в растворился в коридоре...

***

   Одиннадцатилетний Сережа Пескаренко в это  время  вышел  из  подъезда
дома на Комсомольском проспекте  и,  радуясь  белому  снегу,  побежал  к
школе. Он боялся опоздать на урок физкультуры, ведь сегодня  они  должны
были кататься на  лыжах.  Инна  Игоревна  Пескаренко  стояла  у  окна  с
заплаканными глазами и смотрела на спешащего сына. Дочь Олега Пескаренко
Саша еще спала: она ходила в школу во вторую смену.

***

   Глеб Сиверов этим утром,  стоя  перед  зеркалом  с  бритвой  в  руке,
смотрел на свое отражение так,  словно  это  была  фотография  -  старая
черно-белая фотография.
   - Да, что-то медленно я прихожу в себя.
   Он принялся намыливать щеки, следя за выражением собственных  глаз  в
немного запотевшем зеркале.
   - Что же этот день тебе несет, Глеб Сиверов по кличке Слепой? - И  он
сам ответил себе:
   - Это известно только Богу и больше никому.

Глава 18

   Отставной полковник КГБ Владимир Владиславович Савельев на самом деле
был очень  осторожным  человеком.  Едва  оказавшись  в  Варшаве,  где  в
общем-то можно было на  некоторое  время  расслабиться,  перевести  дух,
Владимир Владиславович незамедлительно занялся делом.
   Он связался кое с кем из своих коллег,  когда-то,  еще  при  генерале
Ярузельском,  занимавших   важные   посты   в   службе   Государственной
безопасности. Сейчас они были не  у  дел,  но  Савельеву  помогли.  И  с
помощью полковника Ярослава Домуховского Владимир Владиславович раздобыл
себе паспорт на чужое  имя  -  естественно,  паспорт  был  настоящий,  -
заплатив за эту услугу всего лишь десять тысяч долларов  наличными,  что
для Владимира Владиславовича Савельева было небольшой потерей.
   И уже через два дня  он  оказался  в  Германии,  откуда  благополучно
переправился в Швейцарию. Там, в Женеве, он проверил счета в банке и уже
из Женевы отправился в туманный Амстердам. В Амстердаме он задержался на
неделю, полностью сменив имидж. Да и  национальность  у  него  была  уже
другая. Он остановился в дорогом отеле в центре Амстердама неподалеку от
улицы  Красных  фонарей  и  был  зарегистрирован  в  книге  портье   как
коммерсант Мстислав Рыбчинский. Разумеется, долго жить под фамилией пана
Рыбчинского Владимир Владиславович Савельев не собирался. Он был уверен,
что в конце концов доберется до Соединенных  Штатов  и  там  сможет  без
труда купить себе другие документы, сменив и фамилию на менее звучную, и
национальность.
   "Лучше всего, если я буду евреем. Хотя евреи, как и поляки, живут  по
всему миру, - рассуждал Владимир Владиславович Савельев, глядя в окно на
ночной Амстердам. - Здесь хорошо, но Голландия маленькая страна  И  если
меня возьмутся искать, то в Голландии найти меня  не  составит  большого
труда,  особенно  если  обратятся  в  Интерпол.  Лучше  всего,  если   я
переберусь куда-нибудь в Америку - Мексику, Колумбию или Аргентину.  Там
будет видно".
   А пока надо было добраться до Сан-Франциско, найти людей, связанных с
наркотиками, и через них попытаться выйти на  кого-нибудь  из  тех,  кто
заплатит деньги за бесценную  дискету,  которую  Владимир  Владиславович
Савельев берег как зеницу ока. Ведь она являлась гарантом его безбедного
существования Для себя он твердо решил, что дискету продаст  не  меньше,
чем за два-три миллиона долларов, и желательно  не  одному  человеку,  а
нескольким, в разных странах.
   А затем, имея деньги, сделает пластическую операцию,  достанет  новые
документы и будет себе жить припеваючи где-нибудь на  теплом  побережье.
Будет любоваться пальмами, будет выращивать  розы  на  своем  участке  и
смотреть по телевизору репортажи с бывшей родины.
   И пусть они там делают что хотят! Пусть воюют в Чечне, в  Грузии  или
Абхазии...  Пусть  сто  раз  сменится  власть,  пусть  к  власти  придет
Жириновский  или  Баркашов  со  своими  ребятами,  пусть  Россия  вообще
провалится в тартарары. Ему будет абсолютно безразлично.
   Он станет каким-нибудь Мигелем или Себастьяном, а может быть,  Смитом
или Джонсоном - это не имеет никакого значения. Самое главное  сейчас  -
покинуть Европу и оказаться в Штатах. А  там  выйти  на  богатых  людей,
договориться и выгодно продать то, чем он владеет.
   Две скопированные дискеты были у него с собой, а оригинал хранился  в
Женеве,  в  специальном  сейфе,  который  Савельев  абонировал  на   имя
Мстислава Рыбчинского.
   В общем, Владимир Владиславович был уверен, что сможет преодолеть все
препятствия и выйти целым и невредимым из этой ужасной переделки.
   "Они хотели меня подставить! Меня, самого Савельева! Да я  не  такими
делами ворочал в КГБ, и то всегда выходил  сухим  из  воды.  Ну  да,  не
дослужился я до генерала... Да я и не хотел быть генералом, - успокаивал
себя Владимир Владиславович, - зато теперь я богат. А буду  еще  богаче.
Пройдет несколько месяцев, деньги за  технологию  поступят  на  счета  в
надежные банки, и я смогу пользоваться ими по своему усмотрению. И тогда
сам черт мне не брат. А если захочу, найму убийц, отправлю их в Россию и
закажу, чтобы Санчуковского и Зубова не стало. За деньги хороший  киллер
сделает все. Хотя, скорее  всего,  их  даже  не  придется  убивать,  они
погибнут сами - перегрызут горло друг другу".

***

   И действительно, Владимир Владиславович в своих предположениях был не
далек от того, что произошло на самом деле.
   Матвей Санчуковский погиб в автомобильной катастрофе, погиб вместе  с
шофером и охранником. Водителя  КАМАЗа,  груженного  бетонными  плитами,
разумеется, не нашли.
   Талантливый химик Олег Пескаренко был найден в полдень в своей камере
мертвым. Вскрытие показало, что смерть наступила  от  цианистого  калия.
Где заключенный достал цианистый калий - никто не мог сказать.
   А через два дня старший  прапорщик,  в  ведении  которого  находилась
камера  Пескаренко,  был  застрелен  в  подъезде  своего  дома.  В  него
произвели два выстрела: второй, в затылок, - контрольный, хотя ему  было
достаточно и первого - пуля вошла точно в сердце.
   Сотрудники ФСБ, занимающиеся этим делом, естественно, связали  смерть
Олега Пескаренко и смерть прапорщика в одну цепочку. Но пойти дальше они
не смогли - не было ни улик, ни зацепок.

***

   Но о том, что происходит в  столице  России,  Владимир  Владиславович
Савельев, или Мстислав Рыбчинский, стоящий у окна  роскошного  номера  и
рассматривающий ночной Амстердам, пока еще ничего не знал. В кармане его
пальто лежал билет на рейс до Сан-Франциско. Самолет должен был вылететь
завтра в полдень, и ужинать Владимиру Владиславовичу  предстояло  уже  в
Соединенных Штатах Америки. Мысль об этом его грела и радовала.
   Он чувствовал, что ему нужно как можно быстрее убраться из Европы,  а
потом так же быстро, но предварительно уладив  все  дела,  покинуть  США
Спрятаться где-нибудь на теплых островах, немного  отсидеться,  изменить
внешность, а  затем  уже  выбрать  постоянное  место  жительства  и  там
обосноваться надолго. Купить хороший особняк, завести прислугу, охрану и
жить в свое удовольствие.
   А вот в удовольствиях Владимир Владиславович толк знал.

***

   Казалось, что уже не о чем беспокоиться, но какие-то смутные сомнения
все время не давали Федору Зубову сосредоточиться на работе, терзали его
душу. И чтобы немного отвлечься, он решил съездить к Елене Медведковой.
   Он приехал без звонка, своим ключом открыл дверь ее квартиры. Хозяйки
еще не было дома. Зубов снял пальто, повесил шляпу и прошел в гостиную.
   Он налил себе полстакана виски и, глядя на золотистый напиток, устало
опустился  в  мягкое  кресло.  Скоро  вернется  хозяйка,  и   тогда   он
расслабится.
   Действительно, минут через сорок звякнул ключ, и  Елена  появилась  в
квартире. Она принесла с собой  свежий  запах  улицы  и  аромат  дорогих
духов, терпкий и возбуждающий.
   Зубов поднялся с кресла, поставив недопитый стакан на низкий  столик,
вышел в прихожую и обнял Елену.
   - Как давно я тебя не видел, дорогая! Я все  время  о  тебе  думал  и
вспоминал.
   - Я тоже о тебе вспоминала, но звонить не отваживалась.
   - Ну и правильно, что не звонила. Я был слишком занят.
   Он помог Елене раздеться, бросил ее роскошную шубу  на  свое  пальто,
взял за руку и повел в гостиную.
   - Ты выглядишь неважно, Федор.
   - Да, я знаю, - сказал Зубов, - чертова работа.  Да  и  проблем  выше
головы.
   - А что случилось?
   - Были крупные неприятности.
   - Очень крупные? - улыбнулась Елена, заглядывая в глаза Зубову.
   - Такие крупные, Елена, что ты даже  и  представить  себе  не  можешь
Медведкова поцеловала его в щеку.
   - Ничего, ничего... Расслабься, не волнуйся. Может, ты хочешь принять
ванну?
   - Я и сам не знаю, чего хочу. Нет, знаю:  я  хотел  увидеть  тебя,  и
поэтому я здесь.
   - Мог бы, между прочим, и предупредить. Где меня найти, ты  знаешь  -
либо дома, либо в кафе.
   - Знаю... Но не было сил даже позвонить.
   - Ты, Федор,  наверное,  хотел  уличить  меня  в  неверности?  Думал,
придешь, тихо откроешь дверь своим ключом - а я здесь с любовником.
   - Да нет, что ты! Этого у меня и в мыслях нет!
   - А если бы я на самом  деле  была  с  любовником,  что  бы  ты  стал
делать?
   Федор Иванович пожал плечами. Рассуждать на эту тему  ему  ужасно  не
хотелось. И без того на душе было скверно, хотя поводов для беспокойства
он не видел.
   Единственное, что его волновало, так это то, что бывший полковник КГБ
Савельев успел скрыться, и где он сейчас - неизвестно, и  что  он  может
предпринять - тоже.
   - Один мерзавец убежал, - сказал Зубов, не отвечая на вопрос женщины.
   - Кто убежал? Куда убежал? - удивилась Елена.
   - Убежал за границу. Говорят, его видели в Польше, затем в Швейцарии.
   - И что, Федор, твои люди не могут его найти?
   - Пока не могут. Впрочем, я сам сказал,  чтобы  его  не  искали,  это
слишком  опасно.  Ведь  загнанный  в  угол  зверь  свирепеет  и  яростно
бросается в атаку, защищая свою жизнь.
   - Что да, то да. Даже мышь, загнанная  в  угол,  становится  страшнее
тигра, гуляющего на свободе.
   - Ты откуда знаешь, малышка? - ласково спросил Зубов и провел ладонью
по темным волнистым волосам Елены. - Ты  немного  изменила  прическу,  и
тебе это идет.
   - Ай, перестань, - отмахнулась Медведкова. - Я ужасно устала, я  тоже
хочу расслабиться.
   - Давай выпьем. Садись на диван, я сейчас налью.
   Чего тебе?
   - Мне красного вина.
   Зубов плеснул себе еще немного виски, налил вина в высокий  бокал  и,
подав бокал любовнице, устроился рядом с ней на диване.
   - Так все-таки, что тебя так угнетает? У тебя вид, словно ты  потерял
лучшего друга.
   - Ты знаешь, потерял.
   - Боже!  -  отставив  бокал,  всплеснула  руками  Елена.  -  Как  это
случилось?
   - Он погиб в  автомобильной  катастрофе.  Какой-то  мудак  на  КАМАЗе
врезался в его "мерседес",  сбросил  в  кювет.  "Мерседес"  взорвался  и
сгорел.
   - О Боже, какая ужасная смерть!
   - Да, ужасная, - пробормотал Зубов и тут же подумал, что  вина  лежит
на нем.
   - Как звали твоего друга?
   - Матвей, - сказал Зубов.
   - Ну что ж, давай тогда выпьем, Федор, чтоб" земля твоему другу  была
пухом.
   - Конечно, давай, - и Федор Зубов разом осушил свой стакан.
   А Елена сделала лишь несколько маленьких глотков.
   - Тебе надо расслабиться,  Федор,  обязательно.  Ты  выглядишь,  хуже
некуда, в гроб краше кладут.
   "Знала бы ты, - подумал Федор, -  что  мне  до  смерти  действительно
всего лишь пара шагов".
   - Послушай, дорогая... - он наклонился к Ирине.
   - Что? Я слушаю,  -  вновь  подняв  бокал  и  поднеся  его  к  губам,
произнесла Елена.
   - Ты не хочешь уехать из этой страны? Уехать  из  России  куда-нибудь
подальше?
   - Не знаю, - пожала плечами Елена.
   - А ты подумай.
   - Да я в общем-то везде была - в Италии, в  Испании,  в  Канаде...  И
знаешь, меня как-то никуда не тянет.
   Съездить, пожить месяц-два можно, а вот насовсем я как-то не решаюсь.
Тем более, чем я там буду заниматься?
   - А зачем тебе чем-то заниматься? Будешь просто жить, - сказал Зубов,
взглянул на изящные  пальцы  Елены,  на  которых  сверкали  бриллиантами
перстни.
   - Мне и здесь неплохо. Есть дело, есть ты.
   - А что для тебя важнее - дело или я?
   - Не знаю, - честно призналась Елена. - Без тебя у меня  не  было  бы
никаких дел.
   Сказав это, Елена  подумала  о  Владимире  Владиславовиче  Савельеве.
Что-то он исчез, пропал, не звонит, ни о чем не спрашивает, ничем ее  не
пугает. Вот было бы славно, если бы Савельев исчез навсегда!  Тогда  она
почувствовала бы себя спокойной,  тогда  она  смогла  бы  изменить  свою
жизнь.
   А Зубов взял бутылку виски и налил себе полный  стакан.  Он  большими
жадными глотками ополовинил стакан и откинулся на спинку дивана.
   -  Мне  хочется  напиться.  Хочется  проснуться  и  чтобы  все   было
по-другому.
   - Так в чем дело, Федор? Виски у меня предостаточно, можешь пить.
   - Я боюсь, что буду тебе неприятен.
   - А ты не бойся. Я видела тебя очень пьяного. Ты  становишься  ужасно
разговорчивым.
   - Что? - негромко переспросил Зубов.
   - Я говорю, что ты, когда пьян,  становишься  очень  разговорчивым  и
ничего от меня не скрываешь.
   - Это плохо, - констатировал Зубов.
   - Да нет, наоборот, Федор, это хорошо.
   Елена придвинулась к нему, запустила свои тонкие длинные пальцы в его
седые волосы, немного растрепала прическу.
   - Ты такой смешной, Федор!
   - Да ладно уж... - сказал он, залпом допивая виски.
   - Пойдем, ты примешь ванну, а  затем  я  тебе  сделаю  массаж,  и  ты
расслабишься, уснешь. А завтра все будет хорошо.
   - Хотелось бы верить.
   Зубов устало поднялся с дивана  и  посмотрел  на  недопитую  бутылку,
словно там, на дне, было его спасение.
   Елена брезгливо поморщилась, поймав этот  взгляд  своего  богатого  и
влиятельного любовника.
   - Так значит,  ты  не  хочешь  за  границу?  -  вновь  спросил  Федор
Иванович.
   - Нет, пока не хочу. Может быть, потом когда-нибудь.
   - Потом ты будешь старой. Хотя нет, - он окинул взглядом Медведкову с
ног до головы, - мне кажется, ты всегда будешь молодой,  привлекательной
и очень сексуальной.
   - Перестань, Федор, я тоже устала, и мне тоже хочется отдохнуть.
   - Тогда пойдем в ванную.

***

   Иван Николаевич Хромов  после  смерти  Матвея  Санчуковского  немного
успокоился. В принципе,  он,  Хромов,  был  недосягаем  и  доказать  его
причастность  к  производству  и  сбыту  наркотиков  не   было   никакой
возможности.
   Зубов его не выдаст - это абсолютно точно. А больше о  нем  никто  не
знает. Дело у генерала Потапчука забрали, так что поводов  для  сильного
беспокойства вроде бы нет.
   Но Хромов был очень осторожным человеком. И  не  будь  он  таким,  не
занимал бы он столь высокий пост.
   Он понимал, что в случае чего и Федора Зубова придется  убрать,  хотя
Федор был его другом. Однако дружба дружбой, а карьера превыше всего,  и
не только карьера, но и жизнь.
   Тем более что у Хромова хватало своих проблем. На носу были выборы  в
Государственную думу, а после выборов все может измениться.
   И Хромов готовил на всякий случай ходы к отступлению. Он  договорился
с лидерами разных блоков и группировок, обещая им свою поддержку.  И  он
действительно ее оказывал -  тайно,  негласно,  страхуя  себя  от  любых
случайностей.
   Ведь Россия - удивительная страна. Что-либо предугадать  здесь  почти
невозможно. Можно ставить на одних, а победят совершенно другие - причем
те, у  которых  нет  ни  власти,  ни  денег.  И  тогда  придется  быстро
перестраиваться.
   И вот поэтому  Иван  Николаевич  Хромов  одновременно  поддерживал  и
Черномырдина, и Жириновского, и генерала Лебедя, и даже  Ивана  Рыбкина,
Гайдара и Зюганова.
   "Чем с большим количеством политиков я договорюсь, тем лучше".
   Но самое главное,  что  беспокоило  Хромова  больше  всего,  так  это
здоровье Президента. И не потому, что  он  сильно  переживал  за  самого
Президента Хромов боялся, что Президент может сойти с  рельсов  в  самый
неподходящий момент, и  тогда  ситуация  вновь  станет  непредсказуемой.
Начнется большая драка, и, может быть, даже  произойдет  государственный
переворот.
   А переворота Хромов боялся. Он прекрасно помнил  начало  Перестройки,
помнил девяносто первый и девяносто третий годы, помнил Кручину, который
выбросился из окна своей  квартиры,  помнил  седого  маршала  Ахромеева,
который застрелился в служебном кабинете.
   Помнил тот страх, леденящий и липкий, который  он  испытал  во  время
путча, когда был создан знаменитый ГКЧП, а Горбачев отсиживался в Форосе
И вообще много чего помнил Иван Николаевич Хромов.
   Но о гораздо большем Хромов даже не хотел вспоминать,  запрещал  себе
думать: Хромов знал, что пережить подобное еще раз  он  уже  не  сможет,
сдадут нервы, и все пойдет под откос.

***

   Полковник Поливанов сидел  в  своем  рабочем  кабинете,  просматривая
бумаги, когда дверь открылась и на пороге появился генерал Потапчук.
   - Сиди, сиди, не вставай,  -  спокойно  и  вполне  дружелюбно  сказал
генерал.
   Но  Станислав  Петрович  встал,  выбрался  из-за  стола,  заваленного
бумагами, пристально взглянул на генерала и поинтересовался:
   - Случилось что-нибудь?
   Потапчук криво усмехнулся.
   - Случилось... Есть хорошие новости и плохие.
   С каких начать?
   - Лучше с хороших.
   - Если с хороших,  тогда  слушай.  Со  мной  связался  один  польский
полковник. Когда-то я ему сильно помог. Сейчас он  не  удел,  живет  под
Варшавой, пенсия у  него  маленькая,  а  мужик  очень  толковый.  И  при
Ярузсльском он занимал очень важный пост. Вернее, пост был не важный, но
информация, которая шла через полковника, была  чрезвычайно  интересной.
Так вот что он сообщил.  Наш  друг  Владимир  Владиславович  Савельев  в
Польше приобрел паспорт на имя Мстислава Рыбчинского.
   - Это уже серьезно,  -  проговорил  Поливанов,  быстро  записывая  на
чистом  листе  имя  и  фамилию,   под   которыми   скрывается   Владимир
Владиславович Савельев, отставной полковник КГБ. - А плохие новости?
   - Плохие новости: тебя, Станислав Петрович, я должен  откомандировать
в Чечню'.
   Поливанов покачал головой, молча глядя на генерала Потапчука.  Тот  в
ответ пожал плечами и развел руки: вот так-то,  брат,  больше  я  ничего
сделать не могу.
   - Ясно, спасибо и на этом.
   -  Послезавтра  ты  должен  будешь  находиться  в  Грозном.  Так  что
собирайся.
   - Хорошо, - кивнул Станислав  Петрович,  быстро  складывая  бумаги  и
закрывая папки.

***

   Итальянец Антонио  Эскуразо  очень  гордился  своим  особняком,  ведь
раньше этот дом принадлежал одной из голливудских  кинозвезд.  Но  потом
кинозвезда была вынуждена продать особняк, три очень дорогих  автомобиля
и  часть  своего  гардероба.  Антонио  Эскуразо  хотел  выкупить  и   ее
драгоценности, но та уперлась и не захотела продавать  драгоценности  ни
за какие деньги.
   Итальянец лишь пожал плечами, когда услышал об отказе экс-кинозвезды.
   -  Года  через  два,  а  может,  через  три,  она  обязательно  будет
распродавать все свои бриллианты, и вот тогда-то я их  и  куплю.  Причем
продаст она их куда дешевле, чем могла бы сейчас,  -  сказал  он  своему
секретарю.
   Молодой  человек,  который  являлся  дальним  родственником   Антонио
Эскуразо, согласно закивал головой.
   Антонио Эскуразо обставил особняк по собственному вкусу. Он был похож
на  дворцы  венецианских  дожей.  Та  же  шикарная   старинная   мебель,
вывезенная  из  Европы,  потемневшие  от  времени  картины  в  массивных
тяжеловесных золоченых рамах, старые ковры.  Ничего  современного  -  ни
жалюзи на огромных окнах, ни микроволновых печей - в  общем,  ничего  из
того, чем так привыкли гордиться американцы.
   Во внутреннем  дворике  особняка  был  шикарный  бассейн,  выложенный
итальянским розовым мрамором.

***

   Вот в этом бассейне сейчас Антонио Эскуразо