, спросила девочка.
   - Сиди тихо, не бойся. Я везу тебя к папе  с  мамой.  Ведь  они  тебя
ждут, беспокоятся.
   - Да, да, ждут! - девочка вновь расплакалась.
   - Ничего, ничего, скоро мы будем дома. Только  бы  нам  добраться  до
города.
   Самое главное - добраться до города.
   Через час они были в  городе.  У  одного  из  почтовых  отделений  на
окраине Глеб затормозил.
   - Посиди в машине, я скоро вернусь.
   В кабинке переговорного пункта Глеб быстро  набрал  номер  полковника
Соловьева.
   - Соловьев слушает, - послышалось из трубки.
   - Все в порядке, - коротко сказал Глеб, - девочка у меня.  Встретимся
в мастерской.
   - Все понял. Молодец, - в трубке раздались  гудки.  Глеб  заспешил  к
машине...
   Соловьев откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул.
   "Наконец-то все в порядке. Глеб, как всегда, не подвел. Удивительный,
человек, хотя очень опасный. И лучше его держать в друзьях, нежели  быть
его врагом".
   Затем Соловьев набрал телефонный номер Бортеневского.
   - Альфред Иннокентьевич? Соловьев.
   - Да, слушаю, - выдохнул в трубку банкир.
   - Хочу вам сообщить, что все в порядке. Ваша дочь  находится  у  моих
людей.
   Мы забрали ее.
   - Как забрали? - еще не веря услышанному, выкрикнул Бортеневский.
   - Как забрали - долго объяснять. Мне сообщили, что вскоре она будет в
городе.
   - Немедленно! Я хочу немедленно видеть дочь!
   - Не спешите, Альфред Иннокентьевич, все в свое время.
   - Как она себя чувствует? С ней все в порядке?
   - Скорее всего,  все  в  полном  порядке.  Так  что  не  переживайте,
успокойте жену. Я думаю, к вечеру вы получите свою дочь.
   - Боже, как я вам благодарен, Сергей Васильевич! Я теперь ваш  вечный
должник.
   - Об этом  мы  поговорим  в  другой  раз.  А  сейчас  всего  доброго.
Кланяйтесь вашей красавице жене и скажите, пусть не нервничает, пусть не
проливает слезы.
   Все хорошо. У меня всегда все хорошо, - сам себя похвалил Соловьев.
   Бортеневский подошел к жене.
   - Ты слышала?
   - Что я должна была  слышать?  -  нервно  и  немного  зло  выкрикнула
женщина.
   - Нашу девочку спасли! Забрали!
   Жена Бортеневского не поверила услышанному.
   - А где она сейчас?
   - Скоро ее привезут.
   Бортеневский взял бутылку коньяка и плеснул в два бокала.
   - Давай выпьем, дорогая.
   - Да, я выпью. Выпью с удовольствием. Я вся извелась.
   А в это  время  Глеб  Сиверов  добирался  к  вокзалу.  Его  попытался
остановить постовой милиционер, но Глеб не прореагировал на его свисток.
Он подъехал к вокзалу, бросил машину,  взял  на  руки  девочку,  которая
немного успокоилась, и направился к билетным кассам. До поезда на Москву
оставался еще целый час.
   Глеб подошел к билетной кассе.
   - Мне, пожалуйста, купе до Москвы.
   - Купе нет, -  проговорила  кассирша,  -  Мне,  пожалуйста,  купе  до
Москвы, - Глеб сунул в окошко четыре крупных банкноты.
   Кассирша увидела деньги и все поняла.
   -  Пожалуйста,  пожалуйста.  Сейчас  постараюсь  что-нибудь  для  вас
сделать, мужчина.
   И буквально через полминуты у Глеба уже были билеты.  С  девочкой  на
руках он постарался затеряться в толпе.
   - Ты чего-нибудь хочешь? - спросил он.
   - Хочу пить, дядя.
   - Меня зовут Федор Анатольевич, - сказал Глеб.
   - Федор Анатольевич, дядя Федор, я хочу пить.
   - Хорошо, хорошо, маленькая, сейчас что-нибудь придумаем.
   Глеб протолкался без очереди к киоску, купил две бутылки сока.
   - Пойдем, пойдем, сейчас я открою, и мы  попьем.  -  А  стаканчик?  -
заметила девочка.
   Глеб вернулся и взял два  пластиковых  стаканчика.  Он  смотрел,  как
девочка жадно пьет сок. Когда она напилась, он спросил:
   - Ну, чего ты хочешь еще?
   - Я хочу спать, хочу к маме с папой.
   - Скоро мы приедем.
   - А бабушка? - спросила девочка.
   - Бабушка? Не знаю. Бабушка, наверное, уже там.
   - Где? У нас дома?
   - Да-да, у вас дома. А где вы живете?
   - В Лаврушинском переулке, - сказала девочка и  назвала  номер  дома,
впервые за все это время улыбнувшись.
   - Ей было приятно, что она такая умная. Глеб тоже заулыбался.
   - Да ты, я смотрю, умница, даже знаешь свой адрес.
   - Я, дядя Федор, даже знаю номер телефона.
   - Ну, ты совсем большая. Сколько тебе лет?
   - Шесть лет и два месяца, - девочка  показала  два  пальца.  Один  из
пальцев был перепачкан темным виноградным соком.
   - А ты не хочешь умыться или в туалет?
   - Хочу, - кивнула девочка. - Только я боялась вам об этом говорить.
   - Ну что ж, мы сейчас пойдем, и ты умоешься. А затем сядем в поезд  и
поедем.
   - А почему мы едем на поезде, а не на самолете?
   - На самолет нет билетов.
   - А вот у моего папы всегда есть  билеты  на  самолет,  -  и  девочка
принялась рассказывать, как папа, мама и еще два  дяди  провожали  их  в
Ленинград. Это было месяц назад. Потом она взялась  рассказывать,  какой
замечательный кот у бабушки и какая бабушка хорошая. Еще рассказала, что
она несколько раз ходила в зоопарк и какой  там  смешной  ослик.  Они  с
бабушкой всегда покупали печенье, и ослик кушал  печенье,  беря  его  из
рук. А вот крокодилы дочке Бортеневского почему-то не  нравились.  Также
ей не нравились и жирафы.
   -  Они  большущие-большущие  и  глупые-глупые.  Я   хотела   с   ними
познакомиться, а они не хотят.
   - Ничего, когда ты подрастешь,  ты  с  ними  познакомишься.  И  даже,
наверное, подружишься.
   - А я скоро подрасту, дядя Федор?
   - Довольно скоро, - Глеб задумался. Он не знал, какую цифру назвать.
   А потом сказал:
   - Примерно, лет через пять-семь.
   - Ой, это же очень долго.
   - Не очень долго. Это тебе сейчас так кажется.
   - А вообще я хочу шоколадку, - сказала девочка.
   - Ну что ж, пойдем поищем шоколадку.
   - Я хочу с орехами.
   Они шли по вокзалу, держась за руки.  Глеб  слушал  лепет  девочки  и
пристально  смотрел  по  сторонам,  боясь,  что  в  любой  момент  могут
показаться враги. Он был весь как  натянутая  струна,  готовый  в  любой
момент к бою, готовый к неожиданному прыжку,  готовый  выхватить  из-под
куртки оружие и дать достойный отпор.
   Но все было  спокойно.  Сновали  пассажиры,  кто-то  куда-то  спешил,
кто-то спал, кто-то ругался. Вообще была обычная вокзальная толчея.
   - Эй, дядя Федор, не идите так быстро, я потеряюсь! -  Не  бойся,  не
потеряешься, я рядом с тобой.
   Глеб взял девочку за руку и почувствовал, как сильно болит плечо.
   - Вам плохо, дядя Федор? - девочка заметила обильную испарину на лице
Глеба.
   - Нет-нет, ничего, просто немного жарко.
   - А почему у вас кровь на руке? Я видела в машине.
   - Ах, ты все запомнила. Это я оцарапался.
   - А зачем вы стреляли?
   - Господи, да ты и это знаешь?
   - Знаю-знаю, я видела в кино. Вы их всех убили, да?
   - В общем-то да. Они плохие.
   - А, тогда правильно. Они наши враги?
   - Да, они наши враги.
   - А вы хороший, дядя Федор? Глеб пожал плечами.
   - В общем-то, наверное, хороший. А как ты считаешь?
   - Вы хороший. Такой же, как мой папа. Наконец-то они купили шоколадку
и именно такую, какая нравилась девочке, и вдвоем принялись ее грызть.
   Ровно за десять минут  до  отправления  поезда  Глеб  Сиверов  и  его
маленькая  спутница  вошли  в  вагон.  Они  подали  билеты   молоденькой
проводнице.
   - А кто еще едет с вами?
   - Мы едем вдвоем, - сказал Глеб, затем наклонился к уху проводницы  и
прошептал:
   - Знаете, эта девочка очень больна, поэтому пришлось купить все купе,
чтобы никто ее не беспокоил.
   - А что с ней? - таким же шепотом осведомилась проводница.
   - Мне даже не хочется об этом говорить.
   - Это ваша дочь? - спросила сердобольным голосом девушка.
   - Нет, к счастью, не дочь, - горько улыбнулся Глеб.
   Они вошли в купе. Глеб закрыл дверь и уложил девочку на нижнюю полку.
   - Спи.
   - А когда я проснусь, мы уже будем в Москве? Да, дядя Федор?
   - Не знаю. Если ты будешь хорошо спать, то скорее всего, да.  А  если
проснешься раньше,  то  тоже  не  страшно.  Мы  с  тобой  поговорим,  во
что-нибудь поиграем.
   - Нет, я хочу спать. Я всю ночь глаз не сомкнула. Они  так  ругались,
что я все время плакала. Они плохие, так им  и  надо.  Но  вы  же,  дядя
Федор, их не по-настоящему убили?
   - Конечно, не по-настоящему. Спи,  спи,  -  Глеб  поудобнее  подвинул
подушку.
   Девочка отвернулась к стене, подложила ладошки под  пухлую  щеку.  Ее
белесые ресницы  дрогнули,  глаза  закрылись,  и  поезд  даже  не  успел
тронуться, как она уснула.
   "А теперь самое главное - спокойно добраться до  Москвы",  -  подумал
Глеб, глядя на мирно уснувшую девочку.
   И только сейчас он почувствовал,  как  голоден.  Он  съел  еще  кусок
шоколада и запил его холодным соком.
   Глеб не мог спать. Дверь купе была закрыта. Он сидел,  откинувшись  к
стенке. Под подушкой лежал "кольт". Глеб был  готов  в  любое  мгновение
выхватить его.
   В дверь купе негромко постучали.
   - Кто там? - спросил Глеб, сунув руку под подушку.
   - Это я. Вы чай будете пить? Глеб узнал голос проводницы.
   - Да-да, - сказал он и, спрятав пистолет за спину,  осторожно  открыл
дверь.
   - Она уснула? - участливо спросила проводница.
   - Да-да, уснула.  Чай  мы  будем  пить.  И  пожалуйста,  если  можно,
бутерброды.
   - Сейчас принесу.
   Вскоре на столе стояли чай, тарелка с бутербродами. Глеб снова закрыл
дверь и, глядя на стаканы с горячим чаем, вдруг понял, насколько  устал.
Его нервы были целые сутки напряжены до предела.
   "Сомневаюсь, чтобы все закончилось вот так просто и благополучно",  -
думал Глеб, неторопливо жуя бутерброды.
   Он смотрел в окно на  быстро  сменяющиеся  пейзажи,  на  зелень,  уже
тронутую осенними красками, и у него на  душе  было  тревожно.  Когда-то
давно, примерно такой же порой он с отцом ехал в купе  из  Ленинграда  в
Москву. Отец  читал  газеты,  что-то  постоянно  подчеркивая  ногтем,  и
негромко бурчал. Глебу было тогда лет четырнадцать.
   - Ты чем-то недоволен, папа? - спросил Глеб.
   - А чем можно быть довольным? Если бы ты, сын, был немного  взрослее,
я бы тебе кое-что объяснил. А так еще не время.
   - Почему  не  время?  И  когда  придет  то  время,  когда  ты  будешь
разговаривать со мной серьезно?
   - Я с тобой всегда разговариваю серьезно и честно. Но политика - дело
грязное. Это ты запомни.
   - Как, грязное? - не понял Глеб.
   - Все политики,  чтобы  оставаться  у  власти,  вынуждены  обманывать
народ,  вынуждены  обманывать  друг  друга.  И  если  политик  не  умеет
обманывать, он никогда не удержится у власти.
   - Даже если он очень умный? - спросил Глеб.
   - Будь он мудрым и умным, как сам Соломон. Никогда. А для того, чтобы
лучше обманывать, они придумали массу всяких вещей.
   - Каких, папа?
   - Они придумали газеты, радио, телевидение - все то, что  мы  читаем,
слушаем и смотрим. Но тебе, Глеб, лучше пока об этом не задумываться.
   - Пап,  у  тебя  что-то  случилось?  -  спросил  Глеб,  глядя  -  Да,
случилось. И наверное, мне придется уйти со службы.
   - Почему?
   - Когда подрастешь - поймешь, - сказал отец и зло швырнул  газету  на
полку.
   И сейчас Глеб  вспомнил  все  это  настолько  отчетливо,  словно  все
происходило сию минуту, у него на глазах, словно на том месте, где спала
спасенная  им  девочка,  сидел  отец  -   немолодой   генерал   Комитета
Государственной Безопасности.

Глава 7

   Полковник  Соловьев  Сергей  Васильевич  подъехал  к   Ленинградскому
вокзалу на  черной  служебной  "волге".  Он  припарковался  и  не  спеша
закурил, пытаясь представить себе действия своего друга Глеба  Сиверова.
Соловьеву казалось, что он достаточно хорошо изучил все привычки  и  все
черты характера Глеба.
   И сейчас он пытался вычислить, каким путем Сиверов с девочкой  выйдет
из вокзала.
   Он закурил, долго вертя в руках сверкающую зажигалку.  "Так,  так,  -
рассуждал сам с собой полковник Соловьев, - скорее  всего,  Глеб  пойдет
через центральный вход - там, где наибольшее количество людей, где самая
густая толпа. Он попытается смешаться с ней, раствориться и  уже  затем,
выбравшись,  возьмет  такси,  и  поедет  в  свое   убежище.   Ведь   они
договорились встретиться в мастерской. Да,  Глеб,  конечно,  незаменимый
человек: он принес мне уже столько денег..."
   И полковник Соловьев представил сумму в одном из Швейцарских  банков.
Сумма была довольно значительной. Трижды Соловьев проверял, поступают ли
деньги на его счет.  Деньги  всегда  поступали,  еще  ни  разу  не  было
проколов. А  если  бы  прокол  случился,  то  тогда,  скорее  всего,  не
поздоровилось  бы  кому-нибудь  Из  заказчиков.  И   Соловьев   мысленно
представил себе тех людей, которые заказывают убийства.  Они  заказывали
убийства ему, полковнику Соловьеву, который был тесно связан кое  с  кем
из финансовых кругов. А уже  потом  Соловьев  заказывал  убийства  Глебу
Сиверову. Тот работал безукоризненно и четко, как  механизм  совершенных
часов.
   "Да. Но и с Глебом придется расстаться. Он слишком  много  знает  обо
мне.
   Слишком. Он слишком  много  знает  о  моих  делах  и,  скорее  всего,
догадывается, что я работаю не только на государство,  и  что  деньги  я
получаю не  из  казны,  а  от  частных  лиц,  от  известных  банкиров  и
промышленных воротил. А может, и  не  догадывается.  Глеб  считает  меня
своим  другом,  настоящим  другом,  таким,  как  Альберт  Костров.  Ведь
начинали мы все вместе, втроем. Вернее, нас было  двенадцать  человек  -
очень  близких  друг  другу,  связанных  одним  делом.  Сейчас  из   тех
двенадцати в живых осталось только двое - я и Глеб.  Да  и  Глеба  можно
считать мертвецом,  ведь  никто  из  официальных  лиц  не  знает  о  его
существовании.
   Все уверены, что Глеб погиб. Только я и он знаем всю правду,  вернее,
всей правды Глеб не знает, ее знаю только я один, - и на лице полковника
Соловьева появилась  самодовольная  ухмылка.  -  Если  бы  Глеб  знал...
Наверное, он даже не подал бы мне руки, наверное, он скрылся бы. У  него
тоже достаточное количество денег, и он тоже достаточно талантлив, чтобы
исчезнуть. Исчезнуть так, что его не найдет ни ФСБ, ни ЦРУ, ни Моссад  -
никто. Он просто пропадет, растворится.
   Глеб Сиверов как никто умеет это делать, умеет залечь  на  дно  и  не
никак не обнаруживать себя.
   Зачем он этим занимается? - задал себе вопрос полковник  Соловьев.  -
Неужели только за деньги? Нет-нет, Глеб не такой человек. Он работает за
идею, и поэтому очень опасен. Как только он засомневается во мне - сразу
же переменит свое отношение к делу. Хотя такой человек, как Глеб, в наше
время просто  золотое  дно.  Он  незаменим.  Большего  профессионала  я,
полковник Соловьев, на территории бывшего Советского Союза не знаю. Хотя
встречаться мне доводилось с очень многими профессионалами, да и себя  я
таковым считаю".
   Сигарета медленно догорала в крепких пальцах полковника Соловьева.  А
он  смотрел  сквозь  тонированное  стекло  автомобиля  на  привокзальную
толчею, и у него на душе было неспокойно. Он и сам не мог себе ответить,
что же его беспокоит.
   "А может, я просто устал? Может, мне все надоело  и  пора  отдохнуть,
уехать  на  дачу.  А  может,  уехать  куда-нибудь  подальше,  хорошенько
выспаться, расслабиться, попить хорошего вина,  поплавать  в  море  -  и
тогда вернется душевное равновесие, вернется спокойствие. Нет, - тут  же
сам себе сказал полковник Соловьев, - душевного равновесия  мне  уже  не
видать. Слишком много всяких дел тянется за мной, слишком длинный  шлейф
преступлений. Хотя, если разобраться, это не  преступления.  Всех,  кого
Глеб  убивал  с  моей  помощью,  по  моему  заказу,   суд   признал   бы
преступниками. Все они бандиты и воры, казнокрады.
   Все эти банкиры занимались махинациями, а ворам в законе - вообще нет
места в нашей жизни - И тут же Соловьев задал себе следующий вопрос:
   - А я? Не похож ли я на вора в законе? Не такой же ли  я  преступник,
как  и  они?  Ведь,  прикрываясь  своим  положением,  своим  званием,  я
зарабатываю деньги. И огромные деньги - такие, какие и не  снились  моим
коллегам. Это я тогда уговорил Глеба Сиверова стать человеком без имени,
человеком без прошлого. Это по моей указке Глеб  нажимает  на  спусковой
крючок, и гибнут люди.  Гибнут  без  вынесения  приговора,  без  суда  и
следствия. Я так решаю. Вернее,  не  я,  решают  за  меня,  -  на  губах
полковника  Соловьева  появилась  разочарованная,  смешанная  с  досадой
улыбка. - А может, и мне скрыться? Уехать за границу, в Цюрих, а  оттуда
еще куда-нибудь в Аргентину  или  на  какие-нибудь  Зеленые  острова,  в
небольшое государство и там окончить свою жизнь. Нет-нет, - одернул себя
Соловьев, - это не для меня. Я должен сделать  карьеру.  И  я  уверен  в
своих силах, уверен, что смогу добиться того, о  чем  мечтаю.  Я  должен
попасть в самый высокий эшелон власти. Может быть, с  помощью  Глеба,  а
может, с помощью еще кого-то. И тогда я буду недосягаем, недосягаем  для
своих коллег, недосягаем ни для кого".
   Соловьев откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.  Он  уже  видел
себя в огромном кабинете с множеством телефонов. Он даже  видел  телефон
без диска, на котором был герб - золотой двуглавый орел.
   "Да, я добьюсь того, что смогу  напрямую  звонить  Президенту,  смогу
давать ему советы.  Но,  может  быть,  пока  лучше  оставаться  в  тени,
оставаться  неизвестным  и  незаметным,  и  тихо  продвигаться   вперед,
заводить дружбу с банкирами, помогать им избавляться от  конкурентов.  А
что будет, если банкиры решат отделаться от меня? - Соловьев  похолодел,
и тонкая струйка липкого пота побежала  вдоль  позвоночника.  -  Да,  им
может прийти в голову подобная мысль. Они могут  нанять  киллера,  и  я,
выходя из подъезда своего дома, получу пулю в затылок. А после все будут
говорить, что вот погиб  еще  один  борец  за  справедливость,  борец  с
преступным миром. Бандиты с ним рассчитались. А он, невзирая ни на  что,
до конца выполнял свой долг. Будут говорить  так,  как  говорят  о  моих
коллегах. Хотя многие из них продажны, и я об этом знаю, у меня есть  на
них  досье.  Вот  эти  мои  досье,  наверное,  и   есть   моя   гарантия
безопасности. Вот они-то и стоят дороже моей  жизни.  Там  записаны  все
заказы, фамилии всех заказчиков, известных банкиров, предпринимателей  и
промышленников, по чьей указке я  убирал  их  конкурентов.  А  также  на
дискету занесена информация на моих коллег".
   Соловьев приоткрыл окошко и выкинул окурок. Затем выбрался из машины,
запер замки и неторопливо направился к центральному выходу из вокзала.
   Прозвучал  искаженный  динамиком   голос:   "Поезд   Ленинград-Москва
прибывает на первый путь".
   - Ну что ж, прекрасно, - сказал сам себе Соловьев, - вот  здесь  я  и
буду стоять. Вот здесь я и перехвачу Глеба, заберу девочку  и  отвезу  к
Бортеневскому.
   А от него с деньгами вернусь домой.
   -  Скорее,  скорее,  дядя  Федор!  -   радостно   говорила   девочка,
подпрыгивая и глядя в окошко.
   - Не торопись, - одернул ее Глеб.
   - Почему не торопиться? Я же хочу скорее к маме, к папе.
   - Мы поедем к твоим маме и к папе, -  сказал  Глеб  и  поморщился  от
боли.
   Плечо нестерпимо болело. Иногда кружилась  голова,  и  крупные  капли
холодного пота выступали на лице Глеба Сиверова.
   - У вас болит голова, дядя Федор? - спросила девочка, видя, как  Глеб
морщится от боли.
   - Нет-нет, дорогая, у меня просто разболелся зуб.
   - У вас такая интересная борода... Можно я ее  потрогаю?  -  спросила
девочка.
   Глеб поморщился, но затем улыбнулся.
   - Конечно, потрогай. Только аккуратно. Девочка прикоснулась к бороде.
   - Какая она...
   - Какая? - спросил Глеб.
   - Ну очень шершавая, очень жесткая. Глеб усмехнулся.
   - Ладно, ладно, все в порядке. Сейчас выходим.
   Он перекинул через плечо свою спортивную сумку, взял за руку девочку,
и они направились по опустевшему вагону к выходу. Молоденькая проводница
стояла у двери.