Поиздевайся, поиздевайся... Ну, выкладывай, что там у тебя произошло? Только имей в виду, ты меня оторвал от футбола. Сегодня, между прочим, воскресенье... было. Это я на тот случай, если ты вдруг забыл.
     В голосе Малахова было столько яда, что им можно было отравить систему водоснабжения Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Филадельфии и еще десятка американских городов помельче.
     - У меня много чего произошло, - сказал Глеб, плавно останавливая машину напротив какого-то голого скверика. - Даже не знаю, с чего начать. Скажите, Алексей Данилович, что вы имели в виду, давая мне ключи от квартиры Раскошина? Это что, особо изощренный способ убийства?
     - Я же просил: не тяни, - сказал полковник. - Там наши проигрывают.
     - Да они вечно проигрывают, - отмахнулся Глеб. - И потом, матч же в записи. Хотите, скажу счет?
     - Убью, - пообещал Малахов. - Хотя, конечно, и так все ясно, кроме счета. Три - один?
     - Четыре, - уточнил Глеб. - Вы не ответили на мой вопрос.
     - А ты на мой. Что произошло?
     - Я спросил первый, - напомнил Глеб.
     - А я старше по званию, - парировал Малахов. - Кроме того, первым спросил все-таки я. Что, Раскошин приходил?
     - Теперь его зовут Сивый, и он ворочает крупными делами. Помните то нападение в Царицыно?
     - Это где таблеточников на три с половиной центнера марафета нагрели? Такое забудешь... Неужто он?
     - Чужими руками конечно.
     - Ну, это как всегда. И ни улик, ни свидетелей.
     Глеб усмехнулся и почесал натертую оправой очков переносицу.
     - Свидетелей действительно нет, - сказал он. - Зато непосредственный исполнитель сидит у меня дома, курит мои сигареты и грабит мой холодильник.
     Полковник поперхнулся дымом и едва не выронил окурок.
     - Что? - просипел он. - Почему дома?
     - Потому что он в этом деле со мной заодно, - ответил Глеб. - И это, кстати, вплотную подводит нас к моему вопросу: как вышло, что вы поселили меня в такую горячую квартирку?
     - Да говори ты толком! - взорвался Малахов. - Я же вижу, что приключилось какое-то дерьмо, а ты ходишь вокруг да около, как этот...
     - Толком? Пожалуйста. Сначала ко мне залез этот самый непосредственный исполнитель. Прямо в конспиративную квартиру. Там, знаете ли, такое окошечко в потолке.., мечта домушника, в общем. Этот парень хотел вышибить из меня мозги, полагая, что я и есть Сивый, то бишь Раскошин. Сивого он в глаза не видел, но получил адресок из надежного источника.
     - Да, - кисло сказал Малахов, - конспирация.
     - Именно, - подтвердил Глеб. - Стоило немалых усилий доказать, что я не верблюд. Тогда парень разговорился и по большому секрету рассказал много интересного.
     - Какой разговорчивый парень, - иронически заметил Малахов.
     - А его сильно обидели, - сказал Глеб. - Так сильно, что он пришел охотиться на Сивого с обрезом дробовика. А потом пришли те, кто его обидел. Это получилось так шумно, что следом за ними пришел ОМОН, и теперь они, наверное, уже справились с дверью и загружают труповозку. На грузчиках камуфляж и бронежилеты, и все это происходит в моей, черт бы ее побрал, конспиративной квартире.
     - Да ладно, - все так же кисло сказал Малахов. - Что ты заладил: квартира, квартира... Ну каюсь, грешен: была у меня смутная надежда, что рано или поздно Сивый на тебя выйдет. Кто же мог знать, что он не один, а со всей братвой, которая у Кудрявого на побегушках? Самого конечно не было?
     - Он же ранен, - ответил Глеб. - Где ж ему с одной рукой по пожарным лестницам шастать?
     - Н-да, - с сомнением сказал Малахов. - Это, конечно, все так, но ты все же поаккуратнее. Знаешь, какая это сволочь...
     - Знаю, - сказал Глеб. - Кстати, он держит заложницу. Девчонке семнадцать лет, а ее брат, на которого он через нее давил, уже убит.
     - Ч-черт, - сказал Малахов. - Дело швах. Так чего ты на меня, старого дурака, время тратишь? Действовать надо, Глеб Петрович, действовать, а не байки за полночь травить! - Он порылся в карманах, вынул сигареты и опять закурил, с опаской оглянувшись через плечо, словно Маргарита Викентьевна могла обнаружиться на заднем сиденье. - Я могу помочь?
     - Можете. Во-первых, надо сделать так, чтобы мне не мешали. Во-вторых, прошлой ночью подожгли не только нас с вами. В одной из подмосковных деревушек сгорел дом. На месте пожара обнаружили труп с "вальтером" в руке и две коробки - не то с морфием, не то из-под него.
     - Те самые?
     - Те самые. Теперь милиция наверняка роет землю, разыскивая некоего Виктора Шараева. Их надо придержать. Он мне нужен. И вообще, нельзя ли сделать так, чтобы они о нем забыли? За ним, как я понимаю, многое числится, но... В общем, на зоне ему делать нечего.
     - Да ты никак в адвокаты записался?
     - Не все же мне в палачах ходить, - жестко ответил Слепой. - В общем, Алексей Данилович, это моя личная просьба.
     - Так уж и просьба?
     - Если я скажу "условие", это будет нарушением субординации.
     - Наглец... Про субординацию вспомнил. Хорошо, сделаем. Но ты уверен, что поступаешь правильно?
     - Алексей Данилович, - сказал Глеб. - Вину Сивого доказать нельзя. Я его убью, и мы с вами оба знаем, "то это одновременно и правильно, и абсолютно незаконно, А этого Шараева вполне законно можно упечь лет на двадцать пять, но это будет не правильно. Как быть?
     - Как быть, как бить, - проворчал Малахов. - В глаз, как белку. А не получится в глаз, бей куда попало. Хорошо бы девчонку выручить, хотя...
     - Вот именно - "хотя", - сказал Глеб.
     Оба понимали, что заложницы Сивого скорее всего уже нет в живых. Теперь, когда Тыква был мертв, Раскошин перестал нуждаться в его сестре. Она стала для него обузой так же, как слово "человеколюбие" давно превратилось для бывшего подполковника в пустой звук.
     - Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин, - вдруг процитировал Глеб.
     Как ни странно, Малахов понял его с полуслова.
     - Да, - сказал он. - За одну эту девчонку его стоит пристрелить как бешеного пса.
     - Вот и ладно, - устало сказал Слепой, заводя машину и разворачиваясь посреди пустой улицы. - Вы уже накурились? Там второй период начинается, Маргарита Викентьевна волнуется... Знаете, что нужно делать, чтобы изо рта табачищем не пахло? Жевать мускатный орех.
     Малахов скривился.
     - Гадость какая, - сказал он. - Чтобы не пахло, лучше всего вообще не курить. Как говорится, лучшее средство от перхоти - гильотина.
     - Вот так всегда в этот радостный день, - снова процитировал Глеб. - Повсюду музыка, смех, улыбки...
     Полковник хмыкнул, опустил стекло со своей стороны и выбросил окурок в ночь. Когда машина остановилась в полуквартале от его дома, он полез в карман, вынул оттуда что-то, издали напоминавшее надкушенный желудь, и с видимым отвращением отгрыз маленький кусочек.
     - Что это у вас, Алексей Данилович? - весело спросил Глеб.
     - Что, что... Мускатный орех!
     Спрятав орех обратно в карман, он не прощаясь вылез из машины, слишком сильно хлопнув при этом дверцей, и зашагал по тротуару, глубоко засунув руки в карманы несерьезной курточки и равномерно жуя. Глеб проводил его взглядом и, резко развернувшись, погнал машину туда, где ждал Активист. Он только что выторговал парню свободу, и следовало проверить, какую цену тот готов за это заплатить.

***

     Сивый, как и незабвенный бровастый генсек, любил водить машину и никогда не опускался до такого мелкобуржуазного излишества, как личный водитель. Кроме того, при его профессии и образе жизни водитель стал бы лишней парой глаз, которые рано или поздно пришлось бы выколоть, и лишним языком, который пришлось бы отрезать буквально сразу.
     Поэтому Сивый всегда водил свою машину сам, и до сих пор это ни разу не доставляло ему хоть сколько-нибудь заметных неудобств. Раньше он не мог даже вообразить, насколько это утомительно: вести машину по Москве, когда у тебя плохо действует правая рука. Каждое движение причиняло ему боль, но бывший подполковник ФСБ Раскошин даже не морщился, переключая передачи и круто выворачивая руль на поворотах.
     Его оснащенная роверовским двигателем неприметная серая "Волга" двигалась по городу замысловатыми дугами и петлями. Раскошин даже под угрозой расстрела не смог бы сказать, чего именно он опасается, но звериное чутье на опасность настойчиво подсказывало ему, что по ту сторону длинного стола, за которым он проводил сеанс одновременной игры против кучки любителей, появился новый игрок. Раскошин ни разу не видел этого человека в лицо, но дилетантом тот не был наверняка. Дилетант убежал бы куда глаза глядят, увидев четверых автоматчиков, или погиб глупой геройской смертью, как этот небритый придурок, брат Активиста, - с голым брюхом и бесполезным пистолетом в дрожащей руке. Новый игрок избрал третий путь: хладнокровно и прицельно перестрелял всех из темноты, не получив при этом ни единой царапины. Это был профессионал, и он недаром занимал квартиру, которую Раскошин привык считать своей.
     Сивый в последнее время следил за каждым движением Кудрявого еще пристальнее, чем прежде, и налет, предпринятый на его бывшую квартиру людьми Кудрявого, не был для него секретом. Человек из бригады Одинакового регулярно получал от Раскошина довольно солидные суммы за свежую информацию о Кудрявом. Он был одним из тех, кто штурмовал минувшей ночью квартиру, и единственным, кому удалось вырваться из этой мясорубки. Даже Одинаковый - тот, что еще оставался в живых к моменту налета, - Одинаковый, которого Сивый считал едва ли не самым способным из людей Кудрявого, не вернулся, чтобы рассказать, что с ним произошло. Информатор Сивого видел его труп на асфальте двора и едва не получил пулю в спину, уходя с места великой конфузии.
     По словам информатора, инструкции, выданные Кудрявым бригаде Одинакового, были просты и не допускали двойного толкования: Кудрявый поставил своих людей в известность о том, что Активист встречается с Сивым по известному адресу, и велел убрать обоих. При этом известии Сивый испытал противоречивые чувства. То, что Кудрявый, как выяснилось, почти ничего о нем не знал и послал своих людей на убой по ошибке, было просто чудесно. С другой стороны, принятое им решение устранить компаньона свидетельствовало о том, что Дынников не смог сохранить в тайне свои отношения с Раскошиным и, следовательно, окончательно исчерпал себя как союзник. Скорее всего его уже не было в живых, но это еще следовало проверить. Если же он каким-то чудом уцелел после того, как Активист и этот очкастый придурок Телескоп смогли его расколоть, его еще можно было использовать. Например, обвязать толом и отправить к Кудрявому.
     Сивый усмехнулся. Шутки шутками, а сидевшая взаперти девчонка надоела ему хуже горькой редьки. Со всей этой историей, со всей этой кучей бездарных, жадных до денег дилетантов пора было кончать, и чем скорее, тем лучше. Морфий лежал на одной из дач Кудрявого - на той самой, где лысый бандит так и не удосужился выстроить дом. Оптовый покупатель уже дожидался обещанного товара. Сделка должна получиться очень солидной, оставалось только расчистить место для этой торговой операции - убрать весь лишний человеческий мусор, отработавший свое и ставший ненужным. У Сивого уже была на примете пара-тройка новых дел, гораздо более выгодных и крупных, но сначала нужно завершить начатое и умножить начальный капитал.
     Предстоящие трудности не пугали Раскошина. Ему нравилось из-за кулис руководить событиями, направлять их в нужное русло, нравилось дергать за невидимые ниточки, заставляя людей послушно исполнять его волю. а потом отправлять этих людей в ящик - в точности, как марионеток после спектакля. Пожалуй, именно последний момент нравился ему больше всего: после окончания представления выйти из-за тяжелой бархатной портьеры, собрать все нитки в пучок, намотать их на кулак и небрежно затолкать кукол в ящик, а ящик закопать поглубже в землю. Судьба актеров не заботила: на его век кукол хватит с избытком.
     Сейчас спектакль как раз близился к завершению, публика уже скандировала: "Браво!", нашаривая в карманах номерки из гардероба, и Раскошин, кружа по городу на своей неприметной "Волге", мысленно перебирал нити, незаметно подтягивая кукол к себе.
     С Активистом и сестрой Дынникова он решил пока повременить: эти двое не представляли для него никакой опасности. Активист оказался шустрым малым, но не более того. Он не имел настоящей информации, и получить ее Шараеву было негде. Неизвестный стрелок, занимавший теперь квартиру Сивого, беспокоил гораздо сильнее, но теперь, после бездарного налета, закончившегося пшиком, было совершенно неизвестно, где его искать. Оставалось только ждать, когда он сам найдет противника. В том, что встреча эта состоится, Сивый не сомневался: пару раз он видел полковника Малахова, входившего в подъезд дома в Кривоколенном переулке, из чего следовало, что неизвестный профессионал появился на сцене неспроста и наверняка получил задание выследить предшественника.
     Ждать Сивый не любил, но больше ничего не оставалось. Кроме того, ему было чем заняться. Кудрявый пытался его убрать - что ж, тем хуже для Кудрявого! Он уже произнес свою реплику и совершил все положенные движения своими кукольными ручками и ножками - пора было подумать о ящике для него. Об удобном, прочном, дорогом ящике полированного красного дерева с блестящими латунными ручками и крышкой на петлях - совсем как в импортном фильме.
     Раскошин остановил машину и взял в левую руку лежавший на соседнем сиденье сотовый телефон. Необходимость останавливаться, чтобы поговорить по телефону, вызвала у него кратковременную вспышку раздражения: все-таки чертова простреленная рука сильно мешала ему, все время напоминая о себе и о позорной неудаче позапрошлой ночи. Хмурясь и сердито поджимая губы, он набрал номер большим пальцем и прижал трубку к уху.
     Трубку снял кто-то из телохранителей Кудрявого - один из этих его безмозглых кашемировых быков, стокилограммовая двухметровая тварь с жирным затылком и золотой цепью в палец толщиной на каменной бычьей шее, с пустыми рыбьими глазами и парочкой рефлексов вместо разума. Сивый никогда не различал кашемировых боевиков Кудрявого, словно все они были близнецами, как Одинаковые.
     - Да, - промычал этот орангутанг таким тоном, словно был царствующей особой и звонок Сивого отвлек его от важных государственных дел - от сидения на толчке, например.
     - Василия Андреевича попрошу, - с подчеркнутой издевательской вежливостью сказал Раскошин.
     - А кто спрашивает? Василий Андреевич занят, так что...
     - Слушай, ты, недоносок, - спокойно сказал Раскошин. - Дай Кудрявому трубку, вот и все, о чем я тебя прошу. Если твоих умственных способностей на это не хватает, я приеду и покажу тебе, как это делается.
     - А, - сказал охранник, - ясно.
     В трубке наступила тишина, а потом в ней раздался голос Кудрявого. Раскошин поднял правую бровь, отдавая дань уважения самообладанию компаньона: в голосе бандита не было ни удивления, ни испуга.
     - Ты, Сивый? - спросил Кудрявый. - Чего шумишь? Мой Валерик прямо позеленел весь. Что ты ему такое сказал?
     - Ты сам виноват, - принимая игру, сказал Раскошин. - Если заставляешь несчастных животных разговаривать по телефону, то хотя бы объясни им элементарные правила вежливости. А вдруг однажды позвонит президент? А твоя горилла ему: так, мол, и так, иди-ка ты, приятель, на хер, потому как наш Василий Андреевич сильно занят...
     - Ну, ты пока не президент, - заметил Кудрявый.
     - Вот именно - пока. Лет до ста расти нам без старости...
     - Ты по делу звонишь или просто потрепаться не с кем? - вкрадчиво спросил Кудрявый. - Могу дать номерок. Секс по телефону.
     - А выпить по телефону они не дают? - презрительно поинтересовался Сивый.
     - Зря ты так, зря. Я вот тоже думал: чепуха, только бабки из дураков тянут, из извращенцев разных, суходрочек недоделанных... А однажды взял и позвонил. Пьяный был, интересно стало. И ты знаешь.., в общем, рекомендую.
     Сивый зубами вытащил из пачки сигарету, закурил и сказал:
     - Извини, Кудрявый, но это не мой профиль. Предпочитаю кончать не в штаны, а в живого человека. Вообще-то, я действительно звоню по делу. Ситуация складывается таким образом, что мне нужно на пару дней отлучиться.
     - Далеко? - осторожно поинтересовался Кудрявый.
     Уловив в его голосе эту осторожность, Раскошин криво улыбнулся, держа в зубах дымящуюся сигарету: лысый мерзавец заглотил наживку вместе с крючком, поверив, что Сивому ничего не известно о том, что компаньон его заказал.
     - Не особенно, - сказал он. - Есть такой городишко в Псковской области, называется Себеж. Вот туда.
     - Даже не слышал, - признался Кудрявый. - Жуткая, наверное, дыра. Что ты там потерял?
     - Дела, Василий Андреевич, дела. Довлеет дневи злоба его, как сказал классик церковно-славянской литературы.
     - Чего?
     - Дела у меня, говорю, в этом Себеже. Так что все хозяйство остается на тебе.
     - А-а... Ну спасибо, что предупредил. Кстати, что это ты вдруг такой.., предупредительный?
     Раскошин слегка поджался и даже вынул изо рта сигарету. Что бы он ни думал о Кудрявом, какими бы эпитетами его ни награждал, дураком тот не был, а уж обвинить его в излишней доверчивости и вовсе было трудно.
     - Шутишь, - сказал Сивый, мысленно добавив слово "козел". - Дело, считай, выгорело, купец на подходе, а тут уезжать надо. А вдруг ты как раз в эти два дня решишь, что я вышел из игры и свалишь вместе с бабками? Нет, Василий Андреевич, береженого Бог бережет. Мы с тобой партнеры, и вот я тебе говорю: меня не будет двое суток, и постарайся за это время никуда не исчезнуть. Сохрани, так сказать, статус-кво.
     - Чего? - снова переспросил Кудрявый.
     - На месте, говорю, сиди и ничего без меня не делай, Если что, я тебя и на том свете сыщу.
     - Фу-ты ну-ты, - проворчал Кудрявый. - Пугаешь?
     - Что ты, компаньон? Ты подумай: разве я когда-нибудь кого-нибудь пугал? Что мне, делать больше нечего?
     Просто человеку свойственно ошибаться. Так вот ты не ошибайся, пожалуйста. Очень тебя прошу.
     Кудрявый немного помолчал, вздохнул и сказал:
     - Что-то мне твой тон не нравится. Случилось что-нибудь?
     Сивый снова усмехнулся краешком губ. "Ага, - подумал он. - Сейчас я возьму и открытым текстом выложу тебе, что случилось. Только сперва галоши надену."
     - Ты знаешь, что случилось, - сказал он. - Твои орлы тебе наверняка доложили. Рука болит, как проститутка, а мне больше чем полтыщи верст баранку вертеть.
     - М-да, - сказал Кудрявый. - Рука твоя - это да...
     Это ты погорячился. Надо было со мной посоветоваться.
     Так в Себеж, говоришь?
     - В Себеж.
     - Помню, была у меня одна из Себежа... Дура дурой, но зато задница, как печка, а уж как она это дело любила, тебе не рассказать. Да-а-а, молодо-зелено... По Волоколамке поедешь?
     - Само собой, - сказал Раскошин и опять ухмыльнулся. - На своей "Волге" часов за шесть долечу, - добавил он, чтобы развеять последние сомнения.
     - Так уж и за шесть?
     - Так ведь движок английский, и водитель, между прочим, тоже не хухры-мухры. А что цвет у машины неброский, так ты правильно сказал: я пока не президент, мне светиться незачем.
     - Это такая серенькая? - уточнил Кудрявый. - Да, цвет и в самом деле.., того. Не президентский.
     - Какой есть. Зато милицейский эскорт не перепутает, за кем ехать: за ним или за мной. А это уже плюс, правда?
     Они немного посмеялись и простились как компаньоны Со стороны могло бы показаться, что эти двое - просто не разлей вода, и только Сивый мог в полной мере оценить все нюансы состоявшегося только что разговора. Теперь, получив исчерпывающие сведения, Кудрявый наверняка отправит всех, кто окажется под рукой, на Волоколамское шоссе и засядет дома в ожидании новостей. Спровадить в кювет мчащуюся на бешеной скорости машину - дело нехитрое, оно по плечу даже гориллам Кудрявого.
     Сивый представил себе, сколько серых "Волг" не доедет сегодня до места назначени