парки, сцены охоты. Все было в наличии,
и все картины, что отметил даже директор  музея,  находились  в  хорошем
состоянии. Они не подмокли, нигде не были сильно повреждены.
   -  Вот  видите,  как  у  нас  все,  даже  несмотря  на  наводнение  и
затопление, хорошо хранится! - не без гордости сказал директор музея.
   - Да уж, повезло и нам и вам, - заулыбался полковник Хохлов.
   - Мы, музейщики, ко всему так относимся, бережливо, рачительно.
   - А это? - полковник кивнул на большой портрет Иосифа  Виссарионовича
Сталина,  наполовину  облупившийся,  провисший  на  подрамнике  огромным
пузырем.
   - А, это...  Это  московский  художник.  В  свое  время  много  денег
заработал, звание, орден. Затем, после  пятьдесят  третьего  года,  этих
портретов было столько, что мы не знали куда их девать, иногда  даже  не
принимали на хранение. Из одного обкома их штук тридцать к нам привезли,
целую машину.
   - А вы говорите, хорошо и рачительно храните.
   Может,  когда-нибудь  и  этот  портрет  будет  представлять  огромную
ценность.
   - Нет, никогда не будет, - убежденно сказал Петр Петрович,  -  потому
что, уважаемые, это не искусство, а социалистический реализм.
   - Как вы говорите? - недоверчиво ухмыльнулся полковник Хохлов.
   - Соцреализм, то бишь  изображение  вождей  доступными  их  пониманию
средствами и способами.
   - Слышал, майор? - сказал полковник Хохлов. -  Возьми  на  вооружение
придумку директора музея.
   - Это не я придумал, это  придумали  до  меня  -  художники,  которые
вождей рисовали.
   - Все равно красиво, - поддержал директора музея майор Митрохин.
   - Вот что надо будет сделать, Петр Петрович, и сделать очень  быстро,
в течение одного дня.  Эту  коллекцию  мы  изымаем  из  вашего  музея  и
перевозим в Москву.
   - А с чем, если не секрет, это связано?  -  поинтересовался  директор
музея.
   - Мы не знаем, - пожал плечами полковник Хохлов, - нам приказано.
   Он и на самом деле был не осведомлен в этом вопросе. Ему велели найти
и доставить, он этим и занимался,  хотя  тогда  его  поразило,  что  для
такого пустякового дела генерал выбрал его, полковника, а в  помощь  ему
дал майора. Хотя, на взгляд Хохлова, тут хватило бы и  двух  лейтенантов
ФСБ, молодых и настырных. Но приказы не обсуждаются, их надо выполнять.
   Коллекция, слава Богу, оказалась на месте, и даже  вместо  пятидесяти
двух единиц хранения насчитывалось пятьдесят шесть.
   - А то, что картин на четыре больше, как вы на это смотрите?
   - Мы на это смотрим положительно,  -  и  за  полковника,  и  за  себя
ответил майор Митрохин.
   - Дело ваше.
   - А вы что, хотите оставить у себя в музее четыре картины?
   - Мог бы и  оставить.  Привезенные  вами  документы  от  министерства
культуры позволяют мне сделать и то и другое. Но лучше забирайте все.  А
то они места занимали много, да и проблем с ними.  Еще  зальет,  затопит
подвал, потом горя не оберешься.
   - Это вы правильно говорите.
   - Но все равно, - сказал директор музея  -  вам  придется  везти  эти
картины к реставраторам.
   - Зачем? - удивился полковник Хохлов.
   - Как это  зачем?  Чтобы  их  привели  в  порядок,  хотя  бы  помыли,
почистили, ведь они пылились здесь пятьдесят лет. Правда, некоторые даже
в очень хорошем состоянии, как будто только  что  со  стены  сняли...  -
директор краеведческого музея взял в руки небольшой холст и поднес его к
свету. - Вот видите, почти в идеальном состоянии. А вот эта ни  к  черту
не годится, - директор послюнил палец и провел по следующему полотну. За
пальцем остался темный след, под которым поблескивала краска. -  Их  все
надо чистить и мыть.
   - Ну, мы это решим. Думаю, в Москве специалисты найдутся.
   - Конечно, найдутся, - согласился директор. -  У  нас  тут  был  свой
специалист, главный хранитель, царствие  ему  небесное  и  земля  пухом,
десять дней назад трагически погиб...
   Полковник насторожился:
   - Погиб?
   - Разве я вам не говорил?
   - Ах, да! Что там с ним случилось, запамятовал?
   - Нашли в машине с простреленной головой. Непонятно, кому  и  что  он
был должен, за что его убили? Человек немолодой,  несколько  месяцев  до
пенсии, и тут - на тебе. Отработал  день,  сел  в  свою  машину,  поехал
домой, а по дороге застрелили.
   - Бывает, - сказал майор Митрохин.
   - Говорите, он был главным хранителем? - уточнил полковник.
   - Да, да, уже два года, как работал  главным.  А  до  него  тоже  был
неплохой человек, правда, очень сварливый.
   Был у нас такой Скуратович, вот он был специалист! Он  все  экспонаты
на память знал, даже помнил инвентарный номер каждого, а уж в каком году
привезли, откуда и кто - это он знал точно. Вот  был  бы  он  здесь,  не
пришлось бы искать бумаги, он точно сказал бы, где и что лежит, в  какой
стопочке и под каким листом.
   - Вы имеете в виду опись?
   - Ну, да, опись. Он вообще знал все, что касалось музейных коллекций.
Скорее всего, он эту коллекцию и принимал.
   - И где сейчас этот ваш Скуратович?
   - Да кто его знает? Поговаривали, что где-то в Москве,  а  может  уже
преставился. В годах был человек.
   А еще я слышал, будто бы он под старость из ума выжил. Впал в  маразм
и все ему кажется, что его хотят  извести  со  свету,  то  отравить,  то
зарезать, то задавить.
   В общем, старческое...
   - Бывает, - машинально согласился полковник Хохлов, размышляя  совсем
о другом. - Послушай, - обратился он к майору Митрохину,  -  сходи-ка  в
местное ФСБ, в прокуратуру, в милицию, узнай на всякий случай,  что  там
по этому главному хранителю, так трагически ушедшему из жизни.
   - Слушаюсь,  -  спокойно  сказал  майор  и  посмотрел  на  одного  из
сторожей, который от нечего делать сидел на  ящике  и  ковырял  в  зубах
тоненькой щепкой.
   - Проводи, - кивнул своему подчиненному директор музея.
   Майор Митрохин направился по загроможденным всевозможными экспонатами
узким коридорам, подвалам, лестницам наверх, в директорский кабинет, где
оставалось его пальто.
   А полковник Хохлов продолжал разговор с директором музея:
   - Петр Петрович, так давайте, пакуйте все это в ящики, а  вечером  мы
заберем.
   - Хорошо, хорошо,  Владимир  Адамович,  -  директор  вспомнил  имя  и
отчество полковника ФСБ.
   Все картины начали составлять назад, в те же ящики, которые  когда-то
проделали неблизкий путь из Баварии в Смоленск.
   Сотрудники ФСБ полковник Хохлов и майор Митрохин уехали из  Смоленска
на следующий день, очень довольные: все  получилось  как  нельзя  лучше.
Несколько лишних  картин  в  коллекции  -  это  не  их  проблемы.  Пусть
оприходуют, пусть  с  ними  разбираются  те,  кому  положено.  Коллекция
оказалась в наличии, задание, которое  получил  полковник  Хохлов,  было
выполнено, и теперь он мог приступить к тем делам, которые вынужден  был
на время оставить. В общем, два сотрудника ФСБ  были  довольны  собой  и
обстоятельствам.
   ...Но  радоваться  пришлось  недолго.  Картины  завезли  в  хранилище
Пушкинского  музея,  где  реставраторы  должны  были   приготовить   всю
коллекцию к отправке в Германию. Вот здесь и случилось ЧП,  которого  не
ожидали ни полковник Хохлов, ни майор Митрохин, ни  даже  сам  президент
России.
   Реставраторы принялись  приводить  картины  в  божеский  вид,  и  тут
выяснилось, что восемь  холстов,  находящихся  в  коллекции,  -  искусно
выполненные подделки.
   Об этом открытии было тотчас же сообщено в ФСБ.
   Полковник Хохлов и майор Митрохин по приказу  начальства  приехали  в
хранилище  Пушкинского  музея  незамедлительно.  Немолодой   реставратор
встретил их,  поприветствовал,  представился  и  огорошил  полковника  и
майора неприятной новостью.
   - Да вы что, не может быть!  -  сдвинув  брови,  проворчал  полковник
Хохлов.
   - Это совершенно точно, стопроцентная подделка.
   -  Ошибка  возможна,  уважаемый  Максим  Александрович?   -   спросил
полковник, обращаясь к реставратору.
   У него еще теплилась надежда, что специалисты Пушкинского музея могли
ошибиться.
   - Нет, проверили  несколько  раз,  -  сказал  реставратор,  поправляя
отвороты халата. - Ошибка исключена.
   - Когда и кем сделаны подделки?
   - Кем - мы сказать не можем, мы же не криминалисты,  а  вот  когда  -
можем. Все они свежие, последняя изготовлена с  месяц  или  чуть  больше
тому  назад,  а  первые  -  около  полутора  лет  назад.  Хотя  полотно,
подрамники, даже гвозди - все настоящее, подлинное.
   - Как это? - словно бы не поняв, спросил полковник Хохлов.
   - Очень просто. Так всегда  поступают,  когда  изготовляют  подделки.
Берется настоящий холст, старая картина смывается или стирается, а затем
на этот холст наносится новая живопись - вот вам и подделка...
   Полковник Хохлов и майор Митрохин еще  долго  выслушивали  объяснения
реставраторов по  поводу  восьми  поддельных  картин.  Зачем  нужна  эта
коллекция, полковник Хохлов знал лишь в  общих  чертах.  Ему  ничего  не
оставалось, как, вернувшись из Пушкинского музея,  доложить  генералу  о
случившемся. Генерал в свою очередь доложил директору ФСБ, и вот  тут-то
всем пришлось побегать.
   Директор ФСБ прекрасно понимал, что если распоряжение найти коллекцию
и подготовить к отправке исходит от самого президента, значит,  за  этим
стоят серьезные дела. Ведь возвращая  коллекцию  в  Германию,  президент
нарушает законы, а если законы нарушаются, то делается это ради  чего-то
очень важного. Директор ФСБ тут же договорился о встрече  с  помощниками
президента, пока еще не решаясь докладывать самому.
   И  уже  семнадцатого  апреля  директор  ФСБ  собрал  совещание.   Его
распоряжения были жесткими и отрывистыми, как приказы военного времени:
   - Картины надо во что бы то ни стало отыскать.
   Всю информацию по этому делу докладывать мне лично, в любое время дня
и ночи.
   Директор ФСБ понимал: он должен сделать все, что в его  силах,  иначе
гнев президента сметет его, вышвырнет из кресла с такой же  скоростью  и
легкостью, как сквозняк сметает со стола скомканный лист бумаги. Поэтому
он позволил себе довольно крепкие выражения, и его слушатели, а это были
генералы, даже поежились: подобное слышать от своего шефа им приходилось
очень и очень редко.
   Лишь в самых крайних случаях директор ФСБ  прибегал  к  ненормативной
лексике. Один из генералов, который уже не боялся отставки -  до  пенсии
ему оставалось не больше месяца, - глубокомысленно заметил:
   - А если все это дело представить так,  что  это  будто  бы  Дума  не
разрешила президенту  вывозить  коллекцию  за  границу,  что  президент,
дескать, и рад, но на политический скандал он пойти не может?
   -  Генерал,  -  одернул  своего  подчиненного  директор  ФСБ,  -  вы,
наверное, не до конца поняли, о чем идет речь. Президенту в этом вопросе
наплевать на Думу, на всех этих говорунов депутатов.  Это  их  работа  -
говорить, обвинять, - а государству нужны деньги. Вы понимаете, наличные
деньги! Если Германия не даст кредит, то нашим шахтерам  в  Кузбассе,  в
Воркуте просто-напросто нечем будет заплатить зарплату. И тогда...
   - Я все понял, - поморщившись, ответил пожилой генерал.
   - Вот и хорошо, что вам все ясно. Картины нужно найти во что бы то ни
стало. Это вопрос государственной важности.
   - А если это невозможно? - послышался недовольный голос.
   - Что значит невозможно? Где-то же  они  есть.  Картины  украли,  это
понятно, заменив их подделками.
   Кто-то эти подделки сделал, кто-то их подложил. В общем, у Нас  полно
зацепок. Надо рыть землю, надо  найти  этих  людей  и  забрать  картины,
вернуть их в коллекцию, а там уже  -  не  наше  дело.  Это  распоряжение
президента, а подобные распоряжения не обсуждаются.
   Так что быстро за работу. На это надо бросить все силы.
   "Как будто у нас другой работы нет, - подумал генерал Потапчук, глядя
на побагровевшего директора ФСБ, злого,  мрачного.  -  Наверное,  ты  не
очень хорошо сидишь в своем кресле, если так  трясешься  из-за  какой-то
вшивой коллекции...  -  но  тут  же  Федор  Филиппович  поймал  себя  на
совершенно другой мысли. - А что если и в самом деле все так серьезно?
   Рабочим не дадут зарплату, а ведь им надо кормить семьи, у  них  есть
дети..."
   Додумать генерал Потапчук не успел.
   - Федор Филиппович, - бросил директор  ФСБ,  -  я  знаю,  чем  сейчас
заняты вы. Подключайтесь к этому делу, подключайтесь незамедлительно.  Я
пригласил вас на это совещание не зря, вы человек опытный, так  сказать,
собаку на службе съели.
   - Я в искусстве ничего не понимаю, - пробормотал генерал Потапчук,  -
и подделку от подлинника навряд ли отличу.
   - Во всем вы разбираетесь, не надо кривить душой  и  наговаривать  на
себя. У вас хватает специалистов. В общем, я надеюсь на всех  вас.  Если
мы сможем проявить себя с лучшей стороны, то будьте  уверены,  президент
этого не забудет.
   Все присутствовавшие на совещании у директора ФСБ - а их было  девять
человек - покидали кабинет с противоречивыми чувствами. Они твердо знали
одно: пропавшие картины надо отыскать любой ценой. Но как взяться за это
дело, за какие ниточки потянуть, было неясно. А  самое  главное  -  было
непонятно, кому могли понадобиться восемь картин из в общем-то заурядной
коллекции?
   Пропавшие картины не представляли собой исторической ценности, и вряд
ли их можно было выгодно продать. Они не  принадлежали  кисти  известных
художников, и на аукционах, даже закрытых, подобные картины продавать не
было смысла: дело рискованное, а самое главное, невыгодное.
   Генерал  Потапчук  приехал  в  свою  контору;  войдя  в   кабинет   и
раздевшись, он принялся расхаживать из угла в угол, ломая голову, с чего
начать и как подступиться к этому делу. Единственное, что его грело, так
это то, что не ему лично директор поручил заняться пропавшими картинами.
Да, он был на совещании, все слышал, все видел,  но  отвечать  в  случае
провала будет не он, искусство - это не его профиль.
   Тем  не  менее  генерал  приказал  всю  информацию  по   этому   делу
предоставить ему незамедлительно, и к следующему утру на его  столе  уже
лежала пластиковая папка с документами. Не очень пухлая, но именно такие
генерал любил - когда словам тесно, а мыслям просторно. Его  подчиненные
поработали на совесть, на совесть поработали и криминалисты  ФСБ,  ранее
сталкивавшиеся с подделками. Естественно, в этом деле не обошлось И  без
экспертов из Пушкинского музея, которые были классными  специалистами  в
своей области.
   Хоть бумаг было и немного, генерал Потапчук принялся  изучать  каждую
внимательно, досконально и скрупулезно.
   "Посмотрим, посмотрим..."
   Вооружившись остро  отточенным  карандашом,  Потапчук  вытаскивал  из
пластиковой папки одну за другой страницы с мелким компьютерным шрифтом.
Все бумаги были  отпечатаны  с  увеличенными  межстрочными  интервалами:
помощники генерала  знали,  что  Федор  Филиппович  любит  именно  такую
распечатку.
   Генерал не спеша просматривал страницу за страницей, вникая в  каждое
слово, тщательно взвешивая каждый факт. И чем больше он читал, тем более
трудноразрешимой представлялась ему проблема. Да, зацепки  найти  можно,
взяться за смоленский музей, допросить  всех  сотрудников.  Но  не  было
ответа на  главный  вопрос:  каков  мотив  кражи?  Если  кто-то  картины
похитил, то у похитителя должна существовать цель, не маньяк же их украл
для того,  чтобы  уничтожить...  Нет,  не  прояснив  мотива,  невозможно
представить гипотетического похитителя.
   Заключение экспертов  говорило  о  том,  что  большой  художественной
ценности похищенные произведения не представляют, значит, за  всем  этим
стоят иные, не коммерческие цели. А кому могли понадобиться картины, кто
мог столь тщательно спланировать и провести  всю  операцию,  не  оставив
никаких следов? Два года кто-то методично изымал картины  из  хранилища,
изготовляя подделки, а затем аккуратно, не вызывая  подозрений,  заменял
подлинники подделками. А совсем недавно был убит хранитель музея, и убит
очень профессионально.
   Действовал  не  какой-нибудь  дилетант,  рецидивист,   мокрушник,   а
настоящий высокооплачиваемый килер.
   Об этом красноречиво  говорил  почерк  убийства  -  два  выстрела  на
безлюдной темной улице.
   Совершенно  очевидно,  что   убийца   воспользовался   пистолетом   с
глушителем: в окрестных домах никто ничего  не  слышал.  Обе  пули  были
выпущены в голову.
   Заключение баллистической экспертизы сводилось к тому,  что  пистолет
"ТТ", из которого произвели оба выстрела, в картотеке ФСБ  не  числился.
Скорее всего, как понимал Потапчук,  пистолета  уже  нет  в  природе,  и
больше это оружие никогда не всплывет.
   "Да, да, это профессионалы. Но на кой черт профессионалам  восемь  не
слишком ценных картин? Что они с ними станут делать?  Было  бы  понятно,
если бы похитили нечто такое, что можно выгодно и быстро продать, на чем
можно заработать сотни тысяч долларов. Тогда ясно: картины попытались бы
вывезти  на  Запад,  в  Японию,  Америку  для   перепродажи   возможному
покупателю".
   Весь  день  Потапчук  изучал  бумаги,  ставя   на   полях   крестики,
вопросительные знаки, галочки. Он читал  документы  так,  как  въедливый
редактор читает рукопись, попавшую к нему на стол для заключения:  стоит
ее публиковать в ближайшем номере, или вернуть автору для доработки, или
вовсе отвергнуть?
   "Вопрос, вопрос, вопрос...  Слишком  много  вопросов,  слишком  чисто
сработано".
   На одной из страниц имелся перечень  фамилий  художников,  которые  в
свое время занимались изготовлением подделок.  Заключение  экспертов  из
Пушкинского музея было немногословным, из него  следовало,  что  краски,
которыми воспользовался художник, отечественные, а подделки  изготовлены
в России.
   Генерал читал одну фамилию за другой, но ни одна из них ничего ему не
говорила.
   "Так, вот здесь, может быть, и кроется ответ",  -  генерал  аккуратно
сложил все прочитанные бумаги слева от себя, а не прочитанные -  справа.
Перед ним лежала страница со списком фамилий художников.
   Он нажал кнопку селектора:
   - Олег, будь добр, полковника Хохлова ко мне как можно скорее.
   - Его нет на месте.
   - Найди. Через час он должен быть у меня.
   - Есть.
   Полковника Хохлова отыскали в Пушкинском музее, оттуда он и приехал к
генералу Потапчуку. В руках полковник держал тонкую коричневую папку.
   - Проходи, Владимир Адамович, присаживайся.
   Кофе, - тут же приказал Потапчук по селектору.
   Полковник устроился напротив хозяина кабинета,  положил  перед  собой
папку, а сверху положил сжатые в кулаки руки.
   - Ну, что скажешь нового, Владимир Адамович?
   Как продвигаются поиски картин?
   Полковник посмотрел на генерала и неопределенно пожал плечами.
   - Ничего утешительного, Федор Филиппович.
   - А что так?
   - За какую ниточку не потянем, она обрывается.
   Хранитель убит...
   - Ты имеешь в виду Круглякова?
   - Да, его. В музее за ним ничего подозрительного не замечали.  В  его
доме произвели обыск, нашли деньги.
   - Много? - поинтересовался генерал.
   - Пятнадцать тысяч долларов.
   - Деньги небольшие, - заметил Потапчук.
   - Небольшие для кого?
   - По нынешним временам небольшие.
   - Но для Круглякова это  огромная  сумма.  Это  же  его  зарплата  за
несколько лет.
   - А он ничего не продавал - дом, участок, дачу, автомобиль?
   - Нет, Федор Филиппович, - покачал головой  полковник  Хохлов,  -  мы
проверили все.  Никаких  сделок  Кругляков  за  последние  два  года  не
совершал, ничего он не приобретал, ничего не продавал.
   - Выходит, эти деньги, скорее всего...
   - Да.
   - Тогда встает вопрос, -  сказал  Потапчук,  -  кто  эти  деньги  ему
заплатил?
   - Да, именно  этим  вопросом  я  и  занимаюсь.  Но  ниточка,  как  вы
понимаете, Федор Филиппович, оборвана сознательно.
   - Я понимаю... Вот у меня список художников,  -  генерал  показал  на
распечатку, лежащую на столе прямо перед ним.
   - Такой же список есть и у меня, я пр