окну.
   Халат соскользнул к ногам Ирины.
   - Погоди, я включу музыку, - прошептала женщина,  и  через  несколько
мгновений из черных колонок полилась музыка.
   Глеб, раздражаясь, что каждым своим движением попадает в такт музыки,
принялся раздеваться. Он пытался выйти из этого заколдованного круга, но
ничего не получалось. На сильные  доли  такта  расстегивалась  пуговица,
скрип застежки молнии сливался со звоном тарелок. Это было точно так же,
как идти по полупустому предпраздничному проспекту, когда  из  динамиков
льется маршевая мелодия.
   Глеб не любил, когда на него смотрели.
   А Ирина, забравшись в  постель  и  натянув  простыню  до  подбородка,
внимательно, каким-то немного холодным  взглядом,  рассматривала  своего
любовника.
   И выход был только один - как  можно  скорее  улечься  рядом  с  ней,
прильнуть к  женщине  так,  чтобы  она  не  могла  видеть  твоего  тела,
приблизить свое лицо к ней так, чтобы можно  было  видеть  только  глаза
друг друга, полные тоски и желания.
   Белье  показалось  Глебу  немного  прохладным  и  влажным,  когда  он
устроился рядом с Ириной на мягком,  гасящем  звуки  движений,  матрасе.
Ирина вдруг резко отстранилась от  Глеба  и  прикоснулась  к  его  плечу
кончиками холодных пальцев.
   Глеб даже ощутил прикосновение твердых, отполированных ногтей.
   - Меня почему-то ужасно волнуют твои раны, - извиняясь,  пробормотала
женщина. - Но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется и хочется к
ним прикасаться.
   - Наверное, ты жалеешь меня?
   - Нет, это немного другое чувство.  Они  меня  почему-то  возбуждают.
Скажи, тебе больно? -  Ирина  слегка  надавила  подушечками  пальцев  на
твердый рубец.
   - Я даже не  чувствую  твоего  прикосновения.  Вернее,  чувствую,  но
словно бы ты прикасаешься ко мне через стекло.
   - Удивительно, - сказала Ирина и нежно коснулась губами  белеющего  в
полумраке шрама.
   Затем она изогнулась и нащупала губами рану на груди. Это было место,
куда вошла пуля.
   - Наверное, когда я прикасаюсь к твоим ранам, ты вспоминаешь,  где  и
когда их получил?
   - Я не люблю об этом вспоминать. И как  мне  кажется,  я  даже  успел
забыть, откуда они взялись.
   - Нет, ты врешь. Я заставлю тебя вспомнить. Я вижу по твоим глазам, в
них проплывают ужасные видения. Погоди-погоди...  -  женщина  взяла  его
голову в ладони и заглянула в глаза.
   И Глебу показалось, что Ирина  и  впрямь  видит  взрывы,  видит,  как
горячий ветер несет сухую пыль, видит обезумевшее лицо бандита,  который
выпускает длинную, пока не смолкнет автомат, очередь, конца  которой  он
не услышал. И если бы тогда рядом не оказалось друга, если бы  рядом  не
было Альберта Кострова, который разрядил свой автомат  в  бандита,  весь
магазин, сейчас Глеб не лежал бы здесь с Ириной. Ведь это Костров  тогда
вытащил его на плечах, ведь это он тогда отдал ему свою кровь и спас его
жизнь. И Глебу в самом деле не хотелось сейчас об этом вспоминать.
   Он отстранил женщину, прикрыл ладонью рану на груди.
   - Принеси мне вина, пожалуйста, и я скажу тебе одну новость.
   Это прозвучало так, словно бы  он  предлагал  Ирине  какой-то  обмен.
Ирина, немного удивившись, выбралась из-под  простыни  и,  не  стесняясь
своей наготы, вышла в соседнюю комнату.  Она  принесла  два  бокала,  до
половины наполненных вином, один из них протянула мужчине.
   - Ну, и какую же новость я должна услышать?
   - Извини, Ирина, если испорчу тебе настроение, но мне об  этом  нужно
кому-то сказать. Только сегодня я узнал, что человек, которому я  обязан
своей жизнью, погиб.
   В глазах женщины даже не промелькнуло страха, в них не возникло  даже
и отблеска удивления. Она просто отпила глоток вина и негромко сказала:
   - Тогда выпьем за него. Выпьем за то, что мы с тобой сегодня вместе.
   - Выпьем, - ответил Глеб.
   - Когда я тебя долго не вижу, меня мучат предчувствия. Ты представить
себе не можешь, сколько раз я в мыслях тебя уже хоронила, сколько раз  я
убеждала себя в том, что мы больше никогда не увидимся. И самое страшное
то, что никто мне не скажет, погиб ты или остался жив, никто  не  скажет
мне, где ты находишься.
   - Сейчас я здесь, - улыбнувшись, сказал мужчина. А вот  завтра...  не
знаю.
   - Ты собираешься уехать? - встревожилась Ирина.
   - Я же сказал - не знаю. Не будем об этом.
   Глеб крепко обнял женщину и, закрыв глаза, нашел  ее  губы,  пахнущие
терпким вином.  Глебу  показалось,  что  музыка  в  динамиках  зазвучала
громче. На него прямо-таки  обрушилось  жизнелюбие  Моцарта,  и  ему  не
хотелось думать о том, что он и сам может погибнуть, как погиб  Костров,
как погибло уже много его друзей...
   И он понимал, знакомых у него уже больше в том, загробном  мире,  чем
здесь.
   И поэтому он так дорожил связью с этой  женщиной,  которая,  как  ему
казалось, никогда не лгала ему и которой он сам старался не лгать. Можно
чего-то не говорить, но нельзя  обманывать.  И  тогда  будешь  счастлив,
будет куда прийти, будет куда вернуться, будет плечо, на  которое  можно
опереться и к которому можно прижаться лбом, пряча взгляд, полный слез.
   Ирина  всегда  удивляла  Глеба  тем,  что  каждый  раз,   когда   они
оказывались в постели, могла становиться какой-то новой, какой-то еще не
изведанной им женщиной. Он  никогда  не  мог  предугадать,  чего  же  ей
захочется на этот раз. Она была то сдержанно-холодной, то  яростной,  до
безумия страстной. Иногда она в кровь раздирала ему спину, а иногда, как
сейчас, была нежной и податливой, повинуясь каждой его прихоти,  каждому
его желанию. И Глебу хотелось, чтобы  эта  близость  длилась  вечно.  Он
боялся, что наслаждение станет менее острым.
   Глеб,  сжимая  Ирину  в  объятиях,  перевернулся  на  спину.  Женщина
страстно вздохнула, запрокинула голову и сбросила простыню...
   - Еще, еще... - зашептала Ирина, нетерпеливо теребя мочку его уха.
   - Не спеши, - прошептал  Глеб,  -  помни,  все  хорошее  когда-нибудь
кончается.
   - Не разговаривай, молчи... - зашептала женщина, и  ее  ладонь  легла
Глебу на губы.
   Затем Ирина  откинулась,  высоко  запрокинув  голову.  Темные  волосы
рассыпались по плечам. Она медленно раскачивалась, сладострастно вздыхая
при каждом движении. Глеб покусывал губы, лаская руками ее грудь.
   - Быстрее... быстрее..... - прошептала Ирина, - быстрее...
   Их вздохи слились со звуками музыки... Ирина улеглась рядом с Глебом.
Она положила голову ему на грудь.
   - Я слышу, как бьется твое сердце.
   - Это ты заставила его стучать так сильно и так быстро.
   - Мое тоже бьется быстрее,  -  сказала  Ирина  и,  взяв  руку  Глеба,
положила себе на грудь.
   - Я слышу, - прошептал Глеб, ощутив под пальцами твердый сосок.
   - Но ты меня обманываешь,  твое  бьется  в  такт  музыке.  Ты  любишь
Моцарта, а не меня.
   - Нет, Ирина, я люблю тебя, - спокойно сказал Глеб, - и хочу, чтобы у
нас с тобой все было хорошо.
   - А разве у нас что-то не так? - задала вопрос женщина  и,  приподняв
голову, заглянула в глаза Глебу.
   Она запустила свои пальцы в его русые волосы и  нежно,  как  ребенка,
принялась ласкать.  Крестик  на  золотой  цепочке  качнулся,  сверкающей
искоркой проплыл перед его глазами. Глеб попытался схватить его  губами,
и это ему удалось.
   - Я спрашивал у тебя когда-нибудь, кто подарил тебе этот крестик?
   - Это крестик моей  бабушки,  -  сказала  Ирина.  -  Она  была  очень
набожна, и когда я была еще маленькой девочкой, бабушка отдала его мне.
   - А я не помню свою бабушку, - сказал Глеб.  -  Она  вместе  с  дедом
погибла в блокаду в Питере.
   Ирина вздохнула.
   - А я хорошо помню свою бабушку. Она меня очень любила - больше,  чем
всех внуков. Наверное, потому, что я всегда и во всем ее слушалась и  не
смеялась над ней, когда она молилась Богу.
   - А я никогда не молился  сам  и  не  помню,  чтобы  кто-то  из  моих
родителей ходил в церковь.
   - У каждого человека в жизни бывает момент, когда его тянет в храм, -
задумчиво произнесла женщина. - Когда ты пропадаешь  подолгу,  я  иногда
захожу в церковь и ставлю свечку. И, глядя  на  дрожащий  огонек,  шепчу
молитву. Я прошу, чтобы с тобой все было хорошо.  Я  шепчу  ту  молитву,
которой меня научила бабушка.
   - И помогает? - усмехнулся Глеб.
   - Как видишь, ты здесь. Я помню" как однажды,  когда  я  была  совсем
маленькой, бабушка повела меня  в  церковь.  И  я  помню,  как  какой-то
мужчина не хотел пускать меня в храм.  Он  говорил,  что  бабушка,  если
хочет, может туда идти, а я должна подождать ее  на  паперти.  Но  потом
бабушка все-таки упросила его, и я впервые оказалась в церкви. Я до  сих
пор помню сладковатый запах горящих свечей, помню  низкий  бас  дьякона,
сверкание окладов, коленопреклоненных  старух.  И  помню,  что  лики  на
иконах мне показались какими-то очень мрачными,  очень  сердитыми.  И  я
спросила у бабушки: они что, на нас сердятся? А бабушка только приложила
палец к губам и не стала мне ничего объяснять. А затем, сжалившись  надо
мной, прошептала; "Они нас с тобой любят". Я была единственным  ребенком
в церкви. Вокруг были только старики и  старухи,  которые  казались  мне
тогда очень древними, словно я  попала  в  загробный  мир.  Заметив  мою
растерянность, ко мне подошел священник и дал  поцеловать  крест.  Крест
был холодный,  и  до  сих  пор  не  могу  понять,  почему  я  совсем  не
противилась  этому.  Я  прильнула  губами  к  холодному  металлу  и   до
сегодняшнего дня, до этой минуты, наверное, и в последующем буду помнить
вкус этого поцелуя. Знаешь, когда я прикасаюсь губами к твоим ранам,  то
мне вспоминается тот далекий день.
   Вспоминается бабушка, вспоминается полумрак  церкви  и  густой  голос
дьякона.
   - Ну, ты сейчас и договоришься, -  деланно  смеясь,  сказал  Глеб,  -
может, ты еще скажешь, что мои раны - это стигмы, а я - Христос?
   - Иногда мне это кажется, - призналась Ирина.
   - Тогда постарайся уснуть.
   Глеб обнял женщину. Та  потерлась  щекой  о  его  плечо  и  счастливо
замерла, словно боясь малейшим движением вспугнуть то  эхо  наслаждения,
которое все еще звучало в ней...
   По ровному дыханию Ирины Глеб понял - женщина уснула.
   Он осторожно высвободил руку, на которой она лежала, и отодвинулся  к
краю кровати. Теперь он мог видеть Ирину всю,  не  прикрытую  простыней.
Видел, как чуть заметно приподнимается ее плечо, видел, как  подрагивают
ресницы, как кривятся в сонной  улыбке  губы,  немного  припухшие  после
поцелуев.
   Мужчина встал, приподнял простыню и бережно накрыл ею женщину. Затем,
ступая по холодному полу, вышел в гостиную и бесшумно притворил за собой
дверь.
   Свеча  в  мраморном  подсвечнике  уже  догорала,  желтоватый  парафин
сосулькой свисал до самого стола. Пламя трепетало, дробясь отражениями в
стекле бокалов.
   Тонкими струйками поднимался черный дым.
   Глеб пальцами поправил фитиль, затем  подошел  к  телефону  и  быстро
набрал номер. Послышалось три гудка, затем раздался механический щелчок,
и зазвучал голос автоответчика: "Партия сахара прибыла. Жду, как  вы  ею
распорядитесь".
   Глеб тяжело вздохнул и отложил трубку.
   "Лишь бы она не проснулась прежде, чем я уйду!"
   Он посмотрел на свои часы.  Секундная  стрелка  неумолимо  бежала  по
кругу.
   Глебу было ясно, что случилось что-то экстренное.  Он  сел  на  стул,
взял за тонкое горлышко бутылку и плеснул вина в бокал.
   "Неужели мне не придется всю ночь провести с Ириной? Или, может быть,
плюнуть на все, остаться с ней до утра? Нет, я должен буду  поехать.  Но
ведь я пообещал..."
   Глеб вошел в спальню. Ирина лежала все в той  же  позе,  все  так  же
счастливо улыбалась во сне. Глеб быстро бесшумно оделся. Затем подошел к
спящей женщине и, наклонившись, тихо прошептал:
   - Ирина, я должен уехать.
   - Что? - не поняла она и приподняла голову, не открывая глаз. -  Куда
уехать?
   - Я должен ехать, - повторил Глеб.
   - Федор,  что-то  случилось?  Что-то  очень  важное?  -  глаза  Ирины
открылись, и она, все еще непонимающе, посмотрела на Глеба.
   - Да, скорее всего, случилось, и мое присутствие необходимо.
   - Вот так всегда...
   - Завтра я тебе позвоню.
   - Обещаешь? - прошептала Ирина и потянулась к Глебу.
   Он не отстранился. Он обнял ее за теплые плечи и поцеловал в губы.
   - Только обязательно позвони. Я завтра буду целый день дома.
   - Хорошо, - кивнул Глеб и быстро покинул квартиру Ирины Быстрицкой.
   На улице было прохладно,  особенно  после  теплой  постели.  Глеб  не
чувствовал себя уставшим. Он был бодр и готов к действию. Открыв машину,
он устроился и нажал кнопку приемника. Джаз сменился  программой  ночных
новостей. Передавали о курсе доллара и прочей ерунде, которая  Глеба  не
интересовала.
   "Так, сейчас я должен уехать и как можно скорее попасть к себе".
   Глеб выехал на пустынную улицу и посмотрел в зеркальце заднего вида.
   Никого за ним не было.
   "Ну что ж, видно, все складывается совсем  не  так,  как  рассчитывал
полковник. Иначе он не стал бы оставлять столь экстренную информацию".
   Глеб мчался по ночной Москве. Он уверенно вел машину и думал  о  том,
как дорога ему женщина, которую он только что оставил.
   "Наверное, она сейчас не спит... Но  лучше  об  этом  не  думать",  -
приказал он себе.
   Но его тело, губы помнили Ирину,  ему  казалось,  что  она  находится
рядом, находится внутри него.
   Светофоры на перекрестках полыхали желтым, и Глеб мчался, не  сбавляя
скорости. Он въехал в арбатский переулок, поднялся на шестой этаж, вошел
в мастерскую, отодвинул книжный стеллаж,  набрал  код,  и  бронированная
дверь послушно отворилась.  Он  тут  же  включил  компьютер.  На  экране
появился текст, из которого Глеб узнал, что взорван  "мерседес"  банкира
Бортеневского.
   Значит, времени у него оставалось совсем мало.

Глава 5

   У полковника Соловьева, когда  он  отправился  на  презентацию,  были
какие-то недобрые предчувствия. И сейчас, ночью, сидя в  своем  кабинете
дома, он понял: интуиция его не обманула. Еще вечером  он  был  спокоен,
ведь он поручил задание своему человеку, договорился с Глебом  Сиверовым
о ликвидации одного из воров в законе - именно того,  кто  "наезжал"  на
банкира Бортеневского.
   Он ходил по своему кабинету взад и вперед, нервно курил сигарету.  Он
рассчитывал,  что  эту  ночь   проведет   в   постели   с   какой-нибудь
привлекательной длинноногой девицей. Но  обстоятельства  сложились  так,
что было не до развлечений. Время от  времени  он  звонил  Бортеневскому
домой. Тот срывающимся голосом начинал кричать в трубку:
   - Сергей Васильевич, что делать? Что? Они мне вновь звонили!
   - Я знаю, - говорил полковник.
   Ему докладывали о каждом звонке банкиру, но откуда звонили, высчитать
было невозможно. Каждый из звонков делался из телефона-автомата, а их  в
городе было бессчетное количество. Звонки были на удивление короткими, и
все выглядели примерно так: "Ну что, ты еще не решил  подписать  с  нами
бумаги?" Бортеневский по совету Соловьева отвечал: "Дайте мне  подумать.
Дайте мне хотя бы еще сутки".
   "Суток тебе, сволочь, никто не даст.  Времени  у  тебя  -  до  десяти
утра", - уточняли бандиты.
   "Куда пропал Глеб? - размышлял полковник Соловьев. - Куда он делся?
   Неужели он уже уехал, и его сейчас нет в  городе?  Тогда  перспектива
выглядит довольно мрачной".
   - Я заплачу столько,  сколько  будет  нужно,  -  срывающимся  голосом
говорил банкир. - Я готов отдать все деньги, которые у меня есть, только
спасите меня от этих мерзавцев! Спасите, полковник! - умолял банкир.
   - Успокойтесь, Альфред Иннокентьевич. Все будет хорошо.  Это  обычная
процедура. Они "наезжают", надеются, что вы вот-вот сломаетесь, и  тогда
они смогут вить из вас веревки, -  как  мог,  утешал  Соловьев  Альфреда
Бортеневского.
   Но тот был слишком испуган, чтобы внимать  голосу  разума.  Соловьеву
казалось, что он даже слышит, как у Бортеневского стучат зубы.
   - И самое главное, Альфред Иннокентьевич, не пейте больше, не  пейте,
я вас прошу... - говорил Соловьев, наливая себе в стакан коньяк.
   - Моя жена плачет. Она напугана.
   - Да, я понимаю, - говорил Соловьев, - но  будьте  спокойны,  усильте
охрану и никуда не выходите из  дому.  А  самое  главное,  завтра  утром
встретьте дочь. Я пошлю двоих людей со своей стороны. Они в случае  чего
подстрахуют. Вы меня поняли, Альфред Иннокентьевич?
   - Да-да, полковник, я понял. Все будет сделано. Я сам поеду встречать
дочь.
   - Нет, вы должны сидеть дома. Пусть поедут ваши люди.
   - Хорошо, я понял.
   Банкир клал трубку, а Соловьев тяжело вздыхал и вновь  расхаживал  по
кабинету.
   Наконец, далеко от дома  Соловьева,  Глеб  взял  телефон  и  позвонил
другу.
   Тот сразу же обрадовался.
   - Послушай, - сказал Соловьев, - произошли события,  которые  требуют
скорейших действий.
   -  Я  слушаю,  -  спокойным  голосом  ответил  Глеб.  -  Говори,  что
произошло.
   - Они взорвали "мерседес" Бортеневского. Хорошо, что в нем никого  не
оказалось.
   - Да, действительно хорошо, - согласился Глеб Сиверов.
   Через четверть часа полковник Соловьев был  в  курсе.  Он  знал,  что
бандиты не остановились на взрыве "мерседеса", а пошли  намного  дальше.
Ему было не по себе. Ведь  деньги,  которые  ему  лично  уплатил  банкир
Бортеневский, были немалыми, а защитить банкира он не смог.
   Глеб Сиверов сидел в  кресле  и  дремал.  Вернее,  казалось,  что  он
дремлет. На самом деле Глеб спал, спал без  сновидений,  глубоко,  дышал
ровно. Но, тем не менее, он слышал, как скрежеща стучит кусок железа  на
крыше, слышал, как поскрипывает форточка.
   Раздался звонок.
   Глеб стряхнул сон, потянулся к телефону и, взяв трубку, вздохнул.
   - Послушай, это я, - раздался взволнованный голос Сергея Соловьева.
   - Да, я слушаю, - ответил Глеб - Они украли ребенка Бортеневского.
   - Когда это произошло?
   - Скорее всего, ночью. Они  взяли  девочку  заложницей.  И  теперь  у
Бортеневского нет  выхода,  он  должен  соглашаться  на  их  условия,  а
иначе...
   - Понятно, - сказал Глеб. - Ты знаешь, откуда они звонили?
   - Звонили из Питера, по межгороду, - сообщил полковник Соловьев.
   - Понятно. Что ты предлагаешь?
   - Не знаю, - задумчиво произнес Соловьев.
   - А может,  мне  сейчас  же  заняться  делом  и  убрать  Мартынова  с
Богаевским?
   - Я думаю, что без подготовки сделать это  будет  очень  непросто,  -
сказал Соловьев.
   - А другой выход есть? - чуть взволнованно осведомился Глеб.
   - Не знаю, не знаю. Вот поэтому я тебе и позвонил.
   - Может, встретимся и  подумаем?  -  сказал  Глеб.  Соловьев  тут  же
согласился.
   - Только  знаешь  что,  давай  ты  заезжай  за  мной.  Встретимся  на
перекрестке, где и всегда.
   - Хорошо, - сказал Глеб.
   Закрыв замки, Глеб сбежал вниз. Он сел в машину, запустил  двигатель,
но несколько минут сидел, слушая рокот мотора. Оглядевшись по  сторонам,
медленно покинул двор и выехал на центральную  улицу.  Здесь  он  вдавил
педаль газа и, набирая скорость, помчался в сторону Патриарших прудов.
   Соловьев уже стоял на перекрестке. Глеб притормозил, полковник влез в
машину и пожал Глебу руку.
   - Ну и что ты предлагаешь? - сразу же спросил Глеб.
   - Не знаю. Но я сказал Бортеневскому, чтобы он  больше  не  тянул,  а
сказал, что согласен на все условия. Самое  главное,  чтобы  оставили  в
покое ребенка. До заседания сонета банка еще есть время,  и  мы  кое-что
можем успеть.
   - По-моему, для начала надо освободить девочку, - сказал Глеб.
   - Да, - согласился Соловьев. - Но ведь она  в  Ленинграде,  и  мы  не
знаем даже адреса, где ее прячут.
   - Это точно, - согласился Глеб. - Но мне кажется,  ты  знаешь  людей,
которые помогут нам найти девочку.
   - Я знаю двоих. И если  их  хорошенько  прижать,  то,  возможно,  они
проговорятся.
   - Говори адреса, - не сбавляя скорости, предложил Глеб.
   Соловьев назвал два адреса и две фамилии.
   - Но ведь это в П