вует курение, кроме производителей сигарет? Не приветствует,
но и не осуждает. Мы не баптисты какие-нибудь... Наша  вера  делает  нас
свободными, а свобода - это как раз то,  чего  всем  нам  не  хватает  с
самого рождения.
   - Да, - сказала Ирина, - наверное. Не знаю.
   Она курила, отвернувшись к окну,  и  рука  с  зажатой  между  пальцев
сигаретой мелко дрожала, выдавая ее волнение,  близкое  уже  к  нервному
истощению.
   - Прости, - мягко сказала Светлана, - я лезу не в свое дело... Так ты
приехала, чтобы поговорить.., с ними?
   - С  ним,  -  не  оборачиваясь,  сказала  Ирина.  -  Я  была  к  нему
несправедлива.
   - Наверное, ты его очень любила, -  сочувственно  заметила  Светлана.
Ирина опустила голову, сдерживая слезы. Что  она  здесь  делает?  Почему
откровенничает с совершенно незнакомой женщиной, которая вдобавок моложе
ее лет на пять, если не больше? Зачем приехала сюда и зачем сидит в этом
тесном, набитом бумагой кабинетике?
   - Как его звали? - спросила Светлана.
   - Глеб, - ответила она. - Глеб Сиверов.
   Заведующая библиотекой сильно вздрогнула,  уронив  пепел  с  сигареты
себе на колени. Глаза ее странно и зловеще сузились, но она тут же взяла
себя в руки, так  что  сидевшая  спиной  к  ней  Ирина  не  заметила  ее
секундного замешательства.
   - Красивое имя, - сказала она. - Не волнуйся.  Учитель  сделает  все,
что сможет.
   - Спасибо, - сказала Ирина. - Мне почему-то кажется, что  я  напрасно
сюда приехала.
   - Что ты, - замахала на нее руками  хозяйка,  -  как  ты  можешь  так
говорить! Все будет чудесно, вот увидишь!
   "Не сразу, конечно, - подумала она. -  Сначала  ты  будешь  биться  и
кричать, чтобы тебя отпустили. Я-то его знаю, мимо такой женщины  он  не
пройдет. Умна, красива, образованна... Добро  пожаловать  под  балдахин,
сестренка! По крайней мере, на пару ночей, а там - как он решит..."
   Дверь кабинета приоткрылась,  и  в  образовавшуюся  щель  просунулась
женская голова с гладко зачесанными и собранными на затылке  в  "конский
хвост" волосами и длинным, немного лошадиным лицом.
   - Салют, - сказала вновь прибывшая. - Чаек попиваете?
   - Привет, - ответила Светлана, - заходи.
   Ирина нерешительно встала, раздавив сигарету в  блюдце,  но  Светлана
снова усадила ее на место.
   - Сиди, - сказала она, - куда ты пойдешь?
   - Да нет, - ответила Ирина, - я все-таки  пойду.  Поброжу,  подышу...
Воздух у вас тут отличный, прямо как живая вода. Даже не верится, что до
Москвы рукой подать.
   - Да, - сказала Светлана, - с  этим  у  нас  полный  порядок.  Ты  не
поверишь, но из нашей Крапивки можно воду пить без всякого кипячения.
   - С ума сойти, - сказала Ирина. - В общем,  спасибо  за  все.  Я  так
понимаю, что вечером мы встретимся?
   - Разумеется, - сказала Светлана. - Зря ты все-таки уходишь. Посидели
бы...
   Последняя фраза прозвучала фальшиво, и не  фальшиво  даже,  а  просто
довольно холодно - как обычная формула вежливости. Так кролик  в  старом
мультфильме спрашивал Винни Пуха и Пятачка: "Что, уже  уходите?".  Ирина
прекрасно почувствовала  этот  холодноватый  официальный  оттенок  и  не
обиделась:  подругам   явно   нужно   было   переговорить   наедине,   а
гостеприимство  -  очень  хорошая  вещь  до  тех   пор,   пока   им   не
злоупотребляешь.
   Когда дверь за ней закрылась, Мария Андреевна уселась на  только  что
покинутый Ириной стул, выложила на стол пачку  сигарет  и  зажигалку  и,
выждав немного, спросила у Светланы,  которая  смотрела  вслед  приезжей
остановившимся взглядом, заломив правую бровь:
   - Все страждущих подбираешь? И кто это?
   Светлана  повернула  к  ней  бесцветное,  как  у  многих  натуральных
блондинок, лицо, которое очень красили темно-карие,  похожие  на  спелые
вишни глаза, и  медленно  растянула  губы  в  холодной  улыбке,  обнажив
крепкие, слегка желтоватые зубы.
   - Это? - переспросила она. - Как тебе сказать... По-моему,  ей  нужно
чудо. И мне кажется, она его получит.
   - Это что, - закуривая, спросила Андреевна, - пророчество?
   - Именно, - сказала Светлана. - Она потеряла мужа и хочет  пообщаться
с его духом.
   - Н-да? - с  изрядной  долей  скепсиса  обронила  Мария,  затягиваясь
сигаретой и щуря от дыма правый глаз.
   -  Вот  именно,  -  подтвердила  Светлана,  усаживаясь  за   стол   и
мечтательно закатывая глаза. - Дело в  том,  что  ее  покойного  супруга
звали Глебом. Глеб Сиверов... Тебе это имя не кажется знакомым?
   Некоторое время Мария Андреевна молча курила, глядя в сторону.  Потом
она удивленно покачала головой и вздохнула.
   - Вот блин, - сказала она.

***

   Волк ничего не знал о чуде, которое он должен был  совершить  сегодня
вечером.  Строго  говоря,  ему  сейчас  было  не  до  чудес:  он  сильно
переоценил  свои  возможности  и  навыки  конспиратора,   отдав   приказ
расправиться с Колышевым. Его дурной нрав снова подвел его,  продиктовав
поспешное, не до конца продуманное решение, и теперь герр оберет Лесных,
игравший в религии крапивинских  сектантов  роль  Господа  Бога  (ибо  у
истоков новой веры стоял все-таки он,  а  не  этот  похотливый  мешок  с
дерьмом), метал в своего пророка громы и молнии.
   Дело  происходило  в  одном  из  окраинных  микрорайонов  Москвы,   в
новенькой,  с  иголочки,  еще  не   обжитой   конспиративной   квартире,
приобретенной полковником для собственных нужд через цепочку  подставных
лиц. Отсюда, с двенадцатого этажа новенькой шестнадцатиэтажной пластины,
протянувшейся с севера на юг чуть ли не на полкилометра  и  напоминавшей
издали крепостную стену (дом стоял на самом краю микрорайона, и  за  ним
на многие километры не  было  никакого  жилья),  открывались  совершенно
бескрайние горизонты. Вид был бы просто великолепным, если бы  за  окном
было на что смотреть,  но  там  без  конца  и  края  расстилался  слегка
всхолмленный  развороченный   пустырь,   на   котором   кое-где   белели
прямоугольники  фундаментов,  окруженные  штабелями  бетонных   плит   и
находившейся в простое строительной техникой. Еще дальше, за похожей  на
зону активных боевых действий  стройплощадкой,  начинались  поля,  через
которые далеко, на самой  границе  видимости,  тянулась  редкая  цепочка
решетчатых башен высоковольтной линии.
   Смотреть в общем было не на что,  вид  был  тошнотворный,  но  Волков
упорно  пялился  в  окно,  словно  разглядывал  там  что-то   неимоверно
интересное.
   Это все равно было лучше, чем стоять лицом к полковнику, смотреть  на
которого в данный момент было страшновато.
   Полковник говорил тихо.  При  современном  уровне  звукоизоляции  нет
никакой необходимости  прибегать  к  помощи  сложной  аппаратуры,  чтобы
подслушать происходящий в соседней квартире скандал со всеми  пикантными
подробностями.
   И оттого, что ему  приходилось  сдерживать  свою  ярость,  голос  его
напоминал утробное рычание готового  к  смертельному  прыжку  зверя.  От
этого голоса у Волкова по спине бегали мурашки, а гениталии съежились  и
превратились в два маленьких холодных камешка в мешочке из затвердевшей,
сморщенной кожи.
   - Как ты смел, - сдерживаясь, цедил сквозь зубы полковник, - нет, как
ты только посмел? Как это тебе в голову пришло  поднять  руку  на  моего
человека?  Ты,  ничтожество,  безмозглый  жеребец!  Как  ты   до   этого
додумался? Я тебя спрашиваю, сволочь, отвечай.
   - Я уже говорил, - не оборачиваясь, буркнул Волков. - Я  тут  ни  при
чем, что вы мне шьете? Он просто рехнулся, перестрелял ментов,  засветил
больницу... Я вообще не понимаю, что происходит.
   Связались с этим психом(tm) - Дурак, - брезгливо сказал Лесных. -  За
кого ты меня держишь? Забыл, кто тебя кормит? Решил, что ты умнее  всех?
Знаешь, вся эта затея сулит большие бабки, но своя шкура мне дороже, так
что я могу в любой момент прекратить все это самым  простым  способом...
Хочешь узнать, как это будет?
   - Не пугайте, - огрызнулся Волков. - В зону  вы  меня  не  отправите.
Себе дороже.
   - Какая зона? Какая зона?! О чем ты говоришь,  родной?  -  воскликнул
полковник. - Да от тебя следа не останется! Про тебя  даже  не  вспомнит
никто, некому будет вспоминать... Уничтожу до  седьмого  колена,  как  в
Библии, и пепел по ветру развею.
   Ты понял или нет, сморчок?!
   - Да понял я, понял, - проворчал Волков.
   Стоять   здесь   и   получать   разнос    от    какого-то    вонючего
полковника-чекиста было унизительно, и Волк с трудом сдерживал себя,  до
хруста сжимая челюсти. Истина была проста: Лесных стоило мигнуть,  и  он
исчез бы с лица земли, не оставив следа, как выпавший  в  середине  лета
снег... Посмотрим. Это мы еще посмотрим, кто исчезнет. Теперь,  когда  у
меня есть Слепой, а у тебя нет твоего Колышева. Теперь,  когда  за  моей
спиной больше тысячи братьев, а ты действуешь  на  свой  страх  и  риск.
Посмотрим.
   Ему очень хотелось сказать все это вслух. Слова вертелись  на  языке,
это было похоже на зуд во всем теле, словно  он  опять,  как  много  лет
назад, по пьяной лавочке проспал всю ночь на тюке стекловаты. Был с  ним
однажды такой печальный случай... Волков очень боялся сболтнуть  лишнего
и потому старался вообще помалкивать. И Слепой, и  тысяча  братьев  были
далековато, а полковник сидел прямо за спиной, по-хозяйски  развалясь  в
кресле, и в одном кармане у него лежал сотовый телефон, а в другом,  как
у какого-нибудь фэбээровца, тяжелая  черная  "беретта",  уродливая,  как
смертный грех, но безотказная и  очень  эффективная.  Гипноз  -  хорошая
штука, но пуля  действует  намного  быстрее,  и  Волк,  стоя  у  окна  и
разглядывая невидящими глазами раскинувшийся  внизу  глинистый  пустырь,
изо всех сил топтал ногами пламя своей гордыни. Для нее еще будет время.
Полковник  же,  глядя  в  эту  широкую,  напряженно  ссутуленную  спину,
испытывал чувство, близкое к отчаянию. Ну что за идиот! Два года работы,
два года смертельного риска и хождения по лезвию ножа, и все  поставлено
под угрозу  провала  из-за  сексуально  озабоченного  недоумка,  всерьез
поверившего в то, что ему суждено стать новым мессией! Теперь  полковник
отчетливо видел свои ошибки и ругал  себя  за  них  последними  словами,
поминая  присущее  большинству  русских   людей   качество,   а   именно
чрезвычайную крепость того, что принято называть задним умом.
   Сочиняя свою, с позволения сказать, религию, полковник рассчитывал на
то, чтобы обмануть самый широкий круг потенциальных верующих - от доярки
до инженера-электроника. Это было необходимо для того, чтобы  обеспечить
себе в будущем как можно более обширный электорат, и полковник  старался
изо всех сил и.., перестарался. Он никак не рассчитывал на то,  что  его
партнер по этому грандиозному мошенничеству уверует в свое  божественное
происхождение. Кто же, черт подери, мог такое предвидеть?! Полковник  не
был экстрасенсом, но мысли Волкова читал так же легко, как если  бы  они
были крупным шрифтом пропечатаны у того на волосатом загривке,  и  ломал
голову над тем, что лучше: пристрелить эту зарвавшуюся  сволочь  сейчас,
сильно потеряв при этом в деньгах, но  зато  сохранив  свою  шкуру,  или
все-таки рискнуть  и  попытаться  довести  дело  до  победного  конца..,
прижать этому кретину хвост, да так,  чтобы  глаза  на  лоб  полезли,  и
заставить делать то, что ему ведено, а не то, что взбредет в  его  тупую
башку. Контроль... Колышев в какой-то момент утратил над  этой  сволочью
контроль, ослабил  узду,  дал  этой  бешеной  твари  свободу,  и  тварь,
почувствовав слабину, обернулась и сожрала его единым глотком...
   А теперь готовилась (наверняка готовилась!) точно так же сглотнуть  и
его, полковника Лесных. Это был некий  осовремененный  вариант  чудовища
Франкенштейна. Полковник колебался, кусая губы и  поглаживая  в  кармане
рукоятку  "беретты".  Это  было  очень  заманчиво:  выстрелить  прямо  в
заросший спутанной волосней затылок  и  разом  покончить  со  всем  этим
дерьмом. Шнитке поднимет шум, но Шнитке тоже сделан не из железа, и  его
легко заставить замолчать. Пропади они пропадом, эти деньги,  шкура  все
равно дороже...
   Впрочем, полковник уже знал, что стрелять он не станет: он никогда не
продвинулся бы дальше капитана, не будь он настоящим игроком. Выстрелить
сейчас  было  просто,  так  же  просто,  как  смешать  карты   в   самый
драматический момент игры и опрометью убежать из-за стола,  наплевав  на
выигрыш из-за боязни возможного проигрыша. Игроки так  не  поступают,  и
полковник  знал,  что  будет  играть  до  конца,  хотя  и  не  собирался
информировать об этом Волкова.
   - Рассказывай, - проворчал он. -  Колись.  Что  у  вас  там  вышло  с
Колышевым? Да не вздумай врать, морда, я тебя насквозь  вижу.  Пристрелю
как собаку.
   Волков вздохнул.
   - Не сработались, - сказал он, изо всех  сил  стараясь,  чтобы  голос
звучал покаянно. - Он все время тянул из меня деньги,  угрожал  сдать  и
меня, и вас своему.., этому... Малахову. По-моему, он  так  и  собирался
поступить. В общем, я, конечно, погорячился, но все  равно,  зря  вы  на
меня так наехали.
   Если  бы  мой  человек  его  не  грохнул,  могли  получиться  большие
неприятности.
   Полковник задумался. Волков врал, это  было  очевидно,  но  в  основе
этого вранья, похоже, лежало зерно истины, о котором нечесаный  гуру  не
догадывался. Лесных, как и Малахов, в последнее время  доверял  Колышеву
далеко не до  конца...  Строго  говоря,  полковник  вообще  не  верил  в
существование  людей,  которым  можно  доверять.  Люди  являются  твоими
союзниками, когда им это выгодно или когда они тебя боятся. При этом они
все время ищут способы избавиться  от  зависимости  и  заграбастать  все
бабки себе. Это, считал полковник Лесных, заложено в человеческую натуру
матерью-природой. Так что, вполне возможно, Колышев вел двойную, и  даже
не двойную, а тройную игру...
   - Ладно, - сказал полковник, - замнем для ясности. Я  тебе  не  верю,
имей это в виду, но сейчас не до разборок. Кто в курсе? Я имею  в  виду,
полностью в курсе.
   - Только лейтенант, который его замочил.
   - Он тебе дорог?
   Волков пожал плечами.
   - В принципе, - сказал он, - ему можно внушить, что он все забыл,  но
его  ведь  станут  допрашивать,  а  такая  дыра   в   памяти   покажется
подозрительной. Опытный психотерапевт расколет его в два счета, так  что
вы, наверное, правы.
   - Люблю, когда ты для разнообразия  говоришь  как  умный  человек,  -
удовлетворенно сказал полковник. - А где этот.., маньяк?
   - Какой маньяк? - невинно округлил глаза Волков.
   - Ты целку-то из себя не строй, - сказал Лесных. - Тот самый, который
редакцию взорвал. У которого Колышев взрывчатку-то нашел. Он где?
   Ты не думай, что рапортом  твоего  лейтенанта  Малахову  можно  глаза
замазать.
   - А, этот, - протянул Волков. - Так не знаю  я.  Сбежал  он.  Сейчас,
надо думать, уже до Урала добежал.
   Он вынул из кармана длинный золоченый портсигар  и  щелкнул  крышкой,
вынимая из него длинную тонкую сигарету. Полковник поморщился.
   На его взгляд, половина диких  номеров,  которые  в  последнее  время
взялся выкидывать его подопечный, была продиктована марихуаной.
   - Убери это говно, - сказал он, - и не вешай мне лапшу на  уши.  Куда
ты его дел?
   - Придерживаю пока, - признался Волков. - Если начнут копать всерьез,
можно будет подложить им тело... Убит в перестрелке и  так  далее...  Не
мне вас учить.
   - Козыри прикупаешь, -  усмехнулся  полковник,  -  молодец...  Только
учти: если попробуешь у меня за спиной этими козырями играть.., если ты,
сука, еще раз...
   - Да понял я, понял, - сказал Волков. - Сколько можно об одном и  том
же?
   - Сколько нужно, столько и можно,  -  снова  успокаиваясь,  проворчал
Лесных. - И ни хрена ты не понял. Ты думаешь, если Колышева нет,  то  ты
свободен, как горный орел? Не обольщайся, дружок.
   Вокруг тебя мои люди. Искать  их  не  пробуй:  сразу  узнаю  и  башку
оторву. Теперь вот что. Хватит играть в волшебника  Изумрудного  города,
пора браться за дело.
   - Это насчет Спицына? - спросил Волков.
   - И насчет Спицына, и  насчет  Орлова,  и  насчет  прочих,  -  сказал
Лесных. - Начинай потихоньку вести агитацию. Акции должны быть проведены
чисто, без помарок. Вас  сейчас  будут  пасти.  Впрочем,  достаточно  не
оставлять свидетелей, и все будет в ажуре - где областная администрация,
а где наша секта... Точек пересечения никаких, так что вас заподозрят  в
последнюю очередь. Главное - не повторяться. На твоем месте я бы подумал
о том, стоит ли оставлять в живых исполнителей.
   - Концы в воду, - полувопросительно сказал Волков.
   - Вот именно, - кивнул полковник, - концы в воду.
   - А агитация? - спросил "волшебник Изумрудного города".
   - Направление оставь прежнее, - сказал Лесных. - Продажность властей,
коррупция, воровство... Дети зла, одним словом.  Основной  упор,  как  и
прежде, на безработицу, народ-де с голоду пухнет, а им и дела  нет...  В
общем, все то же самое,  только  увеличь  напряжение.  Было  бы  неплохо
организовать  пару  демонстраций  протеста   перед   зданием   областной
администрации...
   - А против чего протестовать? - спросил Волков.
   - Против агрессивной политики американского  империализма,  дурак,  -
сказал Лесных. - Против чего сейчас вся страна протестует? Против  того,
что жрать охота, а работать лень... Против  того,  что  у  соседа  бабок
больше, а он делиться не хочет. Иди в собес, потолкайся в  очереди,  там
любую старуху конспектировать можно, не разговоры, а сплошные лозунги...
   - Ладно, ясно, - буркнул Волков.  Чертов  полковник  сегодня,  словно
нарочно, унижал его на каждом шагу. Я тебе наагитирую,  подумал  Волков.
Теперь он был уверен в одном: спокойная жизнь  кончилась.  Лесных  решил
действовать, а это означало, что предстоял большой напряг..,  большой  и
совершенно ненужный.
   Ладно, решил он, всех денег не заработаешь. Пора приводить в  порядок
дела, пора присматривать себе уютный домик на берегу океана... Пока  что
домик. На виллу придется зарабатывать там. Здесь было бы проще, но здесь
начинает пахнуть жареным. Когда Лесных добьется своего, ему,  Александру
Волкову, будет поздно думать об устройстве личных дел: полковник обожает
избавляться от исполнителей своих грандиозных замыслов.
   Пока будут решаться вопросы переезда (какое чудесное слово - переезд,
такое  добропорядочное...),   следует   для   отвода   глаз   продолжать
действовать по намеченному полковником  плану.  Одним  Спицыным  больше,
одним Орловым меньше - это были житейские  мелочи,  которые  Волкова  не
беспокоили. Если полковнику нужны их головы - пожалуйста, жалко, что ли?
Доставим в оригинальной  упаковке...  Как  говорится,  чем  бы  дитя  ни
тешилось, лишь бы не плакало.
   А потом...
   Волков даже прикрыл глаза, чтобы Лесных не смог прочитать в  них  его
мысли.
   Потом посчитаемся, полковник.

Глава 15

   Лейтенант Николай Силаев не любил ходить пешком.
   Эта нелюбовь объяснялась очень просто: с раннего детства Коля Силаев,
росший, как и все его сверстники, на переломе истории, мечтал о шикарной
жизни, полностью отдавая себе в этом отчет.
   Старенький цветной телевизор, купленный родителями в рассрочку еще  в
те времена, когда деньги чего-то стоили, а цены на товары  десятилетиями
держались на одном уровне, был сверкающим окном в  мир,  где  люди  жили
красиво и все поголовно были умны, хороши собой и независимы.
   К семнадцати годам Коля понял, что ничего общего  у  него  с  героями
телесериалов нет и не будет, если он не под суетится. Красоты  особенной
ни он сам, ни тем более крапивинские девицы в нем не находили,  умом  он
тоже не блистал... Стоит ли в таком случае говорить о независимости?
   Это было время, когда "братва" стриглась наголо и носила  укороченные
кожаные  куртки  и  спортивные  брюки  диких  расцветок,  исполосованные
крупными, заметными издалека надписями.  Коля  Силаев  смотрел  на  этих
ребят со страхом и завистью, они же его