азу попал  на  кончик  сигареты.  Лишь
сделав три затяжки, Потапчук широко открытыми глазами посмотрел на Сиверова.
   - Ты уверен, что тебе ничего не померещилось?
   Глеб молча выщелкнул обойму из своего пистолета, в ней  оставалось  всего
два патрона.
   - Ты уверен, что ничего не напутал? - настаивал генерал.
   - Стрелять по воронам и воробьям - не в моих привычках. К тому  же  ночью
они не летают. Или я, Федор Филиппович, похож на сумасшедшего?
   - Сегодня - да. Как я понял, ты  распереживался  насчет  того,  что  убил
наших людей? Так могу тебя успокоить: ты  сегодня  ночью  вообще  никого  не
убил.
   - Я не мальчик, чтобы меня разыгрывать.
   - Я тоже, - вспылил Потапчук. - Ты поднимаешь меня среди ночи, я срываю с
дела дежурное  подразделение  и  лечу  на  Симферопольское  шоссе  во  главе
вооруженной до зубов команды, с которой можно с ходу взять средних  размеров
город, а там выгляжу полным идиотом. Ни машины, ни трупов - ничего!
   - Вы, наверное, не там искали. Генерал криво усмехнулся:
   - Мы искали везде, облазали луг, болото, пойму реки вдоль  и  поперек,  -
генерал зло выхватил карту из портфеля и развернул ее. Половина  карты  была
мокрой, перепачканной болотной грязью.
   - Где?
   - Вот  здесь,  -  Слепой  пальцем  указал  отрезок  дороги,  -  сразу  за
железнодорожным полотном.
   - Да, я выглядел полным идиотом, но еще верил, что ты не сошел с  ума.  А
потом по связи мне доложили: в квартире Смоленского на Ленинградском  никого
нет и быть не могло, там дверь опечатана...
   - Теперь выслушайте меня, Федор Филиппович, - остановил  генерала  жестом
Глеб. - Я...
   - Погоди, - наконец улыбнулся генерал, - я не сказал тебе главного. Да, я
уже был готов придушить тебя; в конце  концов,  сегодня  не  первое  апреля,
чтобы разыгрывать старого  человека.  Да  и  тема  для  шуток  неподходящая.
Немного погодя начались и открытия. С Ленинградского проспекта мне доложили,
что в квартире  Смоленского  сохранились  следы  борьбы,  а  из  телефонного
аппарата выдернут шнур - его нашли под ванной.
   - Именно туда я его и забросил.
   - И еще, повсюду стерты отпечатки пальцев, причем сделано  это  буквально
час тому назад. Понадобилось еще совсем немного времени, чтобы  отыскать  на
обочине шоссе изуродованный  бампер  от  "Хонды  Сивик"  вместе  с  номерным
знаком. И я поверил в то, что  ты  говорил  мне.  Нашлось  и  место,  откуда
скатилась машина с откоса. Пока что на лугу  эксперты  нашли  только  четыре
гильзы, но, если судить по твоей обойме, их там значительно больше.  Найдены
гильзы от двух пистолетов, но ни самой "Хонды", ни трупов нигде нет. И самое
главное, Глеб, это абсолютно точно, никто из нашей конторы людей не  посылал
ни на Ленинградский проспект, ни на Симферопольское шоссе.
   Сиверов сидел задумавшись. Апатия, наступившая после того,  как  он  убил
человека, сменилась напряженной работой мысли.
   - На всякий  случай,  Федор  Филиппович,  -  сказал  Глеб  и  положил  на
нелюбимый Потапчуком портфель удостоверение капитана ФСБ, - этого человека я
убил сегодня ночью, хотя мне и не хотелось лишать его жизни.
   - Глеб, для профессионала не существует слов  "хочу"  или  "не  хочу",  -
Потапчук аккуратно, двумя пальцами взял удостоверение, раскрыл его,  Сиверов
светил ему фонариком.
   - Я, конечно, не лаборатория, мои  глаза  не  микроскопы,  но,  по-моему,
удостоверение настоящее, во всяком случае, сделано человеком, который  знает
толк в подобных документах. Я не нахожу в нем изъяна, но уверен на  все  сто
процентов, что такого человека в наших рядах никогда не было. Я его  заберу,
отдам на экспертизу.
   - Я не стану просить вас оставить его мне в качестве сувенира на память о
сегодняшней ночи. Возможно, он и не Порфиров, и не  служил  в  ФСБ,  но  все
ребята, с  которыми  мне  сегодня  пришлось  столкнуться,  -  профессионалы.
Значит, раньше они служили, как минимум, в спецназе. Нет, - тут же остановил
себя Глеб, - их готовили более серьезные люди. Они чудесно умеют действовать
в большом городе, знают его досконально.
   - Фотография с лицом совпадает? - поинтересовался Потапчук.
   - Да, фотография настоящая.
   - Мы поищем по картотеке. Я уверен, "Хонду" они спрятали где-то  рядом  -
возможно, следует поискать в реке. Не могли же они за час раздобыть  кран  и
грузовик? Ты бы как сделал?
   - Я отбуксировал бы машину к ближайшему водоему.
   - А трупы?
   - Трупы забрал бы с собой.
   - А теперь, Глеб,  скажи  самое  главное:  какого  черта  ты  оказался  в
опечатанной квартире Смоленского? Только не втирай мне про интуицию.
   - Я вышел оттуда нес пустыми руками.
   - Что ты искал?
   - То, что нашел, - Сиверов извлек из матерчатой сумки ноутбук, открыл его
прямо на коленях, показал генералу компакт-диск.
   - "Реквием". Моцарт. Часть третья, - прочитал генерал надпись.  -  Ты  же
любитель Вагнера.
   - Кто записывает на отдельные диски произведение по частям? Смотрите!
   Для генерала  Потапчука  любой  компьютер  был  чем-то  вроде  волшебного
зеркальца.  Как  человек  старой  закалки,  он  слабо  верил  в  возможности
современной техники. Словосочетание "электронный  документ"  он  воспринимал
как нонсенс. Документ должен быть непременно выполнен  на  бумаге,  скреплен
печатью и подписями.
   - Смоленский был человек непростой, - говорил Сиверов, щелкая  клавишами.
- Как всякий великий талант, он любил  сомневаться,  занимался  самоедством.
Несомненно,  что  незадолго  до  гибели  он  совершил  очередное   открытие,
способное изменить мир.
   - Над чем работал Смоленский, кроме выполнения американских программ?
   -  Вы  делаете  успехи,  Федор  Филиппович.  Официально  он  работал  над
уничтожением  оружия,  но  мозг-то  его  уже  был  заточен  под   конкретные
разработки. Он просто не мог не  думать  о  продолжении  старой  работы,  он
противился этому,  но  талант  двигал  его  по  инерции.  Смоленский  сделал
открытие и испугался его  последствий.  Он  был  единственным  координатором
секретных  разработок   биохимического   оружия,   один   обладал   полнотой
информации. Смерть свою он предвидел, готовился к ней, а значит, должен  был
привести в порядок архивы. И вот перед ученым, который шел  к  открытию  всю
свою жизнь, возникает  дилемма:  как  человек,  живущий  земной  жизнью,  он
понимает:  открытие  следует  уничтожить,  но  как  ученый  не  может  этого
допустить. Все равно открытие рано или поздно сделают  другие.  Он  собирает
все данные воедино и прячет их с таким расчетом, чтобы рано  или  поздно  их
обнаружили,  перекладывает  ответственность  с  себя  на   потомков   и   на
провидение. Я обнаружил у него в квартире на Ленинградском компакт-диск,  на
котором вместе с музыкой записаны  закодированные  файлы.  Раскодировать  их
несложно, Смоленский не кодировщик,  он  наверняка  использовал  стандартные
компьютерные  программы.  Вот,  посмотрите,  -  Сиверов  указал  пальцем  на
монитор. - Я уже определил шифры доступа к файлам.
   - Глеб, ты ничего не повредишь?
   - У меня дисковод не пишет, а только читает. Невозможно испортить  книжку
взглядом.
   Глеб внимательно всматривался в значки,  возникшие  на  мониторе.  Первая
мысль о, том, что  не  подошли  кодировки  и  стоит  сменить  шрифт,  отпали
Компьютер  одинаково  хорошо  читал  и  латинские,  и  кириллические  буквы,
читались и греческие, специальные символы: в  ноутбук  были  подгружены  все
возможные шрифты.
   - Черт, хитер Смоленский! - с восхищением воскликнул Сиверов.
   - Ты что-нибудь понял?
   - Я понял Смоленского. Да, он не кодировщик, но зато настоящий  ученый  -
Что это за галиматья на экране?
   - Может, я и ошибаюсь, но это вряд ли. Самое простое решение всегда самое
верное! Он взял материалы исследований и разделил  их  на  части.  По-моему,
таких частей не менее трех.
   - Но хоть одну часть мы можем прочесть? Сиверов засмеялся:
   - Смотрите, - он сцепил пальцы,  а  затем  медленно  развел  руки,  -  он
рассыпал текст на буквы, слова, слоги, знаки, используя генератор  случайных
чисел. На этом диске есть и маленькая программа, которая способна собрать из
отдельных знаков, слов целый текст, но для этого нужны и  другие  диски,  на
которых Смоленский записал искореженную информацию. У  нас  есть  лишь  одна
рука, - Сиверов поднял ладонь  с  растопыренными  пальцами,  -  где-то  есть
вторая, и мы должны  соединить  их  -  вновь  сцепить  пальцы.  Иначе  текст
невозможно прочесть.
   - Ты уверен, что все понял правильно?
   - Вы еще посоветуйтесь со специалистами, но другого варианта я просто  не
вижу. Смоленский поступил просто и гениально. Все тексты пишутся буквами, но
это не значит, что, имея алфавит, мы  можем  самостоятельно,  без  подсказки
Льва Николаевича Толстого восстановить из них текст "Войны  и  мира".  Нужно
иметь еще и алгоритм для расстановки букв.
   - Что ж, Глеб, для каждого из нас нашлись в этот день и разочарования,  и
открытия, - произнес Потапчук, принимая из  рук  Глеба  сверкающий  диск,  -
главное, мы теперь знаем, что нужно искать.
   - И кто-то еще тоже знает, что нужно искать, - напомнил Сиверов, - не зря
вместе со мной на квартире появился неизвестный.
   -  Глеб,  мне  очень  не  нравится  то,  что  происходит.  Бандиты  редко
переодеваются в милицейскую форму, и уж полные -  конченые  идиоты  носят  с
собой фальшивые удостоверения ФСБ.
   - Они не похожи на идиотов.
   - Значит, игра идет  по-крупному,  когда  на  средства  уже  не  обращают
внимания, главное - результат, - Потапчук с тоской вздохнул и  посмотрел  на
пачку сигарет, лежащую на приборной панели. Ему хотелось закурить,  и,  если
бы  генерал  находился  в  одиночестве,  непременно  доставил  бы  себе  это
удовольствие. Но при Глебе ему не хотелось выглядеть слабовольным.  -  И  не
надейся, просить сигарету не стану.
   - Иногда нужно доставлять себе маленькие удовольствия. И  я  обещаю  вам,
Федор Филиппович, однажды мы с вами встретимся у  меня  просто  так,  выпьем
бутылочку коньяку, посмакуем хороший кофе, покурим  всласть  и  поболтаем  о
жизни.
   - Когда это еще будет, - махнул рукой Федор Филиппович.
   - Когда мы закончим дело, - тут же вставил Сиверов.  -  И  чувствую,  это
случится скоро.
   - Твои слова да Богу в уши, - Потапчук вяло пожал Глебу руку  и  исчез  в
темной арке.
   "Что лучше, - подумал Сиверов, - прийти  домой  утром,  когда  Ирина  уже
поднимется, или прямо сейчас?"
   Опыт подсказывал, что лучше  прийти  утром.  И  Глеб,  дождавшись,  когда
"Волга" Потапчука вновь минует стоянку, заехал во двор. Взбежал по лестнице.
Не утруждая себя тем, чтобы раздеться,  лишь  сбросив  ботинки,  он  лег  на
фанерный подиум посреди большой комнаты. И внезапно в памяти всплыла  фраза,
прочитанная в дневниках Смоленского:
   "Жизнь - это  игра,  в  которую  невозможно  выиграть,  смерть  -  всегда
проигрыш. Всякая жизнь кончается смертью".
   "Мысль слишком пессимистическая, чтобы с ней можно было жить", -  подумал
он.
   Глеб чувствовал, где-то в рассуждениях кроется подвох, но где именно,  он
пока понять не мог.
 
Глава 6 
 
   Полковник  ФСБ  Сергей  Борисович  Комов,  получив  компрометирующую  его
кассету и письмо, несколько дней пребывал в замешательстве.  Его  настроение
было хуже некуда, измерь его числом, получилась бы  отрицательная  величина.
Но Сергей Борисович умело скрывал свои чувства. На службе с  подчиненными  и
начальством он вел себя сдержанно. Сказывалась чекистская выучка.  Полковник
ФСБ понимал, лучше в его ситуации - осмотреться, оценить собственные силы  и
пока, чтобы себя не выдать, лучше не предпринимать никаких действий.  Он  ни
разу не сорвался, не накричал на подчиненных, не чурался  равных  с  ним  по
званию и должности. Когда требовалось пошутить, он шутил,  а  если  ситуация
требовала строгости, он таковым и был.  Но  каждую  минуту,  каждую  секунду
Комов не забывал  о  злополучных  кассете  и  письме,  а  также  о  странном
телефонном звонке.
   Прошло довольно-таки много времени, но злоумышленники,  как  ни  странно,
ничего пока не предпринимали. Не объявлялся и Смехов.
   "Может быть, они передумали, может, погибли, уехали, исчезли  -  мало  ли
чего могло случиться?  -  приходила  иногда  шальная  мысль,  -  и  тогда  я
свободен!" - тешил себя мыслью Сергей Борисович,  хотя  при  этом  прекрасно
понимал, что чудес не бывает: судьба прижимиста на подарки.
   Он достаточно долго работал в органах,  чтобы  знать:  если  кто-то  снял
компрометирующую запись, она сделана  для  конкретных  целей.  Профессионалы
любительщиной не занимаются.  Полковник  перебирал  в  памяти  свою  прошлую
жизнь, вспоминая мельчайшие подробности, ворошил дела, которые вел за долгие
годы работы в органах.
   И, лишь придя домой после службы, он расслаблялся - становился  мрачен  и
раздражителен, не скрывал своих чувств, срывал злость на жене и  дочери,  по
малейшим пустякам начинал кричать,  оскорбляя,  в  общем-то,  ни  в  чем  не
повинных родных.
   - Ну что с тобой, Сереженька? - пыталась найти подход к мужу супруга.
   - Займись своими делами, в мои не лезь!
   - У тебя на работе снова проблемы?
   - Не было и нет у меня на работе никаких проблем.
   - Тогда что, скажи!
   - Отстань! - рычал  Сергей  Борисович,  злобно  сверкая  глазами,  сжимая
кулаки. - Отстаньте все, оставьте меня в покое! Мне сейчас  не  до  вас.  От
твоего нытья только тошно становится.
   Он присматривался к коллегам, к начальству. "Неужели это сотворили  свои?
- точила сердце и мозг страшная мысль. - Неужели это  они  -  те,  с  кем  я
проработал столько лет вместе в одном здании, в соседнем кабинете, те, с кем
я пил пиво и жрал водку? Зачем это им? Ведь я никому  не  переходил  дорогу,
никому не бил доносом в спину, ни на кого не нападал... Нет, это не свои. Но
тогда кто мог устроить мне подставу, отследить квартиру,  встречи,  а  самое
главное,  сделать  довольно  профессиональную  запись,  такую,  которую   не
объявишь подделкой? Она способна убить наповал".
   - Господи, - сжимая ладонями виски, шептал полковник ФСБ, -  неужели  это
крах и все Т рухнет? Нет, так просто меня не возьмут!
   Сослуживцы заметили, что с коллегой что-то не в порядке. Непосредственный
начальник Комова генерал Павлов вызвал его к себе в кабинет. Усадил в мягкое
кресло для гостей, отгородив от себя маленьким журнальным столиком,  заказал
кофе и, глядя в глаза Комову, вкрадчиво поинтересовался:
   - Сергей Борисович, у тебя дома все в порядке?
   - Да, - слишком быстро, чтобы казаться искренним, ответил полковник.
   - Что-то я тебя не узнаю.
   - В чем дело?
   - В последнее время ты странным стал.
   - Не понимаю, в чем это проявляется, -  злясь,  но  еще  сдерживая  себя,
спросил Комов.
   - Может быть, ты сам не понимаешь, не  замечаешь,  -  задумчиво  произнес
генерал, постукивая карандашом о стол, - может быть, мне кажется. Но я редко
ошибаюсь. С тобой что-то происходит. Если неприятности, поделись,  может,  я
смогу тебе помочь. А если ты устал, напиши рапорт, отправлю тебя в отпуск.
   - Нет, - твердо произнес Сергей Борисович, - все у меня в порядке. Просто
я, наверное, переутомился, слишком много было работы.
   - Не так уж и много, - произнес прекрасно  осведомленный  генерал,  -  не
больше обычного.
   - Знаете, со мной, как с мотором, случается - может быть,  я  перегрелся,
работал на слишком больших оборотах.
   - Все возможно, - произнес шеф, ставя чашку на стол. Генерал не сделал ни
одного глотка, кофе  остался  нетронутым.  -  Ты  хороший  работник,  Сергей
Борисович, и мне будет жаль тебя терять. Подумай, как поправить дела, а пока
- иди.
   Комов вышел из генеральского кабинета  поникшим.  В  коридоре  за  дверью
встряхнулся, движения его стали решительными и энергичными, он направился  к
себе, занялся рутинной работой - тем, что могло потерпеть, но  откладывалось
изо дня на день. Текучка, как правило, успокаивает, отвлекает от посторонних
мыслей. Возможно, именно поэтому многие женщины сами вяжут носки и  свитеры,
убивая на рукоделие уйму времени, хотя их вполне можно купить.
   Прошло двенадцать дней с того момента, как  в  почтовом  ящике  оказалась
кассета. Полковник Комов починил замок в ящике, но, входя в подъезд,  всегда
вздрагивал, когда его взгляд скользил по пронумерованным  дверцам,  а  когда
всовывал ключ в прорезь почтового замка, его руки  начинали  дрожать.  Но  в
ящике оказывались газеты, и, просмотрев их, полковник Комов входил в лифт.
   Так случилось и сегодня. Но едва Сергей Борисович вошел в  квартиру,  тут
же зазвенел телефон. Комов вздрогнул, несколько мгновений раздумывал,  затем
поднял трубку телефонного аппарата, стоявшего в прихожей, и  прижал  к  уху,
произнеся лишь одно слово:
   - Слушаю.
   - Добрый вечер, - услышал он незнакомый голос. - Сергей Борисович?
   - Да, это я. Кто говорит? - дрогнувшим голосом поинтересовался  полковник
ФСБ.
   - Мое имя вам ничего не скажет, но  я  хотел  бы  с  вами  встретиться  и
переговорить.
   Комов прижал трубку к уху и прошептал:
   - Зачем?
   - Вы уже поняли, что к вам у нас есть дело, и  вы,  Сергей  Борисович,  в
этом деле  лицо  явно  заинтересованное.  Так  что  не  раздумывайте  долго,
соглашайтесь.
   - Если не соглашусь?
   - Что ж, дело ваше, - Комов услышал равнодушный голос и похолодел. -  Мне
от этого хуже не будет, а вот вам... Неприятности никто не любит. У вас есть
шанс избежать больших неприятностей.
   - Вы меня шантажируете? - выдохнув  в  трубку,  прерывающимся  на  выдохе
голосом произнес Комов.
   - Можете думать как вам угодно. Но я бы на вашем месте, Сергей Борисович,
вел себя осмотрительнее.
   - Что вы имеете ввиду? - собравшись с духом, спросил полковник ФСБ.
   - Детали при встрече. Думаю, вы в последнее время стали большим любителем
кинофильмов, или я ошибаюсь?
   - Где мы можем встретиться? - спросил Комов и, переложив трубку из руки в
руку, вытер вспотевшую ладонь о полу пиджака.
   - Где вам будет удобно. Но лучше встретиться там, где нам никто не станет
мешать. Рядом с вашим домом есть сквер, вторая лавочка  от  входа.  Надеюсь,
прогулка поднимет вам настроение? И место знакомое.
   - Да.
   - Тогда я вас жду ровно через десять минут. Если вы не придете в  течение
пятнадцати минут.., хотя я надеюсь, вы придете,  вы  человек  умный...  -  в
трубке раздались гудки.
   Комов несколько мгновений стоял, глядя на телефонный  аппарат.  Выражение
лица полковника ФСБ было таким, словно его секунду  назад  окатили  холодной
водой, и он не вполне соображает, что сейчас предпринять.
   - Сергей, это ты? - раздался из кухни голос супруги. - Я уже  приготовила
ужин, - с полотенцем в руках вышла жена. Она смотрела на  мужа,  моргала.  -
Тебе плохо?
   О существовании жены полковник забыл напрочь.
   - Отстань! - рявкнул на нее Комов. - Я должен отлучиться.
   - На службу? Когда они тебя оставят в покое?
   - Да, - бросил Комов и выскочил из квартиры.
   Он даже не  стал  закрывать  дверь.  Пробежав  лестничный  пролет,  Комов
остановился на площадке, перевел дыхание. Сердце бешено билось. Он уже много
лет работал в органах, но такое с ним случилось впервые  -  его,  полковника
ФСБ, нагло шантажировали.
   "Кто эти люди? Что им надо? - ответа у Сергея Борисовича не находилось. -
Надо идти".
   Он шел, оглядываясь по сторонам. Беззаботная молодежь, парочки вызывали у
Комова раздражение. Он добрел до сквера,  оглянулся  по  сторонам.  Все  как
всегда: молодежь с банками и бутылками пива сидит на лавочках, курят, ходят,
хохочут, целуются, обнимаются.
   "Черт бы вас всех побрал!" - подумал полковник, глядя на вторую лавочку у
входа.
   Посередине лавки сидели парень с девушкой, возле их ног стояли две  банки
с пивом. Парень курил, девушка держала на  коленях  сумку  и  что-то  в  ней
искала. Когда Комов подошел к лавке, девушка, запрокинув голову,  посмотрела
на него:
   - Извините, у вас не будет зажигалки? К