язиста  или  сантехника,  чтобы   он   за
завернутую гайку или за смененную прокладку не потребовал бутылку или на
бутылку?
   - Да, в этой категории исключений почти не бывает. Разве только  если
хозяйка квартиры - симпатичная женщина, с которой  можно  переспать  или
хотя бы полюбезничать. Но, насколько  я  понимаю,  эта  дама  не  первой
молодости и таких симпатий  у  связиста  вызвать  не  могла.  Какого  он
возраста?
   - Не более сорока, высокий, крепкого телосложения, ростом не  меньше,
чем метр восемьдесят пять - метр девяносто, так определила соседка.
   - Она его сантиметром измерила, что ли?
   - Нет, - генерал улыбнулся, может, впервые за  весь  вечер,  -  он  с
табурета достал до распределительного щитка, даже не встав на цыпочки.
   - Наблюдательная...
   - Я хочу, чтобы ты этим делом занялся.
   - А как Кленов? - спросил Сиверов.
   - Мы его охраняем, бережем, как зеницу ока.
   - Он-то хоть знает, что "его" убили?
   - А зачем? Не знает, естественно.
   - И вы, Федор Филиппович, думаете, если  спецслужбы  решили  человека
убрать, то они до него не доберутся?
   - Это сделать сложно, почти невозможно.
   - Невозможного в таких делах, Федор Филиппович,  не  бывает,  я  могу
сказать вам это наверняка.
   - Я понимаю тебя. Поставь тебе такую задачу, ты бы справился?
   Глеб пожал плечами:
   - Давайте попробуем.
   Генерал горько  улыбнулся,  понимая,  что  в  словах  Сиверова  очень
большая доля  неприятной  правды:  если  всесильная  спецслужба  захочет
человека убрать, то рано или поздно это будет сделано.
   А Глеб продолжил:
   - Вокруг Кленова, насколько я понимаю, живые люди, причем их много.
   Потапчук  не  стал  уточнять  число  сотрудников  лаборатории,   лишь
вспомнил,  что  непосредственно  контактируют  с  Кленовым   сорок   два
человека.
   - У сотрудников есть дети, многие хотят денег.
   Кленова  могут  отравить,  могут  столкнуть  в  лестничный  пролет...
Вообще, можно сделать ой как много!
   - Я понимаю, к чему ты клонишь.
   - Вот и прекрасно.
   - Так ты полагаешь, защитить Кленова невозможно?
   - Полагаю, да. Можно лишь оттянуть на некоторое время развязку.
   Генерал Потапчук принялся рассуждать дальше:
   - Насколько я понимаю, если сейчас информация о том, что Кленов  жив,
станет известна ЦРУ,  то  попытки  устранить  ученого  возобновятся.  Мы
следим за всеми  агентами,  которые  находятся  в  поле  нашего  зрения,
которые так или иначе пытались выйти  на  Кленова.  Вроде  бы  пока  они
поверили, что ученый мертв...
   Разговор генерала с секретным агентом длился уже больше  двух  часов.
Глеб с головой ушел в работу, он лишь изредка прерывал генерала, задавая
вопросы. Потапчук понимал, что, если Сиверов о чем-то спрашивает, значит
это ему необходимо, и обстоятельно, почти ничего не  скрывая,  объяснял.
Глеб сосредоточенно кивал.
   Они вдвоем выпили уже два литра кофе, крепкого, без  сахара.  Генерал
курил, извлекая из пачки  одну  сигарету  за  другой.  И  именно  в  эти
моменты, когда генерал подносил огонь к сигарете, Глеб задавал вопросы.
   - У меня такое впечатление, - устало произнес Потапчук, -  что  я  на
допросе, а ты,  Глеб  Петрович,  проницательный  следователь-садист,  от
которого ничего невозможно скрыть.
   Глеб принужденно улыбнулся:
   - Но вы же понимаете, Федор Филиппович, тут одно слово,  одна  мелкая
деталь могут повлиять.
   - Да, я понимаю, поэтому и пытаюсь ответить тебе  так,  чтобы  больше
вопросов не возникало.
   - Кто еще занимается этим делом?
   - В курсе всего  несколько  человек,  остальные  знают  лишь  детали,
частности. Руководит всей операцией, - тут генерал поморщился, - человек
из президентского окружения. Из Совета безопасности. Он мужик  толковый,
но не очень опытный,  не  оперативник.  Он  как  бы  осуществляет  общее
руководство, а практическая часть лежит на мне.
   - Везет вам, - сказал Глеб.
   - Да уж, не говори, везет как утопленнику. Честно признаться, у  меня
вся надежда на тебя.
   - Слабая надежда...
   Глеб как любой  опытный  человек  не  любил  ничего  обещать,  давать
гарантии.  Генерал  это  знал,  поэтому  отнесся  к  замечанию  Сиверова
спокойно, понимая, что тот по большому счету прав.
   - Знаете что, Федор Филиппович, было бы хорошо, если бы вы эту  Софью
Сигизмундовну Баратынскую... - генерала удивило,  что  Сиверов  запомнил
имя и фамилию соседки Кленова, за весь разговор произнесенные всего один
раз, и то скороговоркой, - предупредили, что сегодня придет ваш человек,
Федор Молчанов, офицер ФСБ, то есть - я.
   - Ну, это я могу сделать прямо сейчас. Правда,  звонить  буду  не  я,
пусть с ней свяжется полковник.
   - Это на ваше усмотрение, -  пожал  плечами  Глеб,  выливая  в  чашку
остатки кофе.
   Генерал пошел в прихожую и вернулся с мобильным телефоном в руке.
   - Так ты что, точно, Глеб Петрович, решил заняться этим прямо сейчас?
Не откладывая до утра?
   - Думаю, лучше идти по горячим следам.  Больше  шансов.  Пройдет  еще
ночь, а за двенадцать часов многое может измениться.
   - Да, ты прав, - сказал генерал,  глядя  на  своего  агента  почти  с
отеческой нежностью.
   Он быстро связался по телефону с одним из своих подчиненных  и  отдал
распоряжение,  чтобы  тот  тотчас  после  звонка   Софье   Сигизмундовне
Баратынской перезвонил на его номер. Потом опустился в кресло и принялся
тереть виски ладонями.
   - Федор Филиппович, вам хорошо было бы  сегодня  выспаться,  хотя  бы
часов пять-шесть.
   - Я бы и рад, но думаю,  спать  не  придется,  слишком  большие  силы
задействованы во всей этой операции.  Я  даже  уверен,  что  против  нас
действует  не  только  ЦРУ,  возможно,  они  подключили  и  англичан,  и
французов, и немцев. Сейчас информация проверяется,  но  оживление  всех
спецслужб иностранных государств у  нас  в  Москве,  а  также  в  России
налицо. Мы делаем  все,  что  в  наших  силах.  На  ноги  поднято  такое
количество людей, что ты, Глеб, даже представить не можешь.
   - Почему не могу? Представляю.
   Генерал опять закурил.
   - Вы много курите, - заметил Глеб.
   - Голова трещит. Кофе и сигареты - только ими и  спасаюсь.  Как-никак
третьи сутки без сна, это ты верно подметил.
   Глеб посмотрел на часы - было без четырех минут девять.
   Зазвонил телефон. Генерал взял трубку.
   - Да...
   - Хорошо, спасибо. Как наш подопечный?
   - Работает, в такой поздний час? А, да, я же забыл, он фанатик, может
работать двадцать четыре часа в сутки. Лаборатория пустая?
   - Спасибо, полковник, я скоро буду в управлении.
   Все встречи и совещания только по этому делу.
   - Да-да, все остальные отменить. Скажите моим помощникам.
   Генерал поднялся.
   - Я, Глеб Петрович, сейчас буду в управлении, затем отправлюсь в НИИ.
Но по телефону меня всегда найдешь. Если  возникнут  проблемы,  вопросы,
звони, я к твоим услугам.
   - До утра звонить не стану, вам  надо  поспать  хоть  немного,  Федор
Филиппович, иначе...
   - Ладно, Глеб, хватит, ты как моя жена, она тоже вечно  твердит,  что
сон - это эликсир молодости, чем больше спишь, тем моложе выглядишь.
   - А вы? - усмехнулся Глеб.
   - Я ей отвечаю, по моему  разумению,  правильно:  чем  больше  будешь
спать,  тем  быстрее  молодость  уйдет  и  тем  быстрее  приблизишься  к
старости.
   - Есть логика, генерал, в ваших словах. Но в словах вашей супруги, на
мой взгляд, больше правды и больше мудрости, тем более, она заботится  о
вашем здоровье.
   - Да ну вас всех к черту! - генерал Потапчук, может быть  впервые  за
весь этот вечер, а может, и за последние трое суток рассмеялся.
   -  А  вот  смех,  Федор  Филиппович,  точно  продлевает  и  жизнь,  и
молодость!
   - Все, иди, - сказал генерал, крепко пожимая  Глебу  руку,  -  иди  с
Богом, звони в любое время.
   - Я же сказал, звонить до утра не стану.
   Глеб спустился во  двор,  взглянул  на  окна  квартиры  -  на  узкую,
толщиной в спичечный коробок щель.  Между  тяжелыми  шторами  бил  яркий
свет, и Глеб даже заметил,  как  на  несколько  секунд  к  окну  подошел
генерал.
   "Да, выглядит Потапчук ни к черту", - покачал головой Глеб.
   Не доверять Потапчуку у Слепого оснований  не  было,  ведь  тот,  как
правило, не вводил его в заблуждение. Иногда, правда, не  говорил  всего
до конца, но только в тех случаях, когда речь шла о секретах, выходивших
за рамки его компетенции... Уже сидя в  машине,  Сиверов  подумал:  если
такие  силы  сцепились  между  собой,  то  будет  много  крови,   многих
недосчитаются и наши спецслужбы, и их.
   Но  это  жизнь,  без  этой  борьбы  представить  противостояние  двух
государств невозможно. Каждый надеется  выиграть,  каждый  вкладывает  в
игру весь свой опыт, понимая, что выигравший получит очень много.
   "И  если  этим  делом  занимаются  люди  из  Совета  безопасности,  -
размышлял Глеб, - то дело действительно очень и очень серьезное".
 
Глава 10 
 
   До Спасо-Андроникова монастыря, рядом с которым  находился  дом,  где
совершили покушение на доктора Кленова, было не очень далеко.  И  уже  в
половине десятого Глеб звонил в квартиру Баратынских.
   - Добрый вечер, Софья Сигизмундовна, - произнес Глеб. - Вы,  конечно,
меня извините  за  столь  позднее  вторжение,  но  я  хотел  бы  с  вами
поговорить. Вас предупредили, что я приеду?
   - Конечно, конечно, я понимаю, дело серьезное...
   Как-никак, человека убили.
   - Да, случается. Меня зовут Федор.
   - Извините, а по отчеству?
   - Федор Молчанов, - повторил Глеб и улыбнулся  своей  обезоруживающей
улыбкой.  Отчества   он   обычно   не   называл:   это   располагало   к
непринужденному разговору, как бы приближая его к собеседнику.
   Софья  Сигизмундовна,  впустив  Глеба  в   квартиру,   покосилась   в
нерешительности на дверь комнаты мужа:
   "Та комната все-таки когда-то  была  гостиной,  в  ней  следовало  бы
принять гостя, тем более, такого приятного мужчину".
   Он обворожил пожилую женщину с первых слов.
   Она постучала в дверь обручальным кольцом.
   - Павел Павлович, у нас гость.
   - А, да-да, иду, - в двери появился пожилой мужчина.
   Он, как и жена, был одет  подобающим  образом.  Рубашка,  отутюженные
брюки, широкие подтяжки, а на ногах не  стоптанные  комнатные  тапки,  а
начищенные туфли. Софья  Сигизмундовна  даже  удивилась:  давно  она  не
видела мужа таким разодетым. В руках Павел Павлович  Баратынский  держал
книгу. Он походил на литературного критика, которого  застали  врасплох,
оторвав от работы.
   - Павел Павлович, - подавая руку, произнес хозяин квартиры.
   - Федор Молчанов, - представился Глеб.
   - Этой мой муж, - немного странным голосом, словно бы не веря  в  то,
что говорит, произнесла Софья Сигизмундовна. - Павел, может, мы сядем  в
твоей комнате?
   - Пожалуйста.
   Софью Сигизмундовну ждал еще один сюрприз: хотя полковник позвонил им
всего лишь полчаса тому назад, комната была убрана, все вещи  стояли  на
своих  местах.  О  том,  что  окно  грязное,   знала   только   хозяйка:
темно-зеленые шторы были плотно задернуты.
   - Проходите, присаживайтесь, вот здесь вам будет удобно.
   Глебу предложили сесть за квадратным столом у окна. На  столе  стояла
ваза с выгравированной дарственной надписью. Как  Глеб  успел  прочесть,
вазу подарили хозяину квартиры по случаю ухода на пенсию.
   - Так что вас интересует?..
   Сиверов на несколько  мгновений  задумался,  прикидывая,  с  чего  бы
начать разговор с хозяином квартиры.
   В беседах он предпочитал экспромты.
   - А знаете что, Софья Сигизмундовна и Павел Павлович, расскажите  мне
лучше все по порядку.
   - О чем?
   - Да о том вечере, когда вы стали  свидетелями  убийства  человека  в
вашем подъезде.
   - А что здесь рассказывать? - Софья Сигизмундовна улыбнулась: ей было
приятно побеседовать с таким обаятельным мужчиной, и даже тема разговора
не могла сломить се настроение. - Я вышла на  лестницу,  у  нас  телефон
испортился, хотела позвонить от соседей...
   - От Кленова, что ли?
   - Нет, этажом ниже, там наша хорошая  знакомая  живет.  Мы  вообще  с
Павлом Павловичем живем в  этом  доме  уже  тридцать  лет,  всех  знаем,
поэтому, если что, у нас в  подъезде  можно  без  церемоний  -  одолжить
картошки,  хлеба,  если  не  успел  купить...  А  если  заболел,  соседи
таблетками могут выручить. В общем,  здесь  все  друг  друга  знают.  За
последние пять лет никто из  жильцов  в  нашем  подъезде  не  поменялся,
правда, молодые уехали, остались вот такие пенсионеры, как мы  с  Павлом
Павловичем.
   - Ты тут рассказывай, Софья, - вмешался Павел Павлович понимая, что к
щебетанию жены ему добавить нечего, - а я пойду поставлю чайку.
   - Да, да, Павел, будь так любезен,  -  немного  суетливо  согласилась
Софья Сигизмундовна.
   Павел Павлович поднялся, положил книгу на полку и направился в кухню.
Послышался шум воды, звяканье чайника о плиту. Павел Павлович понял, что
у них в доме не найти трех ходовых одинаковых чашек,  чтобы  подать  чай
по-пристойному.  Вот  разве  что   достать   большой   сервиз,   которым
пользовались, может быть, раза два: когда переехали  в  эту  квартиру  и
когда он уходил на пенсию.
   "Ладно, чайник закипит, а там посмотрю. Не стоит все-таки заходить  в
комнату к Софье без ее ведома, тем более, доставать сервиз, который, как
мы договорились, принадлежит ей".
   От этой мысли Павел Павлович почувствовал, как вновь закипает  в  нем
злость на жену; даже ее голос, доносившийся из  комнаты,  показался  ему
каким-то неискренним и противным. Она рассказывала о  дне,  когда  в  их
подъезде застрелили человека, ни словом не  обмолвившись  о  ссоре,  как
будто начисто о ней забыла, хотя Павлу  Павловичу  тот  день  запомнился
именно руганью с женой. Такой  бурной  ссоры  между  ними  не  случалось
давно. Обычно в таких случаях Павел Павлович начинал вспоминать о  Софье
Сигизмундовне все самое неприятное, словно специально  подзуживал  себя,
разжигая ненависть.
   "В комнате у себя я прибрался,  чистота,  ни  пылинки  на  полке,  ни
волоска на полу. А она чем занималась? Знала, человек чужой придет...  В
коридоре пол вытерла, а вот на  кухне  постоишь  минуту  на  месте  -  к
линолеуму прилипнешь. Вот так грязь по квартире и разносится. А в туалет
и зайти, наверное, страшно".
   Хоть ему и не надо было наведываться в туалет, но он  заспешил  туда,
чтобы предупредить позор, приоткрыл дверь  и  заглянул  внутрь.  Туалет,
против его ожиданий, оказался чист, сиял, словно его сбрызнули лаком. Но
и тут Павел Павлович нашел к чему придраться:  вместо  туалетной  бумаги
лежали криво порезанные ножницами белые листы.
   "Мой запас, на котором я печатаю! Не могла сама купить!"
   На кухне уже начинал посвистывать чайник, и Павел Павлович взялся  за
заварник. Общей заварки у них в доме не  водилось,  и  Баратынский  стал
размышлять, засыпать свою заварку или сэкономить, разорить жену.
   Но прежде, чем засыпать,  следовало  избавиться  от  старой  заварки,
которой накопилось в чайнике на два  пальца.  Выливать  в  умывальник  -
можно  забить  канализацию,  потом  возись,  прочищай.  Работы  по  дому
Баратынский не любил, считал себя выше этих низменных материй. Он открыл
шкафчик  под  мойкой  и  увидел,  что  ведро  с  мусором   полным-полно,
примостить что-то сверху уже невозможно.
   "Вот же, с тех пор, как мы поругались, она не удосужилась даже  ведро
вынести,  хотя  ее  мусора  там  больше,  чем  моего.  Моя  жизнь  почти
безотходна, а она вроде бы ни черта и не покупает, а вечно полное  ведро
всякой гадости! Пакеты, крышки какие-то, флаконы...
   Ничего, гость уйдет, я ей все выскажу! - и  он  точно  вспомнил,  что
прошлый раз ведро выносил сам. - Значит, теперь ее очередь".
   Мусорное  ведро  было  единственным  не  поделенным  между  супругами
имуществом. И теперь уже не сомневаясь, Павел Павлович засыпал в  чайник
заварку жены, причем так щедро, как никогда не засыпал для себя.
   Все это время Софья Сигизмундовна тараторила без умолку. Глеб Сиверов
узнал много интересного о соседях, хотя толку пока было мало. Ничего, за
что можно было бы зацепиться, он так и не услышал. Но Сиверов  особо  не
перебивал словоохотливую женщину, он лишь старательно фильтровал то, что
она ему рассказывала, понимая, что обязательно где-нибудь  да  проскочит
зерно информации. Глеб даже придумал для себя сравнение:
   "Я словно кит, фильтрующий планктон. Пусть  пройдут  тонны  воды,  но
хоть что-то же останется!
   Я сейчас как решето в руках золотоискателя: мою, мою, бросаю, высыпаю
и все жду, пока блеснет крупинка золота. А ну как порода пустая?"
   - ., и вот я открыла дверь. Смотрю, а Виктор Павлович  лежит.  Сперва
хотела назад вернуться,  подумала,  пьян,  наверное.  У  мужчин  же,  вы
знаете, это бывает... - Софья Сигизмундовна  прикусила  язык,  вспомнив,
что перед ней тоже мужчина. - А потом  вспомнила,  никогда  за  Кленовым
такого не водилось. А вдруг сердце? Знаете, Федор, за все время, что  мы
здесь живем, я его ни  разу  выпивши  не  видела,  ни  в  молодости,  ни
теперь...
   Глеб в уме прикинул:
   "Если они живут здесь тридцать лет, то  действительно  знали  доктора
Кленова совсем молодым..."
   - .. Бросилась вниз. Тут как  увидела,  глаза  одного  нет,  дырка  в
голове, кровь, очки вдребезги... Я в крик, мужа звать. И  знаете,  самое
странное, я кричу, а в подъезде тишина, хоть бы  одна  дверь  открылась.
Только внизу хлопнуло, там  у  нас  замок  кодовый.  Может,  кто  был  в
подъезде, да услышал мой крик и убежал.
   Вот ведь какие люди, помочь боятся! А муж говорит, это и был  убийца,
скорее всего.
   - Да, я так думаю, - подтвердил Павел Павлович - он как раз  вернулся
из кухни и стоял, прислонясь к дверному косяку и глядя в глаза гостю.
   - А шаги вы хоть слышали?
   - Шаги? - задумалась Софья Сигизмундовна.
   - Ну как же, вы открыли  дверь,  вышли  на  площадку  и  если  кто-то
спускался к выходу, то должны были  слышать  его  шаги.  Подъезд  у  вас
старый, гулкий...
   Софья  Сигизмундовна  сидела,  зажмурив  глаза,  пытаясь  припомнить,
слышала она что-нибудь или нет.
   Вспомнила абсолютно точно, в подъезде царила полная тишина.
   - Нет, шагов я не слышала. - И тут она  прикрыла  рот  рукой.  -  Так
значит, это и впрямь убийца у двери стоял?
   - Может быть.
   Ничего такого, за что можно было бы  зацепиться,  не  прозвучало.  Но
женщина уже разговорилась, в деталях  вспомнила  тот  злополучный  день,
жила в нем, раз могла мысленно вернуться туда и  вспомнить  то,  на  что
тогда не обратила внимания.
   "Самое время", - решил Глеб - он  всегда  чувствовал,  когда  следует
задать вопрос, который тебя интересует, так, чтобы вопрос этот показался
собеседнику пустяковым: только тогда он ответит на  него  честно,  легко
вспомнит как и что было.
   - Телефончик, как я понимаю, вам починили?
   - Да, на следующий день, -  оживилась  Баратынская.  -  Мне  повезло.
Муж-то мой, какой из него мастер, просто скрутил провода. Хрипело там  в
трубке, трещало, куда-нибудь дозвониться - невозможно. А назавтра иду  я
из магазина, а тут он с чемоданчиком, словно сам Бог мне его послал.
   - Где же вы его встретили, на крыльце или в подъезде?
   -  На  крыльце.  Сразу  поняла,  что   телефонный   мастер,   провода
разноцветные из чемоданчика торчат, спецовка... Хотя даже не чемоданчик,
а ящик с двумя ручками, самодельный, железный.
   - Наблюдательная вы, Софья Сигизмундовна.
   - Ой, знаете, раньше я любую мелочь запоминала.
   Теперь уже не то, хотя на склероз не жалуюсь.
   - А этот мастер молодой был?
   - Молодой, - понятие "молодой"  в  устах  Софьи  Сигизмундовны  могло
колебаться от двадцати до пятидесяти. - Я думаю, немного моложе вас,  но
повыше, в плечах пошире. На спортсмена похож, а может, и есть спортсмен.
Волосы у него еще такие светлые, чуть-чуть вьющиеся. У моего мужа  такие
в молодости были, - Баратынская говорила о Павле  Павловиче  так,  будто
его сейчас не было вместе с ни