тебя  там,
случайно, не пожар?
   - Шутишь, - напряженно ответил  Судья,  вглядываясь  в  дым,  как  шаман,
силящийся прочесть зашифрованное в дымовых клубах послание духов.  -  Ничего
не понимаю... Может быть, охрана греется? Сыро, замерзли...
   - Дисциплинка, - прибавляя газу, вскользь заметил Роман.
   - Шкуру спущу с шакалов,  -  пообещал  Судья.  ?Если  будет,  с  кого  ее
спускать?, - не сговариваясь, подумали оба, и каждый сделал  из  этой  мысли
свои собственные, диаметрально противоположные выводы.
   Они подъехали к облезлой; полуразрушенной будке проходной, и Роман загнал
машину в захламленный двор, миновав ворота, одна створка которых косо висела
на уцелевшей петле, глубоко войдя нижним краем  в  землю,  а  вторая  вообще
отсутствовала. Ему сразу же пришлось резко затормозить, чтобы не наехать  на
человека, ничком лежавшего поперек дороги. Лицо лежавшего было чуть ли не по
самые уши погружено в жидкую грязь, так что если он не  умел  дышать  кожей,
то, без всякого сомнения, был мертв.
   - Черт, - сказал Роман. - Вот черт! - повторил он, изо  всех  сил  хватив
кулаком по ободу руля. - Эта сволочь уже здесь.
   Произнося последние слова, он  повернулся  к  Судье  и  оторопел,  увидев
наведенный на него ствол браунинга двадцать второго калибра. Дамский  пугач,
зажатый в жирной пятерне Судьи, выглядел бы комично, если бы не  расстояние.
Между дульным срезом  пистолета  и  лбом  майора  было  не  больше  двадцати
сантиметров, а на такой дистанции его шансы уцелеть равнялись нулю.
   - В чем дело? - холодно спросил Роман, стараясь смотреть Судье  в  глаза.
Черный кружок пистолетного дула притягивал его взгляд,  как  магнит,  и  ему
приходилось прилагать большие усилия, чтобы  по-прежнему  смотреть  прямо  в
подлые поросячьи глазки сидевшего в пассажирском сиденье толстяка.
   - Ты знаешь, в чем дело, шакал, - ответил Судья. Его речь ни с того ни  с
сего стала изобиловать шипящими и  свистящими  звуками,  словно  язык  Судьи
превратился в раздвоенное змеиное жало. - Почему ты не пришел  ко  мне,  как
человек к человеку, и  не  сказал  прямо;  пора  закрывать  лавочку,  Судья,
разбери станок и беги куда глаза глядят? Ты боялся, что я тебя  продам,  да?
Ты не хотел проблем, правда? Ну так ты их получил. Молись, шакал!
   - Болван, - сказал Роман, успевший к этому моменту немного прийти в себя.
- Ты, я вижу, решил, что я пришел по твою душу?  Ну  так  посмотри  на  свою
котельную!
   Судья  криво  ухмыльнулся,  продолжая  держать  пистолет   в   нескольких
сантиметрах от майорского лба.
   - За кого ты меня принимаешь? - спросил он. - Я  перестал  покупаться  на
этот фокус еще тогда, когда тебя не было на свете.
   - Так, - сказал Роман, - давай-ка успокоимся...
   - Я спокоен, - перебил его Судья. - А тебя успокоит вот это.
   Он сделал  движение  пистолетом,  почти  ткнув  майора  в  лоб  его  тупо
срезанным стволом.
   - Хорошо, - согласился Роман. -  Но  когда  ты  прострелишь  мне  голову,
все-таки посмотри на свою котельную. Помнишь дым? Так вот, он валит из  окна
подвала. Как ты думаешь, что там может гореть?
   Судья  против  собственной  воли  повернул  голову.  Его  рот   испуганно
округлился, когда  он  понял,  что  Роман  говорит  правду,  а  в  следующее
мгновение майор  четким,  многократно  отрепетированным  движением  вывернул
пистолет из его разом вспотевшей ладони.
   Судья охнул и схватился за травмированную кисть, прижав ее к  груди,  как
младенца. Роман поставил браунинг на предохранитель и равнодушно бросил  его
на переднюю панель машины.
   - Я приехал, чтобы забрать товар, - сказал он. - Забрать, понимаешь, а не
уничтожить. Его ждут в Москве, и, если он не прибудет.., черт,  не  если,  а
когда.., так вот, когда он не прибудет в назначенный срок,  с  меня  спустят
шкуру. Даже если бы я собирался тебя шлепнуть, зачем мне было  жечь  деньги?
Зачем  мне  было  спасать  тебя  от  этого  араба,  жирный  кретин?!  Я  мог
пристрелить тебя десять раз, а потом спокойно уйти. Ну,  до  тебя,  наконец,
дошло?!
   Судья  молча  взял  с  приборной  панели  свой  пистолет,  снял   его   с
предохранителя и полез из машины, свободной рукой вынимая из кармана  пальто
трубку сотового телефона.
   - Надо тушить, - коротко бросил он, обернувшись через плечо.
   Роман удивленно покачал головой: глуповатый простак исчез,  буквально  на
глазах превратившись в человека, который наводил ужас на  всю  округу  и  не
боялся поднять руку на людей и  имущество  самого  Хаттаба.  В  затерявшихся
среди складок жира поросячьих глазках  появился  хищный  стальной  блеск,  а
утиная, вперевалочку походка внезапно стала пружинистой и стремительной.
   Майор взял с заднего сиденья автомат,  со  щелчком  опустил  вниз  флажок
предохранителя и, заглушив двигатель ?нивы?,  выпрыгнул  из  теплого  сухого
салона в промозглую сырость ненастного мартовского дня.

***

   После полудня заметно потеплело. Глеб расстегнул бушлат почти до пояса, с
неудовольствием чувствуя,  как  тело  покрывается  липкой  испариной.  Чтобы
немного отвлечься, он вообразил себе ванну - не роскошный мраморный бассейн,
в котором ему как-то довелось поплавать, а  обыкновенную  чугунную  ванну  с
потрескавшейся  эмалью,  наполненную  горячей,   сильно   отдающей   хлоркой
голубоватой водой. Да бог с ней, с чугунной,  решил  он,  продираясь  сквозь
мокрые заросли каких-то колючих кустов. На худой конец сошла бы и  жестяная.
Сгодилась бы даже старая дубовая бочка с  дождевой  водой  -  мягкой,  почти
неощутимой, слегка попахивающей тиной и лягушками. Лишь бы смыть с тела  эту
липкую пленку и соскрести со щек и подбородка густую жесткую щетину...
   Он остановился и, разведя в стороны колючие ветки, посмотрел  назад.  Ему
не нужно было прибегать к  помощи  бинокля,  чтобы  увидеть  редкую  цепочку
вооруженных людей, которые медленно поднимались  вверх  по  склону  от  дома
Судьи. Боевики прочесывали местность, и Слепой был  вынужден  покинуть  свой
наблюдательный пункт, рискуя в любой момент быть замеченным  или  напороться
на один из  замаскированных  постов,  которых  в  этих  горах  было  великое
множество.
   Глеб принял решение дать крюк вокруг поселка и, зайдя с  другой  стороны,
вернуться к дому. Он сомневался, что печатный станок установлен  в  особняке
Судьи, но дом был отправной точкой его поисков. Будь под его началом хотя бы
взвод десантников, он мог бы просто раздавить засевшую в  селении  банду,  а
потом неторопливо, без ненужной спешки  обшарить  дом  за  домом  в  поисках
подпольной типографии. Но об этом нечего  было  и  мечтать,  и  единственной
альтернативой открытому бою была возможность взять ?языка? и хорошенько  его
расспросить. Глеб был уверен, что помочь ему в поисках  может  любой  житель
поселка - женщина, старик, подросток. Они  могли  не  знать,  чем  конкретно
промышляет Судья, но суета вокруг места, где он проворачивал  свои  делишки,
не могла остаться незамеченной.
   Двигаясь по склону параллельно улице, на  которой  стоял  особняк  Судьи,
Глеб добрался до конца поселка.
   Это путешествие не отняло у него много  времени,  поскольку  поселок  был
невелик. Стоя на  крутом  откосе  над  раскинувшимся  внизу  селением,  Глеб
представил, как здесь будет красиво, когда зацветут сады.  Это  затерявшееся
среди мощных каменных отрогов Кавказа скопление каменных домишек,  утопавших
в путанице ветвей, буквально  дышало  покоем,  и  Глеб  в  который  уже  раз
поразился способности некоторых людей осквернять и портить все, к  чему  они
прикасаются. Они напоминали ему злых избалованных детей, с  плачем  и  ревом
дерущихся за право разломать на куски новую игрушку.
   Сразу за  деревенской  околицей  начинался  каменистый  пустырь,  посреди
которого  уныло  ржавели  бренные  останки  какой-то  сельхозтехники,  а  за
пустырем медленно, но верно разрушались беленые постройки давно  заброшенных
мастерских,  в  которых,   по   всей   видимости,   эту   технику   когда-то
ремонтировали.  Теперь  мастерские  имели  совершенно   нежилой,   абсолютно
покинутый вид, и Глеб был удивлен, заметив неподалеку от  здания  котельной,
чья труба закопченным кирпичным  пальцем  указывала  в  низкое  серое  небо,
тентованный грузовик, издали выглядевший вполне исправным. Он пригляделся  и
уловил возле котельной какое-то движение.
   Поднеся к глазам бинокль, Глеб направил его на котельную и  отрегулировал
резкость. Многолетняя практика не подвела:  ему  не  пришлось  долго  шарить
биноклем из стороны в сторону, отыскивая интересующий его  объект,  как  это
делают новички. Тентованный бортовой ?ЗИЛ? с кабиной защитного  цвета  сразу
же возник перед ним, видимый до малейших  деталей,  и  Глеб  понял,  что  не
ошибся: машина выглядела абсолютно исправной, почти новой, а  свежие  потеки
грязи на  бортах  свидетельствовали  о  том,  что  совсем  недавно  грузовик
двигался, вплавь  перебираясь  через  глубокие,  заполненные  жидкой  глиной
рытвины.
   На  подножке  грузовика  сидел  человек,  одетый  в  новенькую   стеганую
телогрейку синего цвета, черную  засаленную  кепку  и  пропитанные  машинным
маслом рабочие брюки. На ногах у него были стоптанные,  никогда  не  знавшие
щетки  кирзовые  сапоги  с  отвернутыми  до  половины  голенищами  и  рыжими
разлохмаченными носами. Наполовину  скрытое  низко  надвинутой  кепкой  лицо
украшала  густая  смоляная  борода,  из  спутанных  дебрей  которой  клубами
вырывался голубоватый  дым:  человек  курил.  Он  выглядел  бы  обыкновенным
автослесарем, присевшим перекурить в ожидании обещанных запчастей,  если  бы
не прислоненный к переднему колесу грузовика автомат  и  широкий  офицерский
ремень с подсумками, которым была криво перетянута его телогрейка.
   Глеб переместил бинокль немного правее и увидел еще одного человека. Этот
был  одет  по  последней  военной  моде,  весь  перетянут  ремнями,  обвешан
подсумками и держался с видом заправского вояки, которому сам черт не  брат.
На руках у него были кожаные автомобильные перчатки с фигурными полукруглыми
вырезами на тыльной стороне  ладони,  на  голове  красовалась  повязанная  с
нарочитой небрежностью зеленая  косынка,  с  пояса,  помимо  кобуры,  свисал
устрашающих размеров тесак в кожаных ножнах, а к  перекинутому  через  плечо
ремешку портупеи была прикреплена портативная рация, в которую  он  как  раз
что-то говорил, прижимая одной рукой клавишу приема, а  в  другой  держа  на
отлете дымящуюся сигарету. С его плеча на широком брезентовом  ремне  свисал
стволом вниз верный друг солдат вермахта - крупнокалиберный пулемет ?МГ-34?,
при виде которого Глеб понял, что эта парочка явно  неспроста  околачивается
возле заброшенной котельной. Это, вне всякого сомнения,  был  пост,  но  что
можно охранять в этих руинах? Слепому казалось, что он знает ответ  на  этот
вопрос.
   - Какого черта? - пробормотал он вслух. - Даже если я ошибаюсь,  мне  все
равно нужен ?язык?.., не говоря уже о пулемете.
   Когда-то давно ему однажды довелось в целях  общего  развития  дать  пару
очередей из ?МГ?, и  он  навсегда  запомнил  ощущение  немного  старомодной,
туповатой и медлительной, но всесокрушающей мощи, которое  возникало,  когда
эта  похожая  на  коленчатую  водопроводную  трубу  громоздкая  штуковина  в
дырчатом металлическом кожухе принималась размеренно  и  деловито  плеваться
огнем, жадно заглатывая начиненную патронами стальную ленту.
   Он принялся наискосок спускаться по склону, пригибаясь на открытых местах
и время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в бинокль то на часовых,
маячивших возле котельной, то на оставшихся далеко позади боевиков,  занятых
прочесыванием  местности.  Вскоре  мастерские  надвинулись  на  него   почти
вплотную, нужда в бинокле отпала сама собой, и Глеб, зачехлив бинокль, после
недолгих колебаний повесил его на  ветку  ближайшего  куста,  избавляясь  от
лишнего груза.
   Он подошел к  мастерским  с  тыла.  Ветхий  кирпичный  забор,  наполовину
разобранный предприимчивыми местными жителями, был  смехотворной  преградой,
но Глеб не стал карабкаться на стену, не зная, где в данный момент находятся
часовые. Вместо этого он двинулся  вдоль  стены  мастерских,  обходя  их  по
периметру, пока не  нашел  окно,  с  которого  кто-то  сорвал  металлическую
решетку.  Зачем  это   сделали,   было   совершенно   непонятно,   поскольку
покореженная решетка никуда не исчезла, а валялась здесь же, в  паре  метров
от окна, ржавея в черном прошлогоднем бурьяне.
   Глеб одну за другой перекинул ноги через  нижний  край  расположенного  в
метре от земли оконного проема и осторожно, стараясь не шуметь, двинулся  по
захламленному  кусками  штукатурки   и   обломками   рухнувшего   перекрытия
помещению.  Под  ногами  похрустывала   известка,   среди   которой   тускло
поблескивали пыльные  осколки  стекла.  Один  раз  Глеб  наступил  на  такой
осколок, и тот звонко щелкнул под его ботинком,  разломившись  на  несколько
острых  треугольников.  Слепой  замер,  вскинув   автомат   и   настороженно
вслушиваясь в тишину, но не услышал ничего, кроне  приглушенного  бормотания
радиоприемника, доносившегося, по всей видимости, из кабины грузовика.
   Он попытался поставить себя на место часовых,  охранявших  котельную.  Им
уже наверняка было известно о побоище в доме Судьи и о том, что  ворвавшийся
туда человек застрелен наповал. Скорее  всего  они  восприняли  прочесывание
окрестных  склонов  и  приказ  усилить  внимание   как   обыкновенную   меру
предосторожности,  к  тому  же  безнадежно  запоздалую.  Эти  люди  чересчур
привыкли считать себя хозяевами положения, и до сих пор у них были для этого
все основания. Сейчас они наверняка посмеивались в кулак, обсуждая переполох
в особняке Судьи, уверенные, что им ничто не угрожает.
   Внимательно глядя  под  ноги,  Глеб  прошел  по  короткому  замусоренному
коридору,  где  витал  неприятный  запах   нежилого   помещения,   частенько
используемого в качестве уборной. На стене справа висел чудом  сохранившийся
стенд с какой-то наглядной агитацией, но его поверхность  так  вспучилась  и
покоробилась от сырости, что на ней ничего невозможно было разобрать.  Глебу
показалось, что это было что-то вроде соцобязательств, но он не стал вникать
в подробности, потому что увидел за поворотом коридора выход на улицу.
   Дверной проем, из которого кто-то старательно, по-хозяйски  выдрал  дверь
вместе с коробкой, выходил во внутренний  двор  мастерских.  Глеб  осторожно
выглянул наружу и сразу же отпрянул, увидев боевика с  пулеметом,  стоявшего
спиной к нему в каком-нибудь десятке метров. Эти десять метров  представляли
собой абсолютно открытое пространство, на  котором  не  было  ничего,  кроме
нескольких  тонн  жидкой,  похожей  на  хорошо  взбитую   творожную   массу,
коричневато-рыжей грязи. Незаметно подобраться к боевику,  ступая  по  этому
вязкому чавкающему месиву, было невозможно, а прежде времени  поднимать  шум
не хотелось.
   Глеб огляделся  по  сторонам  в  поисках  приемлемого  решения  и  увидел
валявшуюся в углу пыльную пластиковую бутылку из-под кока-колы. Он  вспомнил
старый фокус,  о  котором  ему  когда-то  рассказывал  инструктор,  и  решил
попробовать. Он сомневался в том, что эксперимент будет  удачным,  но  решил
попробовать.
   Клейкой ленты у него не было, поэтому, насадив бутылку на ствол автомата,
он плотно обхватил место стыка ладонью. Целиться из автомата, держась  одной
рукой за самый конец ствола, было неудобно, и Глеб подумал, что со  стороны,
должно быть, выглядит просто уморительно.
   Эксперимент удался процентов на пятьдесят. Выстрел получился приглушенным
-'- просто довольно громкий хлопок, но  самодельный  глушитель  со  страшной
силой вырвало из ладони Глеба, больно ударив  его  по  пальцам  и  отшвырнув
простреленную бутылку чуть ли не на середину двора. Пуля ударила  боевика  в
затылок, и он, широко раскинув руки, с  негромким  всплеском  упал  лицом  в
глубокую грязь. Секунду спустя в  грязи  возле  его  уха  вздулся  и  лопнул
большой пузырь, и Глеб с легким содроганием понял,  что  это  был  последний
выдох застреленного им человека. Чеченец в буквальном смысле слова  испустил
дух, и в этом не было ничего возвышенного  или  вдохновляющего.  Глеб  видел
множество смертей, и это всегда было грязно и некрасиво.
   Человек в телогрейке выскочил из-за грузовика  с  автоматом  наперевес  и
остановился  на  открытом  месте,  дико  озираясь  и  пытаясь  понять,   что
произошло. Наконец его взгляд остановился на мертвом  теле,  которое  лежало
лицом вниз,  почти  по  уши  погрузившись  в  жидкую  грязь.  Его  бородатая
физиономия стала такой  растерянной,  что  Глеб  почти  пожалел  его,  но  в
следующее мгновение  боевик  вдруг  круто  повернулся  спиной  к  убитому  и
метнулся в направлении открытой настежь двери котельной.
   Слепой повял, что взять здесь  ?языка?  не  удастся,  вскинул  автомат  и
спустил курок, почти не целясь. Выстрел прозвучал  отчетливо  и  полновесно,
прокатившись эхом между кирпичных стен, боевик на мгновение замер в  дверном
проеме спиной к Глебу и, поворачиваясь в падении, боком свалился внутрь. Его
автомат загремел на цементном полу, ноги  в  рыжих  кирзачах  несколько  раз
судорожно дернулись и замерли.
   Больше не таясь, Глеб пересек двор и поднял облепленный  грязью  пулемет.
Наполовину утонувшая в жидком глинистом месиве рация что-то хрипло бормотала
по-чеченски. Слепой наступил  на  нее  сапогом,  вдавливая  поглубже.  Рация
издала предсмертный хрип и замолчала, скрывшись в пучине глиняного киселя.
   Держа тяжелый пулемет на отлете, чтобы не выпачкаться, Слепой приблизился
к дверям котельной, перешагнул  через  перегородивший  их  труп  и  вошел  в
помещение, имевшее такой же заброшенный, совершенно нежилой вид, как  и  все
мастерские. Здесь сильно пахло  печной  гарью  и  каменным  углем,  когда-то
беленые стены пожелтели и лоснились,  единственное  подслеповатое  окошко  с
чудом уцелевшим стеклом стадо совершенно непрозрачным от  годами  копившихся
на его поверхности пыли и копоти. Глеб с некоторым недоумением огляделся, не
понимая, что тут охранять, и увидел в углу ржавую квадратную крышку  люка  с
приваренной  вместо  ручки  стальной   скобой.   Поверхность   скобы   свежо
поблескивала, отполированная частыми прикосновениями ладоней  в  том  месте,
где за нее  брались,  чтобы  открыть  люк.  На  замусоренном  полу  валялось
множество окурков - как серых, окаменевших, так и совсем свежих.
   Глеб выглянул на улицу, почти  уверенный,  что  двор  вот-вот  наполнится
вооруженными  людьми,  но  там  по-прежнему  было  пусто,  если  не  считать
валявшегося посреди дороги трупа.  Слепой  подумал,  что  шарившие  в  горах
боевики могли не услышать выстрелов за треском кустов и астматическим хрипом
своих  раций,  но,  как  бы  то  ни  было,  ему  следовало  поторапливаться.
Застреленные  им  часовые  могли  выходить  на  связь   через   определенные
промежутки времени, а учитывая всеобщий переполох, эти  промежутки  вряд  ли
были большими.
   Он взялся за гладкий холодный металл скобы и,  крякнув,  отвалил  тяжелую
крышку. Из темного квадратного проема на него пахнуло  холодной  сыростью  и
густым запахом солярки. Вниз вела крутая лестница,  ступеньки  которой  были
сварены из положенных параллельно друг другу кусков арматуры. Глеб порылся в
карманах, нашел завернутый в полиэтилен  коробок  спичек,  зажег  сразу  три
штуки и стал осторожно спускаться вниз,  держа  палец  на  спусковом  крючке
автомата.
   Помещение,  в  котором  он  оказался,  было  почти  целиком  загромождено
замасленной тушей дизельного генератора. В углу  стояло  несколько  жестяных
канистр и две двухсотлитровые бочки - очевидно, с топливом. Толстый  силовой
кабель тянулся от генератора в соседнее помещение, вход в  которое  выглядел
просто  черным  прямоугольником  на  смутно  белевшей  в  неверных  отсветах
догоравших спичек поверхн