но мастеру  явно  не  хватало  тонкости
вкуса: он предпочитал количество качеству, как какой-нибудь былинный воин, с
перепоя косивший недругов, как траву.
   Наконец в одно из окон второго этажа выпрыгнул араб.
   Он был настолько закопчен, ободран и залит своей и чужой кровью, что Глеб
узнал его только по бритому черепу и острому клину  бороды,  который  теперь
растрепался  и  торчал  во  все  стороны,  как  старый  веник.  Глебу   даже
показалось, что  борода  основательно  подпалена,  но  на  таком  расстоянии
утверждать это с уверенностью было трудно. Утепленная камуфляжная  куртка  с
меховым воротником превратилась в горелые лохмотья, которые все еще дымились
на спине и на левом плече-. Этот вид настолько соответствовал  учиненному  в
доме погрому, что Глеб нисколько не  удивился.  Гораздо  большего  удивления
заслуживал тот факт, что араб до сих пор  был  жив  и  сохранил  способность
драться.
   Он вскинул автомат, прицелился в оконный проем, из  которого  только  что
выскочил, спустил курок и тут же принялся  дергать  затвор.  Сообразив,  что
рожок автомата опустел, араб оскалил зубы и выпалил в окно из  подствольного
гранатомета. В комнате рвануло, оттуда опять повалил дым и полетели какие-то
горящие клочья, а араб отшвырнул ставший бесполезным автомат,  взял  в  зубы
нож, вскочил на перила террасы и присел, готовясь спрыгнуть вниз.
   В это время из соседнего окна выглянул майор. Глеб удивился, увидев этого
человека: он почему-то был уверен, что в  доме  не  осталось  никого,  кроме
трупов. Тем не  менее  майор  был  цел  и  невредим.  Он  спокойно,  как  на
стрельбище,  поднял  на  уровень  глаз  древний,  выглядевший  неуклюжим   и
громоздким  АК-47  с  черным  деревянным  прикладом  и  жестяным  магазином,
прижался к прикладу щекой, секунду помедлил, корректируя  прицел,  и  в  тот
самый миг, когда ноги араба уже были готовы  оторваться  от  перил  террасы,
спустил курок.
   Череп араба взорвался, как арбуз, упавший на  асфальт  из  окна  восьмого
этажа, разбрасывая во все стороны свое содержимое.  Майор  успел  вогнать  в
него не меньше десятка пуль, и тело, которое в конце концов с глухим  стуком
упало на каменные плиты двора, практически не имело головы.
   "Вот так, - подумал Глеб, до боли в  глазах  всматриваясь  через  окуляры
бинокля в бритое холодное лицо майора, который медленно опускал  автомат.  -
Все-таки наш камикадзе слишком любил театральные  эффекты.  Зачем  это  было
нужно - нож в зубах, этот картинный  прыжок  с  перил?  Как  в  кино,  когда
благородный шевалье, закончив драться на шпагах,  сигает  из  окна  третьего
этажа прямиком в седло. Махнул бы прямо через  перила,  боком,  как  простые
смертные, сейчас, глядишь,  был  бы  уже  по  эту  сторону  стены...  Вот  и
доигрался. А майор - кремень. Как он его... Как целлулоидного зайца в  тире,
честное слово."
   Перебросив ноги через подоконник, майор неторопливо выбрался на  террасу,
подошел к перилам и пренебрежительно сплюнул  вниз.  Автомат  он  держал  за
ручку, положив казенник на плечо, как заправский боевик. Его палец  все  еще
лежал на спусковом крючке, а прищуренные глаза  смотрели  вокруг  холодно  и
презрительно.  Минуту  спустя  на  террасе,  хромая  и  бережно  придерживая
поврежденную руку, с которой обильно капало на пол, появился пожилой толстяк
в наброшенном на плечи просторном драповом пальто с каракулевым  воротником.
На голове у него криво сидела неизменная папаха, и Глеб со смесью  досады  и
удовлетворения понял, что его работа от него не уйдет, потому что перед  ним
был Судья собственной персоной - живой и почти невредимый.

Глава 14

   - С-с-слушай, - слегка заикаясь от пережитого нервного потрясения, сказал
Судья, - откуда он взялся, этот шайтан? Посмотри, во что  он  превратил  мой
дом!
   Роман снова презрительно сплюнул через  перила,  стараясь,  чтобы  плевок
попал на распростертое внизу тело. Это у него  снова  не  получилось,  и  он
лениво подумал, что позже попытается еще разок.
   - Дом, - передразнил он, - дом... О чем ты, спрашивается,  думаешь?  Дом!
Скажи спасибо, что сам уцелел. Ты что, до сих пор не понял, кто это был?
   Судья повернул к нему серое от страха, мелко трясущееся жирное лицо.
   - Кто? - переспросил он. - Кто это был, а? Ты думаешь, что это он?
   Роман снял  автомат  с  плеча  и  небрежным  движением  защелкнул  флажок
предохранителя.
   - А что, - закуривая, поинтересовался он, - к тебе часто  приходят  такие
гости? Я, конечно, человек приезжий и не совсем разбираюсь в местных обычаях
и традициях, но мне почему-то казалось, что места, где подобные увеселения в
порядке вещей, очень быстро становятся  безлюдными.  Впрочем,  для  верности
надо бы его осмотреть.
   - Осмотреть?  -  Лицо  Судьи  из  серого  начало  постепенно  становиться
зеленым. - Слушай, зачем смотреть?
   Сдох шайтан, и слава Аллаху.  Пойдем,  у  меня  в  подвале  коньяк  есть.
Выпьем, и руку мне надо перевязать. Этот шакал меня  ранил.  Чуть  не  убил,
слушай.
   - Покажи руку, - прислоняя автомат к перилам,  потребовал  Роман.  -  Да,
ранение серьезное...
   - Кость цела, слушай? Главное, чтобы руку не отрезали.
   - Цела будет твоя рука, - успокоил его майор. -  Видно,  осколком  стекла
зацепило. Ранка - тьфу, смотреть не на что, а ты  уже  и  испугался  Правда,
крови вытекло порядочно, но это  всегда  так,  когда  стеклом  порежешься  -
Слушай, правда? - оживая  на  глазах,  спросил  Судья  и  наконец  отважился
посмотреть на свою руку, чтобы удостовериться в том, что его не обманули.  -
Э, шайтан, да это же царапина! А я совсем умирать собрался, клянусь.  Пойдем
посмотрим на этого шакала.
   Вдвоем они спустились на первый этаж,  вышли  во  двор  и,  обогнув  дом,
подошли к трупу Али Аль-Фаттаха, так и не сумевшего довести  до  конца  свою
месть из-за пристрастия к дешевым театральным эффектам. Пока  Судья  отдавал
распоряжения набежавшим людям, майор носком сапога перевернул тело и  присел
над ним на корточки, озабоченно дымя сигаретой.
   - Смотри, - сказал он подошедшему Судье. - Куртка, похоже,  американская,
как и ботинки. Бронежилет израильский - между  прочим,  очень  популярная  в
определенных кругах штука. А парень был силен! Смотри-ка - раз, два,  три..,
восемь пуль! Пять в грудь и  три  в  живот.  Лично  я  бы  от  такой  порции
вырубился,  несмотря  на  бронежилет.  Помню,  мне  из  ?Макарова?  в  ребра
засадили, так, не поверишь, две недели синяк не сходил. Рукой пошевелить  не
мог, а уж о том, чтобы поднять что-нибудь тяжелее ложки,  и  вовсе  речи  не
было.
   - Бешеный, - убежденно заявил Судья. - Одержимый.
   - Одержимый... - задумчиво повторил Роман. Он внимательно разглядывал то,
что осталось от лица Аль-Фаттаха. Говоря по совести, осталось совсем немного
- задранный кверху подбородок с  окровавленным  комом  спутанной  бороды  да
часть нижней  губы.  Все  остальное  представляло  собой  сплошное  кровавое
месиво, из которого тут и там торчали острые осколки  костей  и  похожие  на
сломанные клавиши рояля белые пластинки  выбитых  зубов.  -  Страшная  штука
этот ?Калашников?, - сказал  майор.  -  Мне  вот  что  интересно:  откуда  у
эфэсбэшника такая бородища? Неужели он  заранее  готовился  к  переброске  и
работал по легенде? И еще... Ты не знаешь,  это  он  кричал  ?бисмилля?  или
кто-то из твоих джигитов?
   - А что, кто-нибудь кричал ?бисмилля??  -  удивился  Судья.  -  Не  знаю,
честное слово...
   - Н-да, - сказал майор. - И ведь  спросить  не  у  кого.  Всех  покрошил,
дьявол бородатый. А кто остался, небось уже подштанники стирает. Не нравится
мне эта история с бородой, Судья.
   - Э, что ты пристал к этой бороде? Может, она вообще фальшивая!
   - Хочешь проверить? - спросил Роман, глядя на Судью снизу вверх и  щурясь
от дыма зажатой в зубах сигареты.  -  Возьмись,  подергай.  Вдруг  и  правда
накладная?
   Толстое лицо Судьи перекосилось в гримасе брезгливого отвращения.
   - Спасибо, дорогой, - сказал он. - Не хочу.
   - Что ж, - Роман усмехнулся, - по крайней мере, честно.
   Он  сам  взялся  за  спутанную,  насквозь  пропитавшуюся   уже   начавшей
сворачиваться кровью бороду и несколько  раз  сильно  дернул.  Раздробленная
голова  Аль-Фаттаха  при   этом   приподнималась   и   опускалась,   издавая
отвратительный чавкающий звук.
   - Одно из двух, - сказал Роман, рассеянно вытирая  испачканную  ладонь  о
превратившуюся в лохмотья  утепленную  куртку  Аль-Фаттаха,  -  либо  борода
настоящая, либо он пользовался каким-то суперклеем. -  Он  поднес  ладонь  к
глазам и внимательно рассмотрел несколько вырванных из бороды волосков. - Да
нет, настоящая. Смотри, корни... И кожа слишком смуглая.  Нет,  Судья,  этот
парень совсем не похож на москвича. Что ты там говорил  про  отряд,  который
шел к Хаттабу? Может, это один из них?
   - Шайтан, - сказал Судья. - Но мне доложили, что убили всех! Хотя если он
- один из них, тогда понятно, почему он кричал ?бисмилля?.  Араб,  наверное.
Наемник. Профессионал. Вот шайтан!
   - Что ты заладил - ?шайтан, шайтан?? Ты хоть понимаешь, что  это  значит?
Это значит, что москвич жив и сейчас находится  где-то  поблизости.  А  этот
бородатый черт, - он кивнул на распростертое в луже крови тело, - перебил не
меньше десятка твоих людей. Он сделал за москвича половину работы. Я говорил
тебе, что твои проделки на дорогах когда-нибудь плохо кончатся!
   - Что делать, слушай, а? -  растерянно  спросил  Судья.  -  Это  какой-то
сумасшедший дом! Все было так хорошо, спокойно... Что делать, дорогой?
   Роман наконец выпрямился во  весь  рост,  небрежным  щелчком  отбросил  в
сторону окурок и, прищурившись, посмотрел на  Судью.  Перед  лицом  реальной
угрозы толстяк заметно сдал, и Роман подумал, что вскоре ему  предстоит  еще
одна командировка в здешние края. Когда войска  Трошева  и  Шаманова  начнут
прочесывать здешние горы и ущелья,  Судью  непременно  нужно  будет  убрать.
Непременно! Знает он совсем немного, но и того, что ему известно, грамотному
следователю будет вполне достаточно, чтобы ухватиться за  кончик  ведущей  в
Москву ниточки. При грамотном подходе это дело можно будет размотать  меньше
чем за полгода, и тогда Апрелев  с  его  галстуками  и  манерами  царедворца
полетит вверх тормашками,  прихватив  с  собой  и  его,  майора  ФСБ  Романа
Шевцова. А поскольку речь идет об  изготовлении  фальшивой  валюты  в  особо
крупных размерах, дело будут вести грамотные люди - самые  грамотные,  каких
удастся найти. Роман припомнил некоторые знакомые фамилии и подумал, что для
этих людей расследовать историю с набитыми поддельными  долларами  цинковыми
гробами будет парой пустяков, особенно если им станет помогать запуганный до
потери сознания Судья.
   Умнее всего было бы пристрелить толстяка прямо сейчас, не дожидаясь, пока
грянет гром, но деловые партнеры Апрелева ждали  денег,  деньги  были  нужны
срочно, и Апрелев конечно же  не  обрадуется,  узнав,  что  его  эмиссар  по
собственной инициативе прикрыл производство, которое его послали защищать.
   - Перестань трястись, - негромко, чтобы не  услышали  посторонние,  но  с
большим напором сказал Роман. - Пока что  ничего  страшного  не  происходит.
Замочили одного, замочим и другого. Но это только  в  том  случае,  если  ты
перестанешь дергаться и  начнешь  шевелиться.  Собери  всех  своих  людей  и
прикажи им прочесать окрестности. Пусть переворошат каждый куст и перевернут
каждый  камень.  Вряд  ли  они  кого-то  поймают,  но  сделать  это   просто
необходимо. По крайней  мере,  массированная  облава  спутает  его  планы  и
заставит прятаться вместо того, чтобы нападать. Эх, иметь бы парочку хороших
служебных собак! Мы бы мигом отыскали эту  сволочь.  У  тебя  нет  служебных
собак?
   - Есть, -  саркастически  ответил  Судья.  Было  заметно,  что  он  начал
понемногу приходить в себя, оправляясь от шока. - Все есть, дорогой: собаки,
дрессированные крокодилы, розовый слон с  тремя  хоботами...  Смеешься,  да?
Откуда у меня собаки? Что я, милиция?
   - Нет конечно, - ответил  Роман.  -  Ты  у  нас  не  милиция.  Ты  у  нас
шариатский суд.
   Через полчаса все оставшиеся в строю люди Судьи, вооружившись до зубов  и
получив подробные инструкции,  вышли  на  прочесывание  местности.  Их  было
тридцать четыре человека, и, наблюдая  за  тем,  как  жидкая  цепочка  людей
медленно движется вверх по заросшему кустарником склону, Роман вздохнул. Это
была жалкая пародия на облаву, но  снимать  с  постов  те  полтора  или  два
десятка человек, которые дежурили на дорогах, Судья отказался,  и  Роман  не
стал с ним спорить: охранять подступы  к  селению  было  просто  необходимо.
Кроме того, загонщики могли ненароком  загнать  дичь  прямиком  на  один  из
постов, и тогда все закончилось бы ко всеобщему удовлетворению.
   - Ну что же, - сказал он, снова поворачиваясь к Судье, который  стоял  на
террасе, зябко кутаясь в пальто и глядя на склон.  -  Мы  сделали  все,  что
могли. Точнее, почти все. Скажи, Судья, твой  станок  случайно  стоит  не  в
доме?
   - Зачем? - Судья пожал жирными плечами. - Он работает по  ночам  и  очень
шумит. Зачем мне в доме такая вещь? Туда смотри. -  Он  протянул  куда-то  в
сторону руку, выставив  жирный  указательный  палец.  Наброшенное  на  плечи
пальто попыталось сползти, и он  придержал  его  свободной  рукой.  -  Трубу
видишь?  Там  была  котельная  и  ремонтные  мастерские.  Станок  в  подвале
котельной.
   - Умно, - кивнул Роман. - А охрана?
   - Обижаешь, дорогой, - Судья развел руками. - У моих  людей  там  лагерь.
Казарменное положение, понимаешь?
   Роман не ответил. Он  снова  курил,  задумчиво  глядя  на  трупы,  рядком
лежавшие под  навесом  в  глубине  двора.  Тела  накрыли  брезентом,  из-под
которого торчали только ноги в ботинках  армейского  образца.  Вторая  слева
пара ног была обута в высокие желтые бутсы со шнуровкой  почти  до  середины
голени и высокой рубчатой подошвой со сложным рисунком протектора. Аяз успел
вернуться из своей поездки на уничтоженный пост в ущелье  как  раз  вовремя,
чтобы получить причитавшуюся ему пулю. Впрочем, подумал Роман, это мог  быть
и осколок. Судье  теперь  долго  придется  приводить  свой  дом  в  порядок.
Пожалуй, до того самого дня, когда подойдет его черед отправиться  вслед  за
своими бородатыми джигитами.
   Труп араба лежал особняком, накрытый  рогожным  мешком,  на  котором  уже
проступили темно-бордовые пятна. Роман снова испытал  непреодолимое  желание
подойти к нему и смачно плюнуть на то, что осталось от головы  наемника.  Он
никак не  мог  простить  арабу  то  чувство  парализующего  страха,  которое
овладело  им,  когда  после  третьей  рюмки  коньяка  под  жареное  мясо   и
неторопливую беседу он внезапно оказался в  эпицентре  чего-то,  что  больше
всего напоминало неистовое извержение вулкана. Если бы у этого мерзавца  так
кстати не кончились патроны, дело могло бы  завершиться  совсем  по-другому.
Роман чувствовал, что сыт этой командировкой по горло. Конечно, приказ  есть
приказ, и работа есть работа, но сейчас Роман мечтал только об одном:  снова
оказаться в тепле и холостяцком уюте  своей  московской  квартиры,  из  окна
которой в хорошую погоду был виден шпиль Останкинской башни, почти достающий
до неторопливо  плывущих  над  городом  облаков.  Вид  диких  гор  и  убогих
полуразрушенных селений, жители которых днем бесцельно  слонялись  по  своим
подворьям, а по ночам брали в руки оружие и шли убивать русских,  вызывал  у
него физическую тошноту. Ну на кой черт, спрашивается, России эти горы?
   - Надо прогуляться туда, - сказал он после долгой паузы.
   - Куда, дорогой? - встрепенулся Судья, который тоже думал о чем-то своем.
   - В твою котельную, куда же еще.  Ты  не  забыл,  что  груз  надо  срочно
подготовить к отправке? Твои  люди,  насколько  я  понимаю,  заняты  все  до
единого, так почему бы и нам не заняться делом?  Или  ты  боишься,  что  это
повредит твоему авторитету?
   -  Э,  дорогой,  зачем  такое  говоришь?  Знаешь,  что   повредит   моему
авторитету?
   - Знаю, - ответил Роман. - Если бабки кончатся, это очень сильно повредит
твоему авторитету.
   - Вот! - воскликнул Судья с непонятным воодушевлением. - Слушай, с  тобой
приятно говорить! Ты умный человек, дорогой. Может, останешься? Будем вместе
работать, а?
   - Нет уж, уволь, - Роман с улыбкой покачал головой. - Знаешь, как  у  нас
говорят? Где родился, там и сгодился.
   -  Правильно  говорят,  -  согласился  Судья.  Они  снова  обогнули  дом,
спустились по уступчатой, вымощенной камнем  дорожке  к  узорчатым  железным
воротам и вышли на улицу,  где  все  еще  стояла  темно-зеленая  пятидверная
?нива?, на которой приехал Роман.
   - Хорошая машина, - желая польстить гостю, сказал Судья.
   - Дерьмо это,  а  не  машина,  -  отозвался  Роман,  просовывая  в  салон
громоздкий  ?Калашников?.  -  Знаешь,  какая  у  меня  в  Москве?   Джип   с
пятилитровым движком. Кондиционер, радиотелефон  и  вообще  все,  что  можно
придумать. Тридцать косарей за него отвалил. Не машина - зверь.
   Судья уважительно поцокал языком и с трудом втиснул свое тучное  тело  на
переднее сиденье ?нивы?. В глубине души он был уверен, что  Роман  привирает
по поводу своего автомобиля, хотя и не понимал, зачем ему это нужно. Кто  их
поймет, этих русских? С ними всегда так: то они выглядят  полными  идиотами,
которых не обведет вокруг пальца только ленивый, то вдруг удивят  небывалой,
почти нечеловеческой хитростью...  Устраиваясь  на  сиденье,  Судья  как  бы
невзначай запустил руку в глубокий карман пальто и  прикоснулся  к  рубчатой
рукоятке браунинга. Роману он не доверял ни на грош и сильно подозревал, что
тот прибыл вовсе не для  того,  чтобы  заново  наладить  уничтоженный  канал
доставки. В глубине души Судья  был  почти  уверен,  что  группу  полковника
уничтожил сам Роман или кто-то, кто работал с ним в паре.  Возможно,  Москва
приняла решение по-быстрому свернуть производство. Это, конечно, были только
домыслы, но Судья был начеку с того самого момента, как в его доме  появился
этот подозрительный  гость,  и  старательно  создавал  образ  трусоватого  и
недалекого простачка, чтобы в  решающий  момент  у  него  было  чем  удивить
московского майора.
   Роман запустил двигатель и включил первую передачу.  Машина  тронулась  и
медленно покатилась по ухабистой, изрытой глубокими  трещинами  и  рытвинами
дороге, на которой тут и там виднелись жалкие  островки  когда-то  лежавшего
здесь асфальтового  покрытия.  Асфальт  проложили  в  конце  семидесятых  и,
насколько мог припомнить Судья, ни разу не ремонтировали. Одно время он  сам
подумывал о том, чтобы привести дорогу перед своим домом в порядок, но потом
началась война, и Судья решил, что найдет своим деньгам  лучшее  применение,
чем асфальтировать дороги для русских танков и бронетранспортеров.
   Он ожидал, что привыкший к гладким  московским  магистралям  майор  будет
ворчать, негодуя по поводу  почти  непроезжей  дороги,  но  за  время  своей
поездки тот, похоже, притерпелся ко всему и вел машину  спокойно,  полностью
сосредоточившись на управлении и тихонько насвистывая сквозь зубы.
   Вскоре дома и сады по обе  стороны  дороги  уступили  место  каменистому,
поросшему желтовато-серой прошлогодней травой пустырю,  на  котором  ржавели
остовы  двух  бортовых  грузовиков,  колесного  трактора  МТЗ  и  наполовину
вросшего в землю дискового плуга. Из бедной каменистой почвы тут и там,  как
корни диковинных растений, торчали какие-то ржавые железки и спутанные мотки
проволоки.  Впереди  маячили  грязно-белые  приземистые  корпуса  мастерских
сельхозтехники, над которыми торчала закопченная кирпичная труба  котельной.
Самого здания котельной не было видно, но там, где оно должно  было  стоять,
над проломленными крышами мастерских поднимался негустой столб белого дыма.
   - Это что такое? - удивился  Роман,  указывая  на  дым.  -  У