сывать", - Барби положила цветы на
Соньки ну могилу, ухоженную с не  меньшей  любовью,  чем  могила  матери
Степаныча, чем могилы братьев Квантришвили, Высоцкого, Листьева...
   Холод пробирал до костей, леденящими щупальцами забирался под шубу из
голубой норки. Все-таки Барби отвыкла от климата родины. У  нее  зуб  на
зуб не попадал, когда она вернулась к "вольво" Михаила.
   - Озябли? - спросил он.
   - Не то слово. Окоченела, как покойник.
   - Давайте поужинаем где-нибудь, выпьем для сугреву, посидим в тепле и
уюте. Я знаю поблизости одно местечко.
   - Это было бы кстати.
   В ресторанчике, куда они приехали, действительно было тепло и  уютно.
Играла негромкая музыка, публики оказалось немного. Но публика Марине не
понравилась.
   Мрачные типы с бритыми затылками,  челюстями,  как  у  Щелкунчика,  и
оловянными   глазами   вольготно   расположились   за   столиками.    На
монументальных  шеях  типов  красовались  золотые   цепи,   по   толщине
напоминающие  якорные,  на  руках  сверкали  столь  же  нелепо  огромные
браслеты и перстни. Спутницы "золотоносных"  типов  обладали  внешностью
фотомоделей, но разодеты были безвкусно, хоть и весьма  дорого,  и  вели
себя с претензией на изящные манеры в представлении вокзальных потаскух.
   - Братишки отдыхают, - с ухмылкой пояснил Михаил.
   Марина не поняла.
   - Чьи братишки?
   - Криминальный элемент сейчас так называется.
   - А-а... - протянула Марина,  подумав:  "А  ты,  выходит,  безупречно
честный бизнесмен и не имеешь никакого отношения к преступному миру?.."
   Под столом колено Михаила прикоснулось к  колену  Марины,  и  она  не
убрала свою ногу.
   - Что будем пить, Марина?
   - Я хочу виски.
   - О'кей. Сейчас в Москве  можно  хотеть  все,  что  угодно,  были  бы
деньги...
   - Ну и прекрасно.
   - Вы любите виски?
   - Давай будем  на  "ты",  -  предложила  Марина.  Михаил  с  радостью
согласился.
   - Давай.
   Ему очень хотелось спросить, сколько лет Марине,  но  он  не  решался
задать вопрос, считая его бестактным.
   Ему  вообще  много  о  чем   хотелось   спросить   эту   удивительную
темноволосую женщину с нездешним загаром на лице и руках.
   - Ты, наверное, недавно где-то отдыхала?
   - Отдыхала, и очень долго.
   - Я так и понял.
   - По загару?
   - Да, по загару. Очень красивый и ровный, но чувствуется, что  не  из
солярия, - настоящий.
   Марина посмотрела налицо Михаила и поняла, чего хочется мужчине. Того
же хотелось и ей самой. И они не стали противиться своим желаниям.
   Наскоро поужинав, немного выпив, они направились домой к Михаилу.
   Они вышли из кабины лифта, Михаил, держа Марину за руку, подвел ее  к
двери квартиры.
   - Заходи, не бойся.
   - Было бы чего бояться.
   - Но руки у тебя похолодели.
   - Это от мороза.
   Михаил отворил дверь, они вошли в полумрак прихожей. Шуба, будто сама
собой, упала с Марининых  плеч  на  пол,  и  Марина  почувствовала,  как
нетерпеливые мужские пальцы заскользили по ее телу.
   Марина попыталась вспомнить, когда же она в последний раз  занималась
любовью по собственному желанию, а не по необходимости, и  вспомнить  не
смогла.
   Или, быть может, не успела - страсть горячей волной  захлестнула  ее.
Марина прижалась к спутнику,  запустила  руки  под  его  свитер.  Ладони
ощутили жар  кожи,  а  под  ней  -  рельеф  тренированных  мышц.  Марина
вздрогнула, запрокинула голову, губы Михаила жадно впились в ее рот, его
язык коснулся ее неба.
   - Ах! - выдохнула Марина, пытаясь управиться с непослушным ремнем  на
джинсах Михаила.
   - Погоди, я сам...
   На ходу освобождаясь от одежды, они очутились в комнате на  паласе  с
высоким, как трава на газоне, ворсом, - Не включай, не включай  свет,  -
прошептала Марина, - я соскучилась по темноте.
   - Как скажешь.
   Марина словно сорвалась с цепи.
   - Ну  же!  Ну!  Ну!  -  задыхаясь  торопила  она  партнера,  а  затем
отстранялась от него.
   Партнер был  хорош,  это  Марина  поняла  уже  через  четверть  часа.
Что-что,  а  бег  времени  она  чувствовала  всегда,  даже  когда  время
останавливается. Марине  казалось,  что  у  нее  под  черепной  коробкой
вмонтированы часы, и поэтому  она  безошибочно  может  сказать,  сколько
времени прошло с того или иного момента.
   - Миша, ну же, давай, двигайся!
   - Я устал, обожди.
   - Тогда буду двигаться я.
   Она забралась на любовника, а он раскинулся  на  полу,  положив  руки
себе под голову...
   Когда Марина выдыхалась, Михаил  уже  вновь  был  полон  сил.  И  они
продолжали наслаждаться друг другом...
   Сколько прошло времени, Михаил не знал. Усталый, он заполз на диван.
   - Ты потрясающая женщина!
   В сумраке гостиной он пытался рассмотреть партнершу.
   - Все зависит от мужчины. Со мной давно такого не было.
   - Сколько тебе лет? - наконец-то решился" спросить Михаил.
   - А тебе?
   - Ты чисто по-еврейски отвечаешь вопросом на вопрос.
   - Нет, чисто по-женски. Так сколько тебе?
   - Мне двадцать семь.
   - А мне тридцать.
   - По тебе не скажешь.
   - Спасибо за комплимент, - Марина поднялась,  и  ничуть  не  смущаясь
своей наготы, даже радуясь  ей,  прошлась  по  комнате.  -  Где  у  тебя
ванная?
   - Направо от кухни.
   - Я приму душ.
   - И после этого уйдешь?
   - Уйду. Ты не хочешь, чтоб я уходила?
   - Нет.
   - А ты сможешь еще?
   - С такой женщиной, как ты, естественно, смогу.
   Но не сразу. Я устал.
   - Я тоже устала. Я сейчас искупаюсь, а потом решим, что делать.
   Михаил видел, что грудь у женщины  белая,  а  все  тело  темное,  как
спелый орех, и это возбуждало.
   - Подожди, подожди, - сказал он, вскакивая с дивана и  хватая  Марину
за руку.
   Она выдернула руку.
   - Пусти. Мне нужно в душ.
   - Тогда я пойду с тобой.
   - Ну что ж, идем, - согласилась Марина.
   В ванной комнате Марина проговорила:
   - Крибле-крабле-бумс! - и сдернула с головы парик.
   Михаил опешил.
   - У тебя парик?!
   - Ну не скальп же я сняла.
   - Ты блондинка...
   - Да, я блондинка, как Мерилин Монро. Только, в отличие от Монро,  не
вытравленная пергидролью, а натуральная.
   - Это здорово, что ты блондинка!
   - Почему же?
   - Разнообразие меня вдохновляет.
   Под теплыми и шумными, как летний ливень, струями душа они продолжили
заниматься любовью.
   Но всему есть предел. В конце концов силы  иссякли  у  обоих.  Марина
осталась в ванной, а Михаил, накинув  халат,  отправился  на  кухню.  Он
соорудил бутерброды и откупорил бутылку белого вина.
   - Ты вовремя подсуетился, - сказала Марина,  выйдя  из  ванной.  -  Я
страшно проголодалась.
   - Я тоже.
   - Добротный секс действует лучше любого аперитива.
   - Где ты живешь?
   - В гостинице.
   - Это сейчас. А вообще?
   - А вообще - у себя дома.
   - Но ты живешь там?
   - Да, там.
   - А я вот мечтаю жить там, но...
   - Что "но"?
   - Но не представляю, чем бы я там занимался.
   Марина горько подумала: "Не приведи  тебе  Бог  заниматься  тем,  чем
занимаюсь я", А Михаил не прекращал расспрашивать.
   - У тебя есть свой дом?
   - Да, есть.
   - А муж?
   - Мужа у меня нет.
   - Почему?
   - Он был и.., весь вышел.
   - А что с ним случилось?
   - А что всегда случается с мужьями - муж объелся  груш...  И  вообще,
дорогой, ты задаешь слишком много вопросов.
   - Прости, больше не буду.
   Михаил налил в бокалы вино.
   Марину  забавлял  этот  парень,  по-южному  ненасытный  в   любви   и
по-славянски простодушный в своем любопытстве.
   - Знаешь, Миша, мне нужно идти.
   - А может, останешься?
   - Нет, не останусь, у меня куча дел.
   - Каких дел? Уже поздно!
   - Как раз потому, что поздно, я должна идти.
   - Тогда я вызову такси.
   - Это джентльменский поступок, но платить за такси буду я.
   - С какой стати? У меня достаточно  денег,  чтоб  отправить  даму  на
такси.
   - Пожалуйста, не спорь. Я привыкла за все платить сама.
   - Как скажешь.
   Пока Марина одевалась, Михаил по телефону заказал такси.
   Заказанное такси приехало очень быстро. Михаил пошел проводить Марину
до машины.
   - Мне очень не хочется отпускать тебя, - сказал он в лифте. - Ты  мне
понравилась. Я надеюсь, мы еще встретимся?
   - Ты что,  совсем  потерял  голову  от  любви  и  забыл,  что  должен
обеспечить меня тем, о чем я просила? Поэтому мы встретимся уже завтра.
   - Я ничего не забыл, но спросил о другом.
   - Не будь таким легкомысленным. Все-таки дела должны быть  на  первом
месте.
   Михаил постоял на крыльце подъезда, дожидаясь, пока  Марина  сядет  в
такси.
   Открывая дверцу, она обернулась.
   - До встречи!
   - До встречи!
   Барби уже твердо решила, что завтрашняя их встреча  будет  последней.
Михаила придется убрать - он слишком много знает.
   Марина спросила таксиста:
   - Вы не будете против, если я закурю?
   - А меня угостите?
   - Угощу, - Марина подала длинную египетскую сигарету.
   - Что это такое?
   - Сигареты такие.
   - Американские?
   - Американскими вся Москва завалена,  а  эти  поприличнее  их  будут,
американские - ширпотреб.
   Автомобиль пронесся по Калининскому мосту. Белый дом был ярко освещен
прожекторами. Во многих окнах горел свет.
   - Допоздна сидят... Работают, работают, а толку никакого, - проворчал
таксист.
   - Да-да, толку никакого, - подтвердила Марина.
   Автомобиль остановился у входа в гостиницу.
   - Сколько с меня? - не глядя на счетчик, спросила Марина.
   - Пятнадцать долларов.
   Сумма была явно завышенной,  но  Марина  торговаться  не  стала.  Она
подала водителю двадцатку.
   - Сдачи не надо.
   Марина поднялась в свой номер и  сразу  же  включила  телевизор.  Она
увидела на экране того, о ком постоянно думала все последние дни. Хозяин
"Нефтепрома" у себя дома давал интервью  Он  говорил  уверенно,  даже  с
апломбом, не забывая любезно улыбаться молодой симпатичной журналистке.
   "Ну что ж, улыбайся, улыбайся", - подумала Марина, чувствуя,  как  ее
указательный палец непроизвольно сгибается.
 
Глава 20 
 
   После того как Глеб Сиверов  ликвидировал  Мерцалова,  прошло  четыре
дня. У Глеба все эти дни держалось приподнятое  настроение,  как  обычно
бывает у человека после тяжелой, но успешно  выполненной  работы.  Ирина
удивлялась  его  ровному  и  веселому   расположению   духа.   Они   уже
поговаривали о том, не съездить ли им к кому-нибудь в гости, например, к
старому генералу Лоркипанидзе.
   Но вместе  с  тем  Сиверова  точило  какое-то  смутное  беспокойство,
ощущение не до конца сделанного дела.
   Он копался в себе, но, как ни старался, не мог  найти  сколько-нибудь
убедительного объяснения, и беспокойство только усиливалось.
   Ирина заметила состояние мужа. Однажды вечером она спросила:
   - Что-то не так, дорогой?
   - Все так, - с улыбкой ответил Сиверов.
   -  А  мне  кажется,  тебя  что-то  беспокоит,  гнетет.  Или  я  стала
мнительной из-за беременности?
   - Да, беременность иногда играет плохие шутки,  имей  это  в  виду  и
поменьше бери в голову, - сказал Сиверов и подумал: "А может, это я стал
мнительный? Переработал, устал и не могу отключиться?.."
   - Нет, Глеб, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ошибаться, это точно.
   - Может быть, ты и не ошибаешься, - негромко обронил Глеб и,  подойдя
к окну, стал смотреть на ночной пейзаж.
   - Ладно, я пойду спать. Если ты не хочешь говорить со мной.
   Глеб подошел к Ирине, поцеловал ее в щеку.
   - Иди ложись, я скоро приду.
   Но это "скоро" растянулось на несколько часов.
   Ирина давным-давно уснула, а Глеб все еще расхаживал от окна к  стене
и обратно и так же по кругу гонял свои мысли, вновь и вновь  прокручивал
в мозгу события, анализировал, сопоставлял - и чувствовал, что плутает в
тумане.
   "Поговорить, что ли, с Потапчуком? Но еще, наверное, не  время.  Надо
же когда-то и спать. И генерал пусть отдохнет".
 
*** 
 
   Утром Глеб проснулся рано. Ирина тоже проснулась, хотя Глеб  старался
по возможности бесшумно подняться и одеться.
   - Куда ты, Глеб?
   - Нужно поехать по делам.
   - Это действительно нужно?
   - Ты сомневаешься?
   - Нет.
   Целый  час  Глеб  бесцельно  колесил  по   утренней   Москве,   будто
преследовал ускользающую догадку.
   Наконец решил: "Надо ехать на мансарду".
   Он поднялся, устроился перед компьютером в своей потайной комнатке  и
принялся  просматривать  картотеку.  Он  делал  это  чисто  механически,
пробегал глазами строчки, затем нажимал клавишу.  Текст  двигался  выше,
мелькали фамилии, цифры, комментарии...
   И вдруг, без всякой связи с просмотренной информацией,  вынырнула  из
памяти  одна  маленькая  деталь,  вынырнула  так  внезапно,   что   Глеб
вздрогнул, сердце забилось сильнее.
   - Ну-ка, ну-ка...
   Он быстро нашел бумаги, которые дал ему генерал Потапчук еще тогда, в
управлении, бумаги о двух убийствах, связанных с торговлей нефтью,  -  в
римском "Хилтоне" и в "Пещере горного короля".
   "Вот что меня беспокоит! - Глеб прочел несколько строк. - Да,  да!  И
я, и генерал Потапчук сделали абсолютно неверные выводы.  К  убийству  в
Риме Мерцалов не имеет никакого отношения. Слишком уж хорошо я его знаю.
Слишком хорошо знал, - поправил себя Сиверов. - Знал, знал... Ну, думай!
Думай! - Глеб еще раз перечитал четыре строчки  и  откинулся  на  спинку
кресла. - Нет, конечно же, нет! Это не Мерцалов".
   Сиверов вскочил. Неуловимая, как  призрак,  догадка  сама  явилась  к
нему.
   Аль-Рашид был застрелен, когда собирался заняться  любовью  со  своей
итальянской подружкой.
   "Но почему именно тогда, когда они уже разделись, но еще не  легли  в
постель? Ведь в любой момент можно было нажать на  спусковой  крючок,  в
любой момент.
   Но выстрел был  произведен,  согласно  материалам  расследования,  до
полового акта, это подтвердила и любовница Аль-Рашида. Мерцалов  так  не
сделал бы. И я бы так  не  сделал.  Мужчина  так  не  поступит.  Мужчина
досмотрел бы до конца, мужчине было бы  интересно,  как  они  трахаются.
Значит, какой вывод из этого следует? Вывод из этого сделает даже полный
дебил: если не мужчина  прятался  в  здании  напротив,  то...  При  всем
богатстве выбора другой альтернативы нет! Как это мне не пришло в голову
сразу? Это надо было сообразить мгновенно. Но у меня не было времени, да
и авторитет генерала Потапчука слишком велик. Ведь он  сказал,  что  над
этими бумагами работали его аналитики, работал он сам и еще этот генерал
Решетов из "девятки". В общем, я,  Глеб  Сиверов,  поверил.  Поверил,  а
теперь... А что, собственно говоря,  теперь?  А  теперь  вот  что:  если
стреляла женщина, то почему бы..."
   И Глеб, хлопнув в ладоши, схватил телефонную трубку.
   - Потапчук слушает.
   - Федор Филиппович, доброе утро.
   - А,  доброе  утро,  Глеб  Петрович.  Откуда  ты  ни  свет  ни  заря?
Что-нибудь случилось?
   - Да, случилось. У меня есть очень важные соображения.
   - По поводу чего?
   - По поводу нашего дела.
   - Так оно уже закрыто. Включая особый режим финансирования.
   - А мне кажется - нет.
   - Как это нет? Ты что?
   - Я уверен, что дело не закончено и что оно может закончиться в любой
момент - не в нашу пользу.
   - Да что ты такое говоришь?
   - Я сейчас к вам еду.
   - Давай, давай, жду тебя и любых малоприятных сюрпризов.
   - Не вам на сюрпризы обижаться.
   Не прошло и получаса, как Глеб входил в кабинет генерала Потапчука, в
старомодный кабинет с огромным  столом,  на  котором  стоял  хрустальный
стакан с остро отточенными карандашами и лежало несколько листов  чистой
бумаги. Генерал был явно озадачен. Если Слепой утверждает, что  дело  не
закончено, значит, у него есть на то веские основания.
   Сиверов и Потапчук обменялись крепкими рукопожатиями. Генерал  кивком
предложил Глебу сесть.
   - Не сидится, Федор Филиппович, - Сиверов прошелся  из  угла  в  угол
просторного, как классная комната, кабинета. - А можно кофе?  Я  с  утра
так и не успел выпить.
   - Кофе сейчас будет.
   Генерал по селектору заказал кофе.
   - Так с какими соображениями ты ко мне пожаловал?
   - Федор Филиппович, мы с вами сделали много, но не все.
   - Погоди, Глеб, давай по порядку.
   - У нас, возможно, мало времени, чтоб по порядку.
   - Ну ладно, излагай, как знаешь, а я попытаюсь сообразить на ходу.
   -  Дело  в  том,  Федор  Филиппович,  что  Аль-Рашида  пристрелил  не
Мерцалов.
   - Не Мерцалов? Тебе что, сегодня ночью явилась его  тень  и  поведала
обо всем?
   - Нет, тень не являлась, хотя заснуть я не мог.
   - Тогда откуда у тебя подобные мысли?
   - Генерал, вы ведь читали сообщение итальянской полиции?
   - Это не полиция, Глеб, это спецслужба - наши коллеги.
   - Не важно. Значит, сообщение ваших коллег. Вы внимательно читали?
   - Конечно, внимательно. И не я один.
   - Вы не обратили  внимание  на  то,  в  какой  момент  был  застрелен
Аль-Рашид?
   - Ну, в тот момент,  когда  он  и  Джульетта  Лоренцетти  предавались
радостям жизни.
   -  Нет,  генерал,  вы  ошибаетесь.  В  бумагах   написано   несколько
по-другому.
   - Как по-другому?
   Глеб процитировал четыре строки из оперативной записки,  которую  ему
дал генерал Потапчук.
   - Они, генерал, только намеревались предаться этим самым радостям.
   - И что, это такая существенная разница?
   - По-моему, весьма существенная.  Не  знаю,  может,  я  ошибаюсь,  но
мужчина-снайпер, даже тот же Мерцалов, наверняка понаблюдал бы  за  тем,
как трахаются Аль-Рашид и его Джульетта.
   - Почему ты так думаешь?
   - Я бы, во всяком случае, поступил так. Вполне возможно, что  это  не
аргумент, но тем не менее... Вы бы  полюбопытствовали,  как  это  у  них
произойдет?
   - Возможно...
   - Будьте искренни, генерал.
   - Полюбопытствовал бы.
   - Вот видите.
   - Ничего я не вижу! Ты к чему клонишь, Глеб?
   - А к тому, что стреляла в висок Аль-Рашиду женщина.
   - Что?! - воскликнул генерал Потапчук.
   - Стреляла женщина.
   - В твоих соображениях, Глеб, несомненно есть  логика.  Но  куда  она
ведет, я еще не пойму.
   -    Послушайте,    генерал,    но    вы    же     понимаете,     что
российско-норвежско-саудовско-аравийский  контракт  очень  важен  и  для
того, чтобы его сорвать, не жалко ничего? Особенно  для  нашего  бывшего
восточного друга, обложенного санкциями ООН?
   Потапчук очумело уставился  на  своего  лучшего  агента.  Во  взгляде
генерала отчетливо читалось опасение, что Слепой, на  почве  перегрузок,
прежде времени впал в маразм.
   - Глеб Петрович, а какая, черт побери,  связь  между  санкциями  ООН,
половыми актами и подглядыванием в окна?!
   - Мне кажется, в такой ответственной операции  Мерцалова  кто-то  еще
должен страховать,  то  есть  дублировать,  чтобы  свести  риск  провала
мероприятия к минимуму. И скорее всего, это та  женщина,  которая  убила
Аль-Рашида.
   Генерал задумался и минуты три молча бороздил просторы кабинета.
   - Есть, конечно же, логика в твоих рассуждениях,  есть.  Но  кто  эта
женщина? Абы кого не пошлют.
   - Я, увы, не знаю, - со вздохом сказал Глеб,  но  его  радовало,  что
генерал Потапчук принял его версию.
   - Решетов уже снял охрану, вернее, уменьшил ее до  прежних  размеров.
Что ты думаешь, Глеб, все надо вернуть на чрезвычайный режим?
   - Да, думаю, охранять его надо, может быть, еще  бдительнее.  Выстрел
может прозвучать в любой момент.
   - Полагаешь, выстрел?
   - Если женщина, то выстрел. И вероятнее всего, выстрел из снайперской
винтовки.
   Генерал Потапчук зябко поежился, словно стоял на холодном ветру.
   - Да, Глеб, задал ты мне задачу. А если ты ошибаешься?
   - Не исключено. Но какое-то чувство мне подсказывает, что я на верном
пути.
   - Чувство, чувство... - пробурчал  генерал.  -  В  нашем  деле  лучше
полагаться не на чувства, а на факты.
   А фактов у тебя нет.
   - Но предположение есть, и вы с ним согласились?
   - Послушай, а если Мерцалов не любил подсматривать?  Вспомни  убитого
гомика. - Может, и Мерцалов - того...
   - Могло бы быть и так, но он