его раздражение росло с каждым днем.
   Время от времени ему приходилось принимать  в  своем  более  чем  скромно
обставленном служебном  кабинете  родственников  исчезнувших  женщин.  Порой
подполковник бывал вынужден признать, что эти скверно одетые люди, две трети
которых не имели высшего образования, проявляли  в  своих  поисках  поистине
поразительное  упорство  и  недюжинные  способности  к  частному  сыску.  Он
выслушивал посетителей, разводил руками, выражал сочувствие и обещал сделать
все, что в его силах. С таким же успехом он  мог  бы  просто  выкинуть  этих
зануд из кабинета, но Небаба был человеком воспитанным и очень  заботился  о
чести милицейского мундира. Он искренне полагал, что его побочный бизнес  не
может запятнать  эту  самую  честь,  поскольку  всегда  очень  добросовестно
заметал следы.
   Разумеется, сколь бы тщательно подчиненные  Небабы  не  прятали  концы  в
воду, время от времени случались мелкие проколы. Когда количество  бесследно
исчезнувших женщин, поехавших в Москву на заработки,  достигло  внушительных
размеров, подполковник ощутил первые признаки  того,  что  МУР  и  некоторые
другие компетентные органы понемногу начинают присматриваться к его персоне.
Некоторое время подполковник надеялся, что все как-то уляжется  само  собой.
Он заблаговременно заручился  поддержкой  влиятельных  лиц  в  правительстве
Москвы, и в течение довольно длительного срока  его  покровители  сдерживали
неявный, но упрямый и  целенаправленный  напор  федералов.  В  конце  концов
возведенная подполковником плотина  все-таки  рухнула,  и  его  вызвали  для
допроса, но Небаба не был дураком, и  к  этому  времени  успел  окончательно
замести следы. Федералы остались  с  носом,  а  подполковник,  которому  эта
история стоила огромного количества сгоревших дотла нервных клеток, решил на
время прекратить деловые операции и для разнообразия заняться своими прямыми
обязанностями.
   Так он и поступил, и в течение двух месяцев  возглавляемое  им  отделение
занимало первые места в управлении по всем показателям. Подчиненные  Небабы,
в крови которых все еще гуляли лошадиные дозы адреналина, рыли землю и разве
что не  ходили  по  вокзалу  строевым  шагом,  а  весь  отловленный  ?товар?
доставлялся в отделение для оформления протокола  по  всем  правилам  науки,
Небаба нес  убытки,  но  обстановка  в  городе  была  сложная,  министерство
свирепствовало и проверяло всех подряд, политики и  чиновники  в  преддверии
выборов лезли из кожи вон,  демонстрируя  свои  деловые  качества,  и  Мирон
Григорьевич решил потерпеть.
   И надо же было случиться такому, что именно в это время к  нему  поступил
самый крупный заказ из всех, что он когда-либо получал! Небаба целую  неделю
мучился сомнениями, так и этак просчитывая варианты При любом раскладе шансы
были примерно пятьдесят на пятьдесят.
   Выигрыш сулил подполковнику невероятный, совершенно фантастический куш, в
случае же проигрыша ему ломился  солидный  срок  с  конфискацией  имущества.
Бедняга совсем извелся и дошел до того, что однажды  целый  час  подбрасывал
монетки, играя с судьбой в орлянку прямо  в  своем  служебном  кабинете.  Он
сделал около восьмисот бросков. При этом орел выпал у него триста  девяносто
семь раз, а решка - триста девяносто пять. Несколько монеток  укатилось  под
сейф, откуда Небаба, отличавшийся тучным телосложением, так  и  не  смог  их
достать.
   Он долго сидел,  развернувшись  вместе  с  креслом  к  сейфу,  и  пустым,
обращенным вовнутрь взглядом смотрел на черную щель под  его  нижним  краем,
где исчезли монетки. Не будь Небаба игроком, он никогда в жизни не затеял бы
свой бизнес. Он чувствовал, что именно сейчас судьба подбрасывает ему  шанс,
которого может больше не быть. В жизни каждого игрока бывает  момент,  когда
он должен решить, рискнуть ли ему, поставив на карту все, что у  него  есть,
или молча повернуться спиной к обтянутому зеленым сукном столу и уйти, чтобы
не возвращаться никогда. Игрок, который играет только по маленькой, не может
считаться настоящим игроком.
   Небаба прикинул в  уме,  на  какую  сумму  может  рассчитывать  в  случае
успешного завершения операции. Он делал это не в первый раз, но у  него  все
равно перехватило дыхание. Конечно, Рокфеллером ему не стать, но при  прочих
равных условиях за такие бабки ему пришлось бы корячиться год, а  то  и  все
полтора. Это при условии, что он будет работать с  прежним  размахом,  а  не
сидеть, забившись в щель, как таракан, которого застукали на обеденном столе
и которому чудом удалось спастись.
   Подполковник окинул взглядом свой отделанный  облупившимися  панелями  из
древесно-стружечной плиты тесноватый кабинет, не преминув отметить и  тяжело
обвисшие под грузом годами копившейся пыли отвратно-желтые шелковые шторы на
окнах, и шершавые круги, оставленные на полированной поверхности  стола  для
заседаний мокрыми донышками графинов, и  сам  графин  с  водой  для  нервных
посетителей - мутный, пожелтевший,  с  пушистым  рыжим  осадком  на  дне,  и
поцарапанную дверцу древнего сейфа, и затоптанный потемневший паркет,  давно
нуждавшийся в циклевке, и многое, многое другое,  испытав  при  этом  острый
приступ отвращения. Когда-то этот кабинет казался ему вместилищем  настоящей
власти, пределом  мечтаний,  к  которому  он  стремился  всей  душой,  всеми
печенками-селезенками. Подполковнику стало тошно. Он был неглуп  и  понимал,
что так бывает со всеми, кто перерос собственную мечту. Древний компьютер на
твоем рабочем столе вовсе не является  мерилом  успеха  и  знаком  признания
твоих заслуг перед обществом. Подполковничьи звезды, словно  навеки  клещами
впившиеся в твои  плечи  -  это  твой  потолок,  все,  чего  ты,  по  мнению
начальства, достоин.
   Чем, скажите на милость, он рискует? Все это дерьмо он готов отдать  хоть
сейчас, и даже бесплатно. А тут - такие деньги...
   Подполковник Небаба решился.
   Дело было, в сущности, простым и привычным, но поражало своими размерами.
Один из давних и самых надежных зарубежных партнеров подполковника  внезапно
вышел на него, минуя все каналы связи, и затребовал небывало огромную партию
товара. Ему вдруг понадобилось двадцать пять невольниц единовременно, причем
он  отдельно  подчеркнул  то   обстоятельство,   что   товар   должен   быть
экстра-класса.
   - Клиент привередлив, - говорил  он,  старательно  и  твердо  выговаривая
русские слова. Едва заметный акцент и нарочитая замедленность речи придавали
его словам дополнительный  вес,  не  оставляя  сомнений  в  серьезности  его
намерений. - Нужно постараться, господин Мирон,  потому  что  клиент  хорошо
платит. Очень хорошо.
   - А кто он, этот твой клиент? - помнится,  спросил  подполковник  Небаба,
потягивая презентованный партнером виски и с затаенной усмешкой наблюдая  за
тем, как мается собеседник, будучи не  в  состоянии  превратить  благородный
напиток в свинячье  пойло  из-за  отсутствия  на  даче  подполковника  такой
сомнительной роскоши, как наколотый лед. - Гарун аль Рашид?
   - Вы  почти  угадали,  господин  Мирон,  -  сказал  посредник,  осторожно
пригубливая неразбавленный виски и  рефлекторно  содрогаясь  всем  телом.  -
Надеюсь, его имя для вас не есть важность?
   - Да плевал я на его имя, - честно ответил Небаба. - Надеюсь, мое имя для
него тоже не есть важность. Я за славой не гонюсь, знаешь ли... Так  что,  я
угадал? Неужто араб?
   Посредник кивнул залысой головой и аккуратно поставил стакан.
   - Араб, - сказал он. - Даже в большой степени.
   - Что значит - в большой степени? - спросил Небаба, старательно  маскируя
небрежностью тона охватившее его возбуждение.
   - Шейх, - с такой же деланной небрежностью ответил  посредник  и  закурил
тонкую зеленоватую сигарету с золотым ободком. - Шейх решил сделать  подарок
своему племяннику. Довольно широкий жест, как мне кажется, но не нам считать
его деньги. Наша с вами задача, господин Мирон, состоит в том, чтобы сделать
часть его денег нашими.
   - Ты хоть понимаешь, какой это риск? - спросил  Небаба,  в  запальчивости
закусывая благороднейший напиток куском сала. - Особенно теперь.
   - Я понимаю ваш риск, - снова выдавая свое иностранное  происхождение  не
правильным построением фразы,  терпеливо  сказал  посредник,  отводя  глаза,
чтобы не видеть, как Небаба жует сало.  Его  слегка  подташнивало  от  этого
зрелища, но он остро  нуждался  в  этом  русском  борове  и  потому  подавил
раздражение. - Но прежде чем дать ответ, вы должны знать сумму.
   - Ну? - спросил Небаба, без спроса беря сигарету из пачки посредника и со
щелчком откидывая крышечку зажигалки. Сигарета издавала странный запах -  не
табака, а какой-то другой травы, но подполковник не обратил на это внимания.
   Посредник шевельнул  тонкими,  словно  нарисованными  бровями,  и  назвал
сумму.
   Небаба закурил, сделал глубокую затяжку и мучительно закашлялся. Голова у
него сразу же закружилась, и он с силой вдавил только что зажженную сигарету
в пепельницу.
   - Что это за дерьмо? - с натугой прохрипел он. - Ну и отрава...
   - Извините, я  забыл  вас  предупреждать..,  предупредить?  -  с  немного
вопросительной интонацией сказал посредник, словно невзначай убирая пачку  в
карман. - Это не совсем табак и  не  совсем  бумага..,  это  немного  совсем
другое. Помогает отрешиться от того, что не главное,  и  хорошо  рассмотреть
главное.
   Небаба помотал щеками, борясь с головокружением, и, щедро плеснул себе  в
стакан из квадратной бутылки.
   - Я все понял, - сказал он. - Надо подумать.
   - Это ваше право, - согласился посредник и встал. Небаба  тоже  встал,  с
некоторым трудом высвободив из-под стола свое брюхо.
   - Только думайте не долго, господин Мирон. Время играет важный  фактор  в
наше дело.
   С тем они и расстались.
   Теперь, спустя неделю, Небаба наконец принял решение.
   Следовало еще все хорошенько продумать и максимально обезопасить себя  на
случай всяких неожиданностей,  но  маячившая  впереди  семизначная  сумма  с
лихвой  компенсировала  возможный  риск  и  любые  неудобства,  с   которыми
подполковник мог столкнуться в ходе проведения операции.
   Небаба решил рискнуть.
 
*** 
 
   Слепой не без оснований полагал, что участие полковника Малахова  в  этом
деле было обусловлено  скорее  его  несколько  устаревшими  принципами,  чем
прямыми служебными обязанностями. Подробностей вмешательства своего куратора
в расследование деятельности зарвавшегося подполковника Небабы Глеб, конечно
же, не знал, да  и  не  особенно  стремился  узнать,  но  у  него  сложилось
совершенно  определенное  впечатление,  что   Малахов   отслеживал   делишки
подполковника помимо своей основной работы и без  благословения  начальства.
Начальство  было  вполне  довольно  тем,   что   таинственные   исчезновения
прекратились,  а  родственники  жертв  могли  сколько  угодно  слоняться  по
многочисленным столичным околоткам, пытаясь отыскать следы своих ненаглядных
дочерей, сестер и даже жен.
   Недоволен, как всегда, был только полковник Малахов, которому, по  мнению
некоторых сослуживцев,  вечно  было  больше  всех  надо,  и  с  каждым  днем
недовольство полковника все возрастало. Только этим можно было объяснить  то
упорство, с  которым  Алексей  Данилович  ежедневно  просматривал  рекламные
отделы всех без исключения газет, до которых мог дотянуться.
   Когда несколько дней назад Малахов при личной встрече  предложил  Слепому
поставить последнюю точку в этом деле,  Глеб  колебался  недолго.  Он  давно
оставил попытки проверять и испытывать  Малахова,  окончательно  решив,  что
тому можно доверять - разумеется, в тех пределах, в которых один офицер  ФСБ
вообще может доверять другому.
   Говоря по совести,  Сиверов  доверял  своему  куратору  даже  сверх  этих
пределов - возможно, просто потому, что не был вынужден ежедневно ходить  на
службу,  носить  форму  и  принимать  участие  в  карьерной  гонке  и  битве
честолюбий. Такие вещи сильно портят характер, и Глеб был очень рад, что  не
имеет ко всей этой возне никакого отношения.
   - Заметано, - сказал он, разливая по чашкам дымящийся  кофе.  -  В  каком
виде он вам нужен: холодным или горячим?
   - Цинизм тебя не украшает,  Глеб  Петрович,  -  грустно  сказал  Малахов,
осторожно беря тонкую, как лепесток, чашечку и бережно поднося ее к губам.
   - А он никого не украшает, - не стал спорить Глеб. Он включил магнитофон,
убавив громкость до минимума, чтобы не раздражать  Малахова,  который  плохо
переваривал  симфоническую  музыку,  и   закурил,   задумчиво   рассматривая
поднимавшуюся с кончика сигареты струйку дыма. - Только в данном случае  это
не   цинизм,   а   обыкновенная   прямота,   начисто   исключающая   двойное
истолкование-. Мы с вами где-то военные люди, а это предполагает военную  же
прямоту и ясность отношений. ?Есть?, ?так точно? и все такое прочее...
   - Теперь ты ерничаешь. - Малахов вздохнул. - Кстати, о  военной  прямоте.
Довелось мне как-то побывать в Восточной Германии. Дело было как  раз  перед
выводом оттуда наших войск. Представь себе картину: праздник,  торжественное
собрание, на котором присутствует офицерский состав с женами, причем  как  с
нашей стороны, так и с немецкой.., что-то вроде прощального вечера, в общем.
Представляешь?
   - Угу, - сказал Глеб, водя носом над чашкой с кофе. - Этакий паноптикум.
   - Ну, это  дело  вкуса.  -  Малахов  усмехнулся.  -  Хотя  мне  тоже  так
показалось. И вот выходит на трибуну немецкий генерал, откладывает в сторону
свои тезисы и конспекты и этак тепло, в неформальном ключе заявляет:  ?Прошу
меня извиняйт, я куево кофорить по-русски..."
   Глеб, не удержавшись,  фыркнул  в  чашку,  расплескав  кофе  и  забрызгав
свитер.
   - Заливаете, товарищ полковник, - сказал он, утираясь. - Не могло  такого
быть.
   - Почему же не могло? - обиделся Малахов. - Все-таки служил бок о  бок  с
нашими. Совместные учения, маневры, совещания..,  водку,  опять  же,  вместе
пили. Где ему разобраться, какая  лексика  нормативная,  а  какая  нет?  Тем
более, что русские генералы все время именно так и выражаются.
   - Все равно заливаете, - сказал Глеб.
   - За что купил, за то и продаю.
   - Ну вот. А говорите, сами там были...
   - Это, между прочим, дурной тон: ловить начальство на  мелком  вранье,  -
строго сказал Малахов. - Начальство может обидеться...
   - ..и начать врать по-крупному, - закончил за него Глеб. - Так я все-таки
не понял, как мне быть с этим вашим Небабой.
   - Прошу меня извиняйт, - с сильным немецким акцентом ответил Малахов. - В
принципе, было бы неплохо с ним поговорить, но все, что  мне  нужно,  я  про
него уже и  так  знаю.  Он  занимается  похищением  людей,  причем  в  таких
размерах, что никакому маньяку и не снилось. Что же  мне,  посадить  его  на
десять лет?
   - Это если получится, - задумчиво заметил Глеб,  снова  поднося  чашку  к
губам.
   - Вот именно, - проворчал Малахов.
   - И как вы намерены его прищучить?
   - Он опять  зашевелился,  -  сказал  полковник.  -  Мои  ребята  выловили
несколько его объявлений. У нас в отделе есть  одна  девица...  В  общем,  в
результате проведенной оперативно-розыскной работы удалось  установить,  что
наш Небаба затевает что-то крупное. Похоже, он готовится  сорвать  приличный
куш и слинять. Вот тут-то ты его и хлопнешь,  причем  так,  чтобы  все  было
вполне очевидно: вот Небаба, а вот, наоборот, бабы...
   - Что же он, по-вашему, сам их повезет? - удивился Глеб. - На его месте я
бы не стал.
   - Слава богу, ты не на его месте, - искренне сказал  полковник,  -  а  на
своем. И вообще, это не твоя забота.
   - А чья?
   - Моя. Всего и делов - пугнуть его  чуть-чуть,  чтобы  засуетился,  чтобы
когти рвануть захотелось. Он и так наверняка весь на нервах. Один намек -  и
он побежит. А бежать удобнее всего туда же, куда везут товар, потому что там
деньги.
   - Смотрите, не перестарайтесь, - предупредил Глеб. - Знаю я ваши  намеки.
Как бы он вообще на дно не лег.
   - Не ляжет, - заверил его Малахов. - Некуда ему ложиться.
   С момента того разговора  прошло  две  недели,  в  течение  которых  Глеб
чувствовал себя словно отравленным. Часто, глядя на Ирину, он ловил себя  на
мыслях о том, каково было бы ему на месте  тех  мужей,  чьи  жены,  уехав  в
Москву подзаработать деньжат,  сгинули  без  следа,  как  брошенный  в  воду
посреди океана камешек. Конечно, у Ирины не было никакой  нужды  откликаться
на сомнительные объявления в газетах, да и  сам  Глеб  был  вполне  способен
отыскать пропавшего человека, не прибегая к посторонней помощи, но много  ли
в России таких семей? Половина страны торгует сама с собой  всяким  дерьмом,
укрепляя экономику Китая и Турции, а вторая половина сидит без  работы.  Чем
не рынок рабов? Нищие, безответные, совершенно  бессильные  перед  хамами  в
погонах и без, засевшими в кабинетиках и в рабочее время развлекающими  себя
компьютерными играми...
   Слепой  понимал,  что   Малахов   намеренно   заразил   его   собственным
сумасшествием. Тоже мне, солдат революции, думал Глеб. Чистые руки,  горячее
сердце... Что же касается холодной головы, то в данном случае  это  качество
чекиста Малахова было под большим вопросом. В то время, как все  ?внутренние
органы? гонялись за террористами, полковник  вдруг  ни  с  того  ни  с  сего
заинтересовался  судьбами  каких-то  исчезнувших  баб.  И   ведь   наверняка
восемьдесят процентов из них - обыкновенные уличные проститутки...
   Глеб хмыкнул, покосившись в боковое окно. ?Мустанг? мчался  по  Тверской.
Несмотря на неумолимо приближающееся утро, здесь было полно очень откровенно
одетых девиц.
   Похоже, бизнес подполковника Небабы нисколько не повлиял  на  численность
их популяции. У этого колодца не  было  дна,  из  него  можно  было  черпать
бесконечно. В масштабах  истории  деятельность  Мирона  Григорьевича  Небабы
имела значение не большее, чем содержимое детского ночного горшка,  но  Глеб
давно  избавился  от  нездоровой  привычки  мыслить  категориями   всемирной
истории. Каждая из исчезнувших женщин была живым человеком и имела право  на
защиту, в том  числе  и  со  стороны  государства.  Такой  взгляд  на  вещи,
несомненно, показался бы узковатым очень многим людям, однако Слепой неплохо
изучил человеческую психологию и отлично знал цену широте  взглядов.  Каждый
дурак не прочь порассуждать  об  истории  и  о  том,  что  прогресс  требует
определенных жертв, в том числе и  человеческих,  до  тех  самых  пор,  пока
колесо истории не наедет ему на ногу, или пока его  самого  не  поволокут  к
алтарю, чтобы принести в  жертву  тому  самому  прогрессу,  который  он  так
превозносил. Вот тогда все эти доморощенные сверхчеловеки сразу  вспоминают,
что каждое сознание целиком вмещает  в  себя  весь  окружающий  мир,  и  там
остается еще довольно много места...
   "Да, - подумал Глеб, на опасной скорости ведя машину в сторону окраины, -
выходит, сегодня  я  опять  размажу  по  асфальту  одну-две  Вселенных...  А
Малахов-то прав, я становлюсь циником. Я  так  долго  им  притворялся,  что,
похоже, даже не заметил, как маска начала прирастать к лицу. Слова-то какие:
маска, прирастать... Жалко, что на скорости сто двадцать  километров  в  час
нельзя как следует посмотреться в зеркало, полюбоваться собой, любимым?.
   Он несколько раз свернул, до боли в глазах вглядываясь в дорогу, чтобы не
пропустить нужный поворот. Фонари вдоль дороги поредели, потом правое заднее
колесо со стуком, и  плеском  угодило  в  глубокую  выбоину,  окатив  пустой
тротуар фонтаном грязных брызг, машину швырнуло и занесло так,  что  Глеб  с
трудом справился с управлением.
   Он понял, что центр остался позади, и сбавил скорость.
   Мимоходом он подумал, что Небаба все-таки дурак. Кто же делает такие вещи
ночью? Перевозить рабынь лучше всего днем, когда дороги забиты  транспортом,
а милицейские рации,  захлебываясь  хрипом,  наперебой  кричат  об  авариях,
кражах и ин