оглядите, поглядите-ка только на звезды, хорошенькая вы моя Дуглесс!
   - К вашему сведению, если вы сами  не  удосужились  заметить,  я  вымокла
насквозь и замерзла! - сообщила она  и,  как  бы  дополнительно  подчеркивая
сказанное, громко чихнула.
   Он вновь подхватил ее на руки.
   - Да опустите же меня! - потребовала она.
   - Но вы же замерзли, а мне тепло! -  откликнулся  он,  как  если  бы  это
решало дело. - Стало быть, вы беспокоились обо мне, да?
   Прильнув к нему, она уже готова была признать свое поражение, и потом, он
и впрямь был такой теплый!
   - Я вам наговорила кучу всяких неприятных вещей, - бормотала она, -  и  я
очень, очень прошу меня извинить! На самом деле, вы, конечно же, никакое  не
бремя для меня!
   Взирая на нее сверху вниз, он улыбнулся ей:
   - Так значит, причиной вашего беспокойства явилось то,  что  я  вышел  из
себя, верно?
   - Нет, это не так: обнаружив, что вы ушли,  я  подумала,  что  вы  можете
попасть под автобус, или под поезд, или еще под что-то! И я  испугалась  при
мысли о том, что вы, быть может, ранены!
   - Так у меня, по-вашему, совсем отсутствует "пиа матер", да?
   - Что-что?! - переспросила она.
   - Ну, мозги то есть. Я что, дураком вам кажусь?
   - О нет, конечно же, нет! Просто вы совсем не знаете,  как  нес  в  нашем
мире устроено - только и всего!
   - Да?! Ну, а кто же из нас двоих мокрый, а кто сухой?
   - Мы оба мокрые, потому что вы  продолжаете  держать  меня  на  руках,  -
несколько чопорно ответила она.
   - Так вот, - откликнулся он, - я, к вашему сведению,  разузнал  все,  что
нам требовалось, и завтра же мы отправимся в Гошок!
   - И каким же это образом и у кого вам удалось что-то узнать? Должно быть,
у тех бабенок, да? Вы что, поцелуями из них это вытянули? - ехидно  спросила
она.
   - А вы, Монтгомери, ревнуете, что ли?
   - Нет, Стэффорд, я не собираюсь ревновать! - отозвалась она  и  подумала,
что гипотеза, предложенная Буратино-Пиноккио, неверна: нос ее и ни  капельки
не удлинился, хоть она и солгала! - Ну, и что же вы выяснили? - не выдержала
она.
   - А то, что Гошоком владеет Дики Хэарвуд! - с готовностью ответил он.
   - Но разве он не женился на вашей матушке? - спросил. она. - Или он столь
же стар, как вы?!
   - Берегитесь! - откликнулся он. - Не то я покажу вам, на сколько я  стар!
- И, подбросив ее на руках, спросил:
   - Уж не слишком ли я вас раскормил?
   - Скорее уж вы ослабели - и все из-за  того,  что  волочитесь  за  каждой
встречной женщиной! А это, знаете ли,  лишает  мужчину  силы!  -  парировала
Дуглесс.
   - Что до моей силы, то ей нету равных! -  воскликнул  он  и  чуть  погодя
сказал:
   - Так о чем это я вам рассказывал?
   - О том, что Дики Хэарвуд все еще является владельцем Гошока.
   - Да. И завтра поутру я намерен повидаться с ним. А что такое "уик-энд"?
   - Уик-энд означает конец рабочей недели - время,  когда  все  куда-нибудь
отваливают. Но вы же не можете вот так за просто  взять  да  и  поскакать  к
обиталищу лорда?! Надеюсь, ВЫ не воображаете,  что  вас  пригласят  туда  на
уик-энд?!
   - Это что, рабочие, что ли, отваливают? Да  у  вас  тут,  похоже,  вообще
никто не работает! Я не видел ни земледельцев  на  полях,  ни  кого-либо  за
плугом. Теперешний народ только бродит по магазинам да машины водит!
   - У нас - сорокачасовая рабочая неделя, а для пахоты есть  трактора!  Но,
Николас, вы мне так и не ответили! Что именно вы намерены делать? Не  можете
же вы и вправду сообщить этому Хэарвуду, что я, мол, явился сюда прямиком из
шестнадцатого столетия! Такого ведь  вы  никому  не  расскажете,  даже  этим
бабенкам из бара! - И, подергав за ворот его сорочки, она добавила:
   - Вы же погубили свою рубашку! Губная помада ведь не отстирывается!
   Ухмыляясь ей и вновь подбрасывая ее на руках, он воскликнул:
   - А вот на вас так совершенно нет  губной  помады!  Отворачивая  от  него
лицо, она сказала:
   - Давайте не будем начинать это снова! Лучше расскажите-ка  мне  об  этом
Гошок-холле!
   - Им все еще владеет семейство Хэарвудов, и они туда ездят на этот... как
его?.. энд?..
   - На уик-энд, - подсказала Дуглесс.
   - Точно: на уик-энды! И еще... - Тут он покосился на Дуглесс. - Еще там и
Арабелла тоже.
   - Арабелла? - удивилась она. - Но какое отношение может  ко  всему  этому
иметь Арабелла, живущая в двадцатом веке?!
   - Но моя Арабелла была дочерью Дики Хэарвуда,  и,  похоже,  Дики  Хэарвуд
вновь обретается в Гошок-холле, и  у  него  и  теперь  есть  дочь  по  имени
Арабелла, возраст которой - тот же, что был у той моей Арабеллы, когда мы...
   -  Ой,  пощадите!  -  воскликнула  Дуглесс,   а   затем   погрузилась   в
задумчивость: недавно найденные документы, другая Арабелла, другой Дики... -
все выглядит так, будто история повторяется!

Глава 8

   Затаив дыхание, Дуглесс смотрела на Николаса,  восседавшего  на  жеребце.
Она, разумеется, слышала о том, как объезжают подобных лошадей, но самой это
видеть ей прежде не доводилось. И все, кто оказывались возле школы  верховой
езды, будь то ее служащие или просто посетители, останавливались и смотрели,
как Николас трудится, укрощая эту нервную, злобную и коварную скотину.
   Прошлой ночью они улеглись только в  час  -  Дуглесс  заставила  Николаса
рассказать ей все о своих отношениях с Хэарвудами. Особенно-то и нечего было
рассказывать: их поместья были расположены по соседству;  Дики  по  возрасту
годился Николасу в отцы, и у него была дочь, Арабелла, которая  вышла  замуж
за Роберта Сидни. Арабелла и ее супруг терпеть не могли друг друга, и  после
того, как Арабелла родила мужу наследника, они разъехались и жили врозь, что
не помешало Арабелле впоследствии произвести на свет еще троих детей.
   - Один из них - вероятно, ваш! - прокомментировала это  Дуглесс,  беря  в
руки тетрадку для заметок Однако Николас,  настроенный  миролюбиво,  заметил
лишь:
   - Нет никаких оснований думать о ней дурно:  ведь  она  умерла  во  время
родов, и ребенок тоже погиб.
   - Прошу прощения! - сказала Дуглесс, а сама подумала - И на лице  ее  при
этом появилась гримаска брезгливости,  -  что  женщина  эта  запросто  могла
скончаться из-за какой-нибудь сущей ерунды - ну, например, из-за  того,  что
акушерка просто-напросто не вымыла рук!
   Дуглесс все пыталась придумать, как бы  добиться,  чтобы  их,  как  можно
скорее, пригласили в поместье Хэарвудов, но как ученый она не  котировалась,
а Николас, хотя и был графом, лишился титула после того, как его обвинили  в
измене. Она без конца размышляла над этой проблемой, пока не  почувствовала,
что ужасно хочет спать, и,  пожелав  Николасу  спокойной  ночи,  отправилась
почивать восвояси.
   Так-то  оно  лучше!  -  решила  она,  уже  засыпая.  Теперь  она   вполне
контролирует свои чувства: с Робертом покончила, а влюбляться  в  женатых  у
нее навсегда пропала  охота!  Она  поможет  Николасу  вернуться  к  супруге,
поможет ему восстановить репутацию, а потом полетит домой с чувством  полной
удовлетворенности! Хоть раз в жизни, по крайней мере,  она  не  втюрилась  в
недостойного ее мужчину!
   Рано поутру Николас разбудил ее, с шумом распахнув дверь спальни.
   - Вы верхом ездить умеете? - спросил он. - Вообще-то, в  ваше  время  еще
ездят на лошадях или нет?
   Дуглесс уверила его в том, что  умеет  ездить  верхом  благодаря  заботам
своих кузенов из  Колорадо.  После  завтрака  она  выяснила,  где  находится
ближайшая школа верховой езды с лошадьми напрокат. До нее было четыре  мили,
и Николас настоял на том, чтобы они отправились туда  пешком.  Очутившись  в
конюшне, он с презрением отверг всех лошадей, которых ему предложили, но при
виде здоровенного жеребца,  носившегося  по  загону,  глаза  его  вспыхнули.
Жеребец метался по загону, время от времени  становился  на  дыбы  и  ошалев
помотал головой, как бы отпугивая от себя  любого,  кто  посмел  бы  к  нему
приблизиться. Будто завороженный Николас направился в его сторону, и жеребец
помчался на него, заставив Дуглесс тотчас же соскочить с забора, на  котором
она сидела.
   - Я возьму этого, - заявил Николас.
   - Не думаете же вы заняться всерьез укрощением этой лошади!  -  возразила
Дуглесс. - Вон, в конюшнях полным-полно коней, выбирайте любого!
   Несмотря на всеобщие уговоры, ничто, однако, не могло поколебать  решения
Николаса.  Пришел  и  владелец  конюшен,   который   подумал,   что   славно
повеселится, увидев, как клиент сломает  себе  шею.  Дуглесс  знала,  что  в
Америке в подобных случаях речь непременно зашла бы о страховке,  но  вот  в
Англии - дело другое. Жеребца загнали в стойло, конюх его оседлал,  а  потом
вывел на поле и с веселым видом вручил поводья Николасу.
   И вот теперь Николас восседал на жеребце - ему без особого труда  удалось
укротить животное.
   - В жизни не встречал такого отличного  наездника!  -  заметил  конюх.  -
Должно быть, он много занимается верховой ездой, а?
   - Да он только одно это и делает! - откликнулась  Дуглесс.  -  Скорее  на
лошади поскачет, чем сядет в машину! По  правде  говоря,  он  в  жизни  куда
больше времени провел верхом на лошади, чем за рулем машины!
   - Оно и видно! - пробормотал конюх, взирая на Николаса с благоговением.
   - Ну, вы сами-то готовы? - спросил тот у  Дуглесс.  Дуглесс  вскочила  на
свою смирную кобылку и поспешила  за  ним.  Похоже,  она  не  видела  прежде
человека более счастливого, чем был в эту минуту  Николас,  и  она  еще  раз
подумала, насколько же непривычен для него современный мир и  как  этот  мир
отличается от его собственного. Конь  и  всадник  в  этом  случае  настолько
идеально подходили друг другу, сливаясь в одно целое, как  если  бы  Николас
был каким-нибудь кентавром!
   В сельской Англии  полно  тропинок  и  специальных  дорожек  для  конного
транспорта и всадников, и Николас галопом понесся по одной из  них.  Дуглесс
хотела крикнуть ему, что лучше бы спросить у кого-нибудь  дорогу,  но  потом
сообразила, что  маловероятно,  чтобы  кому-то  за  истекшие  четыреста  лет
понадобилось передвигать Гошок-холл в какое-то иное место.
   Ей было нелегко поспевать за Николасом, и она то и  дело  теряла  его  из
виду, а однажды он даже вернулся за ней. В  тот  момент,  стоя  на  развилке
дорог, Дуглесс внимательно  разглядывала  почву,  пытаясь  обнаружить  следы
копыт его жеребца. Увидев  это,  Николас  весьма  заинтересовался,  чем  она
занята. Дуглесс, изо всех сил сдерживая свою кобылу, пришедшую в возбуждение
из-за того, что в опасной  близости  к  ней  находился  агрессивный  жеребец
Николаса, сказала своему спутнику,  что  как-нибудь  позже  купит  для  него
что-либо из книжек Луи Ламура и почитает  о  том,  как  находить  дорогу  по
лошадиным следам.
   В конечном счете она и без  помощи  Николаса  отыскала  нужную  дорогу  и
поскакала по  ней,  пока  не  оказалась  перед  порогами,  на  которых  была
прикреплена небольшая латунная  табличка  с  надписью  "Гошок-холл".  Заехав
внутрь  и  продвигаясь  по   въездной   дорожке,   она   увидела   огромный,
прямоугольной  формы  дом,  напоминающий  крепость,  и  великолепный   парк,
расположенный на холмах.
   Дуглесс немного смущалась из-за того, что явилась в дом без приглашения и
без предварительного оповещения хозяев, но Николас был  уже  у  входа  -  он
спешился и направлялся к  какому-то  высокому,  несколько  неряшливого  вида
мужчине, который, стоя на коленях и погрузив руки в землю, возился на клумбе
с петуниями.
   - Вам не кажется,  что  нам  прежде  всего  следовало  бы  постучаться  в
парадную дверь? - спросила Дуглесс, поравнявшись с Николасом. - Быть  может,
лучше было бы вызвать мистера Хэарвуда и сказать ему, что  нам  хотелось  бы
ознакомиться с документами?
   - Нет. Вы теперь находитесь в моих владениях,  -  ответил  ей  Николас  и
пошел прямо к садовнику.
   - Но, Николас! - прошипела она ему вслед.
   - Вы - Хэарвуд? - спросил Николас у садовника. Высокий мужчина  обернулся
и поглядел на Николаса. У него  были  голубые  глаза,  светлые  волосы,  уже
начавшие седеть, а кожа на лице - чистая и розовая, как у  младенца.  Нельзя
сказать, что вид у него был интеллигентный.
   - Да, это я, - ответил мужчина. - А мы с вами разве знакомы?
   - Я - Николас Стэффорд из Торнвика.
   - Хм?! - произнес мужчина  и  поднялся  с  колен,  даже  не  потрудившись
отряхнуть грязь со своих старых брюк. - А вы -  не  из  тех  ли  Стэффордов,
чьего беспутного сынка когда-то осудили за измену?
   Как показалось Дуглесс, мужчина говорил о событии так,  как  если  б  это
произошло, скажем, лишь в прошлом году.
   Хэарвуд оглядел сперва Николаса, а затем  его  лошадь.  На  Николасе  был
очень дорогой костюм для верховой езды, а на ногах высокие  черные  ботинки,
начищенные до блеска, и Дуглесс вдруг почувствовала себя этакой замарашкой в
своих джинсах "Найк" и хлопчатобумажной рубашке фирмы "Леви".
   - Это вы на нем сюда прискакали? - поинтересовался Хэарвуд.
   - Именно, - ответил Николас. - До меня дошли слухи, что вы тут обнаружили
кое-какие документы, относящиеся к моему семейству.
   - А, да-да, мы их нашли, - улыбаясь, ответил Хэарвуд. -  Да,  мы  на  них
наткнулись, когда обвалилась одна из стен - похоже, кто-то припрятал их там.
Пойдемте в дом, выпьем по чашечке чая и поглядим, можно  ли  сейчас  сыскать
эти бумаги. Мне кажется, они у Арабеллы.
   Дуглесс тоже  вознамерилась  было  пойти  следом  за  ними,  но  Николас,
небрежно глянув на нее, сунул ей в руку поводья своего  жеребца  и  спокойно
зашагал дальше рядом с лордом Хэарвудом.
   - Эй, минуточку! - крикнула Дуглесс и двинулась  было  за  ними,  ведя  в
поводу обеих лошадей, но тут жеребец Николаса вздумал подняться на  дыбы,  и
Дуглесс, обернувшись, пристально посмотрела на животное  -  жеребец  в  свою
очередь косил на нее совершенно диким глазом.
   - Вот только посмей! -  предупредила  его  Дуглесс,  и  жеребец  послушно
прекратил свои игры.
   Так что же это я такое делаю? - с удивлением спросила саму себя  Дуглесс.
Если предполагается, что я - секретарша Николаса и что мне положено  вызнать
секреты, которые стали, а может, и не стали известны его мамаше, то зачем же
мне стоять здесь и держать в поводу лошадей?
   - Может, мне, милорд, еще и обтереть их досуха? - пробормотала Дуглесс  и
пошла с лошадьми за угол дома, надеясь где-нибудь на заднем  дворе  отыскать
конюшни и наконец-то избавиться от этих животных.
   За  домом  находилось  еще  с  полдюжины  каких-то  строений,  и  Дуглесс
направила стопы к тому, что более всего смахивало внешне на конюшню. Она уже
почти добралась до него, когда вдруг прямо на нее откуда-то выскочила лошадь
с наездницей. С виду лошадь  была  такой  же  здоровенной  и  коварной,  как
жеребец  Николаса,  а  на  ней  восседала  всадница  совершенно  потрясающей
наружности. Она идеально соответствовала тому воображаемому образу  женщины,
который служит эталоном красоты для любой девчонки, мечтающей о  взрослости:
высокая, стройная в бедрах, ноги длинные-предлинные, аристократическое лицо,
большие груди, идеально прямая фигура, способная вызвать чувство  зависти  у
стального клинка. На ней были типично английские бриджи для  верховой  езды,
достойные кисти художника, а ее темные волосы  собраны  в  довольно  строгий
пучок, но эта прическа лишь дополняла ее необыкновенную внешность.
   Всадница остановила лошадь и, развернув ее, воскликнула:
   - А это еще чья лошадь?! - Голос  ее,  исполненный  повелительных  ноток,
служил неизменной приманкой для  мужчин:  низкий,  с  горловыми  переливами,
хрипловатый  и  властный.  Дуглесс  была  в  этом  уверена.  Ну-ка,   сейчас
сообразим! - подумала она. - Конечно же: это - наверняка прапрапра... и  так
далее, короче, правнучка той самой Арабеллы Настольной! Вот так удача!
   -  Это  -  лошадь  Николаса  Стэффорда,  -  ответила   Дуглесс.   Женщина
побледнела, и бледность щек еще более оттенила алость ее губ и темноту глаз.
   - Это что, шутка такая, да? - спросила она, пристально глядя на Дуглесс.
   - Он - потомок того  Николаса  Стэффорда!  -  ответила  Дуглесс,  попутно
пытаясь  представить   себе,   какова   была   бы   реакция   представителей
какого-нибудь  семейства  американцев,  в  присутствии  которых   кто-нибудь
вздумал бы упомянуть имя их предка эпохи королевы Елизаветы! Разумеется, они
бы даже не поняли, о ком, собственно, речь! Но здесь люди  ведут  себя  так,
как если б Николаса не стало лишь каких-нибудь пару лет тому назад!
   Женщина между тем грациозно соскочила с лошади и, вручая поводья Дуглесс,
распорядилась:
   - Оботрите его хорошенько! - а сама поспешила к дому.
   - Так мне, конечно же, и вздохнуть будет некогда! - пробормотала себе под
нос Дуглесс. Теперь в руках у нее были поводья от трех лошадей  разом,  и  у
двух из них  был  такой  вид,  как  если  б  им  нравилось  перед  завтраком
растаптывать женщин небольшого росточка! Дуглесс даже  не  осмелилась  более
глядеть на лошадей, просто побрела с ними дальше, в  сторону  предполагаемых
конюшен.
   Какой-то старик, гревшийся на  солнышке  и  одновременно  пивший  чай  из
кружки и читавший газету, при виде Дуглесс с лошадьми вздрогнул  и  чуть  не
подпрыгнул.
   - Только спокойнее, мисс! -  произнес  он,  тихонько  и  с  осторожностью
вставая с места. - Просто стойте себе и не двигайтесь, а я сейчас  приму  их
обоих от вас!
   Дуглесс и сама не осмеливалась шевельнуться, пока мужчина  приближался  к
лошадям примерно тем шагом, каким приближаются к раненому  тигру.  Не  желая
подходить к ним вплотную, он протянул руку и намотал на нее  поводья  одного
из жеребцов, затем, не спеша, повел лошадь прочь, в один из  загонов.  Через
несколько минут он проделал то же с  жеребцом  Николаса,  отведя  и  того  в
стойло.
   Возвратившись к  Дуглесс,  мужчина  стащил  с  головы  шапку  и,  обтирая
вспотевшие лоб и брови, спросил:
   - И как это вас угораздило объединить лошадь леди Арабеллы и Шугара?!
   - Шугара?!
   - Ну да, племенного жеребца из конюшен Деннисона, - пояснил мужчина.
   - А, так стало быть, его кличут "Шугар", "Сахарок", да? Недурная шуточка!
Вообще-то, его следовало бы прозвать "Врагом Народа"!  А  та  дама,  значит,
леди Арабелла? - И, повернувшись лицом к дому, она спросила:
   - А как мне войти туда? Предполагалось, что я буду... помогать...
   Мужчина внимательно оглядел Дуглесс с головы до пят,  и  она  догадалась,
что ее  американского  типа  одежда  и  акцент  произвели  на  него  вдвойне
отрицательное впечатление.
   - Вон там, видите, да? Это - дверь на кухню, - ответил  он.  Поблагодарив
его, Дуглесс направилась к дому, на ходу бормоча себе под нос:
   - Ну, разумеется, "дверь на кухню"! А может, мне  еще  и  перед  кухаркой
сделать книксен и спросить, не  требуется  ли  им  в  услужение  судомойка?!
Ладно, доберусь я только до Николаса! С ним-то мы тотчас уладим кое-какие из
этих небольших Проблем! Я ведь - вовсе не его конюший!
   На ее стук дверь открыл какой-то мужчина  и,  когда  она  осведомилась  о
Николасе, впустил ее в кухню. Это  было  огромное  помещение  со  всяческими
новейшими приспособлениями для жарки-варки,  но  в  центре  ее  располагался
гигантских размеров стол, выглядевший так, как если б его поставили туда еще
во времена прибытия в Англию Вильгельма Завоевателя. Все, кто  были  в  этот
момент на кухне, бросили свои дела и вытаращились на Дуглесс.
   - Я просто пройду через  кухню,  -  промямлила  она.  -  Мой,  гм...  мой
наниматель, он, видите  ли,  нуждается  во  мне...  -  лепетала  она,  робко
улыбаясь. Все идет так скверно, что я просто убить его готова! - думала  при
этом она, а потом  переключилась  на  размышления  о  том,  какую  лекцию  о
равенстве полов - в  соответствии  с  современными  представлениями!  -  она
закатит при встрече Николасу!
   Между тем мужчина - так и не произнесший ни единого слова -  повел  ее  в
глубь дома через какие-то примыкавшие к кухне кладов