варивал и с милиционерами и с жильцами своего и окрестных
домов.
   Этой же ночью был показан сюжет о том, что во дворе одного  из  домов
на проспекте Мира обнаружен сверток с четырьмя детскими руками, а  также
труп бомжа.
   Бомжа опознали, и жильцы рассказали, что уже около месяца  этот  бомж
обитал на чердаке. Правда, с ним жил  и  еще  один.  Утром  его  видели.
Поднялись на чердак, но там уже никого не нашли. В  общем,  вся  Москва,
или  те,  кто  не  спал,  узнали  о  страшной  находке  возле  мусорного
контейнера на проспекте Мира, а также все видели двух  ярко  высвеченных
лампами старух, которые оказались героями этого вечера.
   Старухи, как могли, объясняли  происшествие.  Олег  Иванович  Соколов
даже заставил Марью Ивановну, перепутав ее с Анфисой Петровной,  держать
мусорное ведро. Вот так  они  и  были  показаны  по  телевидению:  Марья
Ивановна, бывшая учительница, с ведром в  руках,  и  Анфиса  Петровна  с
обувной коробкой.
   Теперь уже  разговоры  о  страшном,  кровожадном  маньяке,  убивающем
детей, поползли по Москве,  мгновенно  материализовавшись.  Теперь  всех
исчезнувших, пропавших без вести детей приписывали кровожадному маньяку,
а число этих детей и подростков было довольно значительным.

***

   Конечно же, выпуска "Новостей" Григорий Синеглазов не видел. Он в это
время сидел в купе скорого поезда, который мчался в направлении Питера.
   Напротив него на мягком диване, поджав под себя ноги, сидела  Анжела.
На  ее  лице  поблескивали  очки  в  тонкой  золотой   оправе,   и   она
просматривала документы.
   Лицо Синеглазова было бледным.
   -  Что  это  с  тобой,  Григорий?   -   подняв   голову   от   бумаг,
поинтересовалась Анжела. - Уж не заболел ли ты?
   - Да, знаешь, что-то меня  трясет.  Может  быть,  простыл,  а  может,
просто нервы расшалились.
   - Да, да, может быть, нервы, а может быть и простыл. Погода,  видишь,
какая?
   На темном оконном стекле поблескивали капли.
   - У тебя ничего нет выпить? - тронув за плечо Анжелу,  вдруг  спросил
Синеглазов.
   - Выпить? Ах да, есть, я взяла бутылку коньяка. Будешь коньяк?
   - Да, с удовольствием, - прошептал Синеглазов, чувствуя, что  у  него
во рту пересохло.
   - И еще у меня есть лимон и "салями".
   - Вот и хорошо. Давай.
   И Анжела, раскрыв свой чемодан, поставила  на  стол  плоскую  бутылку
армянского коньяка, достала два лимона. У Синеглазова в  руках  появился
ножик, он тонко порезал лимон, и спутники начали пить коньяк.
   Анжела посматривала на Григория довольно  холодно.  Она  все  еще  не
могла ему простить то ночное вторжение.
   Григорий Синеглазов понимал это, но просить прощения не хотел.
   Единственное, что он сказал после четвертой рюмочки, так это то,  что
он и сам не понимает, как все получилось.
   Анжела пожала плечами и усмехнулась в ответ.
   -  Не  понимает  он!  Ворвался,  набросился  на  меня,  словно  зверь
какой-нибудь, словно насильник.
   От этих слов Синеглазов вздрогнул и побледнел.
   - Ладно, выйди, я разденусь и лягу спать, - попросила Анжела.
   - Да раздевайся, мне-то что, - ответил Григорий.
   - Ну, как знаешь.
   Она переоделась. Синеглазов смотрел на ее округлые плечи,  на  тонкую
талию, на высокую  грудь,  на  блестящий  шелк  комбинации,  на  золотую
цепочку, на сережки и у него не было желания. Он сидел,  положив  голову
на руки, и недовольно морщился, словно перед ним была не привлекательная
молодая женщина, а старуха, которая не вызывает  никаких  чувств,  кроме
брезгливости.
   Анжела попыталась соблазнить Григория, но это ей не удалось.
   - Я себя плохо чувствую, Анжела,  -  сказал  Григорий  Синеглазов.  -
Может  быть,  я  перенервничал,  а  может  быть,  действительно,  сильно
простыл.
   - Ох, эти мужчины! Вечно у них какие-то  причины,  и  вечно  они  все
любят делать по-своему.
   Анжела забралась под одеяло и отвернулась к стене.
   Григорий понимал, что она не спит, что она ждет, когда он сядет рядом
с ней, положит руку вначале на плечо, затем ладонь скользнет под одеяло,
нащупает  упругую  грудь,  затвердевший  сосок,  и  Анжела,   задыхаясь,
перевернется на спину и потянется к нему губами.
   Но Григорий был неподвижен. Анжела, проклиная Синеглазова, уснула,  а
он долго  еще  сидел,  медленно  потягивая  коньяк,  заедая  его  кислым
лимоном.
   Но в конце концов усталость и нервное напряжение  взяли  свое,  и  он
тоже уснул, правда, сон его был тревожен. Ему виделось  перекошенное  от
ужаса, небритое, грязное лицо бомжа, кричащего в  трубку:  "Алло,  алло,
милиция, скорее приезжайте! Здесь такое, такое..."
   Дважды или трижды Григорий просыпался, пил  коньяк  и  вновь  пытался
заснуть.
   В Питер поезд прибыл утром, и Григорий  Синеглазов  с  Анжелой  сразу
поехали устраиваться в гостиницу, затем направились по делам.

***

   А в Москве дело с маньяком  набирало  обороты.  Повсюду  говорили  об
ужасной находке во дворе дома по проспекту Мира.  Сюжет  повторили  и  в
утренних "Новостях", затем показали днем.
   О мертвом бомже в дневных "Новостях" уже не упоминалось.  Да  и  кого
может интересовать  труп  какого-то  человека,  чье  имя  даже  не  было
известно. Бомж и бомж.
   Милиция занималась своим делом: звонил телефон, начальство  требовало
как можно скорее найти маньяка. Журналисты приставали к  высоким  чинам,
требуя объяснения и домогаясь,  почему  милиция  бездействует  и  почему
ужасный преступник все еще на  свободе?  Генералы  обещали,  что  вскоре
маньяк будет пойман и посажен за решетку.  Журналисты,  конечно  же,  не
верили этому.
   Ночное происшествие обрастало новыми и новыми подробностями. Родители
уже не пускали детей одних, встречали их после  школы,  дворы  опустели.
Дети сидели по  домам,  а  если  и  гуляли,  то  только  под  присмотром
взрослых.
   Экспертиза определила, что руки, найденные  в  целлофановом  свертке,
принадлежат Даше и Наташе Мамоновым. Анна Ивановна Мамонова после  того,
что узнала, попала в больницу. У нее случился обширный инфаркт, и сейчас
врачи  пытались  ее  спасти.  Она  лежала  под  капельницей   в   палате
реанимации, ее муж, убитый  горем,  потерянный,  ничего  не  понимающий,
нервно ходил в коридоре, то и дело подскакивая  к  выходящим  из  палаты
врачам.
   - Как она?
   Врачи пожимали плечами, воздерживались от утешительных обещаний.

Глава 9

   Сиротка провел эту ночь на Павелецком вокзале. Конечно же, он видел и
ночные,  и  утренние  "Новости",  и  ему  захотелось  пойти  в  милицию,
рассказать все, что он знает.
   Но, наученный горьким опытом, он никуда так и не пошел.
   Прошло еще два дня. Все дела в Питере были закончены.
   Возвращались из северной столицы  Григорий  Синеглазов  и  Анжела  не
поездом, а самолетом.
   В последний день Григорий Синеглазов направился погулять по  Невскому
проспекту. Он зашел в один из букинистических магазинов, долго  топтался
у полки с антиквариатом и, наконец, подозвал продавщицу.
   - Будьте добры, покажите мне вон ту книгу.
   Синеглазов был одет респектабельно, на нем было  кашемировое  пальто,
безукоризненно белая рубашка, шикарный итальянский галстук.
   Девушка легко взобралась по  стремянке  и  достала  с  верхней  полки
старую книгу. Синеглазов принялся  быстро  ее  просматривать,  судорожно
перелистывая пожелтевшие страницы.
   Это было дореволюционное издание книги небезызвестного Крафта Эйбинга
"Половая психопатология". В ней было описано более шестисот случаев, а в
начале шло огромное предисловие страниц на  сто  с  лишним.  Около  часа
Григорий Синеглазов листал книгу, время от времени облизывая  пересохшие
губы.
   Продавщица с явным интересом наблюдала за Григорием Синеглазовым.
   Наконец,  она  не  выдержала,  тем  более,  что  приближалось   время
обеденного перерыва.
   - Так вы будете покупать книгу?
   - А? Что?...
   Синеглазов вздрогнул, словно ему  в  затылок  уперся  холодный  ствол
револьвера.
   - Я говорю, вы книгу будете покупать? Мы закрываемся.
   Синеглазов сглотнул слюну, затем набрал полную грудь воздуха.
   - Конечно,  конечно,  сколько  она  стоит?  Цена,  в  общем-то,  была
головокружительной, но Синеглазов  преспокойно  вытащил  из  внутреннего
кармана пиджака портмоне, отсчитал деньги и  подал  продавщице.  Девушка
запаковала книгу, Синеглазов спрятал ее в кейс и вполне  удовлетворенный
вернулся в отель.
   Он вошел в номер Анжелы Литвиной. Та, уже собравшись, ждала его.
   - Ну что? - спросил Синеглазов, усаживаясь в кресло.
   - Я заказала билеты, и мы можем часа через полтора выезжать.
   - Замечательно.
   Улыбка сияла на лице Синеглазова.
   - Что это у тебя, Григорий, такое хорошее настроение? Словно  выиграл
в лотерею.
   - Можно сказать, что и выиграл. Ведь дела мы с тобой все закончили, и
закончили удачно. Через четыре дня на наш счет поступят деньги. Я думаю,
нами все будут довольны.
   - Я тобой недовольна, - призналась Анжела. Григорий сделал удивленные
глаза.
   - Это еще почему?
   Анжела  поднялась  с  кресла.  Она   вильнула   бедрами,   обтянутыми
коротенькой юбкой с разрезом, прошла мимо Григория и остановилась  шагах
в трех напротив окна.
   - Так чем ты недовольна?  -  уже  понимая,  о  чем  пойдет  разговор,
спросил Григорий.
   - Мне кажется, ты охладел ко мне.
   Анжела стояла, расставив ноги, и  немного  скептично  поглядывала  на
Синеглазова.
   - Мне кажется, я тебя перестала интересовать, перестала возбуждать.
   - Ну, знаешь ли, как-то не время, и в  общем-то,  мы  устали.  Работа
была напряженной, переговоры шли туго...
   - Вот и хорошо было бы расслабиться, - на этот  раз  жестко  глядя  в
глаза Синеглазову, сказала Анжела. Мужчина замялся.
   - Ну же, - настаивала женщина.
   Синеглазов посмотрел  по  сторонам,  словно  кто-то  мог  ему  помочь
выкрутиться из этого довольно щекотливого положения.
   А Анжела положила руку на  бедро,  нащупала  пуговицу  и  расстегнула
молнию. Короткая юбка упала к ее ногам.
   - Ну же, Григорий, ну?
   Она не торопясь подошла к мужчине и опустилась перед ним на колени.
   - Что ты медлишь? Положи свою руку вот сюда. Скорее!
   Она взяла руку Синеглазова за запястье и положила к  себе  на  бедро,
другую - себе на грудь.
   - Ну же, ну же, Григорий, что ты медлишь?
   Григорий закрыл глаза. В памяти всплыли пожелтевшие страницы "Половой
психопатологии" Крафта Эйбинга. Синеглазов мысленно перелистывал  книгу,
он вспоминал случаи, описанные в этой книге, и начинал возбуждаться.
   А Анжела думала, что он возбуждается от прикосновения к ее телу.  Она
положила голову на колени Синеглазова и  принялась  быстро  расстегивать
брючный ремень. Синеглазов задрожал, вскочил и поднял Анжелу.  Затем  он
швырнул женщину на кровать, вытащил из брюк ремень.
   - Ты что, собрался меня бить?  -  влажно  улыбаясь,  поинтересовалась
женщина, увидев ремень у него в руках.
   - Нет, - отрицательно покачал головой Григорий.
   - Тогда что же?
   - Я хочу тебя связать.
   - Связать?! Да ты сошел с ума!
   Григорий повторил:
   - Я хочу тебя связать.
   Анжела пожала плечами, потянулась и подала ему руки.
   - Что ж, вяжи, если тебе это так нравится. Только понравится  ли  это
мне?
   Синеглазов подумал, что ему абсолютно все равно,  понравится  ли  это
женщине. Главное, чтобы ему было хорошо.
   Кожаная петля стянула запястья Анжелы. Та смотрела на Григория  и  не
знала, что сказать. Подобного с ней  еще  никогда  не  происходило.  Она
видела такое только в фильмах. Но ей хотелось испытать все.
   - Ну же, ну же, быстрее, Григорий, зверь ты мой, грязное животное!
   От этих слов Синеглазов возбуждался все сильнее и  сильнее.  Наконец,
он бросился на Анжелу и грубо, по-садистски овладел ею. Анжела  в  кровь
искусала губы.
   Григорий, наконец, оставил ее и уселся в кресло. Он сидел  перед  ней
абсолютно голый и смотрел, как она безуспешно пытается  освободиться  от
ремня.
   - Да развяжи же  меня  наконец,  развяжи,  руки  затекли!  -  просила
женщина.
   Синеглазов отрицательно покачал головой.
   - Нет, ты сама хотела этого.
   - Развяжи, я тебя прошу. Скорее развяжи,  иначе  я  начну  кричать  и
прибегут люди.
   Синеглазов опять покачал головой.
   - Ты не будешь кричать, тебе это нравится. Если я - грязное животное,
если я - зверь, то ты - стерва. Самая  настоящая  стерва.  Ты  изменяешь
своему любовнику, боишься его,  боишься  меня,  но  в  то  же  время  ты
сгораешь от похоти.
   Ты, Анжела, настоящая стерва.
   И Синеглазов вновь бросился на  беспомощную  женщину.  Та  попыталась
вырваться, но это ей не удалось. Слишком силен был Синеглазов, и слишком
решителен был его натиск. Он вновь овладел женщиной, затем  сел  на  нее
сверху и принялся водить своим членом по ее лицу. Анжела морщилась, и ей
казалось, что это никогда не кончится. Она уже пожалела о том, что  сама
предложила Синеглазову близость.
   - Мы опоздаем, самолет улетит без нас.
   - Черт с ним, - сказал Синеглазов, - поедем на  поезде.  Там  в  купе
есть множество блестящих ручек, стальных и никелированных, к ним я  тебя
привяжу и буду иметь столько раз, сколько захочу.
   - Нет, никогда! - выкрикнула Анжела.
   Но Синеглазов закрыл ей ладонью рот.
   - Лежи и молчи.
   Анжела испугалась уже по-настоящему.
   - Григорий, отпусти меня, не мучай, я никому ничего не скажу! - Ты  и
так никому ничего не скажешь, тебе это не выгодно.
   Но ему и самому все это уже надоело, ему хотелось крови, ему хотелось
резать,  расчленять  тело  Анжелы,  но  он  понимал,  что  сделать   это
невозможно, во всяком случае сейчас. И к тому же ему стала противна  эта
женщина с большой грудью, крутыми бедрами - настоящая самка,  такие  ему
не нравились. Если бы сейчас на месте Анжелы была  какая-нибудь  девочка
лет девяти-десяти, Синеглазов, возможно, возбудился еще и еще, но  рядом
с женщиной он чувствовал что, желание в нем угасало.
   Синеглазов поднялся, оделся, а затем развязал Анжелу. Та вскочила  на
ноги и ударила Григория по лицу.
   - Ты - грязная скотина, ты сволочь, подонок и зверь!
   - Но ты же сама этого хотела, -  уже  улыбаясь,  ответил  Синеглазов,
открыл свой кейс, вытащил книгу и, пока Анжела принимала душ и приводила
себя в порядок,  прочел  две  статьи  о  половых  извращениях  какого-то
венгерского гусара.
   Это его развеселило.
   Анжела вышла из душа и молча собрала свои вещи.
   - Так мы идем? Синеглазов пожал плечами.
   - Идем.
   Он тоже быстро оделся, и  они  покинули  гостиницу,  сразу  же  нашли
такси, и оно помчало их в сторону Пулковского аэропорта.
   А в  Москве  в  это  время  газеты  печатали  сообщения  и  статьи  о
маньяке-убийце,  интервью  с  работниками  правоохранительных   органов,
высказывались всевозможные версии, предположения, но никто не знал,  что
ужасный маньяк, убийца  девочек,  в  это  время  проходит  в  самолет  и
занимает свое  место  у  иллюминатора.  А  рядом  с  ним  сидит  молодая
привлекательная женщина, которой час назад он грубо овладел.
   Синеглазов поглаживал свой брючный ремень, словно  благодарил  за  те
удовольствия, которые ремень принес ему и принесет еще.
   - О чем ты думаешь, Синеглазов? - обратилась к нему Анжела.
   - О тебе, дорогая, - сказал Григорий.
   - И что ты думаешь?
   - Я думаю, что если бы тебе было лет десять, то  я  бы,  наверное,  в
тебя влюбился.
   - В десять лет я была ужасной, я была худой, у меня торчали ребра,  а
коленки были острыми, как локти.
   Синеглазов вздрогнул.
   - Чего ты вздрагиваешь? - удивилась Анжела.
   - Ничего, просто пытаюсь представить тебя в том возрасте.
   - А зачем пытаться? Я могу показать фотографию.  Анжела  вытащила  из
сумочки свой блокнот и  достала  черно-белую  фотографию.  На  ней  была
девочка в пионерском галстуке, худенькая и хрупкая, как тростинка.
   Синеглазов буквально пожирал глазами фотокарточку.
   - Ты была хороша.
   - Что, Григорий, разве я стала хуже? Я не нахожу.
   - Ты просто стала слишком большой. Ты стала женщиной, а тогда ты была
еще цветком, который не распустился.
   - А что, тебе нравятся нераспустившиеся цветы?
   - Да, мне больше нравятся бутоны, нежели лепестки.
   - Ты странный человек, Григорий, очень странный. Стюардесса разносила
газеты. Синеглазов подозвал ее и взял несколько московских газет. Он  не
читал передовые статьи, он искал криминальную  хронику.  И  его  желание
было удовлетворено -  на  предпоследней  полосе  он  нашел  сообщение  о
страшной находке во дворе одного из домов на проспекте Мира. Он злорадно
улыбнулся, но тут же подавил улыбку.
   Анжела тоже взялась просматривать газеты. Они  так  и  летели  молча,
каждый был занят своими мыслями. Синеглазов чувствовал,  что  наконец-то
слава пришла к нему, и теперь о нем знают все. Вернее,  конкретно  никто
не знает, что именно он, Григорий Синеглазов, референт по  экономическим
вопросам  в  посреднической  фирме  "Гарант"  является  тем  кровожадным
монстром, о котором все пишут и говорят, которого все боятся.
   - Ничего, ничего, - прошептал Григорий, - скоро вы услышите и узнаете
еще и не такое. Вы все содрогнетесь от моих дел, и никогда вы не сможете
меня найти.
   - Ты что-то говоришь? - обратилась к нему  Анжела,  блеснув  стеклами
очков в золотой оправе.
   - А, так, ничего, иногда разговариваю сам с собой.
   - Сумасшедшие  разговаривают  сами  с  собой,  -  заметила  Анжела  и
язвительно улыбнулась.
   - Может быть, но я думаю, что ты меня таковым, не считаешь.
   - У меня о тебе свое мнение, и оно, конечно же, расходится с  мнением
окружающих.
   -  Лучше  держи  его  при  себе,  -  каким-то  страшным   голосом   с
металлическими нотками произнес Григорий Прямо в ухо Анжеле  и  несильно
укусил ее за мочку.
   - Отстань от меня, скотина.
   - Ну вот, ты опять за свое, опять меня оскорбляешь.
   - Я бы не оскорбляла, но тебе это нравится.
   - Ты знаешь, да, - признался Синеглазов, а затем, отвернувшись,  стал
смотреть в  иллюминатор  на  белую  вату  облаков,  летящих  под  крылом
самолета.
   Иногда  в  облаках  появлялись  разрывы,  и  тогда   Григорий   видел
голубоватую землю и реки, которые, как жилы, текли по земле, извиваясь и
сверкая на солнце.
   Ему на мгновение показалось, что  он  не  человек,  а  какое-то  иное
существо, что вместо пальцев у него на руках острые когти, и вообще он -
птица, сильный и могучий орел, парящий над землей и высматривающий  свои
жертвы, а затем камнем падающий вниз и вонзающий острые когти  в  теплую
трепещущую плоть.
   - Мне хочется есть, - тихо  пробормотал  Синеглазов.  -  Мне  хочется
человеческой плоти, мне хочется крови.
   - Что ты там бубнишь? - поинтересовалась женщина.
   - Не твое дело, - резко оборвал ее  Григорий  Синеглазов,  задергивая
шторку.
   - Открой ее, мне темно, - попросила Анжела.
   - Сиди и молчи, - сказал Григорий, - и брось эти дрянные газеты.
   - Это не твое дело.
   - Нет, мое, - сказал Григорий и вырвал газеты из ее рук.
   - Что с тобой? Не сходи с ума.
   Анжела видела улыбку на губах Григория, и эта  улыбка  не  предвещала
ничего хорошего.
   Сердце Анжелы Литвиной дрогнуло, она прижала  руки  к  груди,  словно
пытаясь от чего-то защититься, спасти свою жизнь. Ей  вдруг  показалось,
что рядом с ней не мужчина, а  ужасный  кровожадный  зверь,  не  имеющий
ничего общего с человеком.
   - О, Господи, какие мысли иногда приходят в  голову,  -  пробормотала
Анжела и, даже не сознавая, что делает, быстро перекрестилась.
   От Григория не ускользнуло это движение.
   - Ты что, веришь в Бога?
   - Ну, знаешь, когда я лечу в самолете, мне становится  страшно,  и  я
начинаю верить в Бога, - соврала женщина.
   - Понятно, боишься смерти.
   - А ты не боишься?
   - Я - нет, - ответил Синеглазов и уточнил:
   - Я ее люблю, и поэтому она меня обходит.
   - Что ты несешь, Синеглазов!
   - Я знаю, что говорю. Смерти не надо  бояться.  Одному  она  приносит
несчастье и вечную темноту, а другому -  неописуемую  радост