и ножом полоснул по кишкам. Но Барышев уже не видел и  не
чувствовал, как над ним глумились и издевались накачавшиеся  наркотиками
охранники.

***

   Потом, когда  стемнело,  изуродованное,  исполосованное  тело  Андрея
Барышева всунули в брезентовый мешок, предварительно положив туда  кусок
чугунного рельса и еще  какую-то  тяжелую  железяку.  Брезентовый  мешок
завязали, погрузили в лодку, и когда луна спряталась за тучу, вывезли на
середину озера и сбросили с лодки. Мешок тяжело перевалился через борт и
бесшумно ушел на дно.
   Охранники закурили.
   - Ну, греби к берегу, - сказал тот, что был повыше.
   Коренастый навалился на весла. Заскрипели уключины, и лодка поплыла к
берегу, к длинным мосткам.
   Возле них лодку привязали.
   - А какая там глубина? - поинтересовался коренастый,  передавая  ключ
от лодки высокому.
   - Метров восемь или девять. Я один раз ловил там рыбу.
   - Ну, нормально.
   - Да, дно там заболоченное, и я думаю, мент этот ушел в ил.
   - И превратится он в сапропель, - сказал коренастый, тяжело ступая по
мосткам.
   Доски поскрипывали, прогибались, охранник докурив  сигарету,  швырнул
окурок в воду. Он пролетел красной точкой и с шипением погас.
   - Это третий, - заметил коренастый.
   - Нет, уже пятый, - разминая затекшие ноги, откликнулся высокий.
   - Ну и хрен с ними. Не жалко этих гадов.
   - Чего же их жалеть? - удивился высокий и двинулся к дому.

Глава 2

   Федор Иванович Зубов очень гордился своим кабинетом. К тому же,  окна
кабинета выходили на кремлевские соборы, а Федор Иванович  любил  иногда
смотреть, как  гаснет  закат  в  золоченых  куполах.  В  эти  минуты  он
чувствовал  себя  маленьким  царьком.  Открывавшаяся  из  окон  картина,
казалось, написана рукой художника, настолько она была  величественна  и
прекрасна. Золоченые  кресты,  золоченые  купола  -  все  это  приносило
радость и удовлетворение Зубову.
   Федор Иванович восседал в кресле за огромным письменным  столом.  Над
ним висел на стене портрет Президента. Зубов и сам был немного похож  на
первого человека России - та же прическа, только седых волос поменьше. А
вот костюм и галстук - почти такие же.
   А если учесть, что Зубов был крупный мужчина,  то  и  комплекцией  он
напоминал Президента.
   Последние пару дней Федора Ивановича мучил радикулит. Спина болела не
так уж сильно, но эта монотонная боль делала  Зубова  раздражительным  и
злым. На все происходящее вокруг он реагировал  взвинченно  и  буквально
исходил желчью Когда на его столе появлялась папка с документами,  Федор
Иванович презрительно открывал ее и принимался читать,  вооружась  остро
отточенным карандашом. Его очки в золотой оправе поблескивали,  а  губы,
словно у ученика младших классов,  шептали  текст,  который  прочитывали
глаза, спрятанные за стеклами очков.
   - Ну и ну! Кто же так пишет?!
   Зубов отчеркивал строку или абзац, затем вызывал своих помощников. Те
появлялись словно из-под земли. И  если  хозяин  кабинета  не  приглашал
сесть,  все  уже  знали  -  сейчас  Зубов  начнет  распекать  и   мучить
придирками.

***

   Так случилось и на этот раз. Зубов отвернулся от окна. Спина  заныла,
боль предательски поползла вверх и захватила шею.
   - Вот несчастье! И с работы не уйдешь, дел невпроворот.
   Зубов взял карандаш и постучал по столешнице.
   Этот жест говорил о том, что Федор Иванович раздражен дальше  некуда.
Проклиная изматывающую боль, Зубов открыл папку, только что  принесенную
помощником и оставленную на столе, поправил очки в тонкой золотой оправе
и принялся читать. Он уже много  тысяч  раз  видел  подобные  документы.
Внизу, для того, чтобы бумага обрела силу,  должна  была  появиться  его
размашистая подпись.
   Федор Иванович просмотрел первый документ,  затем  перевернул  его  и
взялся за следующий, так и не украсив своей подписью предыдущую бумагу.
   - Болваны! Сколько учил, что так писать нельзя!
   Он  прочел  несколько  страниц,  изрядно  почеркал  остро  отточенным
карандашом и только после этого, нажав кнопку, вызвал своих  помощников.
Те появились мгновенно, словно в этот момент стояли за дверью и только и
ждали разрешения хозяина войти в кабинет.
   Зубов не предложил им сесть и сам не  выбрался  из-за  стола.  И  его
помощники поняли, что предстоит тяжелый  разговор,  вдвойне  неприятный,
так как был уже конец рабочего  дня,  и  служебные  машины  ждали  своих
пассажиров, чтобы развезти их по домам.
   - Так, - сказал Федор Иванович, не поднимая глаз на своих помощников.
Он нервно забарабанил  концом  карандаша  по  столу.  -  Сколько  я  вам
говорил, так писать нельзя! Ведь эти бумаги пойдут не в сортир  и  не  в
бухгалтерию, а прямиком на стол  к  Президенту!  Вы  что,  не  понимаете
этого?! Подставить меня хотите?!
   - Федор Иванович, - один из помощников сделал шаг вперед, - но вы  же
сами говорили, надиктовывали...
   - Что я надиктовывал?! - Зубов в негодовании  поднял  свою  массивную
голову.
   И в этот момент спина опять дала о себе знать.
   Зубов поморщился.
   - Что, Федор Иванович,  радикулит?  -  участливо,  с  подобострастным
выражением на лице второй помощник подошел к столу.
   - Будь он неладен! - пробурчал Зубов и посмотрел на  молодое  холеное
лицо своего помощника. - Это ты составлял? По стилю вижу,  что  ты.  Кто
так пишет?! Я тебя сколько учил? Ты за что получаешь  деньги?  Документы
надо составлять так, чтобы ни одна умная голова не смогла придраться.  А
если какая-нибудь из этих бумаг попадет  к  депутатам?  Ты  знаешь,  что
будет?! Рыбкин даст такому депутату слово,  тот  вылезет  на  трибуну  и
зачитает... А потом начнется! Да надо мной все смеяться станут.
   В принципе, бумаги были составлены очень толково, и Зубов  придирался
только потому, что  этого  требовала  его  душа.  Ему  хотелось  немного
покуражиться, - сорвать на ком-нибудь злость.
   - Короче, все это переделать! К завтрашнему утру.
   Я здесь отметил. Чтобы все было выполнено безукоризненно.
   Помощники переминались, стоя у длинного стола.
   - Понятно? Завтра утром бумаги должны быть у меня на  столе.  И  если
опять схалтурите, уже не спущу. Учтите, по головке не, поглажу.  Не  для
того я взял вас сюда, не для того государство платит вам такие деньги.
   - Все понятно, Федор Иванович. Не беспокойтесь, к утру все  документы
будут готовы.
   - Мне не надо, чтобы вы проделывали все документы. Подготовьте только
те, на которых стоят галочки, их я должен  подписать  завтра.  Президент
ждет эти бумаги.
   Завтра же они должны  лежать  у  него,  я  завтра  иду  к  нему.  Вам
понятно?
   - Да-да, - в один голос ответили помощники. - Мы можем идти? - и  они
направились к выходу.
   - А документы? - буркнул вслед Федор Иванович и  попытался,  опершись
руками о стол, приподняться.
   Но спина опять заныла, и ему пришлось буквально упасть в кресло.
   - Передайте, чтобы принесли чай. А документы заберите.
   Когда оба помощника  были  уже  в  дверях,  зазвонил  телефон.  Федор
Иванович, превозмогая боль, повернул голову и  посмотрел  на  телефонные
аппараты.  На  одном  из  них  красным  глазком  подмигивала   маленькая
лампочка.
   - Ого! - тихо прошептал  Зубов,  потянулся  рукой  и  нащупал  трубку
телефона, среди множества других стоящего на узкой тумбе.
   Затем не спеша поднес се к уху.
   - Зубов слушает! - сказал он суровым и строгим голосом,  так,  как  и
подобает говорить человеку, занимающему  роскошный  кабинет  и  знающему
себе цену.
   Не только окна этого кабинета напрямую связывали Зубова с Кремлем: на
узкой дубовой тумбочке стоял телефон, не имеющий номеронабирателя,  диск
его украшал золотой двуглавый орел, а под ним надпись - "Президент".
   Зубов любил смотреть на этот телефон так же, как на купола  и  кресты
кремлевских соборов. Правда, звонил этот телефон редко. Но звонил.
   Сейчас же тишину нарушил  другой  телефон,  крайний,  номер  которого
знали немногие.
   Зубов прижал трубку к правому уху. Он где-то давно читал или  слышал,
что если прижимаешь трубку к правому уху, то информация поступает именно
в то полушарие мозга, которое отвечает за логику. А  вот  к  левому  уху
лучше всего подносить трубку, когда разговариваешь с женщиной.
   На этот раз Федор Иванович держал трубку у правого уха.
   - Это ты? - послышался чуть осипший голос.
   - Конечно, я, - все еще строго сказал Федор Иванович.
   - Надо встретиться.
   - А кто это?
   - Ты что, не узнал? -  из  трубки  послышался  своеобразный  хохоток,
напоминающий одновременно скрежет металла и бульканье воды в кастрюле.
   Так смеялся только один человек, известный Зубову -  Иван  Николаевич
Хромов.
   - Богатым будешь, - пошутил Зубов.
   - Да я и так не бедный, не жалуюсь.
   - Не зарекайся.
   - Я и не зарекаюсь.
   - Ты откуда звонишь?
   - А что, не слышишь?
   - Не слышу, - признался Зубов.
   - Из машины звоню.
   - Тогда понятно. А в чем дело?
   - Не по телефону, дорогой. Ты где будешь сегодня вечером?
   Зубов на несколько секунд задумался.
   - Знаешь, я себя неважно чувствую.
   - Что, опять с Президентом в теннис играл? - спросил Хромов, и  вновь
раздался булькающе-скрежещущий хохот.
   - Да нет, уже две недели не играл.
   - Тогда что, переусердствовал с молодыми интересными?
   - Да хватит тебе, Иван Николаевич! В чем все-таки дело?
   - Я же тебе сказал, надо встретиться и переговорить.
   Это очень важно.
   - Понимаешь, плохо себя чувствую.
   - Плюнь на это, забудь. А то можешь почувствовать себя еще хуже.
   - Хватит подкалывать.
   - Вечером я к тебе заеду, - сказал Хромов и замолчал,  ожидая  ответа
Зубова.
   - Хорошо, приезжай. Я буду на даче.
   - Вот это разговор, -  жестко  и  властно  произнес  Иван  Николаевич
Хромов.
   Зубов положил трубку и посмотрел на золотые кресты соборов. Последние
лучи солнца еще играли на позолоте, но небо было  уже  темное,  по  нему
ползли тучи.
   - Как я себя плохо чувствую! -  сказал  Зубов  и  сделал  глоток  уже
остывшего чая.
   Он держал тяжелый серебряный подстаканник, смотрел на ломтик лимона и
понимал, что если уж Хромов  вот  так  позвонил,  значит,  действительно
произошло что-нибудь серьезное.
   Федор Иванович выбрался  из-за  стола,  прошелся  по  кабинету,  едва
волоча ноги. Ему показалось, что спина болит с удвоенной силой, хотя  на
самом деле боль была прежней. Настроение  резко  ухудшилось,  и  поэтому
радикулит казался неизлечимым и смертельно опасным.
   - О, чертовщина! - Зубов  немного  потер  поясницу,  затем  попытался
нагнуться вперед, но тут же оставил это занятие. - Спокойнее, спокойнее,
Федор, - приказал  он  себе.  -  Вспомни,  что  говорил  доктор:  резкие
дви-1жения тебе противопоказаны. Пока не  пройдет  приступ,  и  пить  не
надо. А ты в последние дни грешил этим делом.
   Он вызвал своего секретаря и распорядился:
   - Приготовьте машину, я уезжаю.

***

   Через десять минут, в  теплом  плаще,  с  портфелем  в  руках,  Зубов
спустился к "мерседесу". Водитель открыл дверцу  и  чересчур  участливо,
даже, может, заискивающе заглянул в лицо Федора Ивановича.
   - Что, не проходит?
   - Да ну его, Василий, к черту! Совсем я что-то расхворался.
   Федор Иванович долго устраивался на сиденье, пока его тело не приняло
такое положение, в котором радикулит беспокоил меньше всего.
   - Поехали, поехали.
   - А куда едем? - обернувшись, спросил водитель, который  по  возрасту
был, может, не намного моложе Зубова.
   - За город.
   - А домой?
   - Я сейчас позвоню.
   Зубов тут же взял  трубку  и  набрал  номер.  Разговор  с  женой  был
коротким:
   - Я еду на дачу. А вот завтра к обеду, может быть, появлюсь дома.
   Жена хотела что-то сказать, но Зубов ее оборвал:
   - Чувствую себя нормально. И спина не беспокоит. И, вообще, мне  надо
побыть одному. Работы выше головы.  Целую.  До  встречи,  -  он  положил
трубку и прикрыл глаза.
   Мягко шурша шинами, черный "мерседес" въехал в ворота, которые тут же
закрылись, и подкатил к крыльцу. Водитель вышел,  открыл  дверцу,  помог
своему хозяину выбраться.
   Федор Иванович Зубов, кряхтя и проклиная все  на  свете,  поднялся  в
дом.
   Он разделся, поужинал, затем один из его  людей  натер  ему  поясницу
разрекламированной заграничной мазью. Потом  Зубов  потеплее  оделся  и,
усевшись в кресло в гостиной,  принялся  смотреть  телевизор.  Все,  что
показывали, он  знал.  Его  заинтересовали  лишь  репортаж  из  Чечни  и
сообщение о визите американских сенаторов.
   - Ездят, ездят... Не сидится им на месте!  -  бурчал  Зубов,  уже  не
глядя на экран.
   На низком журнальном столике лежала пачка газет.
   Он взялся их просматривать, кряхтя и морщась от боли.
   Затем посмотрел на  часы  в  дальнем  углу  гостиной.  Была  половина
девятого.
   - Ну, где же он? Что не едет? - подумал Федор Иванович, И в это время
к крыльцу подкатил автомобиль.
   - Наконец-то, - Зубов поднял голову.
   Через полминуты охранник доложил:
   - Федор Иванович, к вам Хромов приехал.
   - Я знаю.
   Охранник ничуть не удивился подобному  ответу,  и  уже  через  минуту
Хромов был в гостиной.
   - Что, телевизор смотришь? Можно подумать, тебе это интересно.
   - Да вот, понимаешь, Иван Николаевич, не знаю,  чем  себя  занять,  и
пялюсь в ящик.
   - Тебе что, в Кремле не надоело на все это смотреть?
   - Надоело, но не очень, - улыбнулся  Зубов  и  пригладил  свои  седые
волосы.
   - Выглядишь ты неважно, Федя.
   - Спина болит.
   - Да будет тебе. Разговор серьезный, а времени мало.
   - У тебя для друзей никогда нет времени.
   - Ладно тебе сочинять, - заулыбался  Хромов,  и  его  привлекательное
моложавое лицо стало еще более приветливым и открытым.
   Зубов подумал:
   "И  почему  это  у  самых  отъявленных  негодяев  могут  быть   такие
приветливые и доброжелательные лица?"
   - А ты хорошо выглядишь, - заметил он, глядя на дорогой модный костюм
и роскошный галстук своего гостя.
   - Стараемся, стараемся. Должность обязывает.
   - Ну, с чем приехал?
   - А ты о чем  подумал?  -  задал  встречный  вопрос  Иван  Николаевич
Хромов, усаживаясь в кресло напротив хозяина.
   - Я вот подумал, глядя на тебя, и  почему  это  у  всех  преступников
такие располагающие к себе лица?
   Хромов захохотал.
   - А как же быть-то по-другому? - сверкая отличными зубами,  продолжал
смеяться Хромов.  -  Не  будь  у  них  такой  внешности,  ничего  бы  не
получилось.
   - Да, у авантюристов приятные лица.
   - Знаешь, Федор Иванович, о тебе этого не скажешь,  -  не  переставая
улыбаться, заметил Хромов.
   - Я не о себе - я тебя имел в виду.
   - Ладно, ладно, пойдем, переговорим, чтобы нас никто не слышал.
   Зубов покосился на дверь, потом  повернул  голову  в  противоположную
сторону.
   - А чем тебе не нравится здесь?
   - Важное дело.
   - Ох, и мучитель же ты, Иван Николаевич!  Из-за  тебя  одни  хлопоты.
Сидел бы я сейчас дома, а так пришлось плестись на дачу.
   - Да ладно. Привезли - и  увезут,  если,  конечно,  захочешь.  Машина
стоит возле дома.
   - Это да...
   Зубов тяжело поднялся и шаркающей  походкой,  не  скрывая  того,  что
чувствует себя плохо, направился к кабинету, который скорее  походил  на
библиотеку. От  пола  до  потолка  все  стены  были  уставлены  книжными
шкафами. За стеклами поблескивали корешки книг.
   - Усаживайся, где тебе удобнее, - кивнул гостю Федор Иванович.
   В кабинете у самого окна стояли стол,  диван  и  два  кресла.  Хромов
расположился на диване, закинул  ногу  на  ногу,  затем,  спохватившись,
расстегнул пиджак.
   - Ну, я жду, - Зубов не скрывал нетерпения.
   - Вот какое дело, Федор Иванович .
   Зубов подался вперед, но затем откинулся на  мягкую  спинку  кожаного
кресла.
   - Суть вот в чем...
   Хромов говорил спокойно, каким-то металлическим голосом, без  всякого
волнения - так, как если бы он разговаривал сам с собой  наедине,  когда
его никто не слышит и даже не видит.
   - Приехали сенаторы. Это ты знаешь У американцев большие претензии  к
нам По их словам, из России в Штаты поступают наркотики, очень  сильные.
Что за наркотики - нам с тобой известно.
   - Да, знаю, - морщась от боли, выдавил Зубов.
   - Знаешь - прекрасно. Придется с этим делом завязать.
   - Как завязать? А доход, а деньги?!
   - Плюнь, забудь. Жизнь дороже.
   - Но до нас не доберутся. Я все так устроил...
   - Погоди, - поднял руку Хромов - Все прекрасно было до этого дня.  Ты
же знаешь, Федор, какие отношения у нашего Президента с их  Биллом?  Так
вот, отношения неважные. Это только на людях они  обнимаются,  целуются,
как Брежнев с Хоннскером, пожимают друг другу руки. А отношения тяжелые.
Да что я тебе рассказываю? Ты и сам Это знаешь не хуже меня.
   - Знаю. Чего же ты хочешь?
   - Я же тебе сказал - с наркотиками завязываем.
   - Ну, это не тебе решать.
   - Что ж, как хочешь. Мое дело - предупредить, а дальше  поступай  как
знаешь. , - Что значит "предупредить"? - Зубов хотел  встать,  но  потом
стиснул зубы и остался на месте. - Деньги ты получаешь,  и  немалые.  На
этом деле мы неплохо зарабатываем. А ведь можно зарабатывать еще  больше
- намного больше, Иван Николаевич. Думаю, ты это знаешь.
   - Я не хочу ни больше, ни меньше. И вообще не желаю  об  этом  знать.
Надо уничтожить производство, пока до нас не докопались.
   - Ну, сам подумай! -  немного  разозлившись,  крикнул  Зубов.  -  Все
сделано так, что до нас не доберется ни одна сволочь, самая  пронырливая
и хитрая.
   - И не до таких добирались.
   Зубов пожал плечами.
   - У нас нет выбора, - настаивал Хромов. - Нам придется показать,  что
мы отреагировали на просьбу американцев и  по  их  сигналу  покончили  с
производством наркотиков  в  России,  с  производством  тех  наркотиков,
которые поступают к ним.
   - Это же такие деньги!
   - Тебе что дороже - деньги или карьера? Выборы на носу, да и  вообще,
куча всяких проблем. Все настолько  шатко,  что  в  любой  момент  может
начать рушиться. И тогда даже ноги не успеешь унести, не то  что  спасти
голову, - Хромов говорил теперь быстро и решительно. - А у нас  с  тобой
врагов - выше крыши. И  они  только  и  ждут,  им  бы  только  зацепочку
маленькую...
   А уж тогда они раскрутят на всю катушку. Подключат комиссии из  Думы,
да и Президент в такой ситуации сдаст нас  не  моргнув  глазом.  Ему  не
впервой.
   - Ну, ладно, ладно, - Федор  Иванович  наконец-то  сообразил,  что  в
словах Хромова действительно есть здравый смысл.
   Терять должность, терять роскошный кабинет Зубову не хотелось,  а  до
пенсии ему еще было немало.
   - Так ты предлагаешь - со всем этим покончить?
   - Я тебе ничего не предлагаю. Ты затеял это дело, ты и разбирайся.
   Наконец-то Зубов сумел выбраться из мягкого кресла и стал  ходить  по
кабинету.
   - Послушай, - подойдя вплотную к сидящему на диване Ивану Николаевичу
Хромову, сказал Зубов, - есть у меня одно соображение. Конечно  же,  все
кинутся на поиски, правда, они ищут нашу лабораторию уже давно, но найти
не могут. Ни о тебе, ни обо мне никто ничего не знает.
   - А Санчуковский? - спросил Хромов и испытующе посмотрел на Зубова.
   - Матвей Фролович - могила. Он нахапал столько, что тут все спокойно.
За него не волнуйся.
   - Понятно. Продолжай.
   - Я думаю, надо сделать вот какой финт. Пусть ФСБэшники находят  нашу
лабораторию, пусть они ее захватят. Помогать мы им в этом не станем,  но
и  закрывать  ее  не  надо.  Лаборатория  будет  до  последнего  момента
приносить  нам  деньги.  Только  деньги  эти  надо  будет   использовать
по-другому: не забирать себе, а разместить в банках. Можно  в  наших,  а
можно в зарубежных. Надо соорудить эдакий лабиринт, - Зубов посмотрел на
хрустальную люстру под потолком и улыбнулся.  -  Пусть  попадут  в  этот
лабиринт, пусть доберутся до документов.  А  вот  документы  мы  сделаем
какие надо. У тебя есть враги?
   - Что ты спрашиваешь ерунду? - поморщился Хромов и его лицо  выразило
недо