в распроклятый банкир, а маму похитили какие-то.., какие-то твои дружки!
     - Заткнись, баба, - устало оборвал его Виктор. - Позови отца и ступай одеваться.
     - Ты мне еще покомандуй, - тоном ниже сказал брат.
     - Борис, кто пришел? - послышался из гостиной голос отца. Виктор без труда уловил в нем знакомые нотки.
     - Давно запил? - тихо спросил он у брата.
     - Со вчерашнего дня, - так же тихо и как-то очень безнадежно ответил брат. - Нам позвонили и сказали, чтобы мы не смели обращаться в милицию, если хотим увидеть ее живой. Еще они сказали, чтобы мы спросили у тебя, где она. Мы стали звонить тебе, но тебя не было...
     В общем, он звонил-звонил, потом грохнул телефон о стену и пошел в гастроном.
     - Узнаю Вождя краснокожих, - едва слышно произнес Активист. - Ладно, иди одевайся. И подбери сопли, мать в безопасности. Я все уладил. Сейчас поедем к ней.
     Борис быстро-быстро закивал и скрылся в спальне.
     - Борис, - снова донеслось из гостиной, - кто пришел?
     Активист знал, что, выпив, отец может бесконечно повторять один и тот же вопрос, доводя окружающих до полного исступления. При этом ему было безразлично, отвечают ему или нет: он забывал ответ, как только его слышал. Поэтому Виктор шагнул вперед, остановился на пороге гостиной и сказал:
     - Это я.
     - А, - совершенно пьяным голосом сказал отец.
     Виктор с болью отметил, как сильно он сдал со времени их последней встречи. - Ты... Гроза тугих кошельков. Экспроприатор. Камо, так тебя и не так... А кто пришел?
     - Я пришел. Ты не хочешь прогуляться?
     - Что я, совсем рехнулся? Разве что до магазина...
     А где Борис?
     - Одевается. Он хочет прогуляться.
     - А где мать? Куда ее подевали твои коллеги?
     - Они не мои коллеги. Мать в безопасности и ждет вас. Сейчас мы к ней поедем. Помочь тебе одеться?
     - Глупости. Никуда я не поеду. Где ее носит? Мы тут с ума сходим от беспокойства, в дверь все время кто-то ломится.., воры какие-то...
     - Кто к вам ломился? Когда? - встревожился Виктор.
     - Да вот только что, минуту назад. Ты не видел, кто пришел?
     Виктор закрыл глаза, секунду постоял так, снова открыл глаза и сказал:
     - Кто-то ошибся этажом. На площадке темно, и лифт не работает.
     Отец пожевал губами, глубокомысленно потер залысый лоб. Виктор заметил, что кожа у него на руках стала совсем старой, дряблой и покрылась стариковскими коричневыми пятнами.
     - С-слушай, - медленно сказал отец, - ты не сбегаешь в магазин? Горючее кончилось, а этого дурака Бориса не дозовешься. К нему кто-то пришел, сидят в комнате...
     Сбегай, а?
     - Давай сбегаем вместе, - предложил Виктор. - Только по-быстрому, а то скоро закроется.
     - Не закроется, он круглосуточный... И не надо пудрить мне мозги, я никуда не собираюсь ехать.
     Виктор обессиленно привалился плечом к дверному косяку и вынул из кармана сигареты.
     - И не кури здесь, - сказал отец. - Ты знаешь, что мать не переносит табачного дыма.
     Виктор красноречиво посмотрел на стоявшую перед ним до отказа набитую пепельницу, но промолчал и убрал сигареты.
     - Надо ехать, отец, - тихо сказал он. - Надо, понимаешь? Вас убьют.
     - Подумаешь, - сказал Вождь краснокожих, глядя в окно. Серая от пыли тюлевая занавеска на окне оборвалась и косо свисала до самого пола, придавая комнате разоренный вид.
     - А что будет делать мама? - спросил Виктор. - Что я ей скажу?
     - Об этом надо было думать раньше, - ответил у него за спиной Борис. - Гораздо раньше. Но тогда тебя почему-то не волновало, что ты ей скажешь.
     - Послушайте, - обратился к обоим Виктор, чувствуя, как от невыносимого напряжения начинает раскалываться голова. - Пусть. Хорошо. Вы двое во всем правы, а я кругом не прав - пусть, не спорю. Мне некогда спорить, поэтому пусть будет так, если вам от этого легче. Но вы же взрослые люди, вы же мужчины, в конце концов! Неужели вы не можете понять, что иногда все ваши принципы, лозунги, обиды и слова - просто пустой звук? Бывает, они что-то значат, и бывают, наверное, ситуации, в которых без них просто не обойтись, но сейчас не тот случай. Сейчас все просто: прячься или умри. Не станете же вы читать правила дорожного движения грузовику, который вот-вот вас переедет?
     - Только не надо нас пугать, - сварливо заявил Борис, и Виктор понял, что с таким же успехом мог обращаться к смывному бачку в туалете. - Пугали уже разные.
     - Боря, - массируя виски, сказал Виктор, - ты меня прости, пожалуйста, но порой мне кажется, что ты все-таки клинический дебил. Речь идет о жизни и смерти, а ты становишься в позу, как плохой драматический актер, и декламируешь заученный текст.
     - Вот оно что, - раздельно, чеканя слова, проговорил Борис. - Вот, значит, как. Значит, я дебил, а ты у нас, значит, светоч разума. Луч света в темном царстве. В перчаточках. Запачкаться боишься?
     Виктор посмотрел на свои руки и увидел, что действительно забыл снять перчатки.
     - Ладно, - сказал он, - я вас предупредил. Встретимся на том свете. Вы взрослые люди, а мне действительно некогда. Мать там одна. Не могу же я, в самом деле, грузить вас в машину силой.
     - Ему некогда! - снова переходя на трагический полушепот, полувопль, воскликнул Борис. - Он нас предупредил! Ты нас в это втравил, а теперь предупредил и умываешь руки, потому что тебе некогда! Ах ты - Заткнись! - вдруг рявкнул на него отец. - Недоумок волосатый. Ты уже оделся? Причешись и ступай собирать вещи. Где, черт побери, мой свитер?
     - Плевать на вещи, - сказал Виктор, испытывая слабость в ногах от огромного облегчения. - Надевай свой свитер - и ходу. Времени действительно нет.
     - На вещи ему плевать, - проворчал отец, оглядываясь в поисках свитера. - А вот мне на мои вещи не плевать".
     Впрочем, мне тоже плевать. Деньги в доме есть?
     - Нет, - обронил Борис, ставший от обиды лаконичным.
     - К черту деньги, - сказал Виктор. - Где твой свитер? Вот он, на полу. Надевай скорее.
     Он первым вышел на лестничную площадку, держа в руке пистолет. То, что людей Кудрявого до сих пор не было, казалось невероятным. Если бы Кудрявый всерьез хотел посчитаться с Активистом, то ему вряд ли дали бы доехать сюда. Неужели он действительно решил оставить Виктора в покое, удовлетворившись взятой на заводе медпрепаратов добычей? Зная Кудрявого, в это верилось с трудом.
     - Ну, что там? - спросил у него за спиной присмиревший Борис.
     - А черт его знает, - честно ответил Виктор. - Вроде все тихо.
     Позади раздался глухой стук.
     - Да пропади ты пропадом! - во весь голос закричал отец. - Никому ни до чего нет дела!
     - Что там такое? - не оборачиваясь, спросил Виктор.
     - Половица, - ответил Борис. - У тебя нет второго пистолета?
     Виктор прижался ухом к двери, которая вела на лестницу, и некоторое время чутко вслушивался в тишину.
     - Нет, - сказал он, осторожно поворачивая ручку и плечом вперед выдвигаясь на темный балкончик. - Ни второго пистолета, ни второй головы, ни запасной пары яиц для тебя я не захватил. Присмотри за Вождем краснокожих, тут черт ногу сломит.
     Они без приключений спустились вниз, под недовольное ворчание отца миновали два квартала и без помех сели в машину.
     - А ничего тележка, - наполовину одобрительно, наполовину осуждающе сказал отец, как-то совсем по-детски подпрыгивая на переднем сиденье.
     - Что? - рассеянно переспросил Виктор, зубами вытаскивая из пачки сигарету. - Ах да, ты же ее еще не видел... из идейных соображений. Собрана на Волжском автомобильном заводе руками пролетариев. Правда, руки у наших пролетариев почему-то хронически растут не оттуда, но машина все равно иногда ездит. Видимо, в результате происков американского империализма.
     Отец почему-то промолчал, никак не отреагировав на звучавший в голосе сына ядовитый сарказм. Борис тоже молчал, нахохлившись на заднем сиденье, как невиданный бородатый воробей, и Активист вдруг почувствовал, что тоскливое раздражение, владевшее им с того самого момента, как он подошел к треснувшей сверху донизу стеклянной двери подъезда, бесследно испарилось, уступив место какому-то другому, щемящему и пронзительному, давно забытому чувству.., уж не нежности ли? Или то была обыкновенная жалость пополам с чувством вины? Так или иначе, в носу у Виктора Шараева вдруг защипало. Он до хруста стиснул зубы, загоняя вовнутрь нежданные и непрошеные слезы. Мир перед его глазами расплылся и задрожал, но это продолжалось всего лишь мгновение. Активист запустил двигатель, включил передачу и между делом растер по щеке одинокую слезинку, сделав вид, что просто смахивает упавшую ресницу.
     - Боря, - позвал он, разгоняя машину и наконец-то прикуривая сигарету, - ты детективы смотреть любишь?
     Боевики?
     - Это все жвачка для тупых, - буркнул Борис, - средство для затуманивают мозгов. Люблю, - признался он после паузы.
     Отец, не поворачивая головы, издал неопределенный хрюкающий звук и завозился, устраиваясь поудобнее и завинчивая заросший седой колючей щетиной подбородок в высокий ворот слегка побитого молью синего свитера.
     - Значит, должен знать, как выглядит "хвост", - сказал Виктор. - Будь другом, последи за дорогой сзади и, если что-нибудь заметишь, скажи.
     - А если не замечу? - немедленно встревожился Борис, который, как всякий корифей духа, полностью терялся за пределами своей неприбранной комнаты.
     Отец снова хрюкнул и сокрушенно покачал головой.
     От него по салону распространялся кислый дух несвежего белья, старческого пота и водочного перегара.
     - Если не заметишь, замечу я, - спокойно ответил Активист. - А если не заметим оба, значит, подохнем где-нибудь на обочине.
     - Дай мне пистолет, - потребовал Борис.
     - Не давай, - сказал Вождь краснокожих, который, казалось, дремал.
     - Зачем тебе пистолет? - возразил брату Активист. - Смотри глазами. И вообще, не дай тебе бог когда-нибудь попасть в ситуацию, единственным выходом из которой будет убийство.
     - Отменно сказано, - по-прежнему не открывая глаз, заметил Вождь краснокожих.
     Виктор не удержался и, протянув руку, легонько сдавил его плечо, не зная, как еще выразить теплое чувство, нахлынувшее на него после многолетнего отсутствия. Отец открыл глаза, повернул голову и некоторое время смотрел на сына, словно видел его впервые, после чего вдруг подмигнул и снова отвернулся, прикрыв глаза набрякшими морщинистыми веками.

***

     - Здесь, - сказал полковник Малахов.
     Глеб нажал на педаль тормоза. Старенький "виллис" остановился, словно с разгона налетев на кирпичную стену: тормоза явно нуждались в регулировке. Полковник в последний момент успел выставить вперед руку, чтобы не протаранить ветровое стекло, а женщины сзади хором взвизгнули. Визг у них получился слаженным и хорошо отрепетированным - за время дороги Глеб нажимал на тормозную педаль не менее пятидесяти раз, и они успели прекрасно спеться.
     - Виноват, - сказал Глеб и втянул голову в плечи, словно ожидая подзатыльника.
     - Да, брат, - проворчал полковник, шаря рукой в воздухе в поисках дверной ручки. - Вот же черт! - спохватившись, воскликнул он и полез из машины прямо через то место, где у обычных автомобилей расположена передняя дверь.
     - Алексей Данилович! - укоризненно сказала осанистая дама с высокой прической, выглядевшая именно так, как, по мнению Глеба Сиверова, должна выглядеть настоящая полковничья жена.
     - Чего? - делая простоватое лицо, спросил полковник.
     - Во-первых, не чертыхайся при дамах, а во-вторых, помоги дамам выбраться из этой соковыжималки.
     - Ай эм coy сорри! - с рязанским акцентом сказал полковник, галантно подавая ей руку. - Маргарита Викентьевна у меня дама, - доверительно сообщил он Глебу.
     - Старый нахал, - отреагировала Маргарита Викентьевна, с подчеркнутой ревностью наблюдая за тем, как полковник помогает Ирине спуститься на землю.
     Глеб с хрустом потянулся, расправляя затекшие плечи, И двинулся вслед за полковником, чтобы помочь открыть тяжелые, в два человеческих роста, сильно просевшие посередине ворота. Металлические полосы оковки стали бурыми от ржавчины, серые доски местами крошились под рукой, открывая желтое трухлявое нутро, но хорошо смазанные петли ни разу не скрипнули.
     - Антикварная вещица, - сказал Глеб, приподнимая левую створку ворот и так, приподнятую, относя ее в сторону.
     - Судя по твоему автомобилю, тебе должны нравиться подобные анахронизмы, - прокряхтел в ответ полковник, сражаясь с правой створкой.
     Глеб помог ему оттащить ее в сторону, вернулся к "виллису" и загнал машину во двор, вспугнув стайку соседских кур под предводительством черно-золотого с зеленым отливом петуха. Ирина обошла петуха стороной, опасливо косясь в его сторону и стараясь держаться поближе к Маргарите Викентьевне.
     Дом был старый, вручную срубленный из крепких, хорошо подсеченных и правильно высушенных бревен.
     Он почернел от времени, но сохранился гораздо лучше ворот и производил солидное впечатление жилища, выстроенного на века. Фронтон и наличники украшало затейливое, местами выкрошившееся деревянное кружево, а резной навес над крыльцом поддерживали, совсем как в сказке, витые деревянные столбики, называемые балясинами.
     Сразу за домом начинался разросшийся, наполовину одичавший сад, по периметру которого просматривались густые заросли увядшей крапивы, летом, судя по всему, поднимавшейся чуть ли не в человеческий рост.
     - Типичное кулацкое хозяйство, - сказал Глеб. - Вот погодите, придет к власти Зюганов, он вам покажет кузькину мать.
     - Типун тебе на язык, - Малахов суеверно поплевал через левое плечо. - Не поминай лукавого...
     Глеб рассмеялся и пошел закрывать ворота.
     Идея пикника принадлежала полковнику. Глеб был несколько шокирован предложением Малахова, но, поразмыслив, согласился. Если полковник ФСБ считает возможным подобное нарушение конспирации, субординации и прочих "...аций", то капитану остается только согласиться с решением начальства. Тем более что начальство имеет, как любил выражаться первый и последний президент Союза, "человеческое лицо".
     За этими полуироничными размышлениями проглядывала самая обыкновенная тоска по нормальному человеческому общению без полунамеков, недоговоренностей и долгого хождения вокруг да около. Разумеется, обсуждать служебные дела при дамах никто не собирался. Глеб был для Маргариты Викентьевны бывшим подчиненным мужа, давным-давно работавшим в какой-то строительной фирме и полтора десятка лет на пушечный выстрел не подходившим ни к Старой площади, ни к Лубянке. Что же касается Ирины, то она очень умело делала вид, что видит полковника Малахова впервые в жизни, и заинтересованно кивала, выслушивая предназначенное исключительно для ушей Маргариты Викентьевны вранье полковника по поводу его маленькой военной пенсии и увлечения рыбалкой. Наблюдая за ней, Глеб мысленно поблагодарил полковника за удачную идею: Малахов, как никто, мог убедить Ирину в том, что в ФСБ встречаются вполне приличные люди, и хотя бы частично примирить ее с профессией мужа.
     Пока Сиверов закрывал ненормально огромные ворота, Малахов уже разгрузил "виллис" и отпер дом. Вдвоем они отогнали женщин от привезенных из Москвы кастрюль и свертков, без обиняков объяснив им, что шашлыки - дело сугубо мужское, как и кулинария вообще.
     - Да?! - радостно изумились женщины - опять хором. Они действительно отлично спелись.
     - Только походно-полевая, - поспешно поправился полковник.
     - Связанная с риском для здоровья и жизни, - не менее поспешно добавил Глеб.
     Маргарита Викентьевна рассмеялась и увела Ирину осматривать дом. Малахов велел Глебу нанизывать мясо на шампуры, а сам принялся разводить костер, время от времени озабоченно косясь на небо, которое что-то начало хмуриться, хотя с утра вовсю светило солнце и казалось, что на дворе не ноябрь, а начало октября.
     Мангалы полковник не признавал принципиально, получая заметное удовольствие от примитивных условий готовки пищи. Он собственноручно натаскал из сада и наломал целую гору сухих сучьев, хотя с того места, где сидел на корточках Глеб, была отлично видна большая, аккуратно сложенная поленница березовых дров. Это было, конечно, чудачество, но вполне невинное. Глебу, который знавал чудаков, любивших играть в русскую рулетку или закусывать водку сырым человеческим мозгом, оно казалось даже симпатичным.
     Пока шашлыки, шипя и источая дурманящий аромат, жарились над углями, женщины накрыли стоявший под облетевшей яблоней в глубине сада дощатый стол. Колдовавшим у огня мужчинам принесли по стопке водки и по огромному антоновскому яблоку на закуску. Полковник повертел яблоко так и этак, понюхал, закатив глаза от удовольствия, затем придирчиво осмотрел рюмку и сказал:
     - Простите, а нельзя ли наоборот: бо-о-ольшую рюмку водки и ма-а-аленькое яблочко?
     - Пенсионерам, - строго сказала Маргарита Викентьевна, - нельзя!
     Вид у нее при этом был такой заговорщицкий, что Глебу стало ее жаль: она была уверена, что знает больше всех, на самом деле являясь единственной из присутствующих, кому было неизвестно истинное положение вещей.
     Глеб выпил ледяную водку, понюхал яблоко и с хрустом вонзил зубы в плотную, сочную мякоть. Ноздри его наполнились пьянящим ароматом осени, по телу разлилось приятное тепло пришедшегося к месту алкоголя. Он крякнул и восторженно замычал с набитым ртом. Ирина тихо рассмеялась и потрепала его по непокорному ежику светлых с проседью волос. Глеб замер, боясь спугнуть эту нечаянную ласку, но Ирина уже отправилась помогать Маргарите Викентьевне накрывать на стол.
     - Отходит? - переставая хрустеть яблоком, спросил полковник и незаметно кивнул в сторону Ирины.
     Глеб слегка нахмурился, а потом скорчил неопределенную гримасу и подвигал бровями. Пронаблюдав за танцем его бровей над оправой притемненных очков, полковник вздохнул и отложил надкушенное яблоко.
     - Ты извини, Глеб Петрович, - сказал он. - Я понимаю, что лезу не в свое дело, но...
     Он надолго замолчал и полез в карман старенького солдатского ватника за сигаретами. Глеб подождал продолжения, не дождался и заговорил сам.
     - Вы хотите сказать, что в прошлый раз я сорвался именно из-за нее?
     Полковник помедлил с ответом. Он не торопясь прикурил сигарету от тлеющей головешки, сосредоточенно скосив к переносице глаза, бросил головешку обратно в костер и сказал, твердо выговаривая слова:
     - Она прекрасная женщина. Не надо на нее грешить.
     Если бы ты сорвался из-за нее.., если бы ты был способен сорваться из-за женщины, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Она стала последней каплей, не спорю, но ее вины в этом нет. Знаешь, досье, которое мне тогда подбросили, было очень подробным, так что все твои секреты я знаю едва ли не лучше тебя. И давай закроем эту тему. Я задал вопрос просто - ну просто по-человечески. Если он тебя как-то задел, возьму обратно.
     - Извините, Алексей Данилович, - сказал Глеб, но глаза его за стеклами очков потемнели.
     - Извините, Алексей Данилович, - совсем по-мальчишечьи передразнил Малахов. - Кстати, если тебе это интересно, могу сообщить, что то досье я уничтожил.
     - Это уже интересно, - сказал Глеб, тоже закуривая и расслабленно усаживаясь прямо на землю. - То есть, это, конечно, приятно, но позвольте спросить: почему? Согласитесь, для полковника ФСБ вы поступили скажем, не совсем типично.
     - Видишь ли, Глеб Петрович-. Ты, конечно, мужик хороший, но есть в тебе что-то от пулемета, который какой-то не слишком умный шутник смеха ради подбросил в деревню папуасов или других каких-нибудь дикарей.
     Лежит себе этакая штуковина, и никто не знает, что с ней делать. И так покрутят, и там нажмут, а пулемет молчит, потому что затвор лежит отдельно, под соседним кустиком. Вот это самое досье и есть затвор, с помощью которого можно заставить пулемет работать. Вернее, было.
     - Почему же - было? - задумчиво спросил Глеб. - Ведь вы уничтожили только дискету, а дискета - это так, копия