обитателем
заоблачных высот, для которого нет  практически  ничего  невозможного.  Если
такой человек обещает помочь, то чем черт не шутит...
   Они выпили спирта, закусили домашними котлетками,  приготовленными  мамой
доктора Маслова, с которой тот до сих пор делил однокомнатную  квартирку  на
Крымском валу, закурили, и лишь после этого  майор  Губанов,  крякнув,  ввел
своего однокашника в курс дела. Задача была проста: списаться с Австралией и
попросить доктора Хейла  выслать  проект  реабилитационного  центра  -  само
собой, за деньги.  Остальное  Губанов  брал  на  себя  с  одной-единственной
оговоркой: доктор Маслов должен был возглавить  строящийся  центр  и  первым
делом предоставить одноместную палату супруге майора Губанова Ирине Бородич.
   - Только вот что,  старик,  -  всем  своим  видом  изображая  смущение  и
нерешительность, сказал в заключение Губанов. - Скажи, бывают в  вашем  деле
такие случаи, когда медицина бессильна? Бывают пациенты, которые проводят  в
клинике всю жизнь?
   Доктор Маслов скосил на него глаза, сверкнул  линзами  очков,  засунул  в
недра своей нечесаной бороды последний кусочек котлеты,  задумчиво  пожевал,
цыкнул зубом и сказал:
   - Если это серьезный разговор, то.., будут.
   Сказав это, он испытал мимолетный укол стыда, но  боль  от  укола  прошла
очень быстро: совести нечего было предложить доктору Маслову, в то время как
Губанов предлагал очень многое, не требуя взамен почти ничего.
   Сергею Петровичу казалось, что он  только  что  совершил  самую  выгодную
сделку в своей жизни.
   Он был не одинок в своих восторгах по поводу состоявшейся сделки: уже под
утро выйдя из больницы, майор ФСБ Алексей Губанов громко щелкнул пальцами  у
себя над ухом  и,  фальшиво  насвистывая  ?Гимн  демократической  молодежи?,
уселся за  руль  своей  белой  ?ауди?.  Выхлопная  труба  иномарки  негромко
зафырчала, указатель поворота несколько  раз  моргнул  и  погас,  и  ?ауди?,
обогнав первый троллейбус, похожий на  тускло  освещенный  пустой  аквариум,
скрылась за поворотом.
 
*** 
 
   Спустя  три  недели  после  исторического  разговора,  имевшего  место  в
ординаторской  психотерапевтического  отделения,  не  имевший  ни  малейшего
отношения к медицине Яков Семенович  Кацнельсон,  нахлобучив  на  окруженную
иссиня-черными кудрями загорелую плешь бейсбольную кепку  и  небрежно  сунув
под мышку папку с кое-какими  бумагами,  которые  собирался  просмотреть  на
досуге, вышел из мастерской.
   Он уходил последним,  как  капитан,  покидающий  тонущий  корабль.  Такое
сравнение не слишком нравилось  Якову  Семеновичу  -  в  нем  было  маловато
оптимизма, - но,  к  его  великому  сожалению,  именно  оно  наиболее  точно
выражало самую суть одолевавших господина Кацнельсона проблем.
   Возглавляемое  им  частное  проектное  бюро  уже  не  первый  год   чудом
оставалось на плаву. Впрочем, Яков Семенович, в отличие от  некоторых  своих
коллег и подчиненных, очень хорошо знал, как зовут это самое чудо, не дающее
мастерской тихо уйти под воду:  Кацнельсон.  Яков  Семенович  Кацнельсон,  и
никто  другой,  четвертый  год  подряд  затыкал  собственным   тощим   задом
многочисленные пробоины и течи, которыми изобиловало днище  построенного  им
корабля.
   Интересно, что делали бы эти  молодые  нахалы  так  называемой  ?коренной
национальности? без Кацнельсона, который все эти годы  кормил  их  из  своих
рук? Уверяю вас, они пошли бы по миру, потому что с их  способностями  ни  в
одной солидной фирме им не доверили бы не то что кульман, но даже швабру. Да
будь ты хоть трижды коренной национальности, руки у  тебя  должны  расти  из
плечей и заканчиваться кистями с  пятью  пальцами,  чтобы  не  ронять  кусок
хлеба, который тебе суют прямо в рот. А эти...
   Прокручивая в уме этот гневный монолог, Яков Семенович бойко ссыпался  по
лестнице  и,  распахнув  скрипучую  дверь  подъезда,  вышел  в  сырое  тепло
пасмурного июльского дня. С неба сыпался мелкий теплый  дождик,  асфальт  во
дворе  почернел,  и   лобовое   стекло   скучавших   во   дворе   ?жигулей?,
принадлежавших  Якову  Семеновичу,  сплошь  покрылось  маленькими   круглыми
пупырышками капель. Нащупывая в кармане ключи, Кацнельсон торопливо пошел  к
машине, привычно не замечая ржавых пятен на крыльях и радиаторе.
   Сейчас ему  было  не  до  ремонта  медленно,  но  верно  разваливавшегося
автомобиля. Бюро уже полгода дышало на ладан, каждый день грозя отдать  богу
душу, и улучшения не предвиделось.
   Проектное бюро Якова Семеновича Кацнельсона сидело без заказов.
   Искать виноватых было бесполезно, поскольку на самом деле  в  бедственном
положении  Якова  Семеновича  и  его  бизнеса  был  повинен  слепой  случай.
Ссылаться на случай, конечно же, проще всего, но не мог  же  такой  разумный
человек, как Яков Семенович,  винить  в  свалившихся  на  его  голову  бедах
Федеральную службу безопасности?
   Так уж сложилось, что, будучи не в  состоянии  конкурировать  с  крупными
проектными институтами и частными фирмами, Яков  Семенович  со  свойственным
ему изворотливым оптимизмом стал подхватывать те крохи, которые выпадали  из
зубастых пастей этих монстров. Он был талантливым проектировщиком и на  лету
хватал идею клиента, без особых усилий переводя нечленораздельное мычание  и
бурную жестикуляцию на сухой и точный язык цифр и чертежей.  Очень  скоро  у
него сложилась собственная клиентура, которой  были  не  по  карману  услуги
крупных фирм, а некоторое время спустя Яков Семенович, который  был  умен  и
наблюдателен,   окончательно   уверился   в   том,   что    профессиональная
принадлежность всех без исключения его клиентов наиболее полно  определяется
словечком ?братва?.
   Впрочем,  платили  они  аккуратно  и  почти  не  допускали  обычных   для
малообразованных людей шуточек по поводу внешности, фамилии  и  национальной
принадлежности Якова Семеновича. Бизнес Кацнельсона был вполне легальным,  и
он считал, что ему не о чем волноваться.
   Как выяснилось, он глубоко заблуждался.
   Во время сдачи очередного построенного под наблюдением  Якова  Семеновича
особняка в Подмосковье вышла крупная неприятность. В тот самый момент, когда
довольный хозяин, сверкая золотой  цепью  и  фарфоровой  улыбкой,  вынул  из
кармана дорогой кожаный бумажник, чтобы произвести окончательный расчет, дом
неожиданно наполнился треском высаживаемых дверей, звоном разбитого  стекла,
тяжелым топотом кованых сапог и, наконец, вооруженными людьми в камуфляже  и
бронежилетах. -  У  кого-то  из  бритоголовых  коллег  хозяина  хватило  ума
выстрелить из большого черного пистолета,  и  в  результате  Яков  Семенович
пережил  несколько  минут,  которые  в  тот  момент  показались  ему  самыми
неприятными в жизни - надо полагать, по неведению.  Архитектора  Кацнельсона
больно ударили сначала по лицу, потом по шее, после чего грубо бросили лицом
вниз на пол, несколько паз пнули  сапогом  в  ребра  и,  приведя  его  таким
образом  в  подобающее  случаю  состояние  молчаливой   покорности   судьбе,
доставили в Бутырский следственный изолятор. Там  он  провел  почти  неделю,
сильно исхудал и узнал много новых слов и выражений, прежде ему неизвестных.
В конце концов  люди,  которые  вели  дело  его  заказчика,  каким-то  чудом
убедились в том, что архитектор Кацнельсон никого не грабил и, тем более, не
убивал, и его выпустили на свободу.
   Денежки, естественно, плакали.
   Яков Семенович немного повздыхал наедине с  собой,  произнес  коротенькую
бодрую речь перед своими  подчиненными  и  с  головой  ушел  в  работу.  Ему
казалось, что все неприятности позади, ибо, как известно, снаряд никогда  не
попадает дважды в одну воронку.
   Он опять ошибся - и  насчет  неприятностей,  и  насчет  снаряда.  Видимо,
лучшие умы человечества потратили  немало  человеко-часов,  чтобы  изобрести
артиллерийское орудие повышенной точности, и Яков Семенович  был  избран  на
почетную роль мишени.
   Налеты людей в бронежилетах в момент окончательного расчета с заказчиками
повторялись еще дважды. Они стоили Кацнельсону двух коренных зубов и  ребра,
не говоря уже о такой  мелочи,  как  деньги.  Еще  одно  ребро  ему  сломали
блатные, которые решили, что Яков  Семенович  по  совместительству  работает
стукачом. Лежа в больнице, Кацнельсон много размышлял о  причинах  постигших
его неудач и в конце концов пришел  к  выводу,  что,  вполне  возможно,  его
клиенты три раза подряд, что называется, ?развели? его,  инсценировав  налет
ОМОНа и прикарманив его кровные денежки.
   Выйдя  из  больницы,  Яков  Семенович   снова   произнес   перед   своими
сотрудниками, которых к тому  времени  стало  уже  вдвое  меньше,  еще  одну
пламенную речь и отправился искать правду. Ему без особенных усилий  удалось
связаться с человеком по имени Костлявый, который, как понял Яков Семенович,
был  довольно  крупным  авторитетом  среди   местной   ?братвы?.   Костлявый
внимательно выслушал Кацнельсона,  на  какое-то  время  задумался,  медленно
вертя перед глазами виноградную гроздь  -  дело  происходило  за  столом,  к
которому Якова Семеновича, естественно, не пригласили, - и, наконец, сказал:
   - Нет, братан, ты не прав. Те пацаны, за которых  базар,  сейчас  все  до
одного на нарах, баланду хавают и в очко играют. Ну, скажи: стал бы  ты  сам
из-за пары вонючих косарей сам на себя мусоров наводить? Это у  тебя  просто
масть такая покатила. Лучше меняй работу.
   - Как это - меняй работу? - опешил Яков Семенович. - Почему?
   - Меченый ты теперь, - пояснил Костлявый.  Он  оказался  прав.  Клиентура
покинула Якова Семеновича. При том, что больше никто  не  подозревал  его  в
связях с милицией, рисковать и связываться с ?меченым"
   Кацнельсоном не хотелось никому. Несколько месяцев подряд он  бился,  как
рыба об лед, перехватывая случайные заказы и пытаясь удержать расползающихся
сотрудников, но это были тщетные потуги,  и  Яков  Семенович  прекрасно  это
понимал. В конце концов настал сегодняшний  день,  и  архитектор  Кацнельсон
остался один - его команда покинула тонущий корабль, а вскоре и сам  корабль
должен был пойти на дно, поскольку за аренду помещения было не  плачено  уже
очень давно.
   Яков Семенович отпер дверцу и торопливо нырнул в тесный салон  ?жигулей?.
Он немного повозился, устраиваясь на скрипучем  сиденье,  зачем-то  поправил
зеркало заднего вида, снял слегка намокшую под дождем кепку, снова надел  ее
и наконец затих, бессильно уронив руки на колени.
   Честно говоря, он очень сомневался, что сможет в  таком  состоянии  вести
машину. Кроме того, было совершенно непонятно, куда ему теперь  ехать:  Яков
Семенович очень бережно относился к нервной системе своей супруги  и  просто
не мог предстать перед ней в таком растерзанном виде. Ему нужно было  время,
чтобы немного успокоиться и привести в порядок свои чувства.
   Он снова протянул руку и повернул зеркало так, чтобы  видеть  свое  лицо.
Лицо  было  бледным  и  растерянным  -  самое  обыкновенное  лицо   насмерть
перепуганного еврея.
   Ублюдки из ?Памяти?, например,  считают,  что  еврейское  лицо  постоянно
должно выглядеть именно так, и никак иначе. Непонятно, зачем им  это  нужно,
но, возможно, они видят в этом какой-то резон. Надо бы сфотографироваться  в
таком виде и послать им карточку, пусть хоть они порадуются...
   Яков Семенович откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Теперь,  когда
его никто не видел и не нужно было строить из  себя  бодрячка,  он  позволил
себе на некоторое время с головой погрузиться в пучину  отчаяния.  Он  знал,
что это самый верный способ снова всплыть на поверхность  -  ненадолго  дать
себе волю, чуть-чуть пожалеть себя,  разрядиться..,  потому  что,  когда  он
вернется домой, жалеть себя будет уже некогда. Надо будет улыбаться,  шутить
и рассказывать жене, как чудесно  идут  дела,  в  то  же  время  лихорадочно
пытаясь придумать, где бы заработать денег.
   Сидя с закрытыми глазами, он услышал, как мимо проехала машина.  Судя  по
звуку, это была иномарка - двигатель работал почти неслышно, только  шуршали
по  мокрому  асфальту  шины.  Автомобиль  остановился   где-то   неподалеку,
стукнула, закрывшись, дверца, коротко пиликнула включенная  сигнализация,  и
секунду спустя ржаво заскрипела дверь подъезда. Кацнельсону  не  нужно  было
открывать глаза, чтобы понять, в какой подъезд вошел вновь  прибывший.  Этот
скрип он выучил наизусть, потому что слышал его по несколько раз в  день  на
протяжении  нескольких  лет.  Там,  за  этой   дверью,   на   втором   этаже
располагалась трехкомнатная квартира, которую Яков Семенович на свои  личные
сбережения превратил в проектное бюро и из которой его  вскорости  наверняка
попросят убраться.
   Не удержавшись, он все-таки открыл глаза и посмотрел в сторону  подъезда.
В двух шагах от обшарпанной двери стояла белая ?ауди?. Яков Семенович окинул
незнакомый автомобиль равнодушным взглядом и полез в карман  за  сигаретами.
Приступ вселенской скорби уже шел на убыль, а если еще и  покурить,  то  все
окончательно станет на свои места. Что, собственно, произошло? У этого еврея
Кацнельсона наконец-то лопнул его смешной бизнес. Ой, я вас умоляю.  Где  вы
видели такого Кацнельсона, чтоб он плакал из-за какого-то бизнеса? Кто такой
этот бизнес, чтобы Кацнельсон из-за него плакал? Это его дедушка? Да  ничего
подобного! Дедушку Кацнельсона тоже звали Яковом, это у них семейное...
   Дверь подъезда снова взвыла, и из нее под моросящий дождь вышел  человек,
при виде которого Якову Семеновичу захотелось сделаться невидимкой или  хотя
бы спрятаться под приборную  панель.  Кацнельсон  вздрогнул  и  съежился  на
сиденье, подавшись вниз, словно  и  впрямь  собирался  нырнуть  под  рулевое
колесо.  Стоявший  в  дверях  подъезда  человек  быстро  огляделся,  заметил
оцепеневшего на переднем сиденье своей машины Кацнельсона и двинулся прямо к
нему, ухмыляясь, как крокодил.
   "Ну, хватит, - подумал Яков Семенович. - Чего я,  собственно,  испугался?
Перед законом я чист, и взять с меня теперь уже окончательно нечего.  Другой
на моем месте не прятался бы, а выскочил из машины и отвернул этому тою  его
глупую голову, чтобы его улыбка оказалась на затылке. Куштмир ин тухес,  так
сказать?.
   Человек, приближавшийся к  машине  Кацнельсона,  служил,  насколько  было
известно Якову Семеновичу, не то в ФСБ, не  то  в  управлении  по  борьбе  с
организованной преступностью.
   Они познакомились, если это можно назвать знакомством, на даче  у  одного
из заказчиков Якова Семеновича. Это было как раз  тогда,  когда  Кацнельсону
сломали ребро, так что имени проводившего допрос майора он,  грешным  делом,
не запомнил. Под мышкой у одетого  в  штатское  майора  была  зажата  пухлая
кожаная папка. Майор курил, пряча сигарету от дождя  в  сложенной  трубочкой
ладони, и дружески ухмылялся, глядя на Якова Семеновича сквозь  забрызганное
стекло.
   Кацнельсон с немного ребячливой мстительностью дождался,  когда  мокнущий
под дождем майор начнет барабанить в окошко,  и  только  после  этого  отпер
дверцу.
   Майор с трудом втиснулся на переднее сиденье и так хлопнул  дверцей,  что
несчастный Яков Семенович подпрыгнул.
   - Привет, Кацнельсон, - сказал майор. - Что-то ты  рановато  закрыл  свою
лавочку. Рабочий день в разгаре, а у тебя заперто... Или вы все в отпуске?
   - Вашими молитвами, гражданин майор, - глядя прямо перед собой в рябое от
дождя лобовое  стекло,  сдержанно  сказал  Яков  Семенович.  -  Моя  лавочка
накрылась одним интересным местом.
   - Что так? - без тени сожаления спросил майор, с интересом изучая профиль
Якова Семеновича.
   - Не повезло, - пожав плечами,  ответил  Кацнельсон,  продолжая  смотреть
прямо перед собой.
   - Жаль, - вздохнул майор. - А я тебе хотел работенку подкинуть...
   - Я не по вашей части, - грустно ответил Яков Семенович, Он понимал,  что
хамит и наживает новые неприятности, но ему было все равно. Появление  этого
человека стало последней соломинкой, сломавшей спину верблюда.
   - А это вовсе не по нашей  части,  а  как  раз  по  твоей,  -  ничуть  не
обидевшись, сообщил майор. - Вот, - он похлопал ладонью по  своей  папке,  -
надо один проектик детально  изучить  и  прикинуть,  на  чем  можно  чуточку
сэкономить. Сразу скажу, что оплата будет настоящая, не то что у твоих урок.
   - Сколько? - слегка оживившись, поинтересовался Яков Семенович.
   - Десять процентов.
   -  Десять  процентов  чего?  -  снова,  на  глазах  утрачивая  интерес  к
разговору, спросил Кацнельсон.
   - Того, что ты сможешь сэкономить, не меняя внешнего вида проекта.
   - Это гроши, - поморщившись, сказал Яков  Семенович.  -  Или  у  вас  там
проект Асуанской плотины?
   - Плотина не плотина, но... В общем, возьми, ознакомься.
   Кацнельсон с неохотой  принял  из  рук  майора  папку,  открыл  клапан  и
принялся шуршать бумагой. Майор закурил новую сигарету и молча  наблюдал  за
своим собеседником.
   Через несколько минут Яков Семенович поднял на него глаза, несколько  раз
сморгнул, потянул себя за кончик носа и сказал:
   - Чтоб вы так жили, как я вас  люблю.  Насколько  я  понимаю,  отказаться
нельзя?
   - А зачем тебе отказываться? - дипломатично уклонился от  прямого  ответа
майор. - Тебе что, деньги не нужны? Тем более, такие.
   - Эх, гражданин майор, - со вздохом сказал  Яков  Семенович.  -  Что  мне
нужно, так это покой, а это такая штука,  которую  не  купишь  ни  за  какие
деньги. Мы же с вами будем сидеть на одних нарах,  разве  непонятно?  Нас  с
вами накроет любой грамотный прораб...
   - Прорабом будешь ты, - перебил его майор.
   - Я? Я архитектор, а не погонщик рабов.
   - Не надо бабушку  лохматить,  Кацнельсон,  -  сказал  майор.  -  А  дачи
бандитам кто строил - Римский-Корсаков?
   - Какая эрудиция, - печально произнес  Яков  Семенович.  -  И  откуда  вы
свалились на мою голову?
   - Другой на твоем месте радовался бы.
   - А я и радуюсь. Разве  вы  не  видите?  Ладно,  майор.  Сколько  у  меня
времени?
   - Времени у тебя  нет  вообще,  так  что  будет  очень  хорошо,  если  ты
позвонишь своей Саре, скажешь, что у тебя много работы, и возьмешься за дело
прямо сейчас.
   - Мою жену зовут Розой, - еще печальнее сказал Яков Семенович.
   - Да хоть Жаклин Кеннеди, мне-то какое дело? - фыркнул майор.
   - Какая эрудиция, - повторил Кацнельсон. - Аванс будет?
   - Будет, - успокоил его заказчик. - Вот, держи. На первое время хватит.
   Кацнельсон принял протянутую  ему  тощую  стопку  стодолларовых  бумажек,
развернул их веером и пересчитал.
   Бумажек было ровно десять.
   - Да, - сказал он, - на первое время действительно хватит.
 
Глава 4 
 
   Владимир Купченя  откинулся  на  спинку  сиденья  и  вытянул  ноги  ровно
настолько, насколько позволял не слишком просторный салон  ?гольфа?.  Сквозь
отмытое до скрипа лобовое стекло, в углу которого был  укреплен  стандартный
бланк с характеристикой автомобиля и стартовой ценой в условных единицах, он
снисходительно  разглядывал  густо   заставленную   разномастными   машинами
асфальтированную площадку. Тут и там по этому лабиринту кучками и по  одному
слонялись озабоченные люди, вчитываясь в ценники, заглядывая  под  капоты  и
время  от  времени   затевая   узкоспециальные   разговоры   с   владельцами
выставленных на продажу стальных коней. Покупателей было негусто, едва ли не
меньше, чем машин, но Купченя не  сомневался,  что  сможет  выгодно  продать
взятый у соседа ?гольф?. У себя  в  деревне  он  считался  большим  мастером
пудрить мозги и заговаривать зубы и, торгуя картошкой и мясом  на  колхозном
рынке, ни разу не обсчитался и не привез товар назад. Принимая  во  внимание
эти его качества, не было ничего удивительного  в  том,  что  сосед  Купчени
Колька Баранов, который до  сих  пор  горбатился  в  колхозе  механизатором,
обратился к  нему  с  просьбой  по-быстрому  продать  начавший  капризничать
?фольксваген?.
   - Сыплется, падла, - говорил Баран