стречу с тобой  устроить.  Вторые  сутки  валидол  сосу,  как  припадочный.
Сдали... Видно, не все твои досье уничтожены. Да и у него, у и,  о,  нашего,
котелок неплохо варит... Он  мне  две  трети  твоих  дел  прямо  по  пальцам
перечислил. Генерал Потапчук дело такого-то  расследовал?  Расследовал.  Где
такой-то? Землю парит. Полковник Малахов связями сякого-то занимался?  Ну  и
где он, этот сякой-то? Вот пуля пролетела - и ага... А между  тем  полковник
Малахов, помимо всего прочего, дело  об  убийстве  генерала  Потапчука  тоже
курировал. Дело не раскрыто, а подопечные полковника Малахова  что-то  часто
начали под шальные пули попадать. Что за беда такая? И нельзя ли  ею,  бедой
этой, этак аккуратненько попользоваться в интересах нашей великой державы? А
держава, сам понимаешь, козырь безотбойный, против нее не попрешь.
   - Зато улыбается он  здорово,  -  закрывая  тему,  сказал  Глеб.  -  Кофе
выпьете?
   - Да какой, к черту, кофе?! Самолет через два часа.  Ты  собрался?  Давай
багаж, я заброшу.
   - Экипаж предупредили?
   - Может, еще объявление по телевизору сделать? Прямо по ОРТ, в  рекламной
паузе.   Агент   по   кличке   Слепой   отправляется    в    Чечню    рейсом
военно-транспортного туристического агентства. Вот тебе бумажка, явишься  за
пять минут до отлета, покажешь командиру экипажа, и все будет в порядке.
   Глеб  развернул  протянутую  Малаховым  бумагу  и  пробежал  глазами   по
строчкам.
   - Капитан Суворов, - прочел он, - специалист по  общественному  мнению...
Черт, не нравится мне это... А кто подписал? Что-то подпись неразборчивая.
   - Да какая тебе разница? Это он мне дал, - сказал Малахов, сделав сильное
ударение на слове ?он?, так что сразу стало ясно, кого он имеет  в  виду.  -
Шушера какая-нибудь в полковничьих  погонах.  Ты,  главное,  на  самолет  не
опоздай, а то придется на своих двоих добираться. Багаж будет на борту,  это
я устрою. Провожать не стану, так что ручкой на прощание можешь не делать.
   - Спасибо, Алексей Данилович, - сказал Глеб, пожимая протянутую генералом
руку. - И еще одно... Вы не могли бы сами позвонить Ирине?
   - И тебе спасибо, - язвительно откликнулся Малахов, сердито выдирая руку.
- Трусишка зайка серенький... Сам в кусты, а я отдувайся?
   Глеб развел руками, показывая, что отрицать очевидное не имеет смысла.
   - Черт с тобой, - проворчал генерал. - Думаешь, я не понимаю? Позвоню, не
беспокойся. Как только доложат, что самолет в воздухе, сразу позвоню.
   - Спасибо, - повторил Глеб.
   Когда Малахов уехал, он погасил в квартире свет,  снова  включил  музыку,
закурил и долго смотрел в окно, где в подсвеченном  фонарями  мраке  сверкал
дождь.

Глава 3

   Забрызганный грязью  до  самой  брезентовой  крыши  УАЗик,  натужно  ревя
движком, вполз на вершину невысокого  холма  и  остановился,  пьяно  вильнув
задними колесами на скользкой, превратившейся в  непролазное  черное  болото
дороге. До конца подъема оставалось еще несколько метров, и  машина  стояла,
задрав кверху свой тупо  обрубленный  нос,  как  памятник  всем  механизмам,
павшим в бесконечной битве с российским бездорожьем.
   Из-за  этого  в  узких  амбразурах,  протертых   ?дворниками?,   в   слое
покрывавшей передние стекла грязи виднелось только  низкое  серое  небо,  по
которому быстро бежали рваные темные  клочья  туч,  уже  пролившихся  дождем
где-то на юге и потерявших  силу.  Боковые  окна  были  залеплены  до  такой
степени, что едва пропускали свет.
   Как  только  машина  остановилась,  измученный  тряской  и  беспокойством
генерал-майор Малахов распахнул дверцу и выпрыгнул на дорогу  -  вернее,  на
то, что здесь, в Воронежской области, принято  было  называть  дорогой.  Его
кожаные туфли с негромким чавканьем погрузились  в  грязь.  На  мгновение  у
генерала возникло странное ощущение, словно он попал в невесомость, но потом
подошвы туфель коснулись более или  менее  твердой  опоры,  и  это  ощущение
исчезло. Черная и пышная, словно  специально  взбитая  каким-то  безумцем  в
гигантском  миксере  грязь,  жирно  поблескивая,  бесшумно  сомкнулась   над
ступнями генерала Малахова где-то в районе щиколоток. Малахов вынул изо  рта
сигарету и с некоторым недоумением посмотрел вниз.  Его  мысли  были  заняты
гораздо более серьезными вещами, чем весенняя распутица в Воронеже, так  что
внезапное исчезновение собственных австрийских ботинок вместе с заключенными
в них ступнями его слегка озадачило. Грязь тускло поблескивала внизу с самым
невинным видом, словно она слыхом не слыхала ни  о  каких  туфлях.  В  самом
деле, кто же ходит  в  середине  марта  по  проселочным  дорогам  в  дорогой
столичной обуви? Да по ним в это время  вообще  никто  не  ходит  без  самой
крайней нужды, если уж на то пошло!
   Малахов вытащил из грязи одну ногу, критически осмотрел повисший  на  ней
огромный ком жирного, мокрого, отваливающегося  кусками  чернозема,  сдержал
вертевшееся на языке ругательство  и  решительно  двинулся  к  высшей  точке
холма, откуда можно было без помех  окинуть  взглядом  все  еще  запятнанные
островками грязного серого снега поля. Грязь под его ногами сыто чавкала,  и
Малахов без всякой связи с происходящим подумал, что, будь он  свиньей,  это
место наверняка  показалось  бы  ему  раем.  Идя  к  вершине  холма  и  куря
двенадцатую в это  утро  сигарету,  генерал-майор  Малахов  остро  завидовал
свиньям, коровам, мышам, воробьям и вообще всем тварям божьим, не облеченным
властью и ответственностью.
   Генерал прилетел из Москвы один, так что всю дорогу ему пришлось бороться
с распиравшим его изнутри  раздражением.  Поблизости  не  было  никого,  кто
привык к его скверному характеру, и Алексею Даниловичу приходилось все время
контролировать себя, чтобы не облаять ни в чем не  повинного  подполковника,
который встретил его на аэродроме. От этого его дурное настроение  с  каждой
минутой только ухудшалось, а  картина,  открывшаяся  ему  с  вершины  холма,
окончательно добила генерала.
   Обломки тяжелого военно-транспортного самолета были разбросаны по площади
чуть ли не в гектар. Исковерканный фюзеляж пропахал  в  раскисшем  черноземе
глубокую борозду, выглядевшую отсюда  как  след  сабельного  удара.  Фюзеляж
почернел и все еще лениво  дымился,  отлетевший  хвост  косо  торчал  далеко
позади  него,  нелепо  задрав  к  небу  мощное  оперение,  сверху   покрытое
камуфляжными разводами, а снизу выкрашенное в грязно-голубой  цвет.  Повсюду
валялись  лохматые,  перекрученные  куски  обшивки,  исковерканные   обломки
крыльев. Малахов разглядел зарывшийся в грязь двигатель  с  торчащими  вверх
изогнутыми, перекрученными  лопастями.  От  него  до  самолета  было  метров
триста.
   Поодаль, на дороге, все еще стояли две пожарные  машины,  возле  которых,
сматывая шланги, уныло копошились сгорбленные фигуры в черно-белых боевках и
пластмассовых касках с прозрачными лицевыми щитками. Здесь  же  с  покинутым
видом торчал тентованный ?Урал?, на котором привезли солдат оцепления. Рядом
с ?Уралом? приткнулся еще один УАЗик. Водитель притер его почти  вплотную  к
заднему борту ?Урала?, словно боялся, что без помощи  мощного  грузовика  не
сможет выбраться  из  этого  болота.  Вокруг  обломков  самолета,  с  трудом
передвигая увязающие в грязи ноги, бродили какие-то люди  в  полевой  форме.
Время от времени они нагибались, поднимали что-то с земли и роняли  обратно.
Малахов  знал,  что  эти  люди  заняты  делом,  но  никак  не  мог  побороть
впечатление, что они просто тянут время, не  зная,  чем  бы  заняться,  и  с
нетерпением дожидаясь момента, когда можно будет  махнуть  на  все  рукой  и
рвануть по домам.
   Малахов уронил окурок в грязь и немедленно принялся копаться в сигаретной
пачке, выуживая тринадцатую по счету сигарету. С того места, где  он  стоял,
был хорошо виден изувеченный  фюзеляж,  на  борту  которого  каким-то  чудом
уцелели остатки выведенных белой краской цифр.  Эти  цифры  добили  генерала
окончательно, поскольку он помнил их наизусть.  Последняя  надежда  Малахова
развеялась: это был именно тот борт, которым он отправил в Чечню Слепого.
   Генерал наконец выудил из пачки сигарету и принялся  раздраженно  чиркать
зажигалкой. Собственно, говорить о  надежде  в  данном  случае  было  просто
смешно: рапорт, поступивший по телефону, не оставлял места для сомнений,  но
Малахов продолжал надеяться до тех пор, пока собственными глазами не  увидел
бортовой номер.
   Падение военно-транспортного самолета на  колхозном  поле  под  Воронежем
само  по  себе  относилось  к  разряду  чрезвычайных  происшествий,  но  для
генерал-майора Малахова это была катастрофа. Разумеется, жизнь  продолжалась
и после того, как агент по кличке Слепой прекратил свое существование  столь
неожиданным и нелепым образом, но генерал ничего не мог поделать с пустотой,
которая образовалась у него внутри после ночного  телефонного  звонка.  Глеб
был для него не просто агентом. Малахов знал  это  всегда,  но  лишь  теперь
окончательно понял, как много значил для него этот немногословный человек  с
искалеченной судьбой.
   "Отмучился, бедняга?, - подумал генерал и с трудом подавил новую  вспышку
раздражения. Мысль была слезливая, какая-то чужая, совсем стариковская, и от
нее за  версту  разило  фальшью.  Генерал-майор  Малахов  не  без  оснований
полагал, что Глеб Сиверов был достоин большего.
   Он оглянулся и увидел, что подполковник,  сопровождавший  его  от  самого
аэродрома, стоит рядом. Лицо у подполковника было усталое и равнодушное,  на
подбородке уже начала пробиваться щетина, а на каждом сапоге налипло по пуду
грязи. Белки водянистых болотно-зеленых глаз покраснели  от  недосыпания,  в
глазницах залегли глубокие тени нездорового коричневатого оттенка. В руке  у
подполковника хрипела и бормотала портативная рация.
   - Что слышно? - спросил Малахов, кивая на рацию.
   - Пока ничего конкретного, Товарищ генерал-майор, - ответил  подполковник
и виновато развел руками. -  Обломки  еще  слишком  горячие.  Но  наши  люди
считают, что причиной аварии послужил мощный взрыв в пассажирском отсеке.
   - Диверсия? - Малахов настороженно приподнял кустистые седеющие брови.
   - Трудно сказать определенно, - ответил подполковник. - Во всяком случае,
до тех пор, пока не будет проведено детальное  расследование.  По  имеющимся
данным, на борту находилось некоторое количество  боеприпасов  и  взрывчатых
веществ, так что не исключено, что взрыв произошел в результате  несчастного
случая или простой небрежности.
   - Бардак, - обронил Малахов. Он не нуждался в объяснениях по поводу того,
каким образом кто-то мог быть небрежным  с  боеприпасами  и  взрывчаткой  на
борту военного самолета. На эту тему генерал мог хоть сейчас написать  целую
диссертацию, но что-то упорно подсказывало ему, что все не так просто.
   - Так точно, - со вздохом согласился подполковник, который тоже не первый
день жил на свете.
   Малахов пошевелил пальцами в промокших туфлях.
   На языке у него вертелся вопрос, и генерал задал  его,  отлично  понимая,
что подполковник наверняка решит, что он не в своем уме.
   - Выжившие есть?
   На мгновение лицо подполковника приобрело  жалостливое  выражение,  какое
бывают у людей, когда им приходится разговаривать с умственно  неполноценным
собеседником. Спохватившись, подполковник поджал губы и, глядя мимо Малахова
на обугленные обломки, ответил:
   - Очень сомнительно, товарищ генерал. Если бы  взорвался  двигатель..,  в
общем, если бы процесс имел какую-то длительность, тогда  была  бы  надежда,
хотя и очень слабая. А так... Все произошло мгновенно, на большой высоте,  и
на землю упала просто груда железа. Они как раз были  на  связи,  когда  это
произошло.  Диспетчер  говорит,  что  передача   оборвалась   буквально   на
полуслове. Существует большая вероятность того, что все они  погибли  сразу,
одновременно. Впрочем, мы ведем поиски. Задействованы все, кого  можно  было
задействовать. Я думаю, примерно через  час  эксперты  приступят  к  осмотру
пассажирского  отсека.  Тогда  можно  будет..,  гм..,  пересчитать..,   если
получится...
   В отдалении пророкотал идущий на малой высоте вертолет.  Подполковник  не
врал: поиски действительно велись. Малахов обвел взглядом плоский  горизонт.
Где-то далеко, на самой границе видимости, синел перелесок, и это было  все.
Если бы здесь было что искать, поиски с воздуха давно увенчались бы успехом.
И потом, Сиверов, хоть и необыкновенный человек,  но  все-таки  не  киношный
супермен. Он просто не мог выпрыгнуть из горящего, разваливающегося на  лету
самолета  и  уйти  пешком  прямо  по  воздуху,  засунув  руки  в  карманы  и
насвистывая. А жаль, что не мог...
   Малахов  вдруг  не  к  месту  вспомнил,  что  так  и  не  позвонил  Ирине
Быстрицкой. Когда ему  доложили,  что  интересующий  его  борт  благополучно
поднялся в воздух, было уже начало третьего  пополуночи,  и  он  решил,  что
будет гораздо удобнее позвонить жене Глеба утром. А  потом  в  его  квартире
раздался этот телефонный звонок, и первой его мыслью была мысль о  том,  что
он теперь скажет Ирине. Вторая мысль: что доложить исполняющему  обязанности
президента? Третья: всех выведу на чистую воду и собственноручно расстреляю.
В возможность несчастного случая генералу верилось слабо, а это значило, что
впереди у него была масса работы.
   -  Извините,  -  сказал  он  подполковнику  и  вынул  из  кармана  трубку
мобильного телефона.
   Подполковник кивнул и медленно, с  трудом  выдирая  сапоги  из  чавкающей
грязи, двинулся к машине, водитель которой,  предусмотрительно  оставшись  в
кабине, воровато покуривал в открытое окошко.
   Генерал  набрал  номер  рабочего  телефона  Быстрицкой   и   попросил   у
ответившего ему мужчины передать трубку Ирине. На душе у него скребли кошки,
и он до сих  пор  не  знал,  что  собирается  говорить.  Это  было  знакомое
ощущение: генерал не впервой делал подобные звонки, но до сих пор к  ним  не
привык  и  подозревал,  что  никогда  не  привыкнет.  У  него   было   много
подчиненных, некоторые из них нравились ему, а других он с трудом переносил,
но всякий раз,  когда  кто-то  из  них  погибал,  Малахов  подолгу  мучился,
подыскивая слова, которые могли если не утешить родственников,  то  хотя  бы
сделать удар не таким беспощадным.
   Через минуту он услышал в трубке знакомый голос,  звучавший  по-утреннему
бодро и слегка встревоженно.
   - Глеб? Где ты пропадаешь?
   Малахов с  большим  трудом  подавил  трусливое  желание  прервать  связь,
проглотил  застрявший  в  горле  тугой  комок,  облизал  губы  и,   зачем-то
покосившись на машину, заговорил.
   - Здравствуйте, Ирина. Это Малахов вас беспокоит.
   - Алексей Данилович? Здравствуйте! Рада вас слышать.
   - Рады? - поразился  Малахов  даже  раньше,  чем  успел  сообразить,  что
собирается сказать.
   - Ну конечно, - ответила Ирина. - Почему бы и нет? Мне всегда  приятно  с
вами поговорить, тем более что теперь понятно, куда запропастился Глеб.
   Ее голос теперь был слегка приглушенным - видимо, ей не хотелось, чтобы к
разговору прислушивались сослуживцы. Малахов с  грустью  подумал,  что  жены
офицеров спецслужб с удивительной быстротой привыкают понижать голос, говоря
о работе своих мужей.
   - Когда он вернется, Алексей Данилович? - спросила Ирина.  -  Я  понимаю,
что точный срок вы назвать не можете, но хотя бы приблизительно.,.
   - Ирина, - перебил ее Малахов и закашлялся. Ему вдруг показалось, что его
сигарета набита конским волосом, как какой-нибудь дореволюционный диван.  Он
раздраженно отшвырнул ее в сторону, поборов возникшее вдруг желание швырнуть
следом телефон. Сделав  усилие,  он  взял  себя  в  руки,  в  последний  раз
прочистил горло и зачем-то посмотрел в низкое серое небо из-под узких  полей
своей смешной старомодной шляпы. В небе не было ничего интересного. - Ирина,
- повторил генерал, - послушайте... Я не знаю, как вам сказать...
   - Скажите, как есть, - перебила его Ирина. Голос ее стал сухим и  ломким,
как прошлогодняя трава.  Казалось,  он  доносился  до  Малахова  с  обратной
стороны луны. - С ним что-то стряслось?
   - Стряслось? Да, пожалуй, можно сказать и так... Мне действительно  очень
жаль, Ирина, но... Глеб не вернется. Он погиб.
   "Ну вот, - подумал Малахов, - слово сказано. Мосты  сожжены,  и  обратной
дороги  нет.  Надо  позвонить  жене,  пусть  она  с  ней  побудет,  хотя  бы
сегодня..."
   - Убит? - едва слышно переспросила Ирина. - Вы сказали - убит?
   - Я этого не говорил, -  мучительно  морщась  от  сочувствия  к  Ирине  и
отвращения  к  самому  себе,  ответил  Малахов.  -   Произошла   авиационная
катастрофа. Совершенно нелепый случай. Вы поезжайте домой, побудьте  там.  Я
позвоню Маргарите Викентьевне, она с вами побудет...
   - Где... Где тело? - снова перебила его Ирина. Голос у нее был  слабым  и
надтреснутым, но тренированное ухо генерала Малахова без труда различило  за
этой  слабостью  несокрушимый  металл.  Этот  стальной  подголосок   немного
успокоил генерала.
   - Тело пока не нашли, - ответил он.
   В трубке вдруг послышался странный звук. Малахов  решил,  то  этот  сухой
треск вызван какими-то неполадками на линии, но в следующее мгновение понял,
что Ирина смеется. От этого смеха у него по спине побежали мурашки.
   - Не нашли? - переспросила она. - Тогда зачем  же  вы  звоните?  Кто  вам
сказал, что он погиб? Если тело не найдено, значит, он жив.
   "Не "если", - мысленно поправил ее Малахов, - а "пока". Пока не  найдено.
Ах ты, господи!.."
   - Я тоже хотел бы на это надеяться, - начал было он, но Ирина уже бросила
трубку.
   Генерал медленно сложил и спрятал  свой  телефон,  глядя,  как  копошатся
возле самого большого обломка фюзеляжа люди  в  полевой  военной  форме.  Он
думал о том, что реакция Ирины на сообщение о том, что тело Слепого пока  не
найдено, не имеет ничего общего с трезвым рациональным подходом, к  которому
привык он сам и который  всегда  считал  единственно  верным.  Женщина  была
просто ослеплена  горем  и  не  способна  за  один  раз  воспринять  размеры
обрушившегося  на  нее  катаклизма.  Защитная  реакция  организма,  ложь  во
спасение, то-се... Потом Малахов вспомнил, что эта женщина  хоронит  Слепого
не в первый раз и знает его лучше, чем кто  бы  то  ни  было.  Этот  человек
неоднократно возвращался с того света, и  генерал  почувствовал,  что  снова
начинает надеяться. Эта надежда  несколько  увяла,  когда  он  снова  бросил
взгляд на обломки самолета, но до конца так и не умерла, хотя Малахов  готов
был дать голову на отсечение, что  уцелеть  в  этой  мясорубке  было  просто
невозможно.

***

   Глеб успел посетить банк перед самым закрытием. Теперь, когда  дискеты  с
информацией были надежно заперты в подземном хранилище, а генерал  клятвенно
пообещал позвонить Ирине, как только  шасси  самолета  оторвутся  от  земли,
можно было не торопясь, обстоятельно обдумать свои дальнейшие действия.
   Усевшись  за  руль,  Слепой  включил  потолочный  светильник  и  еще  раз
перечитал переданный ему Малаховым пропуск. Ему было бы спокойнее,  если  бы
эту бумажку генерал состряпал лично, без посредников, но  слово  ?спецрейс?,
гвоздем  торчавшее  посреди  коротенького  документа,  видимо,  было   здесь
ключевым. Первое лицо  государства  очень  торопилось,  и  Глебу  совсем  не
нравилась эта спешка. Конечно, дело ему предстояло серьезное и  не  терпящее
отлагательств, но именно поэтому почти волшебная скорость, с  которой  вдруг
завертелись события, вызывала в нем  глухое  внутреннее  сопротивление.  Эта
организованная сверху гонка заставляла его чувствовать,  что  он  утрачивает
способность по собственному усмотрению управлять не только ходом событий, но
и собственными действиями, а это уже никуда не  годилось.  Когда  в  течение
какого-то времени  пассивно  плывешь  по  течению,  подчиняясь  чужой  воле,
вырабатывается очень опасная привычка постоянно  огл