы  В
начальной школе приучили ее к  необходимости  спокойно  относиться  к  таким
вещам,  как  выбитые  зубы,  ссадины,  из  которых  сочится  кровь,  и  даже
переломанные конечности, и При этом, ради спокойствия ребенка, не выказывать
волнения. Она  понимала,  что  для  лечения  такой  раны,  как  у  Николаса,
требуется помощь врача, но вместе с тем прекрасно знала  и  то,  что  она  -
лучшая из тех, кто здесь есть.
   В спальню вернулись Гонория с горничной. Они принесли  все,  что  просила
Дуглесс, и она тотчас включила  их  в  работу.  Гонория  запретила  задавать
Дуглесс дополнительные вопросы по поводу того, что именно та приказывает  им
делать. Все четверо женщин сняли верхние рукава платьев, потом  закатали  до
локтей рукава нижних, полотняных рубах, и  Дуглесс  заставила  их  тщательно
вымыть-выскоблить руки и ногти. Иголки и шелковые нитки она прокипятила.
   Из болеутоляющих в сумке у нее были только  таблетки  "либракс",  которые
она принимала, когда бывала чем-то взволнована,  для  того  чтобы  успокоить
боли в желудке.  Хорошо  бы,  конечно,  иметь  при  себе  ее  добрый  старый
"валиум", но его, к сожалению, не было! Она  заставила  Николаса  проглотить
сразу две таблетки "либракс" в качестве снотворного.
   Не прошло и нескольких минут, как он погрузился в сон.
   Когда все было продезинфицировано,  насколько  это  возможно  в  подобных
условиях, Дуглесс попросила Гонорию зашить Николасу руку.  Гонория  залилась
краской, но Дуглесс настаивала потому, что стежки  Гонории  были  ровными  и
аккуратными.
   Дуглесс не очень-то знала, правильно ли она  поступает,  но  Гонории  она
велела зашить рану двумя рядами стежков. Внутренний шов, вероятно,  навсегда
останется в руке Николаса, но, поскольку отец Дуглесс еще со  времен  Второй
мировой войны носил в ноге стальной осколок,  она  полагала,  что  с  вшитой
шелковой ниткой в руке Николас  вполне  сможет  существовать.  Она  пальцами
стягивала края раны, пока Гонория ее зашивала.
   Когда наконец рану на руке Николаса зашили, Дуглесс перевязала ее  куском
чистого полотна. Она сказала горничным,  что  перед  тем,  как  использовать
полотняную тряпку для перевязки на следующий день,  они  должны  прокипятить
ее, а дотрагиваться до  нее  должны  чистыми,  очень-очень  чистыми  руками.
Гонория обещала приглядеть за этим.
   Затем Дуглесс отпустила всех женщин и, усевшись в  кресло  возле  камина,
стала ждать. Если у Николаса начнется лихорадка, придется дать ему  аспирин,
потому что пенициллина и вообще никаких антибиотиков у нее нет. Впрочем,  не
следует волноваться, - говорила она себе, - ведь будущее Николаса ей  хорошо
известно. Но, с другой стороны, сегодня она  уже  изменила  ход  истории,  и
ежели Кит не умер, то, вполне возможно, умрет  Николас!  А  что,  если  она,
вернувшись к себе в двадцатый век, узнает, что Кит дожил до преклонных  лет,
а его младший брат скончался из-за пореза на руке?! Начиная  с  сегодняшнего
дня движение истории - или, в данном  случае,  будущее  -  должно  оказаться
совсем иным!
   Она задремала в кресле, когда дверь вдруг открылась  и  в  комнату  вошла
Гонория, неся в руках  роскошное  бархатное  платье  -  густо-густо-лилового
цвета, оттенком напоминающее кожицу баклажана, с широкими, до полу рукавами,
опушенными мягким белым мехом горностая  и  маленькими  черными  хвостиками,
вшитыми по бокам.
   - Леди Маргарет посылает это вам, - сказала  Гонория  шепотом,  чтобы  не
разбудить Николаса. - Его еще нужно будет подогнать под вашу  фигуру,  но  я
подумала, что вы, может быть, уже сейчас захотели бы посмотреть на него.
   Приняв платье из рук Гонории, Дуглесс коснулась пальцами мягкого бархата.
Материя ничуть не напоминала синтетический бархат  двадцатого  века  или  же
тяжелый бархат, изготовленный из хлопковых нитей; этот был сделан на  основе
шелка и переливался так, как переливается один лишь шелк!
   - А как там Кит? - тоже шепотом спросила Дуглесс.
   - Сейчас он спит, - ответила Гонория, - А  еще  он  говорил,  что  кто-то
пытался убить его: проплыл под водой, схватил его  за  ногу  и  стал  тянуть
вниз.
   Дуглесс отвернулась в сторону: в записках леди Маргарет, найденных в  той
стене, ясно говорилось что Кит вовсе не  случайно  утонул  в  озере,  а  его
убили! Леди Маргарет была в этом уверена!
   - Если 6 не вы с вашим знанием,  как  вернуть  его  из  мира  мертвых!  -
прошептала Гонория.
   - Никого я не возвращала ни из какого мира мертвых! - взорвалась Дуглесс.
- И не было в этом ни магии, ни ведовства!
   Пристально поглядев на нее, Гонория спросила:
   - А рука у вас не болит? С ней все в порядке?
   - Сейчас в общем-то все хорошо, хотя еще чувствуется  некоторая  боль,  -
ответила Дуглесс. - Она... -  хотела  было  продолжить  Дуглесс  и  умолкла,
встретившись взглядом с Гонорией. Кто знает, а может,  что-то  магическое  в
этом есть?! Ее перебросили в прошлое, и, когда  Николас  поранил  руку,  она
тотчас почувствовала его боль!
   - Вам надо бы сейчас отдохнуть, - сказала Гонория. - И переодеться!
   - Нет, я должна побыть с ним, - отозвалась Дуглесс, взглянув  на  спящего
Николаса. - Вдруг он проснется. У него может начаться лихорадка, и рисковать
я не хочу! Как по-вашему, леди Маргарет не станет возражать, если я останусь
здесь?
   - Ну, я полагаю, что после того, что вы сделали, если  б  вам  вздумалось
попросить половину владений Стэффордов, леди  Маргарет  и  то  не  стала  бы
возражать! - ответила, улыбаясь, Гонория.
   - Да нет, я просто хочу, чтобы Николас был в полном порядке!  -  также  с
улыбкой ответила Дуглесс.
   - Ладно, пойду принесу ваш халат, - сказала Гонория и вышла.
   Часом позже Дуглесс, уже успевшая сбросить с  себя  порванное  и  грязное
платье и снять стальной  корсет,  нарядившись  в  красивый  новый  халат  из
рубиново-красной  парчи,  сидела  у  камина,  наслаждаясь   теплом.   Каждые
несколько минут она прикладывала руку ко лбу Николаса. Лоб не  был  горячим,
и, по всей вероятности, температура если и повысилась, то не  более  чем  на
несколько десятых градуса.

Глава 17

   Тени в комнате стали длиннее, а Николас все еще спал.  Служанка  принесла
еду на подносе для Дуглесс, но  Николас  и  тогда  не  проснулся.  Спустился
вечер, она зажгла свечи и продолжала смотреть на  него  -  он  так  спокойно
разметался на постели, темные кудри его так хороши в сочетании с белой кожей
лица! Уже много часов она занята лишь тем, что любуется им, и теперь,  когда
признаков лихорадки как будто нет, можно немного расслабиться и осмотреться.
   Спальня Николаса была  богато  обставлена,  как  это  и  полагалось  сыну
хозяина дома. На полке над камином стояли несколько металлических тарелок  и
графинов,  отделанных  золотом  и  серебром,  и  Дуглесс,  глядя   на   них,
улыбнулась. Теперь она, кажется, начинает понимать, что именно имел  в  виду
Николас, когда говорил, что богатство хранится у него в доме. Хранить деньги
таким богачам, как Стэффорды, негде, поскольку банков просто не  существует,
и, естественно, они переводят часть своего состояния  в  золото  и  серебро,
изготовляя  их  этих  металлов  различные  красивые  вещи   и   украшая   их
драгоценными каменьями! Улыбаясь, Дуглесс дотронулась до кувшина на полке  и
подумала, что если бы в ее семействе все эти биржевые акции да ценные бумаги
были заменены золотыми блюдами, это выглядело бы куда приятнее!
   Рядом с каменной полкой тянулся ряд небольших портретов в рамках овальной
формы, и все они были исполнены в самой изысканной  цветовой  гамме.  Но  из
всех запечатленных на портретах Дуглесс узнала только леди Маргарет в ранней
молодости: что-то в выражении глаз роднило ее с Николасом. Был  еще  п