сделал  правильный
выбор.
   - Федор, забери у меня сумку, - попросила Анечка,  распахивая  заднюю
дверь автомобиля.
   - Назад! - крикнул ей Глеб.
   Он резко захлопнул дверцу,  ничуть  не  заботясь  о  том,  что  может
напугать или даже ушибить ребенка, сильно толкнул в плечо Ирину, сбив ее
с ног, и нырнул вперед в ту самую секунду, как Коптев нажал на спусковой
крючок.
   Теперь Глеб узнал бывшего майора и понял, что  происходит.  Это  было
словно дурной сон, затянувшийся липкий  кошмар,  из  которого  хочешь  и
никак не можешь  выбраться.  Сиверов  давно  забыл  о  Коптеве,  резонно
полагая, что майор  уже  получил  свою  заслуженную  пулю,  и  внезапное
появление этого засаленного чучела прямо у дверей его подъезда смахивало
на эпизод из фильма ужасов, вот только не тянулись  за  майором  клейкие
желатиновые  сопли  бутафорской  слизи,   без   которой,   если   верить
кинематографистам, не обходится  ни  один  мало-мальски  уважающий  себя
монстр.
   Секунды стали резиновыми, потянулись, как годы. Глебу  казалось,  что
он различает темные размытые комочки веером разлетающихся из автоматного
ствола пуль.  Бледное  пламя,  бившееся  у  блестящего  дульного  среза,
мигало, как светофор в ночном  режиме;  медленно,  будто  в  замедленной
съемке,  оплывали  вдоль  серебристых  бортов  БМВ  водопады  стеклянных
осколков, а захлебывающийся треск  автомата  превратился  в  размеренное
глухое  уханье,  словно  где-то  неподалеку  в  мерзлый  грунт  забивали
бетонные сваи. Ирина падала и все никак не могла  упасть,  разметавшиеся
волосы заслонили лицо, алые гвоздики рассыпались по снегу, и все звучал,
не умолкая, нечеловеческий басовитый рев, только теперь это  было  не  в
сознании Глеба, а наяву, и он не сразу понял,  что  это  кричит  Коптев,
перекрикивая грохот автомата.
   Глеба словно железной палкой ударило в бедро, и тут же  обожгло  бок.
Щеку пробороздил раскаленный коготь, что-то шевельнуло волосы на голове,
словно, подныривая под низко свисающую  ветку,  он  недостаточно  сильно
пригнулся, но Коптев был уже на расстоянии вытянутой руки,  и  в  то  же
мгновение боек сухо щелкнул, упав на пустой патронник. На какую-то  долю
секунды  Глеб  придержал  удар  -  майора  теперь  можно  было  спокойно
завязывать в узел и сдавать с рук на руки ментам, тем более, что  где-то
неподалеку уже завывала, стремительно приближаясь,  милицейская  сирена,
но тут Слепому вспомнилось, что живьем он Коптева  уже  брал.  Его  рука
стремительно и мощно, как  поршень,  рванулась  вперед,  и  в  следующее
мгновение бывший  майор  ФСК  перестал  страдать  от  холода,  голода  и
неутоленной жажды мести.
   Глеб Сиверов медленно выпрямился, рассеянно  вытирая  кровь  со  щеки
выбившимся из-под пальто кончиком белого шарфа, и  обернулся.  Звякнула,
откатившись, задетая носком ботинка стрелянная гильза.
   Ирина сидела на снегу, привалившись спиной к переднему колесу машины.
Рассыпавшиеся пышные волосы  по-прежнему  закрывали  побледневшее  лицо,
руки были прижаты к животу. Забыв обо всем, Глеб бросился к ней  и  упал
на  колени.  Ирина  подняла  голову,  и  он  увидел  мелькнувшую   между
разошедшимися  в  болезненной  гримасе  губами  белую  полоску  намертво
стиснутых зубов.
   - Что  случилось?  -  хватая  ее  за  плечи,  спросил  Глеб.  -  Тебя
зацепило?
   Она отрицательно помотала головой и коротко застонала.
   Глеб снова выпрямился, ощущая, как немеет простреленная  нога  и  как
неприятно холодит бок  пропитавшаяся  кровью  одежда.  Шарф  и  воротник
пальто с левой стороны тоже были скользкими и холодными.
   Он слепо зашарил по карманам в поисках ключей от машины,  но  тут  во
двор, истошно воя сиреной, влетел милицейский "уазик". На  повороте  его
занесло, и во двор он въехал боком, юзом скользя по гололеду и чудом  не
зацепившись задним крылом за угол дома. Из машины посыпались омоновцы  в
полной боевой  экипировке,  застучали  тяжелые  сапоги,  кто-то  сгоряча
рванул  Сиверова  за  плечо  и,  поставив  лицом  к   машине,   принялся
обыскивать, кто-то присел над Ириной, взяв  под  мышку  короткоствольный
автомат, кто-то уже переворачивал Коптева лицом вверх, кто-то  кричал  в
рацию, требуя  немедленно  выслать  "скорую  помощь",  вокруг  суетились
неповоротливые фигуры в бронежилетах, топча  рассыпавшиеся  гвоздики,  а
секретный агент ФСБ  Слепой  стоял,  уперевшись  руками  в  крышу  своей
расстрелянной машины, и скрипел  зубами  от  бессильной  ярости  -  этот
недоносок Коптев не только чуть было не убил его и Ирину, но и  провалил
Сиверова, засветив его перед целым отделением омоновцев. Теперь, понимал
Слепой, ему придется надолго лечь на дно.
   Молодой старлей,  возглавлявший  группу  захвата,  заглянул  в  салон
машины, некоторое время разглядывал там что-то, потом вылез и, деликатно
отвернувшись, высморкался в два пальца.
   - Эх, - сказал он усатому старшине, - девчонку жалко. Глеб вздрогнул,
как от удара, и, оттолкнув в сторону попытавшегося преградить ему дорогу
омоновца, нагнулся к распахнутой  настежь  задней  дверце.  Он  все  еще
смотрел вовнутрь, бесцельно перебегая взглядом с  рассыпавшихся  фруктов
на кровавые пятна, усеявшие обивку салона и заднее сиденье, когда позади
страшно закричала Ирина.
 
Глава 4 
 
   Глеб вошел в палату, стараясь ступать бесшумно.
   Его хромота была почти незаметна, рана на боку уже начала заживать, а
длинная царапина на щеке была аккуратно заклеена тонированным пластырем,
цвет которого лишь слегка отличался от цвета его кожи.
   В руке он держал огромный букет тепличных роз.
   - Только недолго, - сказала позади медсестра.
   Глеб молча кивнул, и она бесшумно исчезла, аккуратно прикрыв дверь.
   Ирина не спала.
   - Ты, - сказала она, глядя на Глеба сухими провалившимися глазами.
   Глеб положил букет на тумбочку и, придвинув к постели  стул,  уселся,
едва заметно поморщившись от боли, которую причинило  ему  это  нехитрое
действие.
   Ему очень не понравилось то, как выглядела Ирина, и он  улыбнулся  ей
нарочито бодро.
   - Как ты здесь? - фальшивым голосом спросил он.  Голос  слушался  его
еще хуже, чем простреленная Коптевым нога,  и  с  этим  невозможно  было
ничего поделать - больше всего Слепому сейчас хотелось повстречать сотни
полторы Коптевых и не останавливаться, пока последний из них  не  упадет
со сломанной шеей, поскольку  одной  смерти  бывшему  майору  было  явно
недостаточно. Но в том,  что  происходило  сейчас  в  этой  бело-голубой
комнате, все его профессиональные навыки помочь не могли.
   - Нет моей девочки, - сухим и ломким  голосом  сказала  Ирина,  глядя
мимо Глеба.
   - Да... -  кивнул  он,  отворачиваясь  -  в  ушах  у  Ирины  все  еще
оставались когда-то подаренные им  платиновые  серьги,  и  острый  блеск
маленьких бриллиантов резал ему глаза. - Если бы я  мог  поправить...  -
начал он, остро чувствуя, насколько бесполезны сейчас любые слова.
   - Не надо, - попросила Ирина. - Не надо ничего говорить. Скажи,  этот
человек.., он приходил за тобой?
   Глеб молча кивнул, по-прежнему глядя в сторону.
   Говорить о Коптеве казалось ему сейчас  едва  ли  не  кощунством,  но
молчать было еще тяжелее, и он заговорил:
   - Он пришел, чтобы отомстить.
   - Что ж, - сказала Ирина, и Глеб не поверил себе, услышав в ее голосе
сухой смешок, - по-моему, ему это удалось как нельзя лучше. За что же он
мстил? Только не переводи разговор на погоду - когда  ты  это  сделал  в
последний раз, все кончилось очень плохо.
   Глеб посмотрел ей в глаза и  понял,  что  придется  говорить  правду:
Ирина, похоже, решила, что терять ей больше нечего, и пошла напролом.
   - Он был майором одной из спецслужб, - сказал Глеб,  -  и  вместе  со
своим начальником  пытался  провернуть  одну  очень  крупную  финансовую
махинацию. Мне удалось их остановить.., черт возьми, единственное, о чем
я сейчас жалею, это о том, что я не убил их  обоих  прямо  тогда!  -  не
выдержав, с горечью выпалил он.
   - Это и есть твоя работа? - спросила Ирина.
   Поразительно, но  голос  ее  звучал  по-прежнему  ровно  и  спокойно.
"Интересно, - с каким-то отстраненным чувством подумал Глеб,  -  как  ей
это удается?"
   Он кивнул.
   - Убивать людей? - уточнила она.
   Слепой снова кивнул, разглядывая свои ладони.
   - За это, наверное, хорошо платят, - с полувопросительной  интонацией
сказала Ирина.
   Глеб пожал плечами. Этот разговор начинал его сильно тяготить.  "Чего
она добивается? - подумал он с растущей тревогой. - К чему эти вопросы?"
   - Сносно, - ответил он.
   - Боже, какая я дура, - сказала Ирина, отворачиваясь к  стене,  чтобы
Глеб не видел ее слез. Голос ее, тем не менее, ни  разу  не  дрогнул.  -
Разве можно было быть такой слепой?
   При слове "слепой" Сиверов вздрогнул и бросил на нее быстрый  взгляд.
Заметив это, Ирина горько улыбнулась.
   - А, - сказала она, - так это твоя кличка? Или у вас принято называть
это псевдонимом?
   - С чего ты взяла?
   - Тот человек во дворе почему-то кричал: "Слепой!  Слепой!"  Я  тогда
все пыталась понять, что это значит. Теперь понимаю.
   - Надо же, - устало изумился Глеб, - а я и не разобрал.
   - Ты многого не разобрал, - сказала Ирина. -  Уходи,  прошу  тебя.  Я
хочу уснуть.
   - Я приду, когда ты почувствуешь себя лучше, - вставая, сказал Глеб.
   - Не стоит, - ответила она. - И забери, пожалуйста, это. Глеб перевел
взгляд с ее лица на ладонь и увидел, что на ней поблескивают  платиновые
серьги.
   - Это нечестно, - глухо сказал он, пытаясь защититься. - Я подарил их
тебе. Они твои.
   - Мне не нужны подарки, купленные на кровавые деньги.
   Глеб вспыхнул и, с трудом  сдерживая  рвущиеся  наружу  слова,  круто
повернулся на каблуках.
   - Я вернусь, - повторил он, уже взявшись за ручку двери.
   - Нет, - твердо сказала Ирина, и Сиверов вышел в  коридор,  аккуратно
прикрыв за собой забранную матовым стеклом дверь отдельной палаты.
   Он шел по длинному белому коридору, плохо  соображая,  куда  и  зачем
идет, не  замечая  обращенных  к  нему  лиц  и  не  слыша  недоумевающих
возгласов.
   Ведомый скорее инстинктом, чем разумом,  он  свернул  на  лестницу  и
сбежал по пологим ступенькам в просторный вестибюль.
   Наспех подлатанный БМВ ждал его на стоянке у входа в больницу. Вокруг
уже собралась кучка  любопытных,  с  интересом  разглядывая  исклеванные
пулями борта  иномарки  и  вполголоса  обмениваясь  мнениями  по  поводу
возможного происхождения этих отметин. Глеб  грубо  оттолкнул  с  дороги
толстяка в китайском пуховике и зимней шапке с опущенными ушами.  Садясь
за руль, он услышал вполголоса произнесенное  слово  "бандит"  и  бешено
обернулся, шаря по зрителям  ненормально  расширенными  зрачками.  Толпа
быстро и как-то незаметно рассосалась, и тогда Глеб немилосердным рывком
бросил машину в гущу транспортного потока, почти  надеясь  на  лязгающий
металлический удар и мгновенную темноту.
   Ничего подобного с ним, однако же, не произошло, и вскоре он уже  был
на Арбате, Машину пришлось оставить  в  двух  кварталах  от  дома  -  за
последние двое суток Слепой и  так  привлек  к  себе  столько  ненужного
внимания, что впору было уходить на пенсию. Он шел  по  Арбату,  занятый
своими  невеселыми  мыслями,  совершенно  автоматически   заглядывая   в
зеркальные стекла витрин, чтобы убедиться в отсутствии "хвоста". За  ним
никто не следил  -  даже  милиция  не  беспокоила  капитана  ФСБ  Федора
Молчанова, подвергшегося нападению беглого преступника Коптева. Это было
к лучшему: впервые в жизни Глеб отчетливо ощущал, что не вполне  владеет
собой.
   Поднявшись к себе в мансарду, он с шумом сбросил в угол пальто и упал
в кресло, ища в кармане сигареты. Бутылка водки и стакан с  самого  утра
ждали его на журнальном столике -  отправляясь  в  больницу,  он  смутно
предчувствовал, что по возвращении в этом возникнет острая нужда.  Перед
глазами все время стояло иссиня-бледное лицо Анечки  на  заднем  сиденье
БМВ, темные брызги крови на белой коже и устремленный в  потолок  кабины
остекленевший взгляд широко открытых детских  глаз.  Торопливо  закурив,
Глеб свинтил с бутылки колпачок и наполнил стакан до  половины,  заметив
при этом, как сильно дрожит рука. Горлышко  бутылки  звонко  стучало  по
краю стакана, и Слепой, скрипнув зубами, сжал бутылку покрепче.
   Залпом выпив водку, он задержал дыхание и немного посидел с закрытыми
глазами, пытаясь  привести  в  относительный  порядок  свои  издерганные
нервы.
   "Я спокоен, - мысленно повторял он, - я абсолютно спокоен.  Случилось
то, что должно было случиться, и  ничего  кроме.  Я  ведь  всегда  знал,
чувствовал,  что  мне  нельзя  обзаводиться  семьей,  что  человек  моей
профессии не имеет права на счастье.., и права на  милосердие  я,  между
прочим, тоже не имею. Чего было проще - шлепнуть Коптева и  Разумовского
прямо там, возле банковского броневика, так нет  же!  Решил  поиграть  в
законника. Вот и доигрался. Дочь Ирины убита. Так чего же ты  ожидал  от
женщины? Что она после этого бросится тебе на шею? Она права,  права  от
начала и до конца, а ты идиот. Просто я натренирован на активную защиту,
- подумал он, снова наполняя стакан.  -  И  даже  не  на  защиту,  а  на
нападение. Я киллер, а не бодигард. Бодигард в первую очередь закрыл  бы
своим телом машину, в  которой  находилась  девочка,  а  я  бросился  на
Коптева... Нет, все это бред собачий. Если бы я поступил так, то  Коптев
преспокойно перестрелял бы всех, как в тире... Между прочим, так было бы
даже спокойнее.
   Ни мне, ни Ирине не пришлось бы со всем этим жить."
   Он залпом осушил стакан и покосился в  сторону  потайной  комнаты,  в
которой хранилось оружие.
   Глеб Сиверов никогда не замечал за собой  суицидальных  наклонностей,
но  сейчас  такой  выход  казался  самым  простым.  Слепой  окончательно
запутался.
   Его сложные отношения с Ириной, ложь, которой было так много, что она
стала неотделимой от правды, застарелые сомнения в нужности и полезности
собственной профессии и самого своего существования, отголоски извечного
бесплодного спора между разумом и совестью, обрывки музыкальных  фраз  и
оперных арий - все это напоминало внутренность бетономешалки  на  полном
ходу, и посреди этого серого, тошнотворно  вращающегося  месива  гвоздем
сидела одна-единственная мысль: почему, черт возьми, я не  застрелил  их
еще тогда?
   Через некоторое время он почувствовал, что  постепенно  всплывает  из
темной пучины своего отчаяния - видимо,  водка  все-таки  начала  делать
свое дело. Глеб ощутил, что боль  не  ушла,  но  несколько  притупилась,
оглушенная алкоголем, и что теперь он может рассуждать более  или  менее
здраво.
   "Почему я не застрелил этих мерзавцев тогда? - мысленно  повторил  он
навязчивый вопрос, не дававший ему покоя с того самого мгновения, как он
узнал в оборванце с автоматом майора Коптева. С этим вопросом  следовало
разобраться хотя бы потому, что, не решив его, невозможно было перейти к
следующему вопросу: как жить дальше.  -  Я  не  застрелил  их  на  месте
потому,  что  хотел  доказать  себе:  я  не  киллер,  нанятый  генералом
Потапчуком для того, чтобы устранять  неугодных  ФСБ  и  лично  генералу
людей, а профессионал, действующий в интересах  закона...  не  всегда  в
рамках, но всегда в интересах. И мне казалось тогда, что я это  блестяще
доказал. На самом же деле я просто бросил подачку собственной совести, а
доказано было прямо противоположное, и не мной, а Коптевым. Он ясно  дал
мне понять, что я занесся не по чину, приравняв себя к нормальным  людям
и даже считая себя в чем-то выше их. Ну как же! У меня отменная реакция,
стальные  нервы,  отлично  развитая  мускулатура,  и  я  очень   неплохо
стреляю.., то есть, лучшего наемного убийцу еще поискать, но и только. С
точки зрения киллера оставить эту парочку в  живых  было  ошибкой,  и  я
сполна за нее расплатился. Но я же не киллер! - мысленно воскликнул он и
даже рассмеялся вслух сухим трескучим смехом.  -  А  кто  же  ты  тогда,
приятель? - спросил он у себя. - Музыкальный критик? Кинозвезда? Слесарь
шестого разряда?  Нет,  дружок,  ты  именно  тот,  кем  тебя  сделали  -
исподволь,  целенаправленно  и  осторожно.  И  что  теперь  -  пойти   и
застрелить генерала Потапчука? Так ведь он здесь ни при чем, это  сделал
не он, он просто пользуется моими услугами, вот и все."
   Глеб встал, подошел к проигрывателю и  поставил  компакт-диск,  чтобы
заглушить тот невнятный плотный рев, что снова начал звучать  у  него  в
ушах. Он с трудом боролся с искушением позвонить Потапчуку и попросить у
того поручить ему какое-нибудь дело - чем сложнее, тем лучше. Сдерживало
его только то, что он понимал: браться за работу в таком состоянии - это
просто иной, более продолжительный и  извращенный  способ  самоубийства.
"Пора брать себя в руки, - решил он. - Будем  считать,  что  истерика  и
горестное заламывание рук остались позади. Просто  завершился  еще  один
период  жизни,  не  принесший,  как  всегда,   ничего,   кроме   потерь.
Оглядываться  назад  бессмысленно  -  прошлое  мертво  и  похоронено.  И
горевать об утраченном бесполезно - потери обогащают нас опытом. Правда,
бывает так, что груз опыта становится слишком тяжелым - тут важно  иметь
крепкую спину, чтобы не сломалась, выдержала..."
   Он глубоко вздохнул, энергично  встряхнулся,  как  вылезшая  из  воды
собака, и сделал то, что следовало сделать сразу же, как только  за  ним
захлопнулась дверь мастерской - проверил автоответчик. Прослушав пленку,
Слепой невесело улыбнулся и закурил  новую  сигарету:  генерал  Потапчук
разыскивал его уже почти  сутки.  Докурив  сигарету  до  конца  и  выпив
чашечку кофе, чтобы частично нейтрализовать действие  алкоголя,  Сиверов
подсел к телефону и набрал номер прямой связи с генералом.
 
*** 
 
   По случаю наступления зимы кафе в парке пустовало. Бармен в  бордовом
жилете поверх белоснежной рубашки откровенно  скучал,  перетирая  бокалы
заученными движениями ловких рук с длинными и нервными, как у  пианиста,
пальцами. Над стойкой мельтешил цветными пятнами  экран  телевизора,  из
скрытых динамиков доносилось задушевное хрипловатое  кряканье  какого-то
исполнителя  блатных  песен,  до  коих  бармен  был  большим  охотником,
восполняя тем самым недостаток острых ощущений.  Время  было  мертвое  -
начало первого, и бармен никак не мог взять в толк, чего ради он  вообще
здесь торчит - не лето все-таки, мамы с детишками залегли  в  спячку  до
весны, и первые посетители начнут собираться только ближе к вечеру, да и
то такие, что лучше бы уж они вообще  не  приходили.  Хотя  платили  они
всегда исправно, пили помногу и щедро давали  на  чай,  бармен  вечерних
посетителей кафе не любил - все до единого  были  они  людьми  опасными,
невоспитанными и грубыми, многие таскали с собой ножи,  бывшие  для  них
предметом первой необходимости, а самые отмороженные наверняка имели при
себе и пушки. Бармен, никогда не страдавший  от  избытка  агрессивности,
откровенно побаивался этих людей  и  старался  угождать,  как  мог  -  в
отличие от молодых мам с детишками и пенсионеров, порой забредавших сюда
в поисках стаканчика минеральной  воды,  эти  крутоплечие  ребята  могли
доставить  массу  неприятностей.  Бармен  от  души  плюнул  в  стакан  и
энергично растер плевок полотенцем.
   В вестибюле мелодично звякнул дверной колокольчик, и бармен удивленно
поднял брови: похоже. какая-то молодая мама пробилась-таки сквозь  снега
и вечную  мерзлоту  и  достигла  наконец  вожделенного  оазиса  тепла  и
сытости, невзирая на  трудности  и  лишения.  Появилась  надежда  крупно
заработать:  продать  чашечку  кофе  и  пирожное.  Бармен  придал   лицу
выражение презрительной скуки, способное отпугнуть бешеного  носорога  и
заморозить извергающийся вулкан, и поставил стакан на поднос.
   Вошедшие, однако же, на молодых мам походили мало - хотя  бы  потому,
что оба принадлежали к  мужскому  полу.  Лет  обоим  было