х  неотложных
мероприятий сегодня вечером не предвиделось. Конечно, гораздо  полезнее  для
здоровья и бюджета было бы провести вечер  перед  телевизором  с  бутылочкой
пива в одной руке и вяленым лещом в другой, тем более, что дома майора никто
не ждал,  но...  Но!  Город  раскинулся  перед  Губановым,  полный  порочных
соблазнов, и майор не видел никаких препятствий к тому, чтобы поддаться этим
самым соблазнам. В конце концов, не так уж часто выпадает случай как следует
оттянуться.
   При этой мысли на его губах расцвела привычная ухмылка: он вспомнил,  что
теперь таких случаев у него будет хоть пруд пруди. Пока строится центр,  его
дражайшая половина будет сидеть под замком  у  папочки  на  даче,  а  оттуда
спокойненько переедет в  комфортабельную  одноместную  палату,  где  за  ней
присмотрят доктор Маслов и дюжие  санитары.  Маслов  -  хороший  специалист.
Недостатка в медикаментах у него тоже не будет, и за какой-нибудь год он при
умелом  руководстве  своего  старинного  приятеля  Лехи  Губанова  превратит
единственное чадо господина губернатора в растение.  ?Интересно,  -  подумал
Губанов, - а каково это - трахаться с растением? Надо будет попробовать.  Но
это потом, - ухмыльнулся он, поднимаясь в лифте.  -  А  пока  мы  побреемся,
примем душ, оденемся поприличнее и отправимся в приличное место,  где  можно
отдохнуть после трудов праведных. В приличном месте мы  снимем  приличную  и
покладистую девочку, а может быть, и двух. Плевать на  деньги!  Денег  скоро
будет сколько угодно, так  что  сегодня  мы  можем  позволить  себе  кое-что
особенное?.
   Продолжая ухмыляться, он вышел из лифта и остановился перед дверью  своей
квартиры. Ухмылка медленно сбежала с его лица. Дверь была приоткрыта, внутри
горел свет и  играла  негромкая  музыка.  Губанов  узнал  Луи  Армстронга  и
озабоченно нахмурился: это была любимая кассета жены.
   Грабители вряд ли стали бы шмонать  квартиру  под  музыку,  особенно  под
такую. Губанов тяжело вздохнул: честно говоря, он предпочел бы грабителей.
   Майор толкнул дверь и вошел.
   Свет горел повсюду, даже  в  туалете  и  ванной.  В  гостиной  он  увидел
привычную, до слез знакомую картину: стоя посреди комнаты в одних  кружевных
трусиках, супруга майора Губанова замысловато выламывалась под музыку, держа
в правой руке пустой бокал. Наблюдая за ней со спины, Губанов  вынужден  был
признать, что это получается у нее очень даже неплохо: трезвая  или  пьяная,
Ирина отлично чувствовала ритм и умела великолепно двигаться.
   Тело у нее все еще оставалось молодым и упругим, и сейчас, когда  Губанов
не видел мутных расфокусированных глаз и пьяно  отвисшей  нижней  губы,  она
казалась обжигающе красивой - такой, какой она была в  двадцать  лет.  Тогда
она тоже  обожала  танцевать  под  Армстронга,  но  тогда  все  было  совсем
по-другому. В то время она еще не пила, и  тогда  у  них  с  Губановым  была
любовь до гроба, от которой  теперь  не  осталось  ничего,  кроме  обоюдного
тоскливого раздражения.
   Майор печально вздохнул, расставаясь с мечтой о приятном  вечере.  Теперь
даже телевизор под пиво  и  вяленого  леща  казался  ему  вполне  приемлемой
альтернативой тому, что его ожидало. Если раньше танец  под  Армстронга  был
прелюдией любовной схватки, то теперь  он  служил  неизменным  предвестником
пьяного скандала. Губанов двинулся по квартире, выключая свет. На  кухне  он
задержался, чтобы проинспектировать шкафчик над  мойкой,  где  у  него  была
заначка на черный день. Коньяк исчез, и не нужно было долго  ломать  голову,
чтобы понять, куда он подевался. -  Хранившийся  в  ванной  одеколон,  слава
богу, был на месте, и майор порадовался  тому,  что  плохо  спрятал  коньяк:
одеколон стоил дороже.
   Здесь же, в ванной, майор вынул из наплечной кобуры табельный пистолет  и
затолкал его на самое дно корзины с грязным бельем:  во  время  их  с  женой
скандалов случалось всякое. Выпив лишнего, Ирка заводилась с  полуоборота  и
могла взвинтить себя до полной невменяемости. Судя по  Армстронгу  и  танцам
голышом  при  открытых  дверях,  ей  уже  было  море  по  колено,  так   что
предосторожность вовсе не казалась майору излишней.
   Пряча пистолет, он вспомнил, сколько стараний и вранья потребовалось  ему
месяц назад, чтобы раздобыть  ?магнум?  с  глушителем,  из  которого  пьяные
придурки целое утро палили под окнами у губернатора. Тогда оставалось  всего
ничего до несчастного случая: худая шлюшка, которой майор помогал целиться в
бутылку из-под шампанского, ничего не соображала и вряд  ли  могла  отличить
голову жены майора от бутылочного горлышка. И надо же  было  старому  борову
окликнуть его именно в этот момент! Оставить револьвер в руках у этой  банды
пьяных обезьян значило бы выдать себя с головой, и все сорвалось.
   "Все, что ни делается, к лучшему, - подумал  Губанов.  -  Зато  теперь  я
отделаюсь от нее без риска, траурных речей  и  служебного  расследования,  а
заодно стану на несколько миллионов богаче. Бинго, как  говорят  те  ребята,
что выиграли у нас холодную войну?.
   Погасив в ванной свет, майор вошел в гостиную. Его шаги не  были  слышны,
полностью заглушаемые хриплыми воплями Армстронга, но Ирина, видимо,  как-то
ухитрилась заметить его отражение в стеклянной дверце книжной полки и  резко
обернулась в тот самый момент, когда он протянул руку к музыкальному центру.
Движение Ирины Бородин вышло слишком стремительным, ее ноги переплелись, как
концы растрепанной веревки, и она, потеряв равновесие, грохнулась на пол.  В
следующее мгновение палец Губанова  коснулся  черной  клавиши,  разноцветные
огни на контрольной панели музыкального центра, мигнув, погасли, и наступила
тишина, в которой  стало  хорошо  слышно,  как  размеренно  капает  вода  из
подтекающего крана на кухне.
   Губанов бросился  к  жене  и  помог  ей  подняться.  Лицо  его  буквально
светилось заботой и нежностью, а клокотавшее внутри раздражение было загнано
настолько глубоко, что майор его почти не ощущал. Он  давно  усвоил  простую
истину:  чтобы  правдоподобно  изобразить  радость,  надо   заставить   себя
радоваться, а чтобы женщина поверила твоим словам о любви,  необходимо  хотя
бы на несколько минут  поверить  в  них  самому.  Человека,  в  совершенстве
овладевшего этим сложным искусством, расколет далеко не каждый детектор лжи.
   - Иришка, - ласково сказал Губанов,  поднимая  с  пола  жену  и  легонько
подталкивая ее в сторону дивана. - Вот так сюрприз! Ты откуда взялась?
   Ирина вывернулась из его рук, потирая ушибленный  локоть.  К  обнаженному
плечу прилип расплющенный окурок, карие глаза смотрели из-под растрепавшихся
светлых волос угрюмо и недружелюбно. Похоже было на то, что падение  немного
прочистило ей мозги, примерно так же на время раздается в стороны затянувшая
поверхность пруда ряска, если бросить туда камень. Это было плохо, поскольку
Губанов вовсе не собирался вести с  ней  философские  споры  и,  тем  более,
ссориться.
   Майор протянул руку, чтобы снять с ее плеча окурок, но Ирина  увернулась.
Ее опять качнуло, но она удержалась на ногах и  с  трудом  выговорила,  едва
ворочая одеревеневшим языком:
   - Не прикасайся ко мне. Вы все заодно. С-скоты. Майор с  огромным  трудом
подавил вспышку раздражения, больше  похожего  на  бешенство.  Очень  тяжело
притворяться Ромео, когда тебя в глаза обзывают скотом. Очень тяжело спорить
с пьяной женщиной, когда в глаза тебе все время лезет ее обнаженная грудь  и
темный  треугольник  волос  под  белым  кружевом  белья.  Чертовски   тяжело
сохранять благоразумие и спокойно гнуть свою линию, когда  мир  вокруг  тебя
буквально на глазах сходит с ума. Губанов  хотел  двух  вещей  одновременно:
заставить эту стерву раз и навсегда заткнуться одним точно нацеленным ударом
и.., ну да, он таки хотел ее - всю и  прямо  сейчас.  Раздираемые  подобными
противоречивыми желаниями мужчины частенько делают непоправимые глупости, но
Губанов недаром служил там, где  он  служил,  и  был  отлично  осведомлен  о
последствиях, к которым приводит потакание  подобным  желаниям.  Поэтому  он
взял себя в руки и мягко сказал:
   - Ты испачкалась. Смотри, окурок к плечу прилип. Знаешь, я  тебя  сегодня
не ждал. Да ты сядь, сядь. И набрось на себя что-нибудь, простынешь.
   - Еще бы ты меня ждал, - пьяно растягивая  слова,  пробормотала  Ирина  и
все-таки села, плохо скоординированным движением смахнув с плеча окурок.
   Губанов подобрал с пола блузку и набросил ей на плечи.
   Ирина попыталась увернуться, но майор с мягкой настойчивостью удержал  ее
и довел дело до конца. От жены со страшной силой  разило  перегаром,  и  его
желание понемногу пошло на убыль.
   - Ты хоть понимаешь, что вы с моим папашкой делаете? - продолжала она.  -
Вы держите человека под замком против  его  воли..,  это  похищение,  понял?
Знаешь, что за это бывает? Вижу,  знаешь!  Смотри,  как  глазки  забегали...
Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие свинячьи глазки? А это потому, что я
майор ФСБ... Хороша компания: один шлепнул жену и пролез  в  губернаторы,  а
другой посадил свою законную половину под замок, как какой-нибудь чеченец, и
не дает опохмелиться... О чем это я?
   - Ты пересказывала вчерашнюю серию этого фильма.., черт, как его? Ну вот,
теперь и у меня начинаются провалы в памяти.
   - А это потому, что сам не пьешь и жене не даешь. При  чем  тут  какой-то
фильм? О чем же я все-таки говорила? А!.. Я вас выведу на  чистую  воду.  Из
банка меня уволили... А все ты! Денег ему, видите ли,  захотелось...  Вот  и
воровал бы сам, я-то здесь при чем?
   Губанов стиснул челюсти, чтобы  промолчать.  Не  следовало  заострять  ее
внимание на чем бы то ни  было.  Рано  или  поздно  она  устанет  болтать  и
вырубится. Тогда ее можно будет погрузить в машину и  отвезти  туда,  откуда
она сбежала. При мысли о том, что он сделает с охранником, который  допустил
это безобразие, Губанов почувствовал, как онемели щеки и лоб.
   Он  поискал  глазами  по  углам  и  нашел  бутылку.  В  литровой  емкости
оставалось еще граммов двести коньяка. Майор  покосился  на  большой  винный
бокал, все еще зажатый в кулаке у Ирины, и его слегка  перекосило.  Понятно,
когда мужики в полевых условиях хлещут спирт стаканами, но чтобы женщина, да
еще такая холеная, утонченно-изысканная, с таким высокопоставленным папой  и
при двух высших образованиях... Другая на  ее  месте  от  такой  дозы  давно
откинула бы копыта, а эта еще ораторствует.., клеймит и обличает, черт бы ее
побрал!
   - Ладно, - примирительно сказал  он,  беря  бутылку  в  руку  и  доставая
коньячную рюмку. - Кто старое помянет, тому глаз  вон.  Давай-ка  дернем  по
маленькой за мир во всем мире. Давненько я тебя по кровати не валял, как  ты
полагаешь?
   -  Ишь,  чего  выдумал,  -  проворчала  Ирина,  с   пьяной   поспешностью
отодвигаясь в самый угол дивана и плотно сжимая колени, словно находилась  в
обществе уличного маньяка, а не собственного мужа. - Зэчек у себя на  работе
валяй, половой гигант. И пить я с тобой не буду,  еще  чего  не  хватало.  Я
статью буду писать, понял? Где бумага?
   - В секретере, - спокойно ответил Губанов,  усаживаясь  рядом  с  ней  на
диван и свинчивая пробку с бутылки. - А что за статья?
   - Про ваши с папашкой делишки. Съел, майор?
   - Так ты пиши  не  статью,  а  заявление  в  прокуратуру,  -  посоветовал
Губанов. - Кто же в наше время верит газетам?
   Он наполнил свою рюмку, аккуратно завинтил колпачок и поставил бутылку на
пол между собой и Ириной.
   - А кто в наше время верит прокуратуре? - заплетающимся языком парировала
Ирина. Глаза ее помимо воли следили за бутылкой, словно  та  гипнотизировала
ее.
   - Так что же делать? - озабоченно спросил Губанов. -  Некуда  крестьянину
податься... Слушай, а может, написать в ООН? В комиссию по правам  человека,
а? Подумай. А я пока пропущу рюмочку с твоего позволения. Ин  вино  веритас,
знаешь ли. Твое здоровье!
   Он выпил коньяк, смачно крякнул и с преувеличенным  удовольствием  втянул
воздух  носом.  Покосившись  на  жену,  он  заметил,  что  ее  ноздри   тоже
возбужденно трепещут.  Майору  даже  показалось,  что  ее  глаза,  неотрывно
следящие за бутылкой, слегка увлажнились.
   - А хорош коньячок, - задумчиво сказал он. - Не понимаю, какого дьявола я
его берег для каких-то гостей? Давно надо было выпить! А гости пускай хлещут
водку, если им невтерпеж... Нет, ты молодец, что открыла бутылку.
   Если бы не это дело, вечер, можно сказать, пропал бы. Он снова  потянулся
за бутылкой, но Ирина опередила его. Не теряя времени на то, чтобы наполнить
бокал, она припала губами к горлышку и  присосалась  к  бутылке,  как  клоп.
Губанов сделал вид, что хочет отнять бутылку, и Ирина оттолкнула его локтем.
Губанов ухмыльнулся, засек время по наручным часам и стал ждать.  Ирина  еще
что-то говорила, но майор  уже  перестал  ее  слушать.  Он  рассматривал  ее
длинные голые ноги и кокетливо выглядывавший  из-под  наброшенной  на  плечи
блузки темный сосок, следил за тем, как двигается красиво очерченный рот  со
следами ее любимой бледно-розовой помады, и с привычной грустью думал о том,
как это жалко, что с ней нельзя нормально жить. Тело  у  нее  все  еще  было
великолепное, но вот от психики остались одни руины, и существование рядом с
ней было очень похоже  на  жизнь  в  жерле  действующего  вулкана.  Будь  он
водопроводчиком или дворником, с этим можно было  бы  мириться,  но  он  был
майором ФСБ и начальником охраны губернатора, а Ирина знала слишком много  и
о многом догадывалась, так что ему поневоле приходилось  выбирать  между  ее
телом и своей карьерой. ?Да что тут выбирать, - подумал он, скользя взглядом
по плавной линии ее бедра. - На Тверской этих тел навалом. Доступно  и,  что
самое главное, абсолютно безопасно.  Трахнул  и  забыл,  а  назавтра  привел
другую и тоже забыл... Тоже мне, фокус. О  каком  выборе  можно  говорить  в
такой ситуации? "
   Он прислушался, краем уха уловив изменения в тембре ее голоса. Ирина  уже
несла околесицу, едва ворочая языком.
   - Ну, хватит, - сказал Губанов и  сдернул  с  нее  блузку.  Ирина  этого,
похоже, даже не заметила, и отреагировала  только  тогда,  когда  муж  боком
повалил ее на диван и принялся сдирать последнюю оставшуюся  на  ней  деталь
туалета.
   - Ты что? Да ты что-о?! - совершенно пьяным голосом выкрикнула она, слабо
отбиваясь. Это еще больше возбудило Губанова: он обожал сопротивление.
   - Молчи, сучка, - пропыхтел он, возясь с брючным ремнем. -  Ты  мне  весь
вечер испортила, так что будь добра выплатить компенсацию.
   - Ну и хрен с тобой, - прекращая сопротивление, заявила Ирина.  -  Только
не думай, что я тебе это забуду. Ты у нас еще и насильник, оказывается...
   Губанов не ответил  -  он  был  занят.  Кожаная  обивка  дивана  ритмично
поскрипывала, на загорелом лбу майора бисером выступил пот. Лежа на боку  со
спущенными на пол ногами, Ирина издавала короткие  невнятные  звуки  в  такт
неистовым  толчкам.  Внезапно  из  ее  груди  вырвалось  протяжное  утробное
клокотание, она слегка подалась вперед, и ее обильно вырвало прямо на диван.
Губанов грязно выругался, но не прервал своего занятия, и через минуту издал
торжествующий звериный рык.
   Он встал с дивана, испытывая смесь отвращения  и  триумфа.  Кислый  запах
рвоты забивал ему ноздри, смотреть на лежавшее на испачканном диване смятое,
как грязная салфетка, бесчувственное тело жены было неприятно, но майор был,
по  большому  счету,  доволен.  Он  попал   домой   очень   вовремя,   чтобы
нейтрализовать эту полоумную тварь и вернуть ее в клетку, да еще  и  получил
при этом какое-никакое удовольствие.., да  чего  греха  таить,  удовольствие
было преизрядным. Ну и что с того, что  ему  нравится  грязь?  Она  нравится
многим, а ему всю жизнь приходится копаться в  грязи,  он  привык  к  грязи,
даже, можно сказать, полюбил ее.  И  потом,  где  вы  видели  в  наше  время
что-нибудь чистое? Только не говорите про чистоту детей и служителей церкви.
Дети начинают с того, что гадят под себя, а потом принимаются портить мебель
и воровать  конфеты,  а  попы  через  одного  по  совместительству  работают
платными информаторами. Так чего вы хотите от майора спецслужбы?  Тоже  мне,
грех: трахнул пьяную жену.
   Рассуждая подобным образом, Губанов сходил в ванную за тряпкой, тщательно
затер вонючую лужу на паркете, сполоснул тряпку,  слегка  передвинул  спящую
тяжелым пьяным сном Ирину и протер под ней диван. Затем он  тщательно  вымыл
руки, смочил полотенце теплой водой и более или  менее  умыл  жену.  Ее  вид
майора не волновал, но пачкать одежду не хотелось.
   Порывшись в шкафу, он нашел чистое белье и халат.
   Одевать тяжелое, безвольно обмякшее тело было трудно, но он  справился  с
этим неприятным делом довольно быстро - сказывался богатый  опыт.  Завязывая
на талии жены пояс халата,  он  невольно  припомнил,  сколько  раз  ему  уже
приходилось  заниматься  чем-то  подобным.  Перед  тем,   как   окончательно
отрубиться, Ирина  Бородин  просто  обожала  раздеться  донага  невзирая  на
личности присутствующих, и всякий раз не кому-то, а именно  майору  Губанову
приходилось  с  каменным  лицом  выносить  ее  на  руках   из   наполненного
расфуфыренными ротозеями помещения. Больше всего его бесило то,  что  наутро
она ничего не могла вспомнить, а все рассказы о своих  вечерних  похождениях
воспринимала как заведомую ложь.
   Губанов подумал, что наследственность - страшная штука. Вот и мать Ирины,
насколько он понял из материалов дела, сиганула в окошко нагишом при большом
стечении народа. Не то сама сиганула, не то тестюшка, дай ему бог  здоровья,
подтолкнул... Что там у них вышло на самом деле, Губанову было  неинтересно:
на месте Бородича он сам ни за что не упустил бы  такого  случая.  И  думать
здесь не о чем, не пойман - не вор. Очень простая  философия  и  к  тому  же
единственно верная.  Было,  не  было  -  неважно.  Важно  то,  что  господин
губернатор очень болезненно реагирует на всякое упоминание  об  этой  давней
истории, а значит, в  критический  момент  ее  можно  будет  использовать  в
качестве кнута. Не дай бог, конечно, но мало ли что?
   Майор достал из-под грязного белья свой пистолет, вложил его в  кобуру  и
натянул сверху пиджак. За окном уже совсем стемнело, можно  было  трогаться.
Все равно, пока все угомонятся, любимая женушка, не  ровен  час,  проснется.
Спиртного в доме больше не было ни капли, и чем он станет отключать  супругу
во второй раз, майор не знал.
   Вздохнув, он взвалил Ирину на плечо и вышел на лестничную площадку. Ни  в
подъезде, ни во дворе ему,  слава  богу,  никто  не  встретился,  и  он  без
приключений дотащил свою ношу до машины и затолкал на заднее сиденье.
   Полгода назад в подобной ситуации он наверняка задумался  бы  о  том,  не
утопить ли ее в  каком-нибудь  пригородном  водоеме,  сделав  потом  голубые
глаза: как, разве она не на  даче?  Но  теперь  ее  жизнь  стоила  несколько
миллионов долларов, и Губанов был рад, что по дороге с дачи с ней ничего  не
случилось.
   Он уложил Ирину поудобнее, повернув ее на  бок,  чтобы  не  захлебнулась,
если ее опять станет рвать, и заботливо одернул завернувшийся подол  халата.
Только теперь он  заметил,  что  жена  босая,  и,  сняв  пиджак,  накрыл  им
маленькие  замерзшие  ступни,  испытав  при  этом  прилив   сентиментального
чувства.   Где-то   когда-то   майор   Губанов   прочел,   что    повышенная
сентиментальность свойственна патологически жестоким людям, но  воспоминание
об этом оставило его вполне равнодушным: мало ли что понапишут бумагомараки!
И потом, хорош он или плох, переделывать себя уже поздновато. В будущем году
сорок лет стукнет, не  мальчик  уже,  чтобы  бредить  высокими  материями  и
духовным совершенствованием...
   Он сел за руль, предусмотрительно запер центральный замок и вывел  машину
со  двора.  Через  несколько  минут  он  окончательно  восстановил  душевное
равновесие