запер  дверь  на  два  оборота.  Выход,
который,  похоже,  собирался  предложить  Сорокин,   представлялся   ему
наиболее разумным, хотя, строго говоря, выходом  не  являлся.  Просто  в
данный момент это  было  последнее  средство  для  сохранения  душевного
равновесия. Сорокин уже отодвинул в сторону вызвавший его неудовольствие
чай и, гремя ключами, полез в сейф. На столе возникла  бутылка  водки  и
два  завернутых  в  бумажную  салфетку  бутерброда.  Это  -  бутерброды,
конечно, а не водка, - был завтрак полковника, заботливо завернутый  его
супругой. Капитан посмотрел на часы и решил, что  для  завтрака  немного
поздновато - на часах было без  чего-то  одиннадцать  вечера,  за  окном
стояла тьма египетская, и опять шел снег.
   -  С  колбасой,  -  с   непонятной   интонацией   сказал   полковник,
разворачивая бутерброды. - С самого Нового года доесть не можем. Садись,
капитан, попробуем нанести  урон  мировому  запасу  туалетной  бумаги  и
отходов нефтеперерабатывающей промышленности.
   - Приятного аппетита, - сказал Амелин, подсаживаясь к столу.
   Сорокин с мстительным удовольствием раздавил недокуренную сигарету  в
переполненной пепельнице и вытряхнул ее в корзину для бумаг.
   - Сейчас  нарежусь  и  завалюсь  спать  прямо  здесь,  -  с  какой-то
отчаянной лихостью заявил  он.  -  Жена  к  сестре  собиралась,  уехала,
наверное, уже, так что дома мне делать нечего.
   - И то верно, - согласился Амелин. -  А  то  завтра  утром  опять  на
службу собираться...
   - Точно, - сказал Сорокин. - Старость меня дома не застанет.  Помнишь
такую песню?
   - А то как же, - усмехнулся капитан. - Я в дороге, я в пути... Помню,
я маленький был, когда  ее  все  время  по  радио  передавали.  Мне  все
представлялась горбатая старуха с клюкой, как в сказке - ну, вроде  бабы
Яти. Она в дверь стучится, а ей говорят: нету, мол, его дома, как уехал,
так и не приезжал. Мне тогда казалось, что это  неплохой  рецепт  вечной
жизни.
   Полковник неопределенно хмыкнул  и  разлил  водку  по  стаканам.  Они
выпили молча, не чокаясь, как лекарство или воду в жаркий день.  Сорокин
крякнул и налил еще.
   - Ото, - сказал капитан. - Я милого узнаю по походке.
   - И не говори, - согласился Сорокин. - Бич алкоголизма..,  или  язва?
Как правильно?
   - Правильно - цирроз, - проинформировал Амелин,  деликатно  отщипывая
краешек бутерброда. - И не алкоголизма, а печени.
   - До цирроза я не доживу, - уверенно отозвался Сорокин. - Эти сволочи
меня раньше в гроб загонят.
   Он вдруг так грохнул кулаком по столу, что водка испуганно подскочила
в стаканах, и часть  ее  выплеснулась  наружу,  залив  последнюю  сводку
происшествий.
   - Что делают, гады, а? - сказал полковник.  -  Что  вытворяют!  Людей
косят, как траву, взрывают, жгут..,  штурмуют,  черт  их  подери!  И  ни
одного задержанного, ни одного подозреваемого, никаких улик!
   И ладно бы, следов не оставляли - все истоптано, кругом пули, гильзы,
отпечатки, трупы, свидетели, и всему  этому  грош  цена!  Баллистический
отдел собрал  уже  целую  коллекцию  этих  самых  так  называемых  улик,
рассортировали по стволам и сидят, любуются.  Требуют,  понимаешь,  сами
стволы для сличения...
   - Да, - сочувственно протянул Амелин. -  Там  на  неведомых  дорожках
следы невиданных зверей...
   - Избушку на курьих ножках взорвали к чертовой матери, - не  в  рифму
вставил полковник и вцепился зубами в слегка подсохший бутерброд.
   Амелин вздохнул. Все, о чем говорил полковник, он знал не хуже  него.
Такого количества совершенно безнадежных  "глухарей",  как  то,  которое
свалилось на них в последнее время, ни капитан, ни полковник никогда  не
видели. Причем поражало даже  не  столько  количество  нераскрытых  дел,
сколько их качество.
   Масштабы  происходившего  в   Москве   смертоубийства   более   всего
напоминали то, что творилось в каком-нибудь Чикаго в  период  знаменитых
гангстерских войн, с той лишь разницей, что гибли здесь не гангстеры,  а
весьма уважаемые  люди.  Правда,  кое-какие  дела  этих  людей  издавали
неприятный запашок, и жили они, пока жили, по принципу "не пойман  -  не
вор", но все же... В городе творился беспредел, против которого  милиция
была бессильна, а средства массовой информации молчали, словно ничего не
происходило, либо передавали такое, что у Амелина дыбом вставали  волосы
- подобной чепухи ему слышать как-то не доводилось.
   - Это все-таки они, - сказал полковник Сорокин, дожевав бутерброд.
   Амелин знал, кто такие эти таинственные "они".
   Этим всеобъемлющим словом полковник называл российские спецслужбы,  и
произносил он это слово обычно так, словно у него при этом сильно болели
зубы.
   - Нет, - сказал капитан, - я все-таки считаю,  что  это  люди  Шамиля
Басаева или кто-нибудь из солнцевских белены объелся.
   Полковник фыркнул, не удержавшись, но тут же снова нахмурился.
   - Не шути, Михалыч, - сказал он. - Не до  шуток  мне  что-то.  Белены
объелись - это точно, только солнцевские тут ни при чем. Иначе почему бы
нас к этим делам на пушечный выстрел не подпускали?
   - Ну, дела-то как раз  из  тех,  которыми  ФСБ  занимается,  -  пожав
плечами, заметил Амелин.
   - И, между прочим, всегда пытается  свалить  их  на  нас,  -  добавил
Сорокин. - А  тут  -  просто  бездна  служебного  рвения,  стопроцентная
секретность и нулевые результаты...
   - А генералов своих тоже они шлепают? - спросил Амелин. - Сегодня еще
один скончался от сердечного приступа.
   - Отмучился, болезный, - сказал полковник. - Это который же?
   - Алавердян, - коротко ответил капитан. - Из контрразведки. И вот что
интересно: как раз перед тем, как у него схватило сердце,  кто-то  вышиб
ему мозги.
   - А ты откуда знаешь? - заинтересовался полковник.
   - А его патрульная машина подобрала, - сказал Амелин. - Ему во  время
утренней пробежки плохо стало, прямо на улице.
   - "Магнум" или "кольт"? - безнадежно поинтересовался Сорокин и взялся
за стакан.
   - А это уж вы у ФСБ спросите, - ответил  капитан.  -  Они  его  почти
сразу к себе уволокли. Но калибр преизрядный, полчерепа как не бывало.
   Он тоже поднял свой  стакан,  чокнулся  с  полковником  и  выпил,  не
закусывая.
   - Такое впечатление, - сказал Сорокин, отдышавшись, - что кто-то  там
у них не то рубит хвосты, не то просто сводит счеты.  Посторонних  жертв
не было?
   - На этот раз нет, - сказал Амелин.
   - Даже странно, - удивился Сорокин. - Устали они, что ли?
   Амелин пожал плечами - кто их там разберет?
   Сорокин о чем-то задумался,  рассеянно  пошуршал  сигаретной  пачкой,
вставил сигарету в угол рта и чиркнул зажигалкой. После  водки  сигарета
пошла хорошо, и он  еще  немного  посидел,  пуская  дым  в  полированную
поверхность стола и наблюдая, как он растекается по  гладкой  плоскости,
клубясь,  словно  чернильная  жидкость  какого-нибудь  спрута.   Докурив
сигарету до половины, полковник решительно придвинул к себе телефон.
   - Нет, - пробормотал он, - придется все-таки звонить. Надеюсь, он еще
не спит.
   Амелин удивленно приподнял  брови,  но  промолчал.  Сорокин  накрутил
номер на старомодном аппарате с треснувшим корпусом и стал ждать.
   - Похоже, все-таки спит, - с раскаянием сказал Сорокин, но тут трубку
взяли.
   - Эс.., эс.., эслушаю, - сказали в трубке.
   - Мещеряков? Сорокин тебя беспокоит. Да ты, как я погляжу, еще пьяней
меня?
   - Только один раз в году,  двадцать  третьего  февраля,  Штирлиц  мог
позволить  себе  такое,  -  слегка  заплетающимся  языком   отрапортовал
Мещеряков.
   - Ну, ты загнул... До двадцать третьего еще вагон времени.
   - Так и я же не Штирлиц, - резонно возразил Мещеряков. - Ты  чего  не
спишь, полковник?
   Сорокин поколебался еще секунду, но отступать  было  некуда  -  если,
конечно, он намеревался все-таки разобраться в  этой  кровавой  каше.  И
потом, это все-таки был Мещеряков - единственный человек в ГРУ, которому
доверял полковник Сорокин. Они знали друг друга уже около четырех лет, и
за время знакомства прониклись взаимным уважением.
   - Кому не спится в ночь глухую... - запустил для разминки Сорокин.
   - Знаем, знаем, кому не спится, - уверил его Мещеряков.
   - Не только ему, - сказал  Сорокин.  -  Еще  не  спится  милицейскому
полковнику, которого одолевают разные мысли. Ты сам-то по какому  поводу
гуляешь?
   - По серьезному, - ответил Мещеряков. - Хотели  мне,  брат,  генерала
дать...
   - Ну?! - изумился Сорокин. - И что?
   - Ну, и не дали. Вот мы с  Илларионом  тут..,  того..,  отмечаем  это
дело.
   - Он у тебя, что ли?
   - Да нет, это я у него. Ты же по сотовому звонишь, тундра.
   - Вон как... И впрямь, тундра - никак не привыкну. Ну, привет ему.
   Сорокин услышал, как  Мещеряков,  отвернувшись  в  сторону,  передает
привет Забродову.  С  Илларионом  Забродовым  Сорокин  тоже  был  хорошо
знаком. Когда-то тот служил инструктором в учебном центре спецназа  ГРУ,
не поделил чего-то с  начальством  и  ушел  на  пенсию.  Этот  страстный
книгочей с подготовкой профессионального убийцы экстра-класса вызывал  у
Сорокина  довольно  теплое  чувство,   к   которому,   тем   не   менее,
примешивалась  изрядная  доля  опасливого  восхищения  -  несколько  раз
полковнику  доводилось  видеть  этого  пенсионера  в  деле,  с   помощью
Забродова он распутал пару сложных дел и искренне  полагал,  что  равных
бывшему инструктору в его сфере деятельности мало - если  с  ним  вообще
кто-то может равняться.
   "Ну, естественно, - подумал Сорокин, слушая, как Забродов в ответ  на
его приветствие  кричит  издалека  что-то  веселое  и  неразборчивое,  -
конечно, без этого никуда. Собственно, не будь я  таким  замотанным,  то
позвонил бы прямо Забродову - все равно Мещеряков отошлет меня  к  нему.
Через его руки прошло столько народа, что кому, как не  ему,  знать  то,
что меня интересует." Впрочем, что его интересует, полковник и сам  знал
не совсем твердо, но надеялся, что два гээрушника  помогут  ему  в  этом
разобраться.
   - Так чего тебе надобно, старче? - спросил Мещеряков.  Голос  у  него
был уже почти трезвый. - Ты ведь не просто так про меня вспомнил. Ставлю
свои генеральские погоны против твоих, что ты опять впутался во  что-то,
что превышает твою компетенцию.
   - Сказано грубо, но суть схвачена  верно,  -  вынужден  был  признать
Сорокин. - Ты знаешь, что в Москве творится?
   - Бардак, -  немедленно  отреагировал  Мещеряков.  -  Или,  выражаясь
словами классика, воруют.
   - Это общий фон, - сказал Сорокин. - Вот послушай: Малахов.  Володин.
Строев. Алавердян. А?
   - Шел бы ты спать, полковник, - уже абсолютно трезвым голосом  и  без
тени подначки посоветовал Мещеряков. - И что ты все время лезешь  в  то,
что  тебя  не  касается?  Похоронят  ведь,  и  даже  не  полковником,  а
лейтенантом.
   - С каких это пор преступления  не  касаются  полковника  милиции?  -
скрипучим  от  внезапно  вспыхнувшей  злости   голосом   поинтересовался
Сорокин. -  Значит,  ты  в  курсе.  Надеюсь,  ты  хотя  бы  к  этому  не
причастен?
   - Сорокин, Сорокин, - грустно сказал Мещеряков,  -  как  же  ты  меня
достал. Если бы ты знал, как ты меня достал, то просто не  стал  бы  мне
звонить.
   Надеюсь,  ты  понимаешь,  что  это  не  телефонный  разговор?  Ладно,
приезжай сюда. Деньги-то есть у тебя?
   Если есть, прихвати бутылочку, а то мы с Илларионом тут давно  сидим,
все высосали...
   - Еду, - сказал Сорокин, - ждите, алкоголики.
   Амелин сделал вопросительное движение бровями.
   - Ты свободен, - сказал ему Сорокин. - Катись домой спать.
   - А вы? - спросил капитан. Он умирал от любопытства.
   - Сотня  юных  бойцов  из  буденновских  войск  на  разведку  в  поля
поскакала, - немелодично пропел полковник, натягивая пальто.
   Он ощущал подъем - впервые за  последние  полтора  месяца.  Мещеряков
явно что-то знал. Хорошая или плохая, это  была  информация,  и  Сорокин
рассчитывал ее добыть, иначе Мещеряков просто не стал бы его приглашать.
   Забродов жил под самой крышей старого, причудливой  архитектуры  дома
на Малой Грузинской. Отпустив такси, Сорокин  свернул  в  узкую  длинную
арку, чуть ли не ежедневно собиравшую  с  автомобилистов  обильную  дань
разбитыми   фарами   и   помятыми   крыльями,   прошел   мимо   беспечно
припаркованного посреди двора  старенького  "лендровера"  цвета  хаки  с
укрепленным на капоте запасным колесом, вошел в подъезд  и  поднялся  на
пятый этаж по пологой лестнице с витыми чугунными  перилами.  Оказалось,
что Забродов так до сих пор и не удосужился установить у себя  на  двери
электрический звонок. Сорокин вздохнул и забарабанил в дверь.
   Хозяин открыл почти сразу -  как  видно,  Сорокина  здесь  и  вправду
ждали. Был он не слишком высок, пониже Сорокина,  и  не  очень  широк  в
плечах.  Темно-русые  волосы  торчали  на  голове  кое-как,  словно   их
обладатель только что не то дрался с женщиной, не то просто шибко  скреб
в затылке, что-то обдумывая. Одет он был по-домашнему  -  в  застиранную
почти добела старенькую офицерскую рубашку и спортивные  синие  брюки  с
белой надписью "Найк" на правой штанине.
   "Ни дать ни взять военный  пенсионер",  подумал  Сорокин,  переступая
порог, Рукопожатие у  военного  пенсионера  было  крепким  и  энергичным
несмотря на  совершенно  расслабленный,  как  у  разомлевшей  на  солнце
ящерицы, вид.
   Забродов удивительно умел экономить энергию, не тратя  ее  на  лишние
движения. Иногда Сорокину казалось, что он ее  попросту  аккумулирует  с
тем, чтобы в нужный  момент  выстрелить  собой,  как  пулей,  в  заранее
намеченную цель.
   - Привет, полковник, - спокойно сказал Забродов,  пропуская  гостя  в
дом.
   Сорокин вошел, испытывая некоторую неловкость.
   Был в его жизни случай,  когда  он  попытался  с  помощью  Мещерякова
использовать Забродова втемную, и с тех пор полковник  всегда  испытывал
сильное смущение, встречаясь с бывшим спецназовцем. История тогда  вышла
темная и довольно кровавая, и вспоминая о событиях  того  лета,  Сорокин
каждый раз  принимался  неловко  покряхтывать  и  тереть  ладонью  лицо.
Впрочем, завершилось все относительно  благополучно,  Забродов  довольно
быстро перестал дуться и ругаться по  телефону  нехорошими  словами,  но
полковник все равно чувствовал себя не в своей тарелке, входя в  эту  от
пола до потолка заставленную книжными  полками  квартиру.  Проходя  мимо
висевшего на стене большого липового спила, он дотронулся рукой  до  его
поверхности. Спил был шершавый, весь в  шрамах  от  втыкавшихся  в  него
ножей. Особенно много шрамов было в центре спила.
   Мещеряков сидел в кресле у журнального столика, на котором имел место
разоренный натюрморт из двух бутылок  армянского  коньяка  -  одна  была
пуста, во второй оставалось еще на палец коричневой жидкости, двух рюмок
и  одной  шоколадки.  В  пальцах   полковника   непатриотично   дымилась
американская сигарета, узел галстука был  ослаблен,  и  верхняя  пуговка
крахмальной сорочки расстегнута. Полковник был мрачен - не  то  все  еще
оплакивал свое несостоявшееся генеральство,  не  то  заранее  предвкушал
неприятности, которые сулил ему разговор с Сорокиным. Сорокин пожал  ему
руку и скромно пристроился на краешек дивана, выставив на  стол,  словно
пароль, принесенную с собой бутылку водки. Забродов принес третью рюмку,
тарелку с  аккуратно  нарезанной  колбасой  и  помидорами  и  тоже  сел,
моментально расплывшись в кресле, как  амеба,  в  совершенно  немыслимой
позе.
   - Так и будете молчать, полковники? - спросил он, наполняя  рюмки.  -
Или мне выйти, чтобы вы тут на свободе обменялись секретной информацией?
   Мещеряков только махнул на него рукой.
   - Сиди, - сказал он. - Помидоры зажал, жила.
   Для Сорокина берег?
   -  Кто  же  закусывает  коньяк  колбасой  и  помидорами?  -  удивился
Забродов.  -  Ты  меня  просто  шокируешь,  Андрей.  И  галстук  у  тебя
французский, и без пяти минут генерал...
   Мещеряков сильно дернул себя за галстук, которому было уже двенадцать
лет, и поспешно схватился за  рюмку.  Он  пробормотал  что-то,  из  чего
Сорокин  разобрал  только  слово  "шутки",   произнесенное   с   большим
отвращением, и осушил рюмку, не дожидаясь остальных.
   - Сволочи, - сказал он. - Обошли на повороте.
   Все-таки он переживал из-за генеральских погон.
   - Брось, полковник, - сказал ему Сорокин. - Нынче в  вашем  ведомстве
генералы долго не живут.
   - Что ты знаешь? - с ходу взял быка за рога Мещеряков,  заталкивая  в
рот кусок колбасы и заедая это дело долькой помидора.
   Сорокин честно выложил все, что знал, и замолчал, переводя  взгляд  с
Мещерякова на Забродова и обратно. Забродов нарушил молчание первым.
   - Ото, - сказал он. - Поздравляю тебя, Андрей.
   Сорокин прав: генералом теперь быть невыгодно.  Хорошо,  конечно,  но
мало.
   - Ты много знаешь, - болезненно морщась, сказал Сорокину Мещеряков. -
Из  чего  следует,  что  ФСБ  в  очередной  раз  находится   в   сложном
положении...
   - В дерьмовом, Андрей, - уточнил Забродов. - В самом что ни  на  есть
дерьмовом положении.
   - Не лезь хоть ты, ради бога, -  взмолился  Мещеряков,  -  со  своими
уточнениями. И не вздумай болтать.
   Забродов постучал себя кулаком по лбу и тоже выпил.
   - Полковник, а дурак дураком, - доверительно сказал он Сорокину. -  А
еще в генералы метит.  То  то  же  я  смотрю:  то  газ  у  них  какой-то
взорвется, то сердечный приступ, то еще какая беда приключится...
   Мещеряков сдержанно зарычал.
   - Слушай, Сорокин, - сказал он, - ну, подумай сам:  зачем  тебе  это?
Этими делами занимается ФСБ, разве нет?
   - Всесторонне занимается, я бы  сказал,  -  не  удержавшись,  вставил
неугомонный Забродов, видя, что Сорокин каменно молчит и только  сверлит
Мещерякова тяжелым пристальным взглядом.
   - Вот именно, - сказал Сорокин, - всесторонне.
   Пока они заметают собственные следы, происходят новые убийства.
   - Да тебе-то что? - спросил Мещеряков. - Гибнут генералы  ФСБ  -  при
чем тут ты?
   - А в самом деле, - заинтересовался Забродов, - при чем?  Генералы  -
они, знаешь, дело такое... Вон, Андрюхе ходу не дают, ни одной свободной
генеральской должности... Слушай, Мещеряков, а это,  случайно,  не  твоя
работа?
   - Почитал бы ты, что ли, - с досадой сказал Мещеряков.
   - При нападении на коммерческий банк  "Икар",  например,  было  убито
четырнадцать ни в чем не повинных людей, - напомнил Сорокин. - В  городе
идет настоящая война, потери среди мирного населения, как в  действующей
армейской части, а вы говорите - генералы. С.., я на ваших генералов.  Я
понятно излагаю?
   - Вполне, - кивнул Мещеряков. - Я так понимаю, что ты намерен идти до
упора?
   - Да я давно уперся, - признался Сорокин, - но, в общем, да.
   - Выпьем за упокой, - предложил  Мещеряков,  но  обнаружил,  что  его
рюмка пуста. - Налей, Илларион.
   - Погоди, Андрей, - сказал Забродов. - Давай поможем полковнику.
   - Вы что, совсем ничего не понимаете? - спросил Мещеряков.  -  Чем  я
ему помогу? Я же знать ничего не  знаю.  Наверху  какая-то  грызня,  все
гудит, как  улей,  генералы  бронежилеты  примеряют,  а  что  к  чему  -
непонятно.
   - Но ты же можешь узнать, правда? - вкрадчиво сказал Забродов.
   - Господи, - сказал Мещеряков, - до чего же хорошо, что ты больше  не
мой подчиненный!
   - Наконец-то до тебя это дошло, - удовлетворенно улыбнулся  Забродов.
- Так ты сделаешь? Я тоже поспрашиваю, но ты-то  на  самом  верху,  тебе
проще.
   - Проще, - проворчал Мещеряков. - Шею сломать, конечно, проще. Да еще
если вы поможете...
   Сорокин тайком перевел дух - Мещеряков был готов, и теперь  появилась
надежда, что дело сдвинется с мертвой точки.
   - Вы вот что, - сказал он, - штирлицы-абели...
   Вы только не вмешивайтесь. Я вас не прошу никого обезвреживать, я  же
понимаю... Вы только наводку дайте, а дальше я сам.
   Забродов молча поиграл бровями, выражая вежливое сомнение, и наполнил
рюмки. Мещеряков закурил новую с