ое всегда при нем.
   И тут полковник Каширин  заметил  черный  джип,  увязавшийся  за  его
"опелем".
   "Может быть, показалось? Проверим, сворачиваю".
   Джип не отставал. Полковник ничего  не  сказал  своему  пассажиру  и,
проехав квартал, неожиданно свернул влево. Черный джип не отставал и еще
три квартала ехал за "опелем". Номера у преследователей были  забрызганы
грязью.
   - Что-то мне это не нравится.
   - Что? - спросил Бубновский.
   - Джип сзади. Не заметил?
   Бубновский оглянулся. Но черного джипа уже  не  было,  за  ними  ехал
скромненький "жигуль",  неизвестно  откуда  появившийся  на  этой  тихой
улочке в центре города.
   - Нет там никакого джипа.
   - Сам вижу, что уже нет, - сказал полковник Каширин, - он сменился, и
сейчас за нами едет "жигуль". Послушай, за тобой от подъезда не следили,
Павел Николаевич?
   - Вроде бы нет, все как всегда. Пешочком прошелся до гостиницы.
   - А может,  зря,  -  почти  шепотом  произнес  полковник  ФСБ,  резко
поворачивая руль влево и въезжая в очень узкий переулок.
   "Жигуль", как ни в чем не бывало, миновал перекресток  и  скрылся  за
домами.
   - Ждем, - сказал Каширин, останавливая машину, но не глуша двигатель.
   Сквозь лобовое стекло, по которому сползали крупные капли  вперемежку
с подтаявшими снежинками, он смотрел  в  конец  переулка.  Чуть  сбросив
скорость, между домами мелькнули те же самые "Жигули", и полковник  даже
заметил, что водитель посмотрел в их сторону.
   "А может, мне просто показалось? Там одностороннее  движение,  -  это
Каширин знал, - любой водитель выполнил бы такой маневр".
   Но все эти совпадения, очень похожие на профессиональную слежку,  уже
начинали действовать на нервы.
   - Принес, Павел Николаевич?
   - Да-да, принес, - откликнулся Бубновский,  запуская  руку  в  карман
пальто и вытаскивая оттуда сложенные вчетверо два листа  бумаги.  -  Вот
список.
   - Тот, о котором я просил?
   - Именно тот, - пальцы Бубновского подрагивали.
   Каширин догадался, что его пассажир нервничает, даже напуган.
   - Не волнуйся, - полковник слегка, сжал руку Бубновского, - закури.
   - Не хочу курить.
   - А ты закури, у тебя нервы расшалились.
   - Да уж, тут расшалятся. Лучше  было  бы,  наверное,  встретиться  на
квартире.
   Иногда для своих встреч полковник Каширин использовал  конспиративную
квартиру на последнем этаже старого дома на Цветном бульваре. Но в  этот
раз он решил, что никакой угрозы нет, и можно встретиться  у  гостиницы.
Каширин развернул листки, переданные Бубновским, раскурил сигарету и тут
же откинулся на спинку сиденья. Он был немного  дальнозорким,  и,  чтобы
прочесть документ, листы приходилось  держать  на  расстоянии  вытянутой
руки, под рулем.
   - Ничего себе! - пробурчал полковник. - Что, и этот с ними?
   - Кого ты имеешь в виду, Олег Иванович?
   - Да вот, под номером семь. Ты бы их хоть по алфавиту расставил.
   - Зачем? Я их по важности рассортировал.
   Люди они все известные: раз прочтешь - сразу запомнишь.
   - И все-таки, Павел Николаевич, мне кажется, ты  что-то  напутал.  Не
могут они быть в одной компании!
   - Так выходит, - сказал Бубновский. - Я все проверил и  перепроверил.
За месяц они раз  по  десять  встречались  друг  с  другом  и  два  раза
собирались вместе под Москвой.
   - Ну и ну! - присвистнул Каширин. - А если ошибка?
   - От ошибки никто не застрахован -  ни  ты,  ни  я.  Ты  просил  меня
достать на них информацию, я достал. Ты получил, что хотел.  А  нравится
тебе это или нет - не моя забота. Ясное дело, список заговорщиков  -  не
стодолларовая банкнота.
   Полковнику  Каширину  передалось  волнение  собеседника,  что   зримо
проявилось на его лице.
   Веки подрагивали, на скулах заходили желваки, даже на  лбу  выступили
капельки пота.
   - Фу, черт, и этот здесь!
   - Читай, еще несколько фамилий тебя удивят.
   Павел Николаевич  Бубновский  сидел  откинувшись  на  спинку  заднего
сиденья с абсолютно бесстрастным лицом.  Он  свое  дело  сделал,  теперь
пусть разбираются те, кто  заказывал  работу.  В  конце  концов,  он  не
виноват в случившемся, он  лишь  гонец,  принесший  плохую  весть,  лишь
зеркало, отразившее реальность.
   Полковник ФСБ включил стеклоочистители,  и  те  смахнули  с  лобового
стекла крупные капли.
   Теперь  улица  просматривалась  отлично.  Город   казался   абсолютно
вымершим. В окнах еще не зажегся свет, прохожие  попрятались,  машины  в
этот тихий переулок, по-видимому, заезжали редко.
   "Ну и погодка, - подумал Бубновский, - не поймешь, то ли зима, то  ли
весна,  беспросветная  мгла  и  дождь,  который,  кажется,  никогда   не
кончится".
   И вдруг сквозь сумерки  и  пелену  дождя,  смешанного  со  снегом,  в
переулке неожиданно появился джип с погасшими фарами, тот самый, который
преследовал "опель" еще от гостиницы "Украина".
   Чисто механически полковник  Каширин  взглянул  в  зеркальце  заднего
вида. С другой стороны переулка, разбрызгивая лужи, мчались "жигули".
   - Вот те на! - воскликнул полковник.
   Оружия у него не было. Он носил пистолет при себе крайне редко,  лишь
при участии в операциях по захвату и ликвидации.
   Джип и "жигули" остановились, перекрыв движение "опелю" и  вперед,  и
назад. Одновременно дверцы обеих машин  открылись,  на  улицу  выскочили
люди и бросились к "опелю". Полковник Каширин лишь успел повернуть  ключ
в замке зажигания, но двигатель даже не заурчал.
   Раздались четыре выстрела, посыпались стекла.
   Пистолеты нападавших были с глушителями, и выстрелы потонули  в  шуме
непогоды и монотонном гуле большого города.
   На заднем сиденье "опеля" с простреленным затылком и пулей  в  сердце
истекал кровью Павел Николаевич Бубновский. Сведенными смертью руками он
прижимал к груди свой портфель - последнее, что успел сделать теперь уже
бывший чиновник Белого дома.
   Каширину пуля попала в висок. Он лежал, уткнувшись головой в баранку.
В коротко стриженных седоватых волосах сверкали осколки мокрого  стекла.
Кровь из раны толчками  вытекала  полковнику  на  брюки  и  на  рифленый
резиновый коврик. В руке Каширин продолжал сжимать перепачканные  кровью
два листка бумаги со списком фамилий.
   Один из нападавших, судя по всему, старший, протянул  руку  в  тонкой
кожаной перчатке  и  выдернул  листки  из  пальцев  мертвого  полковника
Каширина. Двое других уже обыскивали мертвого  Бубновского.  Портфель  у
него забрали, осмотрели машину, но ничего  интересного  не  нашли  -  ни
документов, ни оружия.
   - Уходим! - негромко распорядился старший - гладко выбритый мужчина в
черном пальто.  Джип  и  "жигули",  не  зажигая  фар,  словно  призраки,
бесшумно разъехались в разных направлениях.
   А на "опель" сыпался мокрый снег и тут же таял, попадая на теплое еще
лобовое  стекло.  Капли  скатывались  на  затылок  полковнику  Каширину,
смешивались с кровью, заливали чехлы сидений.
   - Покажи, - мужчина в длинной кожаной куртке протянул руку к тому  из
нападавших, который командовал  операцией,  а  теперь  сидел  на  заднем
сиденье черного джипа.
   Тот небрежно подал листки бумаги.
   - О, смотри, и Коровин тут есть.
   - Да, я уже это заметил. И не только он. Многие есть.
   - Хорошо, что мы успели вовремя.
   - А мы всегда  успеваем  вовремя,  -  не  терпящим  возражения  тоном
произнес гладко выбритый мужчина в дорогих очках на тонком  с  горбинкой
носу.
   Человек,  читавший  список,  морщился,   словно   от   зубной   боли,
надоедливой и неприятной. Было непонятно, что его больше смущает - то ли
кровь на добротной  финской  бумаге,  то  ли  фамилии,  встречающиеся  в
списке.
   - А про него они откуда знают? - указующий палец остановился напротив
одной из фамилий. - Он же, вроде, не светился, мы его вывели.
   - Мы-то его вывели, но Бубновский начал копать давно, а вычислили  мы
его лишь десять дней назад, тогда только стали водить, следить...
   - Хорошо, что он лопух. Профессионал сразу бы почувствовал  за  собой
слежку.
   - Лопух-то лопух, а список сделал толковый.
   Думаю, в ФСБ дорого бы дали за него.
   - Дорого бы дали всем нам, если бы сейчас взяли.
   - Да, вроде, пока не за что, чисто сработали.
   Водитель, сидевший за рулем джипа, резко обернулся.
   - Телефон, - отрывисто бросил он.
   - Давай сюда, - рука  в  тонкой  кожаной  перчатке  приняла  телефон,
поднесла трубку к уху.
   - ...
   - Да, все сделано, продолжения не будет.
   - ...
   - Вы сейчас где?
   - ...
   - Хорошо.
   - ...
   - Я сам вас найду.
   - ...
   - Нет, туда ехать не надо.  Исчезните  на  пару  дней,  на  глаза  не
попадайтесь. Вас в городе не было.
   Нас тоже.
   - ...
   - Люблю понятливых, приятно с такими  работать,  -  мужчина  небрежно
положил телефон себе на колени и, взяв один из листков, принялся изучать
столбцы фамилий.
   Его тонкие губы шевелились, неслышно произнося какие-то слова,  и  от
волнения мгновенно стали сухими; время от времени он по-змеиному  быстро
облизывал их влажным языком.
   Через сорок минут черный джип выезжал на кольцевую дорогу. А "жигули"
тем временем подъехали к вокзалу, и трое мужчин покинули салон, в машине
остался только водитель.  Пассажиры  направились  в  здание  вокзала,  а
водитель тщательно протер дверные ручки, стекла, баранку, даже приборную
панель и стекло спидометра, хотя в этом не было  нужды  -  к  спидометру
никто не прикасался. Но если уж делать дело, то основательно.
 
Глава 2 
 
   По случаю субботы полковник ФСБ Самохвалов Евгений Ильич был дома  и,
сидя на  кухне,  уже  минут  пять  монотонно  помешивал  чай  серебряной
ложечкой.
   - Да он уже остыл! - послышался голос жены.
   - Что? - Евгений Ильич повернул голову.
   - Говорю, чай твой остыл! А ты просил налить горячего.
   - А, да-да, спасибо, Зина, спасибо. Ты, как всегда, все замечаешь.
   - Хотя, в отличие от тебя, и не служу в ФСБ.
   - Ты - в ФСБ?! Представляю, как бы ты гоняла подчиненных.
   - Не то что ты, либерал. Даже просто прикрикнуть на кого, и то у тебя
смелости не хватает.
   - А чего на них кричать, -  возразил  Евгений  Ильич,  -  они  и  так
неплохо работают, стараются.
   - Стараются, стараются... Да только  отдуваться  за  их  работу  тебе
приходится.
   - Что поделаешь, за подчиненных всегда отвечает начальник.
   - Пей чай-то, в конце концов! Вот бутерброды тебе сделала  свежие,  а
ты сидишь, словно в прострации. Опять, небось, о чем-то  своем  думаешь?
Уже целый месяц сам не свой... Женя, я тебя не узнаю.
   Если что случилось, так скажи, поделись, может, помогу  или  хотя  бы
поддержу.
   - Ты и так меня поддерживаешь. Ничего не случилось, не бери в голову.
   - Как это, не бери? Да я на тебя просто смотреть без  боли  не  могу.
Даже дочь уже спрашивает:
   "Что с отцом происходит?" Может, ты себе любовницу завел?
   -  Я?  -  Евгений  Ильич  улыбнулся,  но  улыбка  получилась  жалкой,
растерянной, а он хотел выглядеть бесшабашно.
   - Не умеешь ты притворяться, не то что твои друзья по работе. По  ним
никогда не скажешь, что у них на душе. А ты какой-то...
   - Но ведь ты меня за то и любишь, что я "какой-то"? Какой, кстати?
   - Да, да, люблю. Пей чай, наконец! Давай кипятка добавлю.
   - Добавь, - Евгений Ильич подвинул чашку, жена подлила кипятка.
   Но Самохвалов вновь принялся, звякая  ложечкой  о  чашку,  помешивать
золотистую ароматную жидкость.
   - Дай-ка ее сюда! - жена забрала чайную ложечку и швырнула в мойку. -
Так ты точно решил ехать?
   - Надо, - не очень уверенно подтвердил Евгений Ильич.
   - Что значит надо?
   - Там уже две недели никого не было. Дом выстыл, как собачья будка.
   - Еще заболеешь.
   - Не заболею.
   - С кем хоть тебе встретиться надо?
   - Да так, с одним человеком, он  мне  работу  предлагает,  -  Евгений
Ильич тяжело вздохнул.
   - Работу предлагает? Что ж ты сразу не сказал.
   Теперь понятно, почему ты такой! Помню, как ты  мучился,  когда  тебе
предложили пойти в аналитический центр... Какую хоть работу?
   - Хорошую, - буркнул Евгений Ильич.
   - Что значит хорошую?
   - Платить будут много.
   - А перспективы?
   - Ты о чем, Зина? Какие перспективы?
   - Ну, звезда генеральская светит или нет?
   - Может, и светит, а может, и нет. Тебе что, моих трех мало?
   - Мало! - улыбнулась жена.  -  Три  звезды  хорошо,  да  только  одна
большая лучше.
   - Я все думаю, как бы этих трех не  лишиться,  а  ты  о  генеральской
мечтаешь.
   - Конечно, мечтаю! Будешь, как мой отец, генералом.  Генерал  -  это,
доложу тебе, не полковник.
   - У меня и так должность хорошая.
   - Должность должностью, а звание званием.
   В чем-чем, а в званиях  и  должностях  жена  Самохвалова  разбиралась
отлично.  Ее  отец  и  дед   были   потомственными   офицерами   органов
безопасности. Дед работал еще в НКВД, а отец начал карьеру  сразу  после
войны и очень быстро дослужился до генерала КГБ. Был он персоной  весьма
важной и занимал на Лубянке просторный кабинет с  дубовыми  панелями,  с
огромными напольными курантами, дорогим ковром  и  неизменным  портретом
Феликса Эдмундовича Дзержинского. Не с обычной  фотографией  знаменитого
чекиста, а с настоящим портретом, написанным маслом маститым художником.
Правда, не с натуры.
   За отцом, сколько себя  помнила  Зинаида,  всегда  приезжала  машина.
Прошло уже пять лет, как генерал умер и был похоронен  на  Ваганьковском
кладбище, причем без подобающих званию и должности  торжеств,  поскольку
эра некогда всемогущего КГБ  кончилась.  Но  зятю  тесть  успел  немного
помочь, и до майора Евгений Ильич  Самохвалов  дослужился  довольно-таки
быстро, неизменно получая очередные звания с опережением.
   Но надо отдать должное и  самому  Евгению  Ильичу.  Офицером  он  был
толковым и, скорее всего, без помощи всемогущего тестя сделал  бы  такую
же карьеру.
   - Какая хоть работа?  -  уже  вымыв  чашки,  спросила  жена,  пытаясь
заглянуть мужу в глаза.
   - Работа.., как работа.
   -  Надеюсь,  в  органах,  а  не  начальником  охраны  в  каком-нибудь
коммерческом банке?
   - В органах.
   - Тогда решайся. Или работа тяжелая?
   - Любая работа тяжелая.
   - А почему ты мне раньше не сказал, ведь  можно  было  встретиться  с
друзьями отца, посоветоваться с ними?
   - Ни с  кем  я  не  хочу  советоваться,  решение  тут  нужно  принять
самостоятельно.
   - Решение - да. Но если кто-то поможет, что в этом плохого.
   - Никогда не надо перекладывать на других то, что можешь сделать сам.
   - Когда ты должен дать ответ?
   - Еще вчера.
   Евгений Ильич тщетно пытался найти взглядом сигареты.
   - Хочешь закурить? спросила жена.
   - Хочу.
   Она вытащила из  шкафчика  хрустальную  пепельницу,  поставила  перед
мужем, рядом положила пачку сигарет, затем подала коробок спичек.
   - Я их специально спрятала, чтобы у тебя соблазна не было.
   - Ну, спасибо за заботу.
   Евгений  Ильич  закурил,  и  Зинаида   заметила,   как   предательски
подрагивает спичка в его пальцах. Дрожь в руках всегда являлась сигналом
того, что муж не может найти решение в каком-то важном вопросе.
   - Ты расскажешь, что за работа?
   - Тебя это, по большому счету, не касается. Извини, Зина.
   - Как это не касается? Жена я тебе или кто?
   Вроде, не девка уличная? Я тебе дочь вырастила, можно сказать,  жизнь
на тебя положила.
   - Да, виноват. Времени на семью мне всегда не хватало, служба, ты  же
понимаешь.
   - - Я уже устала это слушать.  Был  бы  ты  генералом,  вышел  бы  на
пенсию. А это и деньги совсем другие, и положение в обществе другое.
   - Что я, не понимаю?! Не трави душу.
   - В общем, решайся. Я чувствую, тебе предложили что-то хорошее, а ты,
как тюфяк, не можешь сделать шаг, причем шаг к светлому  будущему.  Что,
так и хочешь прозябать в старой квартире и ездить на отцовскую дачу?
   - Меня это пока устраивает.
   - Что значит, устраивает? Тебя устраивает, так меня не устраивает.  И
о дочери, кстати, подумать надо, ей скоро замуж, а ты...
   - Хватит! Я еще не старик, - ударил кулаком по столу Евгений Ильич.
   Подобного жена не ожидала, она сразу притихла и даже голову втянула в
плечи, засуетилась, принялась протирать чашки и аккуратно расставлять их
на полке в шкафчике.
   - Короче, я еду, все!
   - Когда вернешься? - уже совсем другим  тоном,  смирившись,  спросила
жена.
   - Завтра к вечеру.
   - А если машина не заведется?
   - Заведется, я аккумулятор поменял.
   - Но на улице, между прочим, мороз. И машину мы тоже могли  бы  новую
купить.
   - Купим, купим, - сказал Евгений Ильич, выбираясь из-за стола.
   Он быстро собрался. Еда  в  дорогу  уже  была  приготовлена,  Зинаида
упаковала ее в большой целлофановый пакет и подала мужу:
   - Вот, в сумку брось.
   - Заодно хоть дом протоплю, а то отсыреет.
   - Отсыреет...
   Отцовская дача, как называла ее Зинаида, представляла собой небольшой
двухэтажный домик. Первый этаж был сложен из красного кирпича, а  второй
- целиком деревянный - был бревенчатый.
   Домик этот, расположенный в хорошем месте на  берегу  реки,  рядом  с
озером, в пятидесяти километрах от  Москвы,  принадлежал  отцу  Зинаиды,
принадлежал до тех пор, пока генерал не умер. А затем дом по  наследству
перешел к дочери. Правда, в последние десять лет старый генерал туда  не
ездил, у него постоянно болела спина, а два инсульта сделали  его  почти
инвалидом, и на даче он не  появлялся,  предоставив  ее  в  распоряжение
дочери и зятя.
   Тепло одевшись, Евгений Ильич подошел к жене и поцеловал ее, чего  не
делал почти никогда  или  делал  крайне  редко.  От  подобного  внимания
Зинаида чуть было не прослезилась.
   - Ладно, ладно, поезжай, Женя. Только поосторожнее  там,  смотри,  не
простудись. У тебя ведь как сквознячок какой, или ноги промочишь, тут же
и насморк, и кашель...
   - Хватит, знаю. Буду осторожен. Не на войну, в конце концов, еду.
   - Ну, и хорошо.
   Полковник Самохвалов спустился с третьего этажа во двор, смел снег  с
ветрового  стекла  скромной  серой  шестьсот  двадцать  шестой  "мазды",
забрался в салон и взглянул на окна своей квартиры. Зинаида смотрела  на
него. Евгений Ильич опустил голову, повернул  ключ  в  замке  зажигания.
Машина завелась. Он махнул рукой жене, Зинаида тоже в ответ помахала.
   - Ну, с Богом, - сказал Евгений Ильич, выжимая сцепление.
   Через полтора часа он уже был на  даче.  Ворота  открылись  с  трудом
из-за глубокого слежавшегося  снега.  Из  гаража  Евгений  Ильич  принес
большую деревянную лопату с обитым жестью лезвием и принялся  разгребать
снег у ворот гаража. Он вспотел, работал быстро. Машину загнал под крышу
уже в темноте, затем долго возился с печью. Все это он делал, не  снимая
куртки и шапки: в  доме  царили  стужа  и  сырость,  и  Самохвалов  даже
заиндевел от холода.
   - Ничего,  ничего,  -  бормотал  Евгений  Ильич,  -  сейчас  дровишки
разгорятся, самое главное, их не жалеть. А прогорят, еще подброшу.
   Из сарая он принес белые березовые поленья, длинные, приятно пахнущие
морозом, и уложил их поближе к печке.
   - Ну, давай,  давай,  -  подгонял  Самохвалов,  поправляя  охваченные
пламенем дрова.
   За окнами синела ночь. На небе было непривычно много ярких  звезд,  в
печке потрескивали поленья...
   - Как здесь хорошо!
   Гостиная постепенно прогревалась, стрелка термометра медленно  ползла
вверх и уже достигла отметки четырнадцати градусов.
   -  Ну,  еще  бревнышек  шесть-восемь,   и   потеплеет   градусов   до
восемнадцати. А восемнадцать - это вам не шесть, это совсем другое дело.
   Окна начали запотевать, и по стеклам стекали капельки  воды.  Евгений
Ильич вытащил из  шкафа  старенький  "ВЭФ",  воткнул  его  в  розетку  и
повертел ручкой настройки. Он отыскал какую-то музыку и  даже  не  сразу
понял, почему остановился именно на ней. Это был джаз,  старая-престарая
импровизация. Только послушав немного, полковник вспомнил, что знает эту
мелодию с детства: в джазовой интерпретации  звучала  основная  тема  из
оперы Гершв