и принялся насвистывать ?Гимн демократической молодежи?, что было
у него признаком отличного настроения.
 
Глава 5 
 
   У ворот загородной резиденции губернатора его встретил угрюмый  начальник
караула. Он шагнул к дверце, играя желваками на высоких, словно  вырубленных
из темного камня скулах,  и  открыл  было  рот,  но  Губанов  отстранил  его
нетерпеливым жестом и, обронив короткое: ?Позже?, загнал машину на стоянку.
   Оттолкнув подоспевшего  охранника,  он  собственноручно  вынул  Ирину  из
машины, взял на руки и отнес  в  отведенную  ей  комнату  на  втором  этаже.
Откинув смятое шелковое покрывало, он уложил жену в постель, бережно укрыл и
вышел из комнаты,  не  забыв  задвинуть  недавно  привинченный  на  наружную
сторону двери засов. Черная железяка с торчащими наружу гранеными  головками
мощных болтов смотрелась на полированном красном дереве дико и неуместно, но
Губанов подумал, что, принимая во внимание  последнее  происшествие,  этого,
пожалуй, даже маловато.
   "Гвоздями ее забить, что ли?? - сердито подумал он и  обернулся  на  звук
торопливых шагов, приближавшихся со стороны лестницы.
   Как он и ожидал, это был начальник  караула.  Его  скуластое  обветренное
лицо выражало угрюмую покорность:  дескать,  я  не  виноват,  а  фитиль  мне
положен по долгу службы. ?Будет тебе фитиль?, -  подумал  Губанов,  разминая
сигарету.
   - Ну, что скажешь, капитан? - спросил он и чиркнул колесиком зажигалки. -
Обгадился? Иван Алексеевич здесь?
   - В городе, - глухо ответил капитан, глядя в сторону.
   - И то хлеб. Позорище, мать вашу так... Почему сразу не доложили?
   - Я вам звонил, - продолжая изучать рисунок обоев, сказал начкар.  -  Ваш
номер не отвечает.
   - Ну да?! - весело изумился Губанов. - Это ж надо! Он  вынул  из  кармана
трубку мобильника и убедился в том, что батарея разряжена.
   - Ладно, капитан. Считай, что одно штрафное очко ты  отыграл.  Но  только
одно. А их, сам понимаешь, у тебя до хрена и даже больше.  Рассказывай,  как
это у вас вышло.
   Капитан  подвигал  тяжелой  нижней   челюстью,   кашлянул   в   кулак   и
неопределенно дернул здоровенным плечом.  Он  был  похож  на  школьника,  не
выучившего урок.
   - Ну, - холодно сказал Губанов, - и что должна  означать  сия  пантомима?
Что ты кривляешься, как б.., перед участковым?!
   - Я думаю, будет лучше, если вы  сами  разберетесь,  -  буркнул  капитан,
по-прежнему избегая смотреть ему в глаза. - Звонарев в караулке,  вот  вы  у
него и спросите, что да как.
   - Не понял, - строго сказал Губанов. - Что за тон? Ты будешь  давать  мне
советы? Или, может быть, ты все-таки ответишь мне,  как  вышло,  что  пятеро
здоровенных мужиков упустили одну-единственную бабу, которая сидела взаперти
на втором этаже?
   Начальник караула снова несколько раз подряд выдвинул вперед и  убрал  на
место квадратную нижнюю челюсть, еще больше набычился и плотно стиснул зубы,
так и не проронив ни звука. Губанов разглядывал его с немного  презрительным
интересом. Капитан был отличным бодигардом, выбивал девяносто  восемь  очков
из ста на стрельбище и мог ударом кулака убить человека, но дипломат из него
был аховый: он мог либо очертя голову резать  правду-матку,  либо,  вот  как
сейчас,  тоскливо  молчать,  здорово  смахивая  при  этом  на   клинического
дебила. ?А дело-то пахнет керосином, - подумал Губанов. - Что-то здесь такое
произошло, о чем он ни в какую не хочет говорить. Умирает,  но  не  сдается,
как Брестская крепость. Дрянь какая-то здесь приключилась,  и  касается  эта
дрянь либо лично меня, либо самого господина губернатора. Ведь он же  не  со
страху запирается, ни черта он не боится, не приучен бояться... Это  у  него
просто язык не поворачивается, вот и все. Есть  такие  вещи,  о  которых  не
говорят. Как, в самом деле, женщина может  выбраться  из  запертой  комнаты?
Дверь в полном порядке, засов на месте, решетка на окне такая, что вывернуть
ее можно разве что вместе со стеной - не гляди, что на вид это не решетка, а
произведение искусства. Не могла она сама оттуда выбраться, просто физически
не могла. Значит, кто-то выпустил. Значит, кого-то она купила. Денег  у  нее
там нет ни копейки, золота, камешков тоже нет, я сам проверял.  Так  чем  же
она его купила? Кто там у нас в караулке сидит, Звонарев?  Ну,  этот  кобель
известный, ни одной юбки не пропустит. Вот тебе и  ответ,  майор,  и  нечего
мучить начальника караула. Звонарева этого  ты  лично  на  работу  принимал,
лично инструктировал, так что оставь капитана в покое,  его  вины  тут  нет.
Господи, ну и позорище!"
   Капитан к этому времени уже по самую макушку налился темной кровью и стал
похож на человека, готового умереть от апоплексического удара.
   - Я вами недоволен,  капитан,  -  сухо  сказал  ему  Губанов  и,  обогнув
начальника караула, как неживой предмет, твердым шагом направился в  сторону
лестницы.
   Начкар четко выполнил поворот кругом и угрюмо затопал следом.  На  пороге
расположенной в полуподвале караулки Губанов остановил капитана,  уперевшись
ладонью в его твердую, как чугунная плита, широченную грудь.
   - Я сам, - сказал он. - Побудь здесь, капитан. Начальник караула отступил
от двери и отошел к стоявшему посередине  подвала  биллиардному  столу,  над
которым висела накрытая похожим на  гроб  жестяным  колпаком  люминесцентная
лампа. Губанов отпер дверь торчавшим в замочной скважине ключом  и  вошел  в
караулку, слегка поморщившись от шибанувшего в нос запаха  казармы.  Наличие
этого запаха было необъяснимо, поскольку никто из охранников губернатора  не
носил кирзовых сапог и не пренебрегал правилами личной гигиены, но запах был
неистребим,  и  Губанову  оставалось   только   смириться   с   фактом   его
существования.
   Звонарев сидел на топчане напротив двери, привалившись спиной  к  обшитой
сосновыми досками стене и придерживая у лба мятый носовой платок. Губанов  с
удовлетворением разглядел на платке несколько пятен крови.
   При виде Губанова  Звонарев  испуганно  вскочил  и  вытянулся  по  стойке
?смирно?, словно дело происходило где-нибудь на плацу. Рожа у него при  этом
была бледная, перепуганная, а слева на  лбу  синела  здоровенная,  сочащаяся
прозрачной сукровицей гуля. Пиджака на  нем  не  было,  и  Губанов  издалека
разглядел, что висящая у Звонарева под мышкой кобура пуста.
   Подойдя поближе, он с  отвращением  увидел  на  воротнике  белой  рубашки
охранника смазанный след бледно-розовой  губной  помады.  Звонарев,  похоже,
понял, куда он смотрит, и попытался отступить назад, но позади был топчан, и
он, пошатнувшись, замер  в  неудобной  позе,  сильно  отклонившись  назад  и
полусогнув ноги.
   - Ну что, лейтенант, - миролюбиво сказал Губанов, - идут мне рога? Что же
ты, сукин сын, раньше этого не сделал,  если  у  тебя  так  уж  под  хвостом
чесалось? Почему надо было дождаться именно того дня,  когда  тебе,  кобелю,
поручат ее охранять?
   - Товарищ майор, - пролепетал Звонарев,  -  товарищ  майор,  разрешите...
Ничего же не было, товарищ майор! Бес попутал, но ничего не было!  Я  же  не
успел ничего! Она меня почти сразу по башке гвозданула.., даже не знаю, чем.
Так врезала, что свет потух. Поверьте, Алексей Григорьевич...
   Губанов бросил на пол окурок, растер его подошвой  ботинка  и  немедленно
закурил снова. Без сигареты он не знал, куда девать  руки  и  что  делать  с
лицом,  которое  время  от  времени  принималось  противно  дергаться,   как
гальванизированная лягушка.
   - Чудак, - сказал он. - Да мне плевать, трахнул ты ее  или  нет.  Все  мы
взрослые цивилизованные люди, а это значит, что каждый  может  совокупляться
где и с кем угодно, не нарушая при этом закон,  общественный  порядок  и  не
пренебрегая своими служебными обязанностями. Ты пренебрег своими  служебными
обязанностями, дружок. Эта  женщина..,  моя  жена,  -  поправился  он  после
короткой паузы, - больна. Дав ей возможность сбежать, ты поставил под угрозу
ее жизнь и репутацию губернатора, не говоря уже о моей. А  все  потому,  что
всю жизнь думаешь не головой, а головкой. Что ты на это скажешь?
   - Виноват, - сказал на это лейтенант  Звонарев.  Он  был  высок,  строен,
широкоплеч и умел улыбаться так, что устоять перед его улыбкой не  могла  ни
одна баба.
   "Красавец, - подумал Губанов, в упор глядя на него. - Генофонд нации.  Но
при этом дурак. Дело действительно не в том, трахнул он ее или нет,  и  даже
не в том, что дал ей сбежать. Дело в том, что он дурак и хвастливый  кобель,
и если не завтра, то пару месяцев  спустя,  когда  страх  пройдет,  примется
звонить  на  каждом  углу,  что  трахался  с  дочкой  губернатора,   которая
приходится его начальнику женой. В  генофонде  нации  не  место  дуракам,  у
которых  главная  движущая  и  направляющая  сила  всего  их   существования
болтается между ног. А жаль. Паренек и вправду красивый. Шел  бы  на  завод.
Вольно же ему было переться в нашу контору!"
   - Виноват, - согласился он,  подходя  к  Звонареву  еще  на  шаг.  -  Что
виноват, то виноват, ничего не скажешь.
   - Что... - Звонарев поперхнулся, откашлялся, сглотнул всухую и  попытался
снова встать прямо. - Что со мной будет?
   - Теперь уже ничего, - равнодушно сказал Губанов. - Ты уволен, лейтенант.
   Он сложил пальцы правой руки в щепоть и сделал ею короткое  стремительное
движение, похожее на бросок змеи.
   Звонарев страшно захрипел, схватился обеими руками за горло и косо рухнул
на топчан, скатившись оттуда на пол.
   Губанов повернулся к двери, распахнул ее  и  поманил  к  себе  начальника
караула. Тот вошел в комнату, остановился, окинул лежавшее на полу у топчана
тело равнодушным взглядом и снова поднял голову, ожидая распоряжений.
   - У тебя есть вопросы, капитан? - дымя  зажатой  в  углу  рта  сигаретой,
спросил Губанов.
   - Нет, - односложно ответил начальник караула.
   - Тогда, может быть, ты сам хочешь что-нибудь сказать? Может быть, у тебя
есть какие-то замечания, предложения.., возражения, наконец?
   - Есть, - неожиданно сказал капитан. - Мне  нравится  эта  работа.  Здесь
хорошо платят, и вообще... Звонарев сам виноват в том, что  с  ним...  -  он
снова покосился на тело, - в том, что с ним случилось.
   - А что же с ним случилось? - вкрадчиво поинтересовался Губанов.
   - Я полагаю, автомобильная катастрофа, - ответил капитан. - Не  справился
с управлением на повороте, ну, и...
   - Пьяный, - полувопросительно добавил Губанов.
   - Пьяный так пьяный, - не стал спорить капитан. - Конечно, пьяный! У  нас
же все-таки не Кавказ, серпантинов нету, да и погода более или менее...  Да,
точно, пьяный. Не меньше бутылки выжрал, я думаю.
   Звонарев издал негромкий хрип и слабо шевельнулся.
   - Разрешите приступать? - спросил начальник караула.
   - Конечно, - кивнул Губанов. - Погоди-ка,  капитан.  Твои  люди  в  курсе
событий?
   - А что вас больше устраивает?
   - Меня устраивает, чтобы никто ничего не зная.
   - Тогда я не стану ставить их в известность, - пообещал капитан.
   Губанов ухмыльнулся. Разумеется, охрана была в курсе, и обещание капитана
не ставить в известность своих  подчиненных  означало  только  то,  что  эта
информация будет надежно похоронена.
   - За что я тебя люблю, капитан, - сказал Губанов, - так это за прямоту.
   Он поднялся наверх и через несколько минут услышал, как со двора,  рыкнув
двигателем, выехала машина. Этот вопрос можно  было  считать  улаженным,  но
майор знал, что  не  успокоится,  пока  за  его  женой  не  закроется  дверь
отдельной палаты  со  звуконепроницаемыми  стенами.  Он  снова  ухмыльнулся,
подумав, что звуконепроницаемость еще  не  возведенных  стен  находится  под
вопросом: Кацнельсон мог увлечься экономией и заложить в  проект  внутренние
перегородки из оберточной бумаги. ?Надо бы его проконтролировать?, - подумал
майор, но тут во дворе снова зашумел мотор, по ровному  асфальту  подъездной
дорожки коротко прошуршали широкие  колеса,  и,  выглянув  в  окно,  Губанов
увидел любовно отполированный  черный  ?мерседес?,  плавно  затормозивший  у
крыльца.
   Он скинул с плеча ремень кобуры, наспех поправил  галстук  и  заторопился
вниз: помимо всего прочего, он был начальником  охраны,  и  вечерний  рапорт
любимому тестю входил в его прямые обязанности.
   Губернатор вошел в вестибюль, как  обычно,  благоухая  смесью  изысканных
ароматов и гордо неся свою неподвластную времени густую шевелюру. ?А что ему
сделается, - подумал Губанов, с улыбкой идя ему навстречу и протягивая  руку
для пожатия. - Это мы  привыкли:  старик  да  старик,  а  ему  всего-навсего
пятьдесят четыре года.
   Посмотреть бы на него лет через двадцать. А сейчас он, конечно, орел.  На
стройке, на морозе, небось, горбатиться  не  приходилось.  На  это  дело  он
других  посылал,  кто  рылом  попроще,  а  ему  нельзя,  он  у  нас  смолоду
комсомольский вожак и вообще тыловой лидер.
   Это про таких в войну говорили, что у них медаль ?За  оборону  Ташкента?.
Старый козел... Ничего, мы тебя выдоим?.
   Бородич пожал ему руку и приобнял за плечи, увлекая за собой. Видно было,
что губернатор пребывает в отличном настроении, и у Губанова  екнуло  сердце
от радостного предчувствия. Всю последнюю неделю старик  насмерть  дрался  с
банкирами, выколачивая деньги под свой проект, и приезжал домой чернее тучи,
но сегодня вид у него был совсем другой, и Губанов понял, что дело выгорело.
   - Ну, как тут у нас  дела?  -  бодро  спросил  Бородач,  вместе  с  зятем
поднимаясь на второй этаж.
   - У нас тут все в пределах нормы, - дипломатично  соврал  Губанов,  решив
придержать плохие новости для более подходящего момента. - А вот  у  вас,  я
вижу, какое-то событие. На презентации побывали?
   - Какая презентация? - скривился Бородич. - Терпеть не могу  это  дерьмо,
ты же знаешь. Хитришь, Алексей, хвостом вертишь! По физиономии  твоей  вижу,
что уже обо всем догадался.
   - О чем это вы? - округлив глаза, удивился Губанов. - Ума не приложу.
   - Вот артист! В общем, можешь звонить своему  Айболиту,  пусть  понемногу
избавляется от своих пациентов и вообще собирает  вещи.  Строить  будем  под
Звенигородом, я уже присмотрел местечко.
   - А деньги? - осторожно спросил Губанов.
   - Что - деньги? Пожертвования будем собирать!
   Что ты дурачка из себя строишь? Раз я говорю, что будем строить,  значит,
деньги есть. Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть...
   - Когда такие люди в  стране  Советской  есть!  -  в  тон  ему  подхватил
Губанов, и оба расхохотались.
   - Точно, - отсмеявшись, сказал губернатор. - Эх, было времечко!  Помнишь,
Алексей?
   - Как не помнить, - с ухмылкой ответил  Губанов,  открывая  перед  тестем
дверь его кабинета. - Никогда не забуду, как вы меня на бюро  райкома  имели
за джинсы с глазами.
   - Ну, а как же без этого, - благодушно сказал Бородач, опускаясь  в  свое
кресло. - Если есть бюро райкома, то надо же на нем время от времени кого-то
иметь. А у тебя, понимаешь, глаза  во  всю  задницу.  Да  еще  на  фирменных
джинсах! Завидно же, как ты полагаешь?
   - Я тогда примерно так  и  понял,  -  Губанов  опять  ухмыльнулся,  -  но
промолчал.
   - Попробовал бы ты что-нибудь сказать! Коврова бы от тебя  мокрого  места
не оставила.
   - Да, Нина Константиновна женщина железная.
   - Ха, железная. - На этот раз ухмыльнулся Бородич. - Очень даже мягкая, а
уж темперамент, скажу я тебе...
   - Что вы говорите! - воскликнул Губанов, для которого отношения  тестя  с
Ковровой вовсе не были тайной.
   - Ну, это дело прошлое, не  стоит  его  ворошить,  -  сказал  Бородич.  -
Давай-ка поговорим о деле, Алексей. Я хотел просить тебя об одной услуге.
   - Я весь внимание.
   - Мне хотелось бы, чтобы все организационные вопросы,  связанные  с  этим
строительством, ты взял на себя. Наш главный архитектор  -  мужик,  конечно,
грамотный, но привык работать по старинке,  дедовскими  методами:  СМУ,  ПМК
всякие... А центр нужно построить быстро и, главное, качественно,  без  этой
нашей славянской разухабистости, когда лес валят гектарами,  грязь  разводят
на  пол-области,  технику  гробят  колоннами,  ан,   глядишь   -   построили
трансформаторную  будку,  да  и  та  через  полгода  завалилась...  Надо  бы
частников каких-то нанять, что ли, и лучше из-за рубежа...
   - Турок, - сказал Губанов. - Или югославов. А прорабом назначим одного..,
одного Кацнельсона. Губернатор поморщился:
   - А что, русского найти нельзя?
   - Его главное достоинство заключается именно в том, что он не русский,  -
возразил Губанов. - Вы же сами только что...
   - Ладно, ладно. - Бородич махнул рукой. - Ты прав, наверное.  В  общем  я
тебе доверяю, но имей в виду: в случае чего спрос будет по полной программе.
Не посмотрю, что зять.
   - Ну, Иван Алексеевич...
   - Верю, верю, потому и прошу: займись ты этим делом.  Знаю,  что  у  тебя
служба, но я тебя от нее временно освобождаю. Как  ты  считаешь,  этот  твой
капитан справится?
   - Да я и сам справлюсь. Служба необременительная. Любят  вас  в  области.
Иван Алексеевич, так что охране при вас вроде бы и делать нечего.
   - Уж сколько лет твердили миру, что лесть глупа, вредна... - процитировал
губернатор. - Кстати, ты не помнишь, как там у Крылова: глупа или гнусна?
   Губанов виновато развел руками, давая понять, что не помнит.
   - Ну, черт с ней, с лестью. Давай-ка  дернем  по  пять  капель  за  успех
мероприятия.
   Он полез в тумбу стола за бутылкой, а Губанов тем временем принес рюмки и
нарезанный ломтиками лимон на фарфоровом блюдечке. Они выпили по чуть-чуть и
разошлись, весьма довольные друг другом.
   В тот вечер Губанов так ничего и не  сказал  губернатору  о  выходке  его
любимой дочери.
 
*** 
 
   Лето  закончилось  как-то  незаметно,  да   и   осень   показалась   лишь
незначительным эпизодом, наподобие краткого предисловия к зиме. После первых
настоящих морозов вдруг наступила долгая оттепель,  и  Москва  на  несколько
недель погрузилась в море слякоти, от которой  не  было  никакого  спасения.
Отвратительная  серо-коричневая  жижа  веером   разлеталась   из-под   колес
автомобилей и сыто чавкала под ногами пешеходов, налипая на брюки и голенища
сапог мокрыми неопрятными лепешками. Время  от  времени  с  неба  принимался
падать густой мокрый снег. В основном это  происходило  по  ночам,  и  тогда
город просыпался белым и нарядным, но уже через несколько часов снег таял, и
все возвращалось на круги своя.
   Было начало  третьего  ночи,  когда  лежавший  на  прикроватной  тумбочке
телефон издал негромкую мелодичную трель.  Ирина  Быстрицкая  проснулась  от
этого звука, но не стала открывать глаза: под одеялом было тепло и уютно,  и
сон ей снился теплый, уютный - такой, что с ним жалко было расставаться,  да
и телефон сразу же замолчал, потому что Глеб взял трубку и молча поднес ее к
уху.
   Некоторое время он неподвижно сидел на постели, видимо, вслушиваясь в то,
что говорил ему звонивший посреди ночи человек, потом коротко сказал:  ?Да?,
положил мобильник на тумбочку и потянулся за брюками.
   - Кто звонил? - не открывая глаз, сонным голосом спросила Ирина.
   - Никто, - ответил Глеб, шаря в темноте в  поисках  рубашки.  -  Ошиблись
номером.
   - А ты куда собрался?
   - Пойду прогуляюсь, - сказал он, и Ирина услышала,  как  звякнула  пряжка
ремня. - Надо подышать, подумать... Ты спи.
   Ирина окончательно  проснулась,  но  осталась  лежать  на  боку,  подавив
невольный вздох. Теперь она знала, что не уснет, пока Глеб  не  вернется,  а
вернется он наверняка не скоро...
   - Ты надолго? - спросила она.
   - Как получится, - ответил Глеб. - Если что, завтракай без меня.
   Ирина снова  украдкой  вздохнула.  Спорить  было  бесполезно  и  пытаться
переделать Глеба тоже вряд ли стоило. Да и  сколько,  в  конце  концов,  его
можно переделывать? Ирина знала, что в жизни Глеба Сиверова и без  нее  было
предостаточно реформаторов и специалистов по переделыванию  личности,  и  не
испытывала никакого желания влив