Слепого, мои люди попутно узнали все о вас  и  вашем
отряде. Сегодня утром я назначил Потапчуку встречу - я хотел,  чтобы  он
сдал мне своего агента, потому что со всей  этой  кутерьмой  давно  пора
кончать. В разговоре было упомянуто  твое  имя.  Через  минуту  появился
Слепой, застрелил Потапчука и скрылся. И знаешь, что я нашел в  плечевом
шве генеральского пальто? Догадайся с трех раз.
   - Микрофон, - упавшим голосом, но очень уверенно сказал Поливанов.  -
Вот подонок... Да, это профессионал.
   - Бешеный профессионал, - поправил Федотов. - Так  что  твое  дело  -
день простоять да ночь продержаться. Мои люди знают, где его искать.
   - Твои люди, твои люди... Надо что-то делать! - воскликнул Поливанов.
   - Сиди и не дергайся. Вы уже сделали  все,  что  могли.  Теперь  тебе
остается  одно  -  как-нибудь  выжить  и  попытаться  избежать  огласки.
Опергруппы к этому парню уже посылали - и Володин, и Потапчук.  Так  что
сиди тихо и лучше всего не выходи на улицу,  пока  я  тебе  не  позвоню.
Надеюсь, здание ФСБ он штурмовать не станет.
   - Но... - начал было Поливанов, однако Федотов уже  отключился,  даже
не подумав попрощаться.
   Генерал с грохотом обрушил трубку на ни в чем  не  повинный  аппарат.
Ситуация складывалась, мягко говоря, непривычная. Он не относился к тому
типу руководителей, которые, дослужившись до высоких  чинов,  в  глубине
души остаются лейтенантами и  обожают  время  от  времени  побегать  под
пулями с пистолетом в руке. Таким  был  Алавердян,  таким  бывал  иногда
Строев, но генерал Поливанов даже в тир ходил неохотно и  только  тогда,
когда этого нельзя было избежать,  полагая,  что  он  свое  давным-давно
отстрелял и отбегал. Он привык мыслить  масштабно,  проигрывая  в  мозгу
многоходовые комбинации, в которых принимали участие десятки  агентов  и
целые воинские подразделения, и давно забыл то щекочущее нервы ощущение,
когда тебе в голову целится заведомо отличный стрелок. Так  что  теперь,
пожалуй, щекотка получалась чересчур сильная.
   Генерал вынул из верхнего ящика  стола  пистолет  и  осмотрел  его  с
некоторым сомнением. Быстро вскинув руку, прицелился в дверь и  медленно
опустил оружие - все это были глупости,  дверь  представлялась  размытым
желтоватым пятном, на фоне которого  смутно  чернел  пистолетный  ствол.
Поливанов давно нуждался в услугах окулиста, но  никак  не  желал  этого
признать - лет до пятидесяти зрение  у  него  было  отменное,  врачи  на
медкомиссиях диву давались, и он привык считать, что с  глазами  у  него
все было, есть и  будет  в  полном  порядке.  Окончательный  переход  на
кабинетную  работу,  связанное  с  этим  обилие  входящей  и   исходящей
макулатуры и постоянно мерцающий  прямо  перед  носом  экран  компьютера
вместе с возрастом постепенно сделали свое  дело,  и  теперь  разглядеть
мушку на пистолетном стволе было почти невозможно - черт  побери,  он  с
трудом видел автоматную!
   "Нет, - решил генерал Поливанов, - на роль грозы Техаса я не гожусь -
года не те. Черт, почему я не  мог  заказать  себе  очки?  Впрочем,  что
очки... Снайпером я не был никогда - предпочитал работать  головой,  это
обычно приносит гораздо более весомые плоды, да и  риска  меньше.  Не  в
данном случае, конечно. Хотя это как  посмотреть.  Этот  Слепой  положил
всех стрелков Сердюка, а стрелки были не из  последних,  и  каждый  умел
постоять  за  себя  с  оружием  в  "руках.  Это  их  всех  и  сгубило  -
уверенность, что, пока у  них  в  руках  стволы  крупного  калибра,  они
бессмертны. Стволы - это  для  разборок  между  уличными  рэкетирами,  а
генералы воюют головой. Ты генерал или нет? - спросил он у себя.  -  Ну,
так работай головой, если  генерал!  Если  какие-то  федотовские  "люди"
сумели вычислить этого бешеного ганмена, то ты, генерал, тоже обязан это
сделать. Вычислить, предугадать и упредить. В этом,  между  прочим,  вся
суть нашей работы - в  своевременном  упреждении,  а  не  в  погонях  со
стрельбой и прыжками с крыши на крышу."
   Генерал бросил пистолет в ящик стола, но  запирать  ящик  не  стал  -
голова головой, но мало ли что?
   Вернувшись в свое  кресло,  он  принялся  просчитывать  варианты,  но
картинка упорно не  складывалась  -  для  построения  модели  дальнейших
действий Слепого просто  не  хватало  исходных  данных.  Все,  что  было
известно  о  нем  генералу,  сводилось  к  подробностям  трех  последних
убийств, причем два первых были организованы совместно с  Сердюком  и  с
учетом имевшейся у того информации, а  третье  вообще  было  тривиальной
мокрухой - подошел, шлепнул и ушел. Однако же, то, как и,  главное,  где
это было проделано, наталкивало на мысль о том, что Слепой кое-что  знал
о будущей жертве -  по  крайней  мере,  адрес.  А  если  он  знал  адрес
Алавердяна, то почему бы ему не знать кое-чего и о генерале  Поливанове?
Это  было  очень  неприятное  предположение,  но  вместе  с  тем  вполне
реальное. На всякий случай генерал выбрался из-за стола и закрыл  жалюзи
на окнах кабинета - стрелок вполне мог уже  сейчас  сидеть  на  соседней
крыше  или,  к  примеру,  в  водостоке,  который  был  хорошо  виден  из
генеральского окна, и, время от времени дыша на руки,  чтобы  согреться,
наблюдать  за  окнами  кабинета  через  оптический  прицел  дальнобойной
винтовки. На столе ожил селектор.
   - Товарищ генерал, - сказал референт, - только что поступил  странный
звонок.
   - Что значит  -  странный?  -  возмутился  и  без  того  раздраженный
генерал. - Ты офицер или Алиса в стране чудес? Докладывай толком, что за
звонок?
   - Виноват, товарищ генерал. Кто-то хотел с  вами  поговорить,  но  не
назвал ни имени, ни дела,  по  которому  обратился.  Я  сказал,  что  вы
заняты, и  он,  не  дослушав,  прервал  связь.  Звонок  был  с  сотового
аппарата, засечь который мы не успели.
   - Само собой, - сказал генерал. - Станет он вас дожидаться. Это все?
   - Так точно, все.
   Генерал отключил селектор и  в  задумчивости  прошелся  по  кабинету.
Звонил, несомненно, Слепой - проверял, на  месте  ли  дичь.  Значит,  он
действительно где-то неподалеку, затаился и  ждет.  Выходить  из  здания
нельзя  -  от  пущенной  снайпером  пули  никого  еще  не   спасали   ни
телохранители, ни бронежилеты.
   "Интересно, - подумал Поливанов, - сколько ты проторчишь  на  морозе,
умник. Солнце село, температура падает.., а если еще послать кого-нибудь
тебя поискать.., хотя нет, этого делать не стоит. Не ровен час,  устроят
пальбу в центре города, непременно начнутся расспросы: кто да  почему..,
нет, мы сделаем по-другому."
   Он вдавил клавишу на селекторе и, не дожидаясь ответа, приказал:
   - Полковника Назмутдинова ко мне. Немедленно!
   Когда Назмутдинов вошел,  генерал  с  военной  краткостью  отдал  ряд
продуманных, четких распоряжений. Тон  его  был  таков,  что  изумленный
этими странными приготовлениями полковник счел  за  благо  держать  свое
недоумение при себе и отправился выполнять приказания  -  именно  в  том
порядке, в котором  они  были  получены.  Через  пять  минут  количество
недоумевающих людей в большом, никогда до  конца  не  засыпающем  здании
сильно  увеличилось,  но  все  они  были  людьми  военными  и   привыкли
рассуждать про себя, прямые же  приказы  следовало  выполнять  столь  же
прямо и неукоснительно. Через шесть с половиной  минут  снайперы  заняли
позиции и принялись осматривать окрестности сквозь окуляры  инфракрасных
прицелов, через восемь  из  ворот  здания  медленно  выкатилась  "волга"
генерала Поливанова, на заднем сиденье которой важно  восседало  наскоро
состряпанное из подручного материала чучело в  генеральской  фуражке,  а
через двенадцать с четвертью минут после того, как полковник Назмутдинов
покинул генеральский кабинет, во всем  здании  погас  свет  и  замолчали
телефоны. Вскоре свет  загорелся  снова  -  в  дело  вступили  резервные
автономные генераторы, работавшие на прозаическом дизельном  топливе,  -
но почти сразу же снова потух. В здании замелькали редкие лучи  фонарей,
с  этажа  на  этаж,  спотыкаясь  и  налетая  друг  на  друга,  засновали
недоумевающие  люди,  послышались   встревоженные   возгласы.   Началась
кутерьма, которой, как правило,  сопровождаются  подобные  происшествия.
Где-то завизжала  женщина,  ахнуло  и  со  звоном  разлетелось  по  полу
какое-то стекло, кто-то длинно и свирепо выругался, и где-то уже  дробно
стучали каблуки занимающих оборонительную позицию спецназовцев.  Генерал
Поливанов вспомнил, что и у него есть пост, который он должен занять  по
боевому расписанию, но он только вяло  махнул  рукой  и,  выдвинув  ящик
стола, достал оттуда пистолет.
   Во  всем  здании  было  только  два  человека,  которые  знали,   что
происходит: генерал  Поливанов  и  секретный  агент  по  кличке  Слепой,
отважившийся-таки на штурм здания ФСБ.
   Слепой перешагнул через  труп  дежурного  дизелиста  и  направился  к
дверям. Здесь ему пришлось поднять ноги повыше  еще  раз  -  на  пороге,
привалившись спиной к косяку  и  свесив  на  левое  плечо  простреленную
голову, сидел охранник.
   Быстро покинув  генераторный  отсек,  Слепой  торопливо  поднялся  из
подвала на первый этаж  и  свернул  в  ближайший  коридор,  темный,  как
канализационная труба, разве что не такой вонючий. Позади, в  вестибюле,
бегали вооруженные люди, лязгало оружие и звучали команды; было  слышно,
как  между  первым  и  вторым  этажом  барабанят  и  неразборчиво   орут
застрявшие в лифте  чекисты;  выходившие  в  коридор  двери  то  и  дело
отворялись и снова  захлопывались,  мимо  кто-то  торопливо  просеменил,
вполголоса ругаясь страшными словами и светя фонариком себе под ноги.
   Насколько помнил Глеб, пожарная  лестница  располагалась  как  раз  в
конце этого коридора. На лестнице оказалось полно народа. Движение здесь
было упорядоченным, никто не толкался, и все держались  правой  стороны,
торопясь занять свои места по боевому расписанию.  Каждый  второй  здесь
был с автоматом, причем среди последних встречались весьма  экзотические
экземпляры, так что Слепой со своим укороченным "Калашниковым" на  плече
нисколько не выделялся из общей массы сотрудников - даже когда  на  него
падал луч чьего-нибудь фонаря, он тут  же  равнодушно  скользил  дальше.
Слепой  с  трудом  удерживался  от  того,  чтобы  резать  этих   баранов
перочинным ножом прямо тут, на лестнице: он был уверен, что никто ничего
не понял бы, но рисковать не хотелось, по крайней  мере,  пока  был  жив
Поливанов.
   В компьютерном архиве Слепого было много полезной  информации.  Среди
прочего там был и план здания, которое он сейчас брал штурмом,  и  номер
служебного кабинета генерала Поливанова. В  неприступной  крепости,  как
водится,  была  мышиная  норка,  через  которую,   миновав   ничего   не
подозревающих часовых, бесшумно просочилась смерть.
   Слепой свернул в коридор четвертого этажа и целеустремленно  двинулся
вперед, читая укрепленные на дверях кабинетов  таблички  с  номерами.  В
лицо ему  вдруг  уперся  луч  карманного  фонаря,  и  напряженный  голос
спросил:
   - Вы куда?
   - К генералу Поливанову, - честно признался Слепой.
   -  К  черту  Поливанова,  -  сказал   голос,   -   поможете   грузить
документацию.
   Слева, в распахнутом настежь, неосвещенном  дверном  проеме  с  шумом
двигали какие-то ящики и придушенно матерились.
   - Товарищ полковник! - взмолились оттуда. - Дайте свет, ни  черта  же
не видно!
   Словно в подтверждение  этих  слов  там  немедленно  что-то  упало  с
тяжелым глухим стуком, и кто-то с воем заплясал на одной ноге.
   - За мной! - скомандовал Глебу полковник, направил фонарь  в  дверной
проем и поспешил туда, призывно махнув Слепому свободной рукой.
   Глеб спокойно отправился дальше,  шагая  мимо  кабинетов,  в  которых
двигали  мебель,  поджигали  не  желающую  гореть  бумагу  и  с  хрустом
надламывали дискеты. "Вот наворочают, - подумал Слепой. - Потом ведь  за
месяц не разберутся!"
   За  некоторыми  дверями  было  тихо  -  строго  говоря,  таких   было
большинство. За одной из них Слепого поджидал генерал Поливанов. В  том,
что генерал уже понял, что к чему, Глеб не сомневался.
   В приемной из кресла в  углу  вскочила  и  шагнула  навстречу  темная
фигура,  характерным  жестом  поднимая  перед  собой   вытянутую   руку,
удлиненную стволом пистолета. Слепой дал короткую очередь из автомата  с
глушителем, и вежливого референта отшвырнуло в угол, как  сбитую  камнем
консервную банку.
   Шагнув к двери в генеральский кабинет. Слепой  вдруг  замер.  Полотно
двери было по периметру обведено тонкой полоской слабого света - генерал
был там и заранее приготовился к встрече. Слепой присел на одно  колено,
толкнул дверь, еще одной короткой очередью сшиб со стола направленный на
дверь мощный аккумуляторный  фонарь  и  сразу  же  прыгнул  вперед  и  в
сторону, так что выпущенная генералом пуля просвистела в пустом  дверном
проеме и ударила  в  стену  приемной,  осыпав  лицо  мертвого  референта
известковой пылью.
   Из-за массивного письменного стола грохнул еще один  выстрел,  вызвав
взрыв встревоженных криков в коридоре.  Слепой  дал  по  столу  очередь,
вложив  в  нее  все,  что  еще  оставалось  в  магазине,  и,   отшвырнув
бесполезную железяку, взял  наизготовку  "магнум".  Генерал  вскочил  и,
припадая на простреленную ногу, бросился к дверям. Похоже  было  на  то,
что Поливанов в панике, иначе зачем ему было вскакивать и  бежать  прямо
навстречу пуле?
   Револьвер майора Сердюка на этот раз сработал  безотказно  -  видимо,
дело действительно было в патронах. Череп  генерала  взорвался  на  бегу
осколками кости, брызгами крови  и  белесыми  комочками  разнесенного  в
клочья разрывной пулей мозга, и мертвое тело, сделав по инерции еще  два
шага, врезалось в застекленную книжную полку и рухнуло на  пол,  увлекая
полку за собой.
   В  коридоре  шумели,  приближаясь,  встревоженные  голоса.  Слепой  с
грохотом вышиб окно и выбросил наружу конец ковровой дорожки,  что  вела
от дверей к столу генерала. Второй конец дорожки был прижат столом.
   Когда  ворвавшиеся  в  кабинет  вооруженные  люди  осветили  фонарями
придавленный  рухнувшей  книжной  полкой  труп  генерала  Поливанова   и
бросились к открытому окну,  из  которого  тянуло  морознью  сквозняком,
притаившийся за дверью Слепой тихо выскользнул в приемную,  а  оттуда  в
коридор. Когда две минуты спустя он спокойно вылез на улицу  через  окно
первого этажа, в здании позади него, наконец, загорелся свет.
   Сиверов  не  видел,  как  при  свете  вспыхнувшей  люстры   полковник
Назмутдинов наклонился над телом своего шефа, пощупал  у  него  пульс  -
принимая во внимание  то,  во  что  превратилась  голова  генерала,  это
выглядело почти издевательством, - и улыбнулся.  Этой  улыбки  не  видел
никто, но о ней можно было догадаться по выражению полковничьей спины  -
улыбка словно просвечивала насквозь,  -  и  стоявший  позади  полковника
капитан, чувствовавший себя  полным  идиотом  из-за  напяленного  поверх
пиджака бронежилета и висевшего на  груди  АКМ,  затаенно  вздохнул.  Он
точно знал, кто теперь будет руководить отделом, в котором он работает.
 
Глава 22 
 
   Бывший  инструктор  учебного  центра  спецназа  ГРУ  капитан   запаса
Илларион Забродов  был  очень  занят.  Он  жарил  картошку  и  при  этом
немелодично  насвистывал,  время  от  времени  одним   глазом   кося   в
развернутую газету, лежавшую на кухонной тумбе.
   Он, конечно, предпочел бы газете хорошую книгу,  но  книги  на  кухне
были в доме Забродова табу - ничто так  губительно  не  воздействует  на
книгу, как чтение во время еды или, того хуже,  во  время  приготовления
пищи.
   Глаза Иллариона перебегали со сковородки на газетный лист,  рассеянно
скользили  по  строчкам  и  возвращались   к   сковородке   -   картошка
интересовала его сильнее, чем новости. В новостях не содержалось  ничего
принципиально нового:  все  было  плохо  и  обещало  в  ближайшее  время
сделаться еще хуже, и чтобы понять это, вовсе не нужно было читать между
строк - об этом наперебой кричали политики, обозреватели,  экономисты  и
собственные корреспонденты; композитор Игорь Крутой стал старше  еще  на
полгода и по этому случаю закатил очередное грандиозное шоу; с  нечеткой
газетной фотографии печально улыбался слегка  осунувшийся  в  преддверии
процедуры импичмента симпатяга Клинтон, которого Забродову было искренне
жаль; где-то опять объявили голодовку и без того  голодные  учителя;  на
них всем было наплевать, даже коллегам, потому что коллеги  тоже  хотели
есть. Переворачивая скворчащую картошку, Забродов  мимоходом  подумал  о
том, что побуждения, двигавшие ныне почившими генералами,  вполне  можно
если не одобрить, то понять. Ему самому часто казалось, что очень многим
из тех, кто посещает дорогие  тренажерные  залы,  чтобы  согнать  лишние
килограммы, не мешало бы в одночасье потяжелеть граммов этак на  девять.
Но это была реакция первого порядка,  рассчитанная  на  то,  чтобы  дать
сдачи, когда тебе пытаются  намять  холку  в  подворотне,  или  ответить
выстрелом на выстрел  из-за  угла  -  реакция  индивидуума,  отвечающего
только за себя и действующего на свой страх  и  риск.  Такие  люди,  как
генералы  ФСБ,  по  мнению  Забродова,  не  имели   права   бороться   с
преступностью подобным образом, если дело не касалось их лично.
   Забродов  невесело  улыбнулся  сковороде  с  картошкой:  когда   дело
коснулось лично генералов, их хватило  только  на  то,  чтобы  отбросить
копыта. Конечно, капитан спецназа жил на свете не первый день и понимал,
что  существуют  ситуации,  в  которых  единственным  выходом   является
физическое устранение некоторых лиц. Он сам неоднократно проводил  такие
акции - ив одиночку, и  во  главе  целого  подразделения,  -  но  всегда
старался стрелять без свидетелей, а не по свидетелям.  Кстати,  одна  из
таких акций,  похоже,  предстояла  ему  в  ближайшем  будущем.  Судебный
процесс над Слепым обещал  вывернуть  на  поверхность  такое  количество
трупов, что, предложи Забродов взять взбесившегося  агента  живым,  друг
Андрюша,  пожалуй,  недолго  колебался  бы,  выбирая  между  дружбой   и
служебным долгом, и вогнал бы ему пулю в затылок..,  со  скупой  мужской
слезой на глазах, конечно. Так что Слепому, похоже,  придется  составить
компанию своим коллегам по отряду "вольных стрелков", если, опять же, он
не окажется проворнее.
   Забродов сунулся в  холодильник  и  открыл  морозильное  отделение  -
проверить, как там водочка.
   Водочка была вполне,  бутылка  сплошь  покрылась  инеем  и  сделалась
непрозрачной. Забродов сноровисто перелил  водку  в  пузатый  графинчик,
подумал, не хлопнуть ли рюмочку для разминки,  но  удержался  и,  закрыв
графинчик притертой стеклянной пробкой, поставил  его  на  нижнюю  полку
холодильника.
   Теперь его мысли занимал Слепой. Слишком много здесь было совпадений.
За долгие годы своей полной  разъездов  и  встреч  с  самыми  различными
людьми жизни Забродову довелось только однажды  знать  человека  с  ярко
выраженной нокталопией.  И  вот  -  опять.  Совпадало  практически  все:
возраст, профессия, эта самая нокталопия, даже цвет волос -  все,  кроме
черт лица да того обстоятельства, что Слепой был  жив,  а  Глеб  Сиверов
остался где-то в выжженных солнцем горных ущельях Афганистана... Вообще,
из той его группы, похоже, не уцелел  никто.  Конечно,  могло  случиться
чудо, но поверить в совпадение было все-таки проще. Кроме того, капитану
запаса Забродову очень не хотелось, чтобы Слепой оказался Глебом  -  тот
Глеб, которого он помнил, как-то не укладывался в образ  волка-одиночки,
живущего только для того, чтобы убивать. Взгляд Забродова снова упал  на
фотографию улыбающегося Клинтона. То ли качество снимка, перепечатанного
бог знает откуда, было плохим,  то  ли  настроение  у  Забродова  совсем
испортилось, но улыбка президента определенно казалась ему затра