паучка, бегущего по цементному полу.
   Владимир Владиславович поднял ногу и на удивление  проворно  и  ловко
раздавил насекомое. Глеб поморщился от этого движения.
   - Зря вы его убили, Владимир Владиславович.
   - Знаешь, привычка убивать.  Этот  паучок  не  страшен,  но  привычка
сильнее.  Вторая  натура.  А  вот  тебя  убивать  не  буду,  хотя   могу
прихлопнуть так же легко, как и это насекомое.
   - Да, можете, - немного грустно, но в то же время с убеждением сказал
Глеб.
   - Да вот, могу.
   Владимир Владиславович повертел в толстых пальцах окурок, швырнул его
на пол и гасить не стал.
   - Сейчас тебя затащат в подвал подальше, закроют  железную  дверь.  А
потом выпустят. Так что прощай. Не знаю, кто ты, но уверен,  что  ты  из
ФСК и звание у тебя, наверное, майор, а может быть, даже подполковник.
   Хотя это неважно, - Савельев хлопнул в ладоши и отвернулся от Глеба.
   На его губах была улыбка, а вот  маленькие  глазки  смотрели  на  мир
спокойно и не улыбались. Ни одна морщина не собралась в уголках глаз.
   - Прощай, - на ходу бросил отставной полковник Владимир Владиславович
Савельев  быстро  поднимаясь  по  лестнице,  и,  задержав  спускающегося
навстречу охранника, распорядился. - Этого  в  камеру.  Надень  на  него
наручники и тщательно закрой дверь. И смотря, чтобы он не  убежал,  глаз
не спускай. Следи за камерой постоянно.
   - Понял, Владимир Владиславович, - пробурчал охранник.
   - Если понял - выполняй.
   С неприятным лязгом и скрежетом закрылась металлическая дверь.

***

   А ровно через пять минут Глеб Сиверов, с  наручниками  на  запястьях,
уже оказался в крохотной камере размером два на два  метра,  холодной  и
сырой В камере стоял топчан, сколоченный из грубых, неотесанных досок, и
ржавое  ведро.  Под  потолком  горела  тусклая  лампочка  в  проволочном
колпаке. В металлической двери было маленькое окошко.
   Глеб прошел от стены к стене.
   "Сколько же мне придется здесь сидеть?  Когда  же  меня  выпустят?  А
может, меня убьют? И именно поэтому вот так легко  и  спокойно  Савельев
выдал век" информацию. А ведь эта  информация  для  него  дороже  жизни,
вернее, она стоит ровно столько, сколько стоит его жизнь".
   Глеб перестал обращать внимание на боль, хотя грудная  клетка  болела
нестерпимо. Он потянулся, наклонился, несколько раз присел Вроде бы  все
кости целы, даже ребра не сломаны. А вот голова  гудела,  словно  пустая
бочка, по которой бьют тяжелым молотом  -  Сволочи!  Сволочи!  -  шептал
Глеб, облизывая губы и ощущая во рту привкус крови. - Мерзавцы! Подонки!
   "Хотя, если бы они хотели меня убить, убили  бы  еще  там,  сразу  же
после допроса. Значит, действительно  я  нужен  Савельеву  как  человек,
который владеет информацией.  И  он  решил  меня  использовать  в  своей
гнусной игре. Он хочет моими руками расправиться со своими партнерами, а
заодно и со своими покровителями. Но нет, это ему не удастся. Я  не  так
глуп", - подумал Глеб и сел на скрипучий топчан.
   Затем он, превозмогая боль, лег на бок.
   "Я сейчас ничего не смогу сделать. Единственное,  что  мне  остается,
так это лечь спать, постараться  набраться  сил,  постараться  прийти  в
себя. А потом - что пошлет Бог И может быть, мне опять повезет и я смогу
выбраться из этой западни, выбраться и достать Савельева, этого  хитрого
и самоуверенного преступника".

***

   А Савельев наверху отдавал  распоряжения.  И  последнее  распоряжение
было таким: он подошел вплотную к начальнику охраны и посмотрел на  него
снизу вверх.
   - Если я не позвоню, то через три дня выпустишь этого пленника.
   - Как выпустишь, Владимир Владиславович?!
   - Очень просто. Откроешь камеру, выведешь, дашь ключи  от  машины.  А
можете сами отвезти его в город и выпустить там. Только убивать  его  не
надо. Он должен сыграть свою роль.
   - Так ведь он может нас заложить!
   - Нет, - убежденно покачал головой отставной полковник, -  он  никого
не заложит, не беспокойся. Он  знает,  что  делать.  А  если  я  позвоню
раньше, то я скажу, что предпринять. Понял?
   - Так точно, Владимир Владиславович, - по-военному ответил  начальник
охраны.
   - Вот и хорошо,  если  понял.  И  никакой  самодеятельности,  никаких
инициатив! Вы должны сделать так, как сказал я.
   -  А  если  что-нибудь  случится?  -  на  всякий  случай  осведомился
начальник охраны.
   - Что ты имеешь в виду?
   Начальник охраны неопределенно пожал плечами.
   - Мало ли...
   - Ну, это ты брось. Ничего не должно случиться в ближайшие  пять-семь
дней.
   - А потом?
   - И потом тоже, - придав  максимальную  убежденность  своему  голосу,
ответил Савельев.
   - Хорошо, все будет выполнено, Владимир Владиславович. Можно идти?
   - Да, иди.
   Когда начальник охраны покинул кабинет, Савельев открыл сейф,  извлек
оттуда кейс с деньгами и с этим кейсом вышел на улицу.  Его  водитель  и
личный охранник стояли у машины. Охранник открыл  заднюю  дверцу.  .,  -
Нет,  вы  останетесь  здесь,  -  быстро   и   твердо   сказал   Владимир
Владиславович.
   Охранник отступил на шаг от сверкающего "мерседеса".
   - Я не понял...
   - Ты что, идиот?! - не выдержав, зло взвизгнул Савельев. - Не понял?!
   - Все ясно, Владимир Владиславович, - водитель улыбнулся.
   - А ты чего дыбишься? Ты тоже остаешься здесь.
   Я сам поведу машину.
   - Хорошо, - тут же согласился водитель.
   - Хотя нет, - сказал Савельев, - я поеду не на "мерседесе", а  возьму
"жигули".

Глава 16

   Глеб лежал на жестких досках, прижав руки к груди.
   Затем он медленно разжал затекшие пальцы и, приложив ладони  к  лицу,
принялся ощупывать его Правый глаз опух. Правый висок был рассечен, губы
разбиты.
   Глеб тщательно изучил все ссадины и ушибы.
   "Неплохо поработали, - отметил он, -  давненько  меня  так  не  били,
причем столь зверски и нагло. Ну что ж, если удача меня не покинет, то я
поквитаюсь со  своим  обидчиком,  обязательно  поквитаюсь,  и  он  будет
наказан. Но это лишь  в  том  случае,  если  мне  повезет.  Хотя  сейчас
рассчитывать на везение не приходится".
   В подвале стоял нестерпимый холод.
   "Черт бы их подрал! - подумал Глеб. - Хотя если  было  бы  жарко,  то
наверное, раны болели бы невыносимо. Впрочем, человек может притерпеться
к любой боли, главное, чтобы с психикой было вес в порядке. А с психикой
у меня все в порядке, и голова соображает довольно ясно".
   Глеб прикрыл глаза и погрузился в тяжелое забытье.
   Очнулся он  не  через  несколько  минут,  как  рассчитывал,  а  через
несколько часов.
   Холод пробирал до  костей.  Глеб  зябко  поежился,  подтянул  ноги  к
животу, осторожно повернулся на другой бок.
   "Будь они неладны! - подумал он о своих тюремщиках. - Сунули  в  этот
чертов склеп! Здесь только огурцы да  квашеную  капусту  держать,  а  не
живого человека. Хотя им на мое  здоровье,  наверное,  глубоко  плевать.
Впрочем, Савельев  говорил,  что  он  меня  оставит  в  живых,  чтобы  я
использовал информацию, которую он мне выдал, в его интересах".
   И Глеб принялся прокручивать в уме фамилии,  даты,  суммы,  названные
Савельевым. Этот процесс был для Сиверова довольно утомителен,  но  Глеб
пунктуально   и   скрупулезно,   как   заправский   бухгалтер,   пытался
восстановить и закрепить в памяти все  то,  что  услышал  от  отставного
полковника КГБ.
   Когда с этим делом было покончено, Глеб встал на ноги и  переключился
на борьбу с холодом. Он приседал, ходил от стены к стене,  отжимался  от
дощатого топчана.
   "Если бы не наручники... - с горечью подумал Глеб.  -  Хотя  что  это
может изменить? Дверь, скорее всего, так крепка, что ее  можно  высадить
лишь танком.
   Сделана на совесть".
   Он подошел к железной двери, ощупал массивные петли и прижался лбом к
холодному металлу, пытаясь услышать, что творится снаружи. За дверью,  в
огромном подвале, стояла гробовая тишина, ни звука не долетало до Глеба.
   "Черт бы их подрал! Может быть, они обо мне забыли?"
   Глеб начал колотить кулаками в дверь и громко кричать:
   - Эй, есть кто-нибудь живой?!
   Это  продолжалось  довольно  долго,  Глебу  даже  стало   жарко.   Он
чувствовал, что силы вернулись к нему, а вместе  с  силами  вернулась  и
уверенность в том, что он и на сей раз сможет выбраться, главное - нужно
сделать это как можно скорее.
   Поняв, что на  его  призывы  никто  не  придет,  Глеб  Сиверов  вновь
принялся расхаживать от стены к стене, меряя тесную камеру шагами.
   "А если еще и лампочка погаснет... Тогда мне не поможет даже то,  что
я могу видеть в темноте. Ведь тьма будет  кромешной,  в  ней  невозможно
будет различить что-либо, и придется полагаться только на свой слух".

***

   Уже подходили к концу третьи сутки,  как  Глеб  Сиверов  находился  в
заточении в маленькой подвальной камере. Время  от  времени  ему  давали
пищу, как-то просунули через окошко в двери старую телогрейку.
   - Эй, не пора ли меня выпустить? - задавал  неизменный  вопрос  Глеб,
обращаясь к охраннику, возившемуся за дверью.
   - Когда будет надо,  тогда  и  выпустим.  А  пока  сиди,  -  следовал
неизменный ответ.

***

   На  втором  этаже  зазвонил  телефон.  Один  из  помощников   бывшего
полковника Савельева взял трубку, и выражение его лица изменилось.
   - Это тебя, - обратился он к начальнику охраны.
   Тот быстро вскочил с кресла и схватил телефонную трубку.
   - Это Савельев, - послышалось из трубки.
   - Да, я слушаю, Владимир Владиславович.
   - Беркутов, будь внимателен, - отчетливо, словно находился в соседней
комнате, приказал Савельев.
   - Да-да, я слушаю.
   - Положи телефонную трубку на стол, затем подойди к маленькому  шкафу
в углу у окна, открой его. Там увидишь рубильник. Опустишь  ручку  вниз.
Ты меня понял?
   - Да, понял, Владимир Владиславович.
   - Тогда положи трубку и действуй.
   - А что это? Зачем?
   - Не рассуждай! Скорее!
   - Откуда вы звоните?
   - Потом, когда опустишь рубильник, я тебе все объясню.
   Начальник охраны,  тридцативосьмилетний  Виктор  Беркутов  по  кличке
Ломовик, двинулся в угол, опустился на корточки, открыл дверку  шкафа  и
действительно увидел рубильник. Он положил ладонь на  эбонитовую  ручку,
пожал плечами, повернулся к двум своим приятелям, сидевшим на  диване  с
сигаретами в руках, и, боясь, что Савельев сможет  услышать  его  голос,
прошептал:
   - По-моему, наш шеф... У него поехала крыша.
   И резко опустил рубильник.
   Ровно через три  секунды  раздался  страшный  грохот,  и  двухэтажный
особняк взлетел на воздух. Еще долго поднимались клубы пыли и дыма,  еще
долго горела мебель.
   Владимир Владиславович Савельев услышал в трубке  грохот  и  довольно
улыбнулся. Все получилось именно так, как он рассчитывал. И  значит,  не
зря в  свое  время  были  истрачены  большие  деньги,  не  зря  нанимали
профессиональных взрывников.
   "Сейчас ночь, наверняка все мои люди находились в  доме,  и  вряд  ли
кто-нибудь уцелел. Шутка ли - почти тонну взрывчатки заложили под дом".

***

   Глеб Сиверов услышал взрыв и мгновенно среагировал. Он упал  на  пол,
подкатился под топчан и закрыл голову руками в наручниках. Он действовал
автоматически, сработала выучка - еще та, военная.
   Ведь только со стороны могло показаться, что прогремел один взрыв,  а
на самом деле их было четыре. Под каждым углом  здания  был  свой  заряд
взрывчатки, и взорвались они не  одновременно,  а  с  небольшими,  почти
незаметными интервалами. И Глеба Сиверова спасло то,  что  после  первых
трех взрывов он уже лежал на  холодном  цементном  полу,  укрывшись  под
топчаном. Обвалилась кирпичная кладка, рухнули балки и плиты.
   "Вот теперь мне смерть. Пришел мой последний час", -  успел  подумать
Глеб, прикрывая голову руками.
   Глеб потерял сознание, когда захрустели доски  топчана  под  тяжестью
обрушившихся стен и перекрытий.
   От страшного взрыва проснулись на соседних дачах.
   Пожарные, "скорая помощь" и милиция появились на  руинах  через  час.
Пожарные суетливо взялись за свою работу,  принялись  разбирать  завалы,
гасить очаги пламени. Врачи все это время были без дела,  им  оставалось
лишь констатировать летальный исход всех,  тех,  кого  извлекали  из-под
обломков.
   Если бы не расторопный прапорщик,  которого  подчиненные  уважительно
называли Петровичем, Глеб Сиверов  так  и  остался  бы  погребенным  под
руинами особняка. Прапорщик Петрович пробирался по завалам, цепляясь  за
раскаленную арматуру, глянул вниз и увидел торчащие из-под  плиты  ноги.
Старый пожарник чертыхнулся.
   - Еще один труп, - сказал  он  сам  себе  и  попытался  пробраться  к
Сиверову.
   Но сходу это ему не удалось. Еще около двух часов ушло на  то,  чтобы
извлечь Глеба Сиверова из-под битого кирпича, кусков бетона и обгоревших
досок. Взяв  его  запястья  в  браслетах  наручников,  прапорщик  громко
закричал:
   - Мужики, да этот вроде живой! Пульс, хоть и слабый, но слышен!
   Петрович специальными ножницами перекусил цепочку наручников.
   Тут уж пришлось посуетиться врачам "скорой помощи".
   - Скорее носилки! И давайте все подальше отсюда!
   Наверное,  он  задохнулся,  -  говорил  молодой  врач.  -  Да   тише,
осторожнее, у него, наверное, все поломано.
   Посветите сюда, посветите.
   Милицейский "уазик" развернулся, и свет фар упал на распростертое  на
носилках тело Глеба Сиверова.
   Глеб с трудом поднял веки и вздрогнул. Над ним нависло добродушное  и
чуть испуганное лицо прапорщика  пожарной  охраны  Петровича.  Прапорщик
улыбнулся:
   - Ну, парень, ты в рубашке родился. Не вздумай умирать! Тебе повезло,
единственный уцелел. Может, скажешь, что у вас здесь случилось?
   Старший лейтенант в серой милицейской  форме,  приехавший  на  пожар,
склонился над Глебом:
   - Ну, говори, говори...
   Глеб попытался  пошевелить  пальцами  рук,  затем  дважды  моргнул  и
прошептал:
   - Старлей.., старлей.., слушай меня внимательно.
   Ты  должен  немедленно  позвонить  полковнику  Поливанову.   Запомни,
полковнику Поливанову.
   - Как? Как ты говоришь? - лейтенант наклонился к самым  губам  Глеба,
почти касаясь их ухом.
   - Полковник Поливанов, старлей, По-ли-ва-нов, - по слогам выдавил  из
себя Глеб, почти теряя сознание.
   - И что я ему должен сказать? Что?  -  тяжело  дыша  и  заглядывая  в
гаснущие глаза Глеба, зашептал старший лейтенант.
   - Скажи ему, что Слепой жив...
   - Слепой жив? - недоуменно повторил старший лейтенант.
   - Да, Слепой жив.... Запомни телефон...
   И Глеб дважды,  превозмогая  нестерпимую  боль,  повторил  телефонный
номер.
   - Позвони ему немедленно... Поливанов Станислав Петрович.., полковник
ФСК.. Ты меня понял, старлей?
   - Так точно, - почему-то по-военному произнес старший лейтенант.

***

   Глеб вновь потерял сознание Яркие круги - синие, красные,  малиновые,
темно-фиолетовые, побежали перед глазами, И  Глебу  показалось,  что  он
куда-то падает, что он летит в бесконечно глубокую пропасть, цепляясь за
какие-то острые углы, выступы, раня свое тело, ломая  руки  и  ноги.  Он
пытается кричать, звать на помощь. Его голос уносится эхом вверх,  а  он
все летит и летит, падает и падает И этому падению нет конца.
   Глеб не осознавал,  сколько  времени  он  летит  в  бездонную  черную
пропасть, он не слышал разговоров врачей, не слышал воя сирен,  мчащихся
к городу "скорой помощи" и милицейского "уазика".
   Когда  он  уже  был  в  больнице  Склифосовского,  старший  лейтенант
наконец-то смог связаться с полковником ФСК Поливановым.
   Тот выслушал доклад старшего лейтенанта Петра Вениаминовича Евинтова,
поблагодарил его и только после того,  как  положил  телефонную  трубку,
грязно, как портовый грузчик, выругался, проклиная Санчуковского и иже с
ним.

***

   А еще  через  час  полковник  Поливанов  уже  был  в  больнице.  Глеб
находился в коме. Хирург, только что отошедший от  операционного  стола,
вышел в коридор к Поливанову и пригласил  того  в  свой  кабинет.  Жадно
закурил.
   Поливанов молча ждал, что скажет хирург.
   - Это ваш друг? - врач спокойно посмотрел на полковника ФСК.
   - Да, это мой друг, - ответил полковник и тоже закурил.
   - Знаете, мой прогноз неутешительный. Если ваш  приятель  продержится
часа два-три и после этого придет в себя, то он будет  жить.  Но  шансов
очень мало, очень.
   - Сколько, доктор?
   - Что  сколько?  -  не  понял  медик,  давя  сигарету  в  хрустальной
пепельнице.
   - Сколько шансов у моего друга?
   - Думаю, пять или восемь  процентов  из  ста,  -  каким-то  холодным,
леденящим душу голосом сказал хирург и закурил следующую сигарету. -  Мы
перелили ему почти полтора литра крови. Я сделал все, что  было  в  моих
силах, сделал все, что мог. И если Всевышнему будет  угодно,  чтобы  ваш
друг остался в живых, то он будет жить. А если он сильно  нагрешил,  то,
значит, мои усилия были напрасны.
   - Послушайте, Павел Николаевич, - Поливанов посмотрел прямо  в  глаза
хирургу, - как быстро он сможет встать на ноги?
   - Ну, вы даете! Ему для начала еще надо прийти в сознание,  выйти  из
комы и только потом можно будет поговорить  на  этот  счет.  Однако  вы,
полковник, очень оптимистичный человек.
   - Я знаю своего друга. Он обязательно выкарабкается, обязательно.
   - Хотелось бы разделять вашу убежденность,  хотелось  бы,  чтобы  она
помогла ему. А кстати, полковник, как имя и фамилия  вашего  друга?  Как
его записать в документах?
   - Запишите его Федором Молчановым.
   - Как вам будет угодно.
   Хирург взял ручку и каким-то ломаным почерком  записал  на  маленьком
листке бумаги фамилию и имя своего пациента.
   - И еще, доктор. Я оставлю своих людей,  чтобы  они  охраняли  Федора
Молчанова.
   - Вы что, с ума сошли, полковник?
   - Так надо, Павел Николаевич, в целях безопасности.
   - Наверное, вы им очень дорожите. Пусть будет по-вашему.
   - С главврачом уже согласовано, - сообщил полковник Поливанов.
   - Что ж, согласовано так согласовано. А не хотите ли  рюмку  коньяка,
полковник?
   - Не  откажусь,  -  сказал  Станислав  Петрович  и  с  благодарностью
взглянул на хирурга.
   - Думаю, и у вас была нелегкая ночь.
   - Да, - признался Поливанов.
   На столе появились бутылка армянского коньяка  и  две  рюмки.  Хозяин
кабинета налил в рюмки коньяк, а затем покачал головой.
   - Знаете, ваш приятель, наверное, родился под счастливой звездой.
   - Давайте выпьем за его здоровье, - предложил полковник ФСК.
   - Давайте, давайте, с удовольствием.
   Мужчины чокнулись и выпили, а затем выжидательно посмотрели  друг  на
друга.
   - Что, еще по одной?
   - Можно, - кивнул Станислав Петрович.
   На этот раз выпили не чокаясь.
   - И еще по одной, по последней?
   - Давайте. Теперь выпьем за все хорошее, - предложил Поливанов.
   В этот момент, когда рюмки с коньяком уже были поднесены к  губам,  в
дверь постучали.
   - Войдите! - крикнул хирург.
   На пороге появилась медсестра из операционной.
   - Павел Николаевич, он пришел в сознание!
   На утомленном лице хирурга мелькнула улыбка.
   - Пульс?
   - Уже лучше, - ответила женщина в синем халате.
   - Действительно, ваш друг родился под счастливой звездой.
   - Я в этом не сомневался.
   Полковник Поливанов одним глотком выпил коньяк и вскочил с кресла.
   - Куда вы? Куда вы? - уже  недовольно  посмотрел  на  своего  ночного
гостя хирург.
   - К нему.
   - К нему нельзя. Я категорически возражаю, категорически!
   - Мне очень нужно с ним поговорить, просто необходимо -  Я  возражаю!
Может, часа через три-четыре.
   - Нет, сейчас. Я срочно должен с ним поговорить, незамедлительно.
   - Боюсь, это невозможно, полковник. Здесь я приказываю.
   Сестра, услышав спор двух мужчин, сочла за лучшее  покинуть  кабинет.
Она тихо затворила за собой дверь, пожала плечами и заспешила  в  палату
реанимации, где находился Глеб Сиверов - Поливанова.
   Поливанова... - шептал Глеб, - позовите Поливанова...
   Сестра вновь вернулась в кабинет хирурга.