ема.
   После этого он зарядил  револьвер  и  высыпал  оставшиеся  патроны  в
карман куртки. Переодеваться  Слепой  не  стал,  поскольку  выходить  на
поверхность  пока  не  собирался.  Он  посмотрел  на  часы  -  до  конца
обеденного перерыва оставались минуты. "Придется  ждать  до  вечера",  -
решил  Слепой.  Ему  вдруг  мучительно  захотелось  послушать  музыку  -
что-нибудь потяжелее, посложнее.., что-нибудь органное,  напоминающее  о
кратковременности земного бытия и  неотвратимости  божьей  кары.  Слепой
никогда всерьез не задумывался над гипотезой о  существовании  бога,  но
мысль о том, что он может  оказаться  просто  орудием  господней  мести,
ненадолго позабавила его.
   - Аз есмь гнев божий, - сказал он вслух и  тихо  рассмеялся.  Звучало
это веско, солидно, но  вызывало  смех  -  видимо,  срабатывали  остатки
самоиронии, составлявшей когда-то основу его мироощущения.
   Все еще тихо посмеиваясь, он откинулся  на  нары,  прикрыв  глаза  от
режущего света голой электрической лампочки. Проснулся он как от  толчка
и сразу же рывком сел на нарах.  "Опоздал!"  -  прожгла  его  паническая
мысль. Но, посмотрев на хронометр, он обнаружил, что проспал  не  больше
двух часов. У него еще оставалось время наскоро перекусить.
   Так он и поступил. Без аппетита съев полбанки  тушенки  и  запив  это
чрезмерно жирное  кушанье  кружкой  кофе,  Слепой  положил  револьвер  в
кобуру, надел куртку  и  направился  было  к  выходу,  но  на  полдороге
передумал и вернулся за автоматом.
   Дорога по подземным коридорам  отняла  полтора  часа,  по  прошествии
которых  он  уже  смотрел  на  служебный  подъезд  здания,   в   котором
располагался кабинет генерала Поливанова, сквозь решетку  водостока.  Он
понимал, что такой ход слишком прост, очевиден и поверхностен, а значит,
почти   наверняка   неудачен,   но   его   снедало   нетерпение,   мешая
сосредоточиться и придумать что-нибудь более тонкое. Он почти  физически
ощущал нехватку времени - теперь охота велась не за абстрактным убийцей,
а  именно  за  ним,  Глебом  Петровичем  Сиверовым,   чудесным   образом
воскресшим воином-интернационалистом и секретным агентом ФСБ,  поднявшим
руку на своих хозяев.
   Поверх кучки грязноватого  снега,  наметенной  сюда  сквозь  решетку,
лежал, скукожившись,  использованный  презерватив.  Штука  эта,  хоть  и
противная сама по себе, несла в себе глубинный жизнеутверждающий  смысл,
тем более, что здесь, на сплошь застроенной официальными зданиями улице,
делать ей, строго говоря, было нечего. Разве что выкинул  кто-нибудь  из
машины. Но заниматься сексом в машине прямо под  окнами  ФСБ?  Нет,  для
этого нужно было иметь ярко выраженные  эксгибиционистские  наклонности.
Слепой усмехнулся: с наклонностями или без, жизнь продолжалась даже  под
окнами этой мрачной конторы, а значит, будет продолжаться впредь.
   С ним или без него - вопрос, но он собирался сделать так, чтобы выжил
он, а те, кто на него охотился, жить, наоборот, перестали.
   Он посмотрел на хронометр. Разглядеть стрелки удалось лишь с  большим
усилием - на улице сгущалась темнота,  здание  напротив  уже  осветилось
сверху донизу, хотя через закрытые жалюзи невозможно  было  рассмотреть,
что происходит внутри. Из подъезда торопливым  ручейком  вытекали  люди,
поминутно от тротуара и с  расположенной  неподалеку  стоянки  отъезжали
автомобили - рабочий день закончился, но генерал Поливанов не  торопился
покидать свой кабинет. Или его там вовсе и не было?
   Слепой похолодел. Это был не первый его просчет, но, пожалуй, один из
самых крупных. С чего он взял, что генерал на службе? Это не лейтенантик
из отдела обработки информации, у него ненормированный рабочий  день.  И
вот, пока секретный агент по кличке Слепой, киллер экстра-класса, жмется
в сточном коллекторе, как влюбленный кот под  окном  мохнатой  красотки,
генерал Поливанов, возможно, проводит совещание на другом конце  Москвы,
или ужинает жареной картошкой, а то и кувыркается с  любовницей!  Насчет
любовницы он, конечно,  загнул  -  один  уже  докувыркался,  и  вряд  ли
Поливанов станет повторять фатальные ошибки своих коллег, но дела это не
меняло: Слепой со всей очевидностью свалял дурака, а время утекало между
пальцев, как вода.
   В этот момент он впервые по-настоящему ощутил, до какой степени с ним
не все в порядке, и это ощущение - ощущение  того,  что  не  тело  даже,
которое, как всякая машина,  время  от  времени  подвержено  поломкам  и
авариям,  а  самый  разум,  который  заключает  в  себе  твою  личность,
понемногу начинает выходить из-под контроля, - испугало его. Он до  боли
закусил губу, подавляя мутную волну паники, и заставил  себя  рассуждать
здраво.
   "Я устал, - твердил он себе, - я просто очень сильно вымотался. Нужно
поскорее все закончить, и тогда я, наконец,  смогу  отдохнуть.  К  черту
теплые моря - я заползу в свою нору и буду спать неделю, две -  столько,
сколько понадобится, и выйду на поверхность здоровым человеком, без этой
свалявшейся шерсти на подбородке и без  ночных  кошмаров  наяву.  Я  был
идиотом, придя сюда вот так, но все еще можно поправить. За  дело,  Глеб
Петрович!" Он частично отключил себя от  действительности,  самым  краем
сознания продолжая контролировать подъезд и улицу перед ним.  На  экране
памяти снова поползли светящиеся строки компьютерных файлов. Глеб  знал,
что всевозможные приспособления для  хранения  информации,  от  глиняных
табличек и берестяных грамот  до  новейших  цифровых  методов  записи  и
воспроизведения  -  просто  неуклюжие  костыли,  которыми  ленивые  люди
подпирают свою  нетренированную  память.  Все,  что  человек  когда-либо
видел,  слышал  или  воспринимал  каким-нибудь  иным  способом,   навеки
остается в его мозгу и может быть извлечено оттуда - надо  лишь  владеть
определенными приемами и уметь сосредоточиться. Как и следовало ожидать,
необходимая ему информация вскоре отыскалась на задворках памяти. Слепой
включился в реальность и вынул из кармана сотовый телефон.
   Референт генерала Поливанова вежливо, но твердо  отказался  соединить
его со своим шефом, пока он не назовет свое  имя  и  дело,  по  которому
беспокоит генерала, из чего косвенно следовало, что  Поливанов  все-таки
на месте. Конечно, референт мог темнить - он и так ухитрился не  сказать
ничего определенного, но Слепой хорошо изучил эту  холуйскую  породу,  и
знал, что, будь кабинет генерала пуст, референт разговаривал  бы  с  ним
по-другому.  То,  что  начальник   на   месте,   всегда   дисциплинирует
подчиненных,   несмотря    на    двойные    звуконепроницаемые    двери,
отгораживающие  приемную  от  кабинета.  Глеб  беззвучно  рассмеялся   и
выключил телефон,  не  утруждая  себя  выражениями  сожаления  и  прочей
чепухой.
   Теперь следовало составить план, который был бы хоть чуточку  получше
того, из-за которого он  обнаружил  себя  глупо  торчащим  в  водостоке.
Недавний испуг немного отрезвил Слепого, и планирование не отняло у него
много времени. Снова тихо, почти беззвучно рассмеявшись, он покинул свой
наблюдательный пункт и после недолгих поисков проник в другой  подземный
коридор, где было почти сухо,  а  по  стенам  змеились  толстые  веревки
экранированных силовых кабелей и более тонкие пучки телефонных проводов.
Глава 21
 
   Генерал-майор Поливанов завершил совещание  традиционной  шуткой  про
солдата и вошь, воспринятой с традиционным же вежливым смехом - это  был
ритуал, изменение которого вселило бы в сердца его подчиненных некоторое
беспокойство. Елозя по полу ножками стульев,  шаркая  подошвами,  щелкая
замками кейсов и наполняя воздух приглушенным гулом голосов, подчиненные
стали вытекать из кабинета, как  мыльная  вода  из  раковины.  Полковник
Назмутдинов,  как  обычно,  задержался  в  дверях.  "Как  клок  волос  в
водостоке",  -  продолжая   аналогию,   подумал   генерал,   разглядывая
непроницаемое восточное лицо с косыми щелочками глаз и жесткими  черными
усами. Это  лицо  -  доверенное  лицо,  неуклюже  скаламбурил  про  себя
генерал,  -  сейчас  почему-то  не  вызывало   ничего,   кроме   глухого
раздражения  и  полуосознанного  желания  залепить  по  нему  чем-нибудь
тяжелым, например  графином.  Генерал  знал,  что  Назмутдинов  давно  и
старательно его подсиживает - никак не мыслил  он  своего  будущего  без
генеральских погон и этого просторного кабинета, - но, будучи известной,
эта опасность не была,  строго  говоря,  опасностью,  а  превращалась  в
весьма удобный рычаг, с помощью которого, с одной  стороны,  можно  было
незаметно  управлять  полковником,  а  с  другой,  столь  же   незаметно
потчевать конкурентов  дезинформацией.  Работником  же  Назмутдинов  был
толковым и исполнительным, и, хотя фантазия его ограничивалась  все  тем
же видением генеральских погон и глубокого вращающегося кресла,  удалять
его от себя генерал не спешил - Назмутдинов мог быть и  временами  бывал
очень полезен. Но в  данный  момент  смотреть  на  него  было  почему-то
превыше генеральских сил. В Конце  концов,  это  именно  Назмутдинов,  и
никто иной, был первопричиной того кошмара, который творился вокруг, все
ближе подбираясь к генералу. Поливанов чувствовал себя патроном в обойме
пистолета - каждый погибший из числа его коллег и соратников неотвратимо
приближал его собственную очередь.
   А придумал всю эту гнилую, насквозь  провонявшую  и,  главное,  очень
быстро вышедшую из-под контроля затею именно полковник Назмутдинов.  Они
тогда крутили и никак не могли раскрутить  Паленого,  который  со  своей
группировкой держал в страхе пол-Москвы. Это был  стопроцентный  бандит,
но у него хватило ума содержать при себе грамотного  юриста,  с  помощью
которого он каждый  раз  просачивался  в  щели,  коими  во  все  времена
изобиловало и будет  изобиловать  наше  законодательство,  и  уходил  от
ответственности,  добродушно  посмеиваясь  над  потугами   поливановских
спецов. Районная ментовка кормилась из его рук, и генерал был  близок  к
тому, чтобы при одном упоминании имени  Паленого  начинать  рычать,  как
дикий зверь. Он дошел до  того,  что  подослал  к  Паленому  двух  своих
агентов с недвусмысленным приказом кончить эту тварь, но  в  этих  играх
Паленый тоже не был новичком,  и  тела  капитана  Гаврилова  и  старшего
лейтенанта Лешукова через неделю выловили в одном из пригородных прудов.
Над незадачливыми киллерами  хорошо  потрудилась  рыба,  и  опознать  их
удалось далеко не сразу.
   И вот тогда-то и возник со своим предложением  Назмутдинов.  Высказал
он его очень аккуратно, завуалировав вздохами и рассуждениями о том, что
мечтать, мол, невредно. "Против лома нет приема, окромя другого лома..."
Да, так он и сказал, и было немного странно слышать это "окромя" из  уст
чистокровного татарина, но суть была предельно ясна, толчок дан, и мысли
генерала послушно потекли по прямому руслу,  которое,  оказывается,  уже
давным-давно было готово их принять - Назмутдинов просто  поднял  ржавую
заслонку, и без того готовую уже рухнуть под напором мутной воды.
   Провернуть такое дело в одиночку было  если  не  невозможно,  то,  во
всяком случае, очень трудно.
   Нужны были люди,  информация,  оружие,  деньги,  много  денег,  место
базирования, транспорт. Проект  был  долгосрочным,  иначе  не  стоило  и
огород городить. О том, чтобы действовать по официальным каналам, нечего
было и думать, и  генерал  после  недолгого  периода  сомнений  принялся
прощупывать коллег. Самым подходящим казался ему Алавердян.
   Горячая кавказская кровь стоила тому многих неприятностей,  пару  раз
его даже грозились снять с должности за чересчур крутые  методы  ведения
дел.
   Но тут Поливанова ждал сюрприз. Все с той же кавказской горячностью и
прямотой Левон Ашотович объяснил генералу, что именно он думает об  этой
затее,   и   посоветовал,   куда   засунуть   этот   проект.    Впрочем,
распространяться о предложении Поливанова он тоже не  стал  -  помешало,
опять же, кавказское воспитание. Поливанов так никогда и не смог понять,
каким образом в генерале контрразведки Алавердяне  уживались  понятие  о
служебном долге и органическое неприятие стукачества. Это была  какая-то
загадка природы, и теперь, когда Алавердяна застрелили в двух  шагах  от
его дома, разгадать ее вряд ли кому-нибудь удастся.
   Потапчук тоже отказался, правда,  в  совсем  других  выражениях  и  с
полным пониманием, если  не  сказать  сочувствием.  У  Поливанова  тогда
сложилось совершенно определенное впечатление, что  Потапчук  уже  нашел
для себя решение проблемы и потихоньку действует на свой страх  и  риск,
причем уже давно и вполне успешно. Если вспомнить некоторые из  закрытых
Потапчуком дел, такое  предположение  представлялось  Поливанову  вполне
резонным.
   Зато Володин и Строев ухватились за идею обеими руками.  В  считанные
месяцы все было готово - все-таки они были специалистами своего  дела  и
не зря носили генеральские звезды. Люди в отряд подобрались страшненькие
- отбросы спецслужб, нажиматели курков без принципов и совести,  а  этот
где-то выкопанный володинским Одинцовым майор Сердюк  вообще  вызывал  у
Поливанова  рефлекторное   содрогание.   Но   действовали   они   вполне
профессионально.
   Во всяком случае, поначалу. От  группы  Паленого  в  один  прекрасный
вечер остались рожки да ножки - несколько горелых машин, куча  костей  и
груда приведенного в негодность  оружия.  Правда,  уже  тогда,  в  самый
первый раз, ребята шлепнули случайного свидетеля.  "Лес  рубят  -  щепки
летят", - смеясь, сказал Володин. Досмеялся...
   Назмутдинов  все  еще  маячил  у  дверей,  и  на  плоской  морде  его
просматривалась  готовность  быть  полезным.  Даже  какой-то  намек   на
сочувствие чудился генералу в этих  непроницаемых  нерусских  глазах,  и
именно это, пожалуй, вызывало раздражение и гнев. "Знает,  сволочь,  что
останется в стороне, - подумал Поливанов. -  Охота  идет  на  генералов,
полковники могут спать спокойно. Правда, Одинцова утопили, как щенка, но
это была целиком заслуга  Володина  -  он  его  туда  послал.  Очень  он
надеялся, что одним махом убьет двух зайцев - и Сердюка этого  поганого,
и полковника, который слишком много знал.
   С полковником все вышло как  по  писаному,  но  вот  Сердюк  оказался
мужиком крепким. Хорошо, хоть Строев не промазал."
   Смерть майора, впрочем, мало  что  меняла  для  генерала:  кто-то  из
"вольных стрелков" все-таки остался в живых и продолжал время от времени
нажимать на курок, видимо, в силу привычки. Непонятно  было  только,  за
что этот снайпер убил Алавердяна.
   Похоже на то, решил генерал, что Сердюк не успел назвать мое  имя,  и
теперь стрелок действует по наитию - просто мочит подряд всех,  кто  мог
по тем или иным причинам иметь какое-то отношение к "Святому Георгию".
   Генерал слегка  поморщился:  название  для  отряда  придумал  Строев,
которому при его убеждениях оставался всего один шаг до Малахова  с  его
дубиноголовыми национал-патриотами. Романтик хренов...
   "Нет, - подумал генерал, - как-то  это  чересчур  притянуто  за  уши.
Телепат он, что ли?  Логичнее  предположить,  что  Алавердян  предпринял
кое-какие шаги для прекращения деятельности отряда, которой, по  слухам,
был очень недоволен. И эти проколы - один за другим, так что  на  третий
раз от отряда почти ничего не осталось... Неужели тот новичок,  которого
взяли на место убитого Дятла, был человеком Алавердяна? А  потом  решил,
что его хозяин причастен к нападению спецназовцев на бункер, и,  недолго
думая, пустил его в расход. Может быть, он на  этом  и  успокоится?  Это
было бы просто расчудесно.
   Тогда останется только организовать этому  козлу,  -  генерал  бросил
короткий взгляд из-под кустистых бровей на терпеливо торчащего у  дверей
Назмутдинова, - торжественные похороны, и можно будет  спокойно  жить  и
работать дальше, между делом разыскивая нашего стрелка. А когда  стрелок
отыщется, можно будет не торопясь  решить,  что  с  ним  делать  дальше:
предложить сотрудничество или закопать.
   Жалко будет закапывать - уж больно стрелок хорош, судя по  тому,  что
ему удалось наворотить за пару месяцев..."
   Такая перспектива несколько подняла ему настроение. Впереди наметился
хоть  какой-то  просвет,  и  дамоклов  меч,  зависший  над  генеральской
головой, вроде бы  чуть-чуть  отодвинулся.  Поливанов  еще  раз  наскоро
проверил цепь своих; умопостроений. В ней была парочка  слабых  звеньев,
но тянуть за них генерал не стал - в целом все выглядело вполне логично,
и  не  хотелось  портить  себе  настроение,  разрушая  стройное   здание
собственных планов.
   - Ну, чего тебе? - грубовато спросил он у Назмутдинова.
   - Звонил генерал Федотов, - ответил тот с легким акцентом.  -  Просил
связаться с ним немедленно, как только закончится совещание.
   - Это ты для этого под дверью торчишь? Что, у меня референта нет? Это
который Федотов - из ГРУ, что ли?
   - Так точно, - ответил Назмутдинов, вежливо проигнорировав первые два
вопроса, поскольку не без оснований счел их риторическими.
   - Ладно, - пожав плечами, сказал генерал - с Федотовым у него до  сих
пор никаких контактов не было. Пару раз  встречались  на  совещаниях,  и
только.
   "Интересно, что ему надо?" - подумал Поливанов. -  Позвоню,  раз  это
так срочно. Еще что-нибудь есть?
   - Нет, - ответил Назмутдинов. Ответил почти виновато,  и  это  сильно
позабавило генерала.
   - Ну, - сказал он, энергично хлопнув обеими ладонями по крышке стола,
- на нет и суда нет.
   Свободен, полковник.
   - Разрешите идти?
   - Ступай, ступай. Да скажи там по дороге  референту,  чтобы  соединил
меня с Федотовым.
   Полковник бесшумно исчез, а через минуту на столе у генерала  залился
мелодичной трелью телефон.
   - Слушаю, - сказал он в трубку.
   - Поливанов? - осведомился полузнакомый голос. -  Федотов  беспокоит,
из ГРУ.
   - Слушаю тебя, генерал. Что за спешка?
   - Подожди, сейчас и ты заспешишь. Этот твой майор нас не подслушает?
   - Какой майор? - не понял Поливанов.
   - Тот, который у тебя за телефонную барышню.
   Майор Плещеев, или как его там?
   - Эта линия не прослушивается, - сказал Поливанов.
   - Вот и славно, - одобрил Федотов. - Ты на мушке, генерал. Доигрались
вы со своим "Святым Георгием".., мать вашу через семь гробов  в  мертвый
глаз!
   Поливанов почувствовал, что вощеный  паркет  ускользает  из-под  него
вместе с удобным креслом, и, чтобы  не  потерять  равновесие,  ухватился
свободной рукой за крышку стола. Откуда Федотову известно про  отряд?  И
что это значит - на мушке? У кого на мушке?
   - Что это значит? - подавляя желание кричать, спокойно спросил он.  -
Какой Георгий?
   - Ты из себя гимназистку не строй, - посоветовал Федотов. - Час назад
убит Потапчук. Это его  человек  разделался  с  вашей  бандой  киллеров.
Володин, Строев и Алавердян - тоже его работа. Он  сорвался  с  цепи,  и
теперь он знает про тебя.
   - Каким  образом?  -  с  трудом  шевеля  губами,  спросил  Поливанов.
Прикидываться  дурачком,  пожалуй,  и  правда  не  стоило  -   следовало
позаботиться о целости собственной шкуры.
   - Мои люди вышли на этого агента..,  неважно,  как,  важно,  что  все
уперлось в Потапчука. Ваши стрелки накрошили  слишком  много  народу,  и
Потапчук заслал в отряд профессионала. Кличка - Слепой. Не слыхал?
   - Новичок, - прохрипел Поливанов. - Федин, сука... А я решил, что это
Алавердян.
   - Алавердян - случайная жертва, - объяснил Федотов. - Так  вот,  этот
Слепой решил не ограничиваться рядовыми  стрелками  и  довести  дело  до
логического завершения. Потапчук тут ни при чем - он не  хотел  отдавать
вас Слепому, поэтому тот и убил Алавердяна, действуя наугад.
   - Убивать по подозрению? - сказал Поливанов. - Это же псих!
   - Я тебе про это и толкую, - терпеливо ответил  Федотов.  -  Хотя  вы
сами именно так и действовали.
   Ну, да бог вам судья. Я отлично понимаю, почему вы  это  делали.  Так
вот, вычисляя этого