вел  плечами.
Воображение у него было живое, и на  секунду  он  словно  перевоплотился,  в
полной  мере  ощутив  горечь  постигшего  первого  секретаря  разочарования.
Тряхнув головой, он отогнал  наваждение  и  включил  третью  передачу,  лихо
обогнав навьюченного тяжелым рюкзаком велосипедиста.
   "Между прочим, - подумал он, - Гусь запросто может подложить мне  свинью.
Опять каламбур и опять плоский, но суть от этого, к сожалению, не  меняется.
Уж Гусь-то  целиком  и  полностью  в  курсе  моих  обстоятельств..,  он  же,
помнится, Галку и споил. ?Выпей, Галочка, до  дна,  Галочка,  компанию  надо
уважать, Галочка...? Сучий потрох! А теперь, того и гляди, снимет трубочку и
позвонит в Москву: кого, мол, вы к себе взяли? У него же  жена  алкоголичка,
вы разве не знали?"
   Он остановился возле гастронома, купил хлеба, молока и  яиц,  после  чего
заскочил  в  детский  сад.  Иришка  опять  бродила  по  площадке  в   полном
одиночестве - он сильно  задержался  на  работе  из-за  Ковровой,  а  Галка,
конечно же, даже не подумала забрать ребенка. Впрочем, так было даже  лучше:
когда она в последний раз заявилась в детсад, Иришку ей попросту не отдали.
   Извинившись перед маявшейся на скамейке воспитательницей, Бородич посадил
Иришку на плечо и пошел к машине, невнимательно слушая ее болтовню.
   Иришка болтала до самого дома, и Бородин за это время успел усвоить массу
полезной информации. Он узнал, что Женя бросил  в  унитаз  мячик  и  спустил
воду, но мячик почему-то не утонул, Костя подрался с Витей, а Олю  поставили
в угол за то, что она показывала мальчикам  свои  трусики.  На  обед  давали
противную кашу, а на полдник - пряники с молоком, но в  молоке  была  пенка,
так что пить его никто не стал. У Елены Александровны есть  золотой  зуб,  а
Вика Петровна из ясельной группы сегодня пришла в новом платье с брошкой. Он
вел машину,  рассеянно  кивая  в  нужных  местах,  и  к  тому  моменту,  как
?запорожец? вкатился во двор новенькой  девятиэтажки,  где  семья  Бородичей
совсем  недавно   получила   двухкомнатную   квартиру   престижной   чешской
планировки, его настроение незаметно улучшилось.
   Иришка подействовала, как лекарство, и так было всегда.
   В дочери Бородич души не чаял. Конечно, пять лет - это не тот возраст,  в
котором человек раскрывается целиком и полностью. Честно  говоря,  чему  там
раскрываться? Но Иван почему-то был уверен, что  Иришка  взяла  лучшее,  что
было в нем и в Галке, и немного завидовал ее  будущему  мужу.  Ей  было  что
взять у своих родителей, даже у Галки. Да нет,  почему  ?даже??  Особенно  у
Галки. Бородич вздохнул. До того, как началось  Галкино  погружение  на  дно
бутылки, мужики на улицах все время оборачивались ей вслед, а  те,  кто  был
вхож в семью Бородичей, неоднократно высказывали Ивану  свое  восхищение,  в
котором без труда прочитывалась черная зависть. Гусь, помнится, даже пытался
подбить ей клинья.
   Ни черта у него тогда не вышло, потому что Галка была  не  из  таковских.
Тогда, накануне своего первого запоя,  Галка  поражала  Бородича  цельностью
своей натуры и спокойной уверенностью в себе и своей семье.
   Запирая машину под неумолкающее щебетание Иришки, Бородич снова вздохнул.
Наблюдать за тем, как на твоих  глазах  разрушается  человеческая  личность,
всегда тяжело, но  когда  человек  по-настоящему  тебе  близок,  это  тяжело
вдвойне.
   Они поднялись на седьмой этаж в чистеньком лифте.
   Иришка, как всегда, выразила желание самостоятельно нажать на  кнопку,  и
Бородачу  пришлось  приподнять  ее,  держа  под   мышками,   поскольку   без
посторонней помощи она доставала в лучшем случае до кнопки второго этажа. На
лестничной площадке тоже было чисто и все еще  попахивало  стройкой.  Бренча
связкой ключей, Бородич открыл обитую вишневым дерматином дверь  и  галантно
пропустил Иришку вперед.
   Он вошел в квартиру, улыбаясь, - Иришка все-таки подняла ему  настроение,
да  и  принесенные  им  новости  были  хорошие,  -  заглянул  в  спальню   и
остановился, как вкопанный.
   Он, как всегда, не успел как следует подготовиться к тому, что  увидел  в
спальне. Это было, как пощечина, и на какое-то время у него  даже  захватило
дух. Столбом  стоя  в  дверях,  он  отстранение  подумал,  что  человеческая
фантазия все-таки  безгранична,  особенно  если  ее  как  следует  подогреть
алкоголем.
   Большое окно было распахнуто настежь. Галка сидела на подоконнике  в  чем
мать родила и сосредоточенно плевала вниз, стараясь, судя по всему,  попасть
кому-нибудь на плешь. Поискав глазами, Бородич обнаружил  недопитую  бутылку
портвейна на тумбочке рядом с развороченной кроватью.  Стакан,  слава  богу,
был только один, но легче Ивану от этого почему-то не стало.
   Он попытался заговорить,  но  поначалу  вместо  слов  из  груди  вырвался
какой-то смешной придушенный писк. Бородич  откашлялся,  прочищая  горло,  и
успел, не глядя, поймать левой рукой и мягко задвинуть за спину сунувшуюся в
комнату Иришку. Ребенку было вовсе не  обязательно  видеть  это  безобразие.
Бородич много бы отдал за то, чтобы тоже не видеть этого, но ему-то деваться
было совершенно некуда.
   Галка повернула  к  нему  обрюзгшее  от  беспробудного  пьянства  лицо  с
нездоровыми синими кругами под глазами и пьяно ухмыльнулась.
   - С-салют, - сказала она. - Вы уже вернулись? А почему так рано?
   Язык у нее совсем заплетался, и Бородич пожалел,  что  не  приехал  часом
раньше или позже. Появись он здесь на час раньше, это позорище можно было бы
предотвратить, а задержка хотя бы в полчаса дала бы ему отличную возможность
застать жену мирно спящей, избавив таким образом от необходимости уговорами,
а то и силой, снимать эту полоумную с подоконника. ?Нет, - подумал он снова,
- так жить нельзя. Нужно искать какой-то выход, иначе быть беде?.
   - Слезай оттуда и оденься, - стараясь говорить  спокойно,  сказал  он.  В
висках маленькими злыми молоточками стучал пульс, его толчки становились все
боле? частыми и сильными, словно какие-то чокнутые шахтеры пытались  изнутри
продолбить голову Бородича насквозь и выбраться наружу. О  том,  что  будет,
если эти ребята добьются своего, Ивану думать не хотелось.
   - Слезай оттуда и оденься, -  пьяным  голосом  передразнила  жена,  снова
отвернулась к окну, тщательно прицелилась и плюнула  вниз.  -  Промазала,  -
сообщила она. - Слишком высоко, трудно целиться.
   Бородич спиной вперед выдвинулся в коридор, вытесняя из комнаты Иришку, и
плотно прикрыл дверь.
   - А маме опять плохо? - спросила Иришка.
   - Все в порядке, - почти не слыша собственного  голоса  из-за  барабанной
дроби совсем сбесившегося пульса, сказал Бородич. -  Все  будет  в  порядке.
Интересно, что у нас сегодня по телевизору?
   - Мультики! - закричала Иришка и, на время забыв о том, что ?маме плохо?,
устремилась в большую комнату.
   Бородич включил ей телевизор. Ему повезло - передавали мультфильмы, целую
программу, и  Иришка  была  на  какое-то  время  нейтрализована.  Он  открыл
стеклянную дверцу польской  трехсекционной  стенки,  взял  с  полки  коробку
шоколадных конфет и сунул ее Иришке.
   - Налетай, - сказал он.
   - Ты что, папа? - Иришка округлила глаза. - Мама же будет ругаться!
   - Не будет, - пообещал Бородич. - Ты, главное, все не съедай, а то  живот
заболит.
   Иришка что-то ответила, но он уже не  слышал  ее.  В  глазах  у  него  то
темнело,  то  снова  прояснялось  в  такт  бешеным  ударам  пульса.  Он  был
по-настоящему напуган и разозлен. Пьяные скандалы - это  одно,  но  то,  что
выкинула Галка на этот раз - это уже черт  знает  что.  Поднесла  подарочек,
ничего не скажешь...
   Прихожая, как во сне, криво  проплыла  мимо.  Бородич  вошел  в  спальню,
борясь с ощущением, что движется под водой, и  заскрипел  зубами  от  нового
унижения и испуга.
   Галка уже не сидела на подоконнике - она стояла на нем  во  весь  рост  и
махала кому-то рукой с  таким  видом,  словно  была  спускающейся  по  трапу
авиалайнера кинозвездой, приветствующей собравшуюся внизу толпу поклонников.
В том, что толпа внизу имеет место, можно было не сомневаться - легкий шум и
отдельные испуганные возгласы были слышны даже здесь, на седьмом этаже.
   Бородич метнулся к окну, стараясь двигаться бесшумно и ожидая, что  Галка
вот-вот слишком сильно подастся вперед, оступится, и  в  оконном  проеме  не
останется ничего, кроме голубого неба.
   - Да здравствует ленинская коммунистическая партия! - выкрикнула Галка  и
снова помахала рукой. - А особенно комсомол Бородич наконец пересек комнату,
показавшуюся ему длинной, как стадион, и  схватил  жену  за  руку.  Смотреть
вниз, в окно, он избегал, но боковым зрением все равно разглядел на тротуаре
кучку зевак - человек двадцать, не меньше. Бешено стучавший в  висках  пульс
вдруг угомонился, и теперь второй секретарь райкома ВЛКСМ  Иван  Бородич  не
ощущал ничего, кроме сосущей  пустоты  внутри.  Ему  вдруг  показалось,  что
теперь так будет всегда: звенящая пустота  в  голове,  сосущая  пустота  под
диафрагмой и ватная, бессильная пустота в руках и ногах, как у  какой-нибудь
резиновой игрушки. Несмотря на жару,  его  прошиб  ледяной  пот,  и  ладонь,
сжимавшая запястье жены, моментально сделалась скользкой.
   - Свободу Юрию Деточкину! - с  пьяной  бесшабашностью  выкрикнула  Галка,
крутанула рукой и вывернулась из захвата.
   Это движение было слишком резким. Она покачнулась, теряя  равновесие,  но
почти сразу ухватилась за край оконной рамы и выпрямилась.  Бородич  схватил
ее за талию и потянул на себя. От обнаженной Галкиной кожи исходил  несвежий
запашок. Ивану даже показалось, что от нее пахнет вином, словно  она  потела
портвейном, но сейчас ему было не до тонкостей. Он осторожно оттаскивал жену
от зияющей семиэтажной пропасти, и на какое-то мгновение ему почудилось, что
он преуспел: Галка подалась назад, уступая его усилиям, и даже положила руки
ему на плечи, повернувшись к улице спиной.  ?Голым  задом?,  -  с  чувством,
близким к отчаянию, уточнил про себя Бородич.
   В следующую секунду лежавшие  на  его  плечах  руки  напряглись,  пытаясь
оттолкнуть его.
   - Пусти, говнюк! - пьяно растягивая слова, заорала Галка и  отвесила  ему
трескучую оплеуху, одновременно полоснув ногтями по другой щеке.
   Один ноготь задел веко. Это было чертовски больно. Глазу сразу  сделалось
горячо и сыро.  Бородич  на  секунду  выпустил  талию  жены,  зажав  ладонью
поврежденный глаз. Он был уверен, что окривел, но глаз оказался на месте.
   - Прекрати... - начал он,  но  Галка  ткнула  его  в  лицо  растопыренной
пятерней и снова высунулась в окно.
   Бородич успел схватить ее за руку и стиснул запястье  так,  что  побелели
суставы на пальцах.
   - Слезай, черт бы тебя побрал, -  процедил  он  сквозь  зубы.  -  Слезай,
перестань позориться...
   - Уйди, сволочь! - выкрикнула она. - Ненавижу! Комсюк вонючий... Пусти!
   Галка яростно рванулась, всем телом подавшись назад, в сторону улицы. Она
вдруг начала визгливо хохотать,  размахивая  свободной  рукой.  Сквозь  этот
хохот Бородич расслышал приближающийся вой сирены - кто-то из соседей,  судя
по всему, вызвал милицию, а может быть, пожарных.
   Какое-то мгновение Бородич пытался сообразить, кого же  все-таки  следует
вызывать в подобных случаях. Утробное завывание сирены  приблизилось,  толпа
внизу зашумела.
   "Хлеба и зрелищ, - бессвязно подумал Бородин,  сжимая  запястье  повисшей
над семиэтажной пропастью жены. - Всегда одно и то же: хлеба и зрелищ. И  по
возможности за чужой счет. Ладно, будет вам зрелище?.
   - К черту, - хрипло выдавил он и разжал пальцы.
   В наступившей после отчетливого глухого удара  об  асфальт  тишине  вдруг
истошно завопила какая-то женщина.
   Она вопила, пока у нее не кончился воздух, потом на мгновение прервалась,
чтобы наполнить легкие, и завопила  снова.  Этот  звук  напоминал  верещание
циркулярной пилы, вгрызающейся в твердую древесину. Некоторое время  Бородич
просто стоял у окна и слушал, а потом медленно обернулся и увидел  в  дверях
спальни Иришку.
 
Глава 2 
 
   - Ну что же, господа. Пожалуй, на сегодня у меня все.  Надеюсь,  выходные
пройдут нормально и все  мы  хорошенько  отдохнем.  Это  просто  необходимо,
потому что с понедельника нам опять впрягаться в этот воз...
   - Как Лебедь, Рак и Щука, - вполголоса пошутил кто-то. Шутка была  далеко
не безобидная, поскольку совещание вышло довольно  напряженным,  но  теперь,
когда все было более или менее улажено, губернатору не хотелось начинать все
сначала.
   - Надеюсь, что нет, - изобразив на лице самую приятную из  своих  улыбок,
сказал он. - Если уж проводить такие параллели, то я предпочел бы Стрекозу и
Муравья. Так поди же, как говорится, попляши...
   На этот раз заулыбались все. Губернатор закрыл совещание,  и  люди  стали
расходиться, негромко переговариваясь  и  деликатно  двигая  стульями.  Иван
Алексеевич откинулся на спинку кресла и позволил себе закурить,  скрупулезно
отметив в уме, что эта сигарета уже третья за сутки,  и,  следовательно,  до
конца дня он может выкурить  еще  две.  Его  взгляд  рассеянно  скользил  по
поверхности широкого  стола,  перебегая  с  предмета  на  предмет,  и  вдруг
остановился на перекидном календаре.
   Губернатор  едва  заметно  вздрогнул  и  на   мгновение   закрыл   глаза.
Разумеется, он и без календаря знал,  что  сегодня  восемнадцатое  июня,  но
почему-то именно листок календаря напомнил ему,  что  послезавтра  годовщина
смерти Галки.
   "Как раз в воскресенье, - подумал он,  глубоко  затягиваясь  сигаретой  и
благожелательно кивая в ответ на пожелания хорошо провести выходные. -  Надо
бы на могилку  съездить,  что  ли...  Двадцать  четыре  года  прошло,  почти
четверть века, а до  сих  пор,  как  вспомню,  мороз  по  коже.  Эх,  Галка,
Галка..."
   За двадцать  четыре  года  Иван  Алексеевич  Бородич  успел  окончательно
убедить себя в том, что смерть его жены была  просто  несчастным  случаем..,
или самоубийством, если кому-то больше нравится такая формулировка. Конечно,
во всем был виноват он и только он. Кто же еще, позвольте вас  спросить?  Не
удержал, не сумел, рука соскользнула...
   Эх, Галка, Галка! Он знал это так же точно, как и  то,  что  Земля  имеет
форму слегка сплюснутого с полюсов шара,  и  думал  о  той  поросшей  быльем
истории примерно столько же, сколько о форме родной  планеты.  Так  было  до
недавнего времени, и подобное положение вещей вполне устраивало  губернатора
Бородача,  но  в  последние  два  года  тот  июньский  день  благословенного
семьдесят четвертого начал все чаще  всплывать  в  памяти  наподобие  дохлой
рыбины,  медленно  поднимающейся  из  непрозрачной  глубины  водоема  кверху
брюхом. На то были свои причины, и причины эти,  честно  говоря,  беспокоили
Ивана  Алексеевича  гораздо  сильнее,  чем   события   двадцатичетырехлетней
давности, казавшиеся теперь вычитанными в какой-то потрепанной  книжице  без
начала и конца.
   Сигарета,  как  всегда,  догорела  слишком  быстро.  Иван  Алексеевич   с
неудовольствием покосился на тлеющий окурок и воровато  затянулся  еще  раз.
Последние два сантиметра сигареты, по утверждению медиков, содержат  в  себе
больше всего всякой канцерогенной дряни.., все-то им известно, этим медикам!
Быстро и надежно избавить человека от пагубной привычки они не в  состоянии,
зато отравлять ему жизнь постоянными воплями о вреде курения  считают  своим
священным долгом. Они, видите ли, давали  клятву  Гиппократа.  Просто  банда
взяточников и недоучек, вот что они такое, эти самые медики.., и  не  только
медики, увы.
   Губернатор потушил окурок в пепельнице, и тут  на  столе  ожил  селектор.
Бородич недовольно покосился на него и ткнул пальцем в клавишу.
   - Иван Алексеевич, к вам Нина Константиновна, - пропела секретарша.
   - Просите, - подавив невольный вздох, сказал он.
   Двойная дверь бесшумно распахнулась, и в кабинет вошла Коврова. Отсюда, с
расстояния в  добрых  двенадцать  метров,  запросто  могло  показаться,  что
пролетевшие годы вообще не затронули бывшую гимнастку,  но  Бородич  отлично
знал, что это не более чем оптический обман:  то,  что  отняло  время,  Нина
Константиновна  Коврова  более  или  менее  успешно  восполняла  при  помощи
модельеров и косметологов.  Когда-то  стройные  и  округлые  икры  сделались
тонковатыми и едва ли не костлявыми, бедра раздались, грудь и живот обвисли,
а на шее появились  предательские  морщины  и  складки,  но  все  это  умело
скрывалось, затягивалось и закрашивалось,  и  для  своего  возраста  Коврова
выглядела очень даже неплохо.
   Бородичу было доподлинно известно, что она содержит  как  минимум  одного
безмозглого жеребца со жгучей голливудской внешностью,  даже  не  очень  при
этом скрываясь. ?Впрочем, - подумал Бородич, - пусть бросит камень, кто  без
греха?.
   Его собственная жена была на  три  года  моложе  его  дочери,  и  он  был
последним, кто стал бы укорять Коврову за ее связь с массажистом.
   Не  дожидаясь  приглашения,  Коврова  пересекла  кабинет  и  уселась   на
ближайший к столу Бородача стул. Годы,  не  пощадившие  ее  тело,  пошли  на
пользу  ее  лицу,  придав  ему  рельефность  и  выразительность.   Сочетание
проступавших в каждой черточке железного характера и  острого  ума  с  умело
наложенной косметикой  сделало  когда-то  плоскую  и  бесцветную  физиономию
Ковровой  по-настоящему  привлекательной.  Глядя  на  нее,  Бородич  испытал
внезапный прилив теплого чувства: они давно перестали делить постель и  даже
вспоминать о тех временах, но это был проверенный боевой товарищ, бок о  бок
с которым нынешний губернатор Московской области  прошел  огонь  и  воду.  В
незапамятные  времена  Коврова  сделала  на  него   ставку,   руководствуясь
понятными только ей  одной  причинами,  и  с  тех  пор  всегда  была  рядом,
направляя и подталкивая,  то  забегая  вперед,  чтобы  расчистить  для  него
дорогу, то подпирая его сзади. Она никогда не  оставляла  его  -  ни  в  дни
побед, ни тогда, когда его гнали, и только ленивый не бросал в него грязь, -
и половина его теперешнего успеха по праву принадлежала ей.
   -  Послушай,  мать,  -  вместо  приветствия,  сказал  Бородич,  сразу  же
удивившись: кой черт дернул его за язык? - давно хочу тебя спросить об одной
вещи.
   - Спроси, - улыбнувшись уголком накрашенного рта, сказала Коврова  и  без
спроса взяла сигарету из лежавшей на столе пачки.  Она  всегда  очень  чутко
улавливала  настроение  Бородича  и  без  труда  перешла  на   неофициальный
дружеский тон, в котором они в последнее время общались очень редко.
   Бородич поднес ей зажигалку  и  крутанул  колесико.  Безотказная  ?зиппо?
выбросила язычок оранжевого пламени,  и  Коврова  погрузила  в  него  кончик
сигареты, ухитряясь при этом смотреть не на  сигарету,  как  все  нормальные
люди, а на собеседника.
   Иван Алексеевич некоторое время молчал, но Коврова продолжала смотреть на
него со знакомым прищуром, и он отбросил колебания.
   - Послушай, - для разгона повторил он, - объясни мне, как это вышло,  что
ты рядом со мной уже  четверть  века?  Ведь  это,  считай,  полжизни.  Впору
серебряную свадьбу играть. Что ты во мне нашла, а?
   - Странный вопрос, - ровным голосом ответила Коврова, но Бородич, знавший
ее как облупленную, заметил сразу две небывалые вещи:  она  поспешно  отвела
глаза, а рука, державшая сигарету, дрогнула так, что столбик пепла  сорвался
с кончика сигареты и упал ей на колени. Иван  Алексеевич  страшно  удивился:
такое поведение Ковровой было совершенно несвойственно. Он ждал продолжения,
но Коврова молчала. Она уже восстановила самообладание,  и  лишь  сузившиеся
глаза говорили о том, что вопрос Бородича  задел  ее  гораздо  сильнее,  чем
рассчитывал Иван Алексеевич.
   - Странный ответ, - в тон ей сказал он.
   - Какой есть, - по-прежнему глядя в сторону, ответила Коврова. - Другого,
во всяком случае, не будет.
   - Вот те раз, - опешил  Иван  Алекс