оров  на  дух  не  переносит,
боится, как клопов.
   Так вот, она видела, как из подъезда баба выбегала.
   - Ну и что? Мало ли что за баба, ты бы тоже убегал, если бы стреляли.
   - А баба была беременная, вот с таким брюхом.
   - В маразме твоя бабуля, у нее крыша давным-давно поехала  в  натуре.
Что, Кленова, по-твоему, беременная баба пристрелила?
   - А почему бы и нет? На курок-то нажать силы немного надо.
   Пацаны громко рассмеялись. Они говорили о смерти соседа  так,  словно
обсуждали виденный фильм.
   - Бля, жалко меня не было, я бы точно во всем разобрался.
   - Ладно, слушай, Колька, пошли ко мне, видак посмотрим. У меня  такая
кассета есть, папаша принес, ему какой-то друг на работе  дал,  так  там
трахаются два часа, а когда не трахаются, то стреляют.
   - Пошли.
   Дверь открылась, и двое парнишек с рюкзаками на  плечах  нос  к  носу
столкнулись с Николаем Меньшовым. Они даже  посторонились,  уступая  ему
дорогу, такой он был большой и высокий.
   В общем, Меньшов получил информацию  из  двух  источников,  и  в  его
голове сложилась картина. Теперь он знал не только  кого  вчера  вечером
задавил рояльной струной, но и знал за что: убил он такого  же  киллера,
каким был сам. И те деньги,  которые  он  прихватил  из  комода,  скорее
всего, были авансом за убийство Кленова. У него не  было  ни  жалости  к
убитой им Жильцовой, ни сожаления. Желудок опять начал болеть, а это для
Николая сейчас  куда  было  важнее,  чем  все  покойники  на  свете.  Он
прекрасно понимал: упади сейчас бомба на город, на какой-нибудь  детский
сад, детский дом, он нисколько не расстроится. Ведь когда сам  страдаешь
и чувствуешь себя на волоске от смерти, чужие трагедии не волнуют.
   "Если Кленов и Жильцова убиты, значит, они  этого  заслужили.  Каждый
делает свою судьбу сам. А мне надо срочно сваливать из Москвы. Завтра же
на самолет, а может лучше на поезд... В самолете  с  язвой  может  стать
плохо, лучше поеду поездом, так надежнее. Только сначала  надо  получить
деньги".
   И уже выбравшись со двора, уже садясь в свою машину, он подумал,  что
прямо сейчас надо позвонить и договориться о встрече на завтра. Тут  же,
в машине, он  хотел  выпить  таблетки,  чтобы  заглушить  боль,  которая
становилась все острее и заставляла колени подниматься к подбородку.  Но
тут же вспомнил, что последние израсходовал в квартире Баратынских.
 
*** 
 
   Когда явился муж, Софья Сигизмундовна зажгла  в  прихожей  свет  и  с
гордым видом ткнула указательным пальцем в плинтус.
   - Смотри!
   Муж остановился, не успев даже кепку снять, и посмотрел на  аккуратно
сделанную колодку.
   - Не понял, - негромко произнес он, - связист приходил?
   - Вот, сделал.
   - Замечательно, - пробормотал Павел Павлович, и ему стало стыдно, что
это не он отремонтировал телефонный разъем. - Ты что вызвала его. Софа?
   - Нет, - улыбнулась женщина, - он сам  пришел,  словно  по  мановению
волшебной палочки. Коробку в подъезде проверял... Знаешь, такой  хороший
парень, деньги отказался взять и даже чаю не попил.
   - Удивительно! Все эти работяги - такие хапуги, за так даже гвоздь не
забьют.
   -  Не  все  плохие,  есть  и  хорошие  люди.  Этот,   наверное,   был
исключением, подтверждающим правило,  -  назидательно  произнесла  Софья
Сигизмундовна.
 
Глава 7 
 
   Темно-зеленый  "Шевроле"  мчался  в  сторону  Шереметьево.  За  рулем
автомобиля сидел широкоплечий мужчина с подстриженными  коротким  ежиком
седыми волосами. Сзади  удобно  расположился  Витаутас  Гидравичюс,  его
портфель стоял рядом.  Сейчас  на  нем  уже  не  было  стеганой  куртки,
неприметной кепки, а очки в тонкой оправе лежали в футляре. На  сей  раз
владелец кожаного портфеля был одет респектабельно.
   Автомобиль остановился неподалеку от входа.
   - Я тебе позвоню и сообщу, когда вернусь в Москву. Машину загонишь  в
гараж, - подхватив портфель, бросил Гидравичюс.
   - Хорошо.
   - Думаю, что раньше, чем через неделю, я не появлюсь.
   Уже подходя к терминалу Гидравичюс осмотрелся.
   Вместо стеганки па нем теперь была черная куртка, добротная, дорогая,
с эмблемой, указывающей  на  принадлежность  к  престижному  спортивному
клубу.
   Эмблема была вышита слева на груди шелком почти в тон к сукну куртки.
Вещей, кроме кожаного портфеля, у него не было. Он тут же  увидел  того,
кого искал: с правой стороны, у входа, стоял Николай Меньшов в джинсовой
куртке, ветер трепал его светлые волосы.
   Даже не поприветствовав друг друга, они вместе  вошли  в  терминал  и
остановились у стойки бара.
   - Ну, что скажешь?
   Из телефонного сообщения Гидравичюс уже  знал,  что  Виктор  Павлович
Кленов позавчера в девятнадцать ноль-ноль был убит, и теперь  оставаться
в Москве ему уже не имело смысла.
   - Полный порядок, - негромко отозвался Меньшов.
   Литовец достал из портфеля пухлый конверт и быстро передал его из-под
левой руки собеседнику, так, чтобы никто из крутившихся и топтавшихся  у
бара ничего не заметил. Конверт мгновенно исчез  во  внутреннем  кармане
джинсовой куртки. По толщине Николай догадался: это окончательный расчет
плюс обещанная премия.
   - Ну, как договаривались, - сказал мужчина и, достав из футляра очки,
водрузил их на нос.
   - Хорошо. Если надо будет,  обращайтесь,  -  отозвался  Николай,  уже
собираясь вставать.
   - Погоди, погоди, - глядя на бутылки,  сказал  Гидравичюс,  -  может,
выпьем, и ты расскажешь мне все подробнее?
   - А собственно, что рассказывать? Кто  стрелял  -  не  видели,  но  я
догадался, кто это был.
   - А я этого и не скрывал, - спокойно глядя на  поблескивающее  стекло
стойки, произнес мужчина.
   "Интересно, - думал Меньшов, - куда это он намылился?"
   Спрашивать об этом собеседника, конечно, было бессмысленно, а  может,
он и вообще никуда не улетал -  ведь  без  багажа...  Но  Николай  успел
заметить, как темно-зеленый "Шевроле" заказчика развернулся на стоянке и
умчался по дороге, ведущей в город.
   "Значит, точно улетает.  Ну  и  хорошо,  в  добрый  путь,  -  подумал
Николай. - А я сегодня вечером уеду в Питер и надеюсь, вы меня долго  не
увидите".
   - Никаких претензий? - спросил заказчик, в упор глядя на него.
   - Нет, - ответил Николай.
   - Тогда всего доброго, - и Витаутас,  щелкнув  пальцами,  подозвал  к
себе бармена. - Чашку кофе, только некрепкого.
   - Пожалуйста, минутку.
   Николай ушел - вернее,  сделал  вид,  что  уходит.  Он  спрятался  за
колонну, прижавшись к ней спиной, и минут пять  стоял  так,  разглядывая
пеструю толпу с чемоданами и сумками. Вокруг звучала  разноязыкая  речь,
ей  вторили  дикторы,  на  основных  европейских  языках  сообщавшие   о
прибытиях и отлетах самолетов, о начале  регистрации  на  тот  или  иной
рейс. В ближайшие пятнадцать минут проводились регистрации на три рейса:
Москва - Прага, Москва - Франкфурт и Москва - Амстердам.
   "Интересно, куда же он? - снова подумал Николай.  -  Хорошо  было  бы
знать, так, на всякий случай".
   Это не имело для него никакого  значения,  но  кто  знает,  может,  и
пригодится.  И  он  увидел,  как  его  собеседник,  аккуратно  промокнув
сложенным вчетверо белоснежным платком губы, легко соскочил  с  высокого
стула  у  стойки  бара  и  направился  в  небольшую  очередь,  где   шла
регистрация на пражский рейс.
   "Ага, значит на Прагу летит", -  Николай  выглянул  из-за  колонны  и
увидел,  как  Гидравичюс  протягивает  свои  документы.  Даже  с  такого
расстояния Меньшову было  видно,  что  паспорт  у  него  не  российского
образца.
   - Господин Гидравичюс, а багаж? -  осведомилась  миловидная  девушка,
отдавая документы.
   - У меня его нет, все с собой, - он показал на портфель.
   - Счастливого пути!
   "Значит, летит в Прагу", - мысленно повторил Меньшов.
   Больше дел в Шереметьево у Николая не было. Он отыскал свою  "Мазду",
сел в нес и опять  почувствовал  противную  режущую  боль  в  желудке  и
металлический привкус во рту. В пластмассовой баночке осталось всего две
таблетки, хоть он и рассчитывал, что их хватит до конца педели.  Николай
разгрыз таблетки, запил водой. Потом посидел минут  пять-шесть,  глубоко
вздохнул, завел машину и, выехав со стоянки, направился в Москву.
   А Витаутас Гидравичюс даже не поинтересовался у девушки,  проводившей
регистрацию, куда следовать дальше. Он летел  уже  не  в  первый  раз  и
чувствовал себя в терминале аэропорта как дома. Если бы понадобилось, он
мог по памяти без труда нарисовать подробный план  со  всеми  входами  и
выходами. Гидравичюс просто так, чтобы скоротать  время,  прошелся  мимо
киосков, полюбовался  симпатичными  продавщицами,  торгующими  всяческой
мелочевкой, и подумал, не купить ли ему бутылку хорошей  русской  водки,
но покупать не стал.
   Пока не сделаны все дела, пить не стоило. Однако  он  уже  настроился
потратить немного денег и поэтому  присмотрел  себе  скромный  добротный
кожаный футляр для очков. А стоил  этот  простенький  очешник  пятьдесят
долларов - сумма для Гидравичюса абсолютно незаметная,  отдал  и  забыл.
Зато останется вещь на память.
   События последних дней в Москве, как считал Гидравичюс,  должны  были
стать определенной вехой в его жизни. Он понимал, что его  миссия  здесь
окончена,  во  всяком  случае,  на  время.  Кленов  -  не   какой-нибудь
бизнесмен, о гибели которого поговорят-поговорят,  да  и  забудут  через
неделю;  Кленов  -  это  звезда  первой  величины.   Правда,   знают   о
существовании этой звезды немногие, узкий круг специалистов.
   Витаутас и сам слабо представлял себе, чем занимался Кленов. То,  что
работал он на военное ведомство - это точно, хоть  сам  с  виду  человек
абсолютно не военный. Единственный ориентир - докторская  диссертация  у
Виктора Павловича была по генетике.
   Большего Гидравичюс не узнал, да и этого ему специально не  сообщали.
Какое отношение могла иметь генетика к военному  ведомству,  представить
было трудно.
   Ну, ладно, микробиолог, химик, даже специалист по грызунам - это  еще
как-то  вязалось  с  представлениями  Гидравичюса  об  оружии  массового
уничтожения...
   "Но генетика до последнего времени вроде  была  мирным  занятием",  -
рассуждал Витаутас, уже проходя в накопитель.
   Таможни и паспортного контроля он не боялся. Ничего недозволенного  с
собой он не вез, наличные деньги отдал Николаю, а в его бумажнике лежали
только кредитки, которыми можно воспользоваться в любой стране мира.
   До этого все, что он совершал, сходило ему с рук. Ведь не сам  же  он
действовал, и даже  инструкции  всегда  получал  не  напрямую,  а  через
связника.
   Своей жизнью Витаутас был  вполне  доволен.  Он  хорошо  жил  еще  во
времена СССР, имел  неплохую  работу  во  Внешторге,  часто  выезжал  за
границу, а что еще тогда надо было человеку? Одиннадцать лет тому  назад
его  завербовали:  произошло  это  в  той  же  Праге,  куда  он   сейчас
направлялся на встречу со своими хозяевами. Раньше его сотрудничество  с
западными спецслужбами было окутано для него самого  флером  романтизма:
как-никак, он ощутимо вредил советской власти, которую люто ненавидел  в
душе.  А  потом,  когда  Советский  Союз  распался,  эта  тайная   война
превратилась  в  обыкновенную  работу,  дающую   неплохие   средства   к
существованию. Да и прежнего занятия он не бросил, хотя и порывался.  Но
как   крыша    работа    в    торговом    представительстве    Литовской
электротехнической фирмы в Москве устраивала его настоящих  хозяев.  Она
давала  возможность  легально  перемещаться   по   всему   миру,   иметь
многочисленные контакты, встречаться с политиками  на  уровне  министров
небольших стран, не привлекая к себе особого внимания.
   Самолет чешской авиакомпании принял на  борт  пассажиров  и  взмыл  в
небо. Путешествовать самолетами Гидравичюс любил,  хотя  до  Праги  путь
недолгий и поездом. Но он терпеть не мог идиотской,  как  ему  казалось,
стоянки в Бресте, когда пару часов меняют колеса.  Выигрыш  времени  при
путешествии по воздуху был небольшим, но ощутимым, особенно когда  время
для тебя - деньги.
   В  Праге  его  встретил  водитель  с  машиной.  Так  было   заведено,
Гидравичюс к этому привык. Привык к водителю, привык к автомобилю.  Даже
вопроса никогда не возникало, будет его кто-нибудь встречать или  нет  -
это было как восход солнца утром.
   Неприметная  "шкода"  проехала  по  окраинам  города  и  свернула   в
предместье. Здесь, среди  особняков  начала  века,  находилось  довольно
большое здание  -  оно  выделялось  среди  своих  собратьев  не  столько
высотой, сколько протяженностью.
   Длинный двухэтажный дом, похожий на школу, с  колоннами,  увенчанными
ионическими капителями,  задвинутый  несколько  в  глубь  квартала,  был
отгорожен от улицы тремя рядами старых тополей, уже  немного  подгнивших
изнутри, обветшавших, грозивших рухнуть при  сильном  порыве  ветра.  Но
владельцы особняка спиливать их не спешили: ведь и сам особняк  был  под
стать этим старым деревьям. Местами осыпавшаяся краска,  растрескавшаяся
штукатурка, на окнах не  новомодные  металлические,  покрытые  пластиком
рамы, а старая добротная дубовая столярка, уже почерневшая от времени.
   У   парадного   входа   стояла   дюжина   легковых   автомобилей    и
микроавтобусов. Никаких вывесок на фасаде - можно было подумать, что это
частное  владение,  но  уж  очень  запущенным  выглядел  окружавший  дом
небольшом парк с обветшалым  фонтаном,  в  котором  плавали  почерневшие
листья. Жившие в  этом  районе  люди  помнили,  что  раньше  в  особняке
находилась какая-то социалистическая контора, занимавшаяся статистикой и
сгинувшая вместе с социализмом. Но мало кто  знал,  что  изнутри  теперь
здание отремонтировано и оборудовано по  последнему  слову  техники.  Об
этом  можно  было  лишь  догадываться,  заметив  небольшие   телекамеры,
укрывшиеся между колонн  над  всеми  входами,  даже  над  теми,  которые
никогда не открывались. Такие же камеры были укреплены на  осветительных
мачтах фонарей в парке, так что из здания можно  было  видеть  все,  что
происходит снаружи, оставаясь при этом незамеченным.
   Витаутас Гидравичюс остановился на крыльце  перед  входной  дверью  -
самой обыкновенной на вид, только без ручки.  Послышался  щелчок,  дверь
плавно отворилась.  В  глубине  небольшого  холла  виднелась  стойка.  В
окружении маленьких мониторов, на которых сменялись картинки  окружавших
дом  пейзажей,  сидел  мужчина  в   добротном   черном   костюме,   чуть
великоватом, зато не сковывающем  движения.  В  стойку  был  вмонтирован
небольшой плоский экран желтоватого цвета.
   Гидравичюс привычно положил на него правую руку и подождал.  Вспыхнул
яркий желтый свет, как на ксероксе,  когда  тот  делает  копию.  Мужчина
посмотрел  на  другой   экранчик,   на   котором   сменявшиеся   строчки
остановились, и вежливо  улыбнулся,  кивком  указав  на  белую  железную
дверь, тоже без ручки, с цифровым замком.  После  того,  как  Гидравичюс
миновал и эту дверь, за его передвижениями охранник, сидевший на  входе,
уже следил при помощи камер, размещенных в здании.
   Делал он это привычно, без всяких эмоций, так, наверное, как следил и
за людьми, убиравшими помещения.
   В коридоре без окон Гидравичюсу не встретился ни один  человек.  Было
такое впечатление, что дом необитаем, если бы не наполнявшие  его  тихие
звуки. Где-то стрекотали  ксероксы,  визжали  принтеры.  Он  остановился
перед двойной филенчатой, отлично отреставрированной  дверью.  Бронзовая
ручка-рычаг сияла одной стороной, другую покрывала  зеленоватая  патина.
Гидравичюс нажал ручку и вошел без приглашения: его здесь ждали.
   Из-за легкого, современного письменного стола ему навстречу  поднялся
грузный мужчина в сером пиджаке и сером же джемпере с  высоким  воротом.
Выглядел хозяин кабинета как-то по-домашнему, но  по  уверенной  повадке
было понятно, что в этом здании он человек далеко не последний.
   Он подал руку Гидравичюсу  -  пожатие  было  крепким  -  и  предложил
по-английски:
   - Присаживайтесь.
   Гидравичюс устроился в низком кресле, закинул ногу за ногу,  скрестил
на груди руки, словно бы заслонялся  от  собеседника.  Его  портфель,  с
которым он прилетел в Прагу, остался у охранника на входе - такой  здесь
был порядок. О деле еще не было произнесено ни слова,  но  Витаутас  уже
понял: что-то не так, и не здесь, а в Москве.
   - Ну, рассказывайте, - сказал хозяин кабинета.
   Гидравичюс встал с кресла, подошел к столу, на  котором  лежала  лишь
тонкая кожаная папка без надписей и сложенный сотовый телефон.
   - Все выполнено в точности. Кленов застрелен в подъезде  своего  дома
позавчера, в семь вечера.
   - А исполнитель? - коротко спросил грузный хозяин кабинета.
   - Исполнителя тоже нет, ликвидирован в тот же день.
   - Очень хорошо, - сказал мужчина, втягивая голову в плечи.
   Некоторое время он сидел, глядя на свои сжатые  кулаки,  затем  левая
рука дернулась и легла на жесткую кожаную папку.
   - У меня нет оснований вам не доверять, господин Гидравичюс,  но  нет
оснований не доверять и этому. Посмотрите, - он подвинул к себе папку  и
раскрыл ее.
   Поверх бумаг  лежала  большая  фотография,  отпечатанная  на  цветном
ксероксе, скорее всего, сделанная фотографом-криминалистом,  так  как  в
углу  стояли  дата  и  время  съемки.  И   дата,   и   время   полностью
соответствовали тому, что  сказал  Гидравичюс,  да  он  и  сам  узнал  в
застреленном Кленова.
   - Разрешите, - он подвинул  папку  к  себе  и  долго  всматривался  в
обезображенное выстрелом лицо. Теперь, когда на лице не было  очков,  он
заметил кое-что, приведшее его в замешательство, и закусил губу.
   - Все верно, господин Гидравичюс,  теперь  вы  не  ошиблись.  Это  не
Кленов.
   - А кто же? - оторопело спросил Витаутас.
   Хозяин кабинета положил рядом еще  две  фотографии,  на  которых  был
изображен мужчина без бороды, без очков, но овал лица, лоб, волосы,  нос
- все совпадало: на трех снимках был один и тот же человек.
   - Думаю, вам интересно будет узнать кто это?
   Гидравичюс промолчал, лишь подумал:
   "Не интересно, а обидно".
   - Это Грязнов Сергей Петрович, майор ФСБ, он младше Кленова -  сорока
пяти лет от роду - и не имеет к науке никакого отношения.
   - Грязнов.., майор ФСБ... - как эхо повторил Гидравичюс, затем  пожал
плечами. - Первый раз о нем слышу.
   - Естественно. Я тоже впервые услышал это имя  сегодня  утром.  Хотя,
самое странное,  вчера  по  одному  из  агентурных  каналов  мне  пришло
подтверждение, что Кленов застрелен в подъезде собственного дома.
   - Можете не объяснять, - сказал Гидравичюс, устало  махнув  рукой,  -
мне уже все ясно, они подставили нам двойника Кленова.
   - Надеюсь, вы понимаете и другое, - сказал хозяин кабинета, - что вам
придется сегодня же вернуться в Москву.
   - Тогда зачем я сюда летел? - вырвалось у Гидравичюса, но он  тут  же
понял нелепость своего вопроса.
   Скорее всего, с его  прилетом  хотели  проверить,  вычислила  ли  ФСБ
причастность  сотрудника  торгового  представительства  литовской  фирмы
Гидравичюса к покушению на доктора Кленова.  Если  о  его  участии  было
известно, его бы взяли прямо в аэропорту.
   -  Вы  правильно  рассудили,  -  усмехнулся  мужчина,   сидевший   за
письменным столом. - Вы безукоризненно  провели  операцию,  сделали  все
чисто. Но русские спецслужбы сработали  еще  чище.  Я  всегда  считал  и
считаю, что с ними надо быть настороже, они не так опытны,  как  мы,  но
достаточно хитры и компенсируют недостаток средств выдумкой. Вы уверены,
что исполнитель мертв и его не смогут допросить?
   "А что если..." - вдруг засомневался Гидравичюс.
   Труп Жильцовой он своими глазами не видел, а доверять Николаю на  сто
процентов после собственной промашки с Кленовым не имел права.
   Хозяин кабинета  поднялся  из-за  стола,  заложил  руки  за  спину  и
огромными шагами принялся мерить кабинет от дверей  к  окну  и  обратно.
Гидравичюс вод