на 23 февраля
и на День образования ВЧК - получал так называемый "наркомовский  паек".
Открывая коробку, отставной  генерал  точно  знал,  что  он  найдет  там
обязательную курицу, запечатанную железной крышкой стеклянную баночку  с
красной  икрой,  плоскую  синюю  шайбу  с  черной,   непременный   набор
консервов, килограммовый кусок "российского" сыра, балык, брус осетрины,
палку сырокопченой колбасы и кулек шоколадных конфет.
   "Ну, Глеб, ну сукин сын! Неужто в Конторе добыл?" - взглядом  спросил
Амвросий Отарович.
   Глеб  загадочно,  как  сфинкс,  улыбнулся.  Жестом  фокусника  извлек
откуда-то складной нож и вручил старику.
   Генерал Лоркипанидзе не по возрасту ловким, умелым  движением  открыл
нужное лезвие и начал вспарывать консервные банки.
   - Ирочка, - властно сказал он, подавая женщине  банку  с  золотистыми
шпротами, - вот так, прямо в банке, поставь на тарелку.
   Генерал на мужской манер, крупно, нарезал осетрину, балык и  копченую
колбасу. Ирина распаковала на кухне сумки, принесенные Глебом из машины,
и принялась раскладывать в  салатницы  изысканные  салаты  из  кулинарии
"Венского дома". Анечка хлопотала вместе с ней.
   Оставшись одни, мужчины сели у горящего камина и закурили.
   - Давно  хотел  показать  тебе  одну  вещь,  -  задумчиво  проговорил
Амвросий  Отарович.  -  Понимаешь  какое  дело  -  со  скуки  я  занялся
литературной деятельностью...
   Он искоса взглянул на Глеба, пытаясь угадать, какую  реакцию  вызвало
это заявление.
   - Это интересно, - живо отозвался Глеб. - Человеку  с  вашей  судьбой
надо замахиваться не меньше, чем на эпопею.
   - Положим, я не  Лев  Толстой,  но  старался  писать  честно.  Может,
почитаешь?
   - С удовольствием, Амвросий Отарович.
   Старик сходил в кабинет и принес казенную папку  с  надписью  "ДЕЛО".
Так как  первоначальные  тесемочные  завязки  давно  оторвались,  весьма
объемная плотная папка была  стянута  ботиночным  шнурком,  вдернутым  в
проколотые шилом дырки.
   - Скромничаете, Амвросий Отарович, -  улыбнулся  Глеб,  взвешивая  на
руке увесистую папку. - Это уже тянет на два тома "Войны и мира".
   - Я надеюсь, вы погостите у меня?
   - Дня два-три, я думаю, сможем побыть.
   - Вот и хорошо, у тебя будет время почитать. Схожу-ка  посмотрю,  как
там мой кабанчик.
   Амвросий Отарович ушел на кухню.  Оттуда  сразу  послышались  звонкий
смех  Анечки,  приглушенный  рокот   генеральского   баса,   беззаботное
щебетание Ирины.
   Глеб подбросил  в  камин  пару  сосновых  поленьев,  которые  тут  же
затрещали, вспыхнули, и,  положив  на  колени  толстую  папку,  развязал
шнурок.
   На титульном листе значилось: "Записки старого чекиста".
   Глеб  узнал  слегка  пляшущий  шрифт  генеральской  пишущей   машинки
"Континенталь" 1947 года выпуска.
 
Глава 11 
 
   "Записки" увлекли Сиверова. Он знал историю ВЧК - НКВД  -  КГБ;  имея
доступ к архивам, был посвящен во многие дела  советских  спецслужб,  до
сих пор не ставшие достоянием гласности, - и потому еще интереснее  было
получить информацию "неформальным" путем, что называется, из первых рук,
тем более, от близкого знакомого. Без претензии на литературные  изыски,
не всегда безупречные с грамматической точки зрения, строки дышали живым
теплом много пережившего, мудрого и правдивого человека.
   Погрузившись в чтение, Глеб не заметил, как появилась Аня. Она пришла
из кухни, раскрасневшаяся, ее губы были перепачканы  вишневым  вареньем.
Она подошла к Глебу, заглянула на страницу рукописи.
   - Это очень интересно?
   - Ты знаешь - да, - Сиверов оторвался от "Записок". - Как там  у  вас
дела на кухне?
   - Я совсем устала, - призналась девочка. - Там так жарко... И знаешь,
мне жалко будет есть кабаненка.
   - Ты хотела сказать, кабанчика или поросенка.
   - Да, кабанчика. Он такой маленький.
   - Мне его тоже жалко, но он бы все равно погиб-замерз бы в мороз  или
бы его съели волки.
   Аня вздохнула.
   -  Не  думай  о  грустном,  малышка,  ведь  сегодня  праздник.  Давай
забирайся ко мне на колени, и мы  с  тобой  вместе  станем  смотреть  на
огонь.
   Поудобнее  устроившись  на  коленях  Глеба,  Анечка  притихла  и   не
отрываясь смотрела, как  в  жарком  зеве  камина  танцуют  на  березовых
поленьях оранжевые языки пламени, сплетаясь в  причудливые  фигуры,  как
уносятся в дымоход скопища искр; прислушивалась к  потрескиванию  углей,
похожему на шепот.
   Глеб тоже молчал, задумавшись, не отводя взгляда от камина, следя  за
золотистыми  языками  пламени,  скачущими,   танцующими   на   березовых
поленьях. Вид огня завораживал.
   - А почему так интересно  смотреть  на  огонь?  -  негромко  спросила
девочка.
   - Любовь к огню заложена в человеке с глубокой древности. Когда  люди
жили в пещерах, огонь их согревал, давал свет. К тому  же  он  отпугивал
диких страшных зверей.
   - Каких зверей?
   - Всяких там тигров, львов...
   - Волков.
   - Да, и волков.
   - А оленей?
   - Оленей? Зачем их бояться?
   - Так ведь у них огромные острые рога.
   - Тогда, значит, и оленей...
   - А летучие мыши боятся огня?.
   - Летучие мыши? Наверное,  боятся.  Вообще  огня  боятся  все,  кроме
людей.
   - Ну, ты и скажешь! - хмыкнула Анечка. - Я сколько  раз  видела,  как
коты лежат у печки и смотрят на огонь. И собаки тоже...
   - Так это же домашние животные, их человек приручил, и  они  огня  не
боятся. Хотя', наверное, в душе очень опасаются. Но человек  рядом"  вот
они и доверяют людям и огню.
   - А почему же люди не боятся огня?
   - Люди тоже боятся огня, только они научились с ним управляться.
   - Тоже скажешь, научили управляться!  Я  помню,  какой  страшный  был
пожар!
   - Какой пожар?
   - Разве ты забыл, как  приезжали  пожарные  и  как  ты  нас  с  мамой
спасал?
   - А, да, помню, помню...
   Аня стала совсем  сонной,  и  Глеб  начал  потихоньку  укачивать  ее.
Девочка так и уснула, прижавшись  щекой  к  плечу  Глеба.  Его  охватила
нежность, и он неподвижно сидел какое-то время, наслаждаясь удивительным
теплом и спокойствием, которые могут исходить только от спящего ребенка.
Потом медленно, боясь, как бы старое кресло не закряхтело и не разбудило
девочку, поднялся и, бережно неся ее на руках, пошел на второй этаж.  Он
уложил девочку на  кровать,  снял  с  нее  туфельки,  прикрыл  пледом  и
осторожно, чтобы не скрипнула половица,  не  стукнула  дверь,  спустился
вниз.
   А на кухне за закрытыми дверями о чем-то оживленно  спорили  Ирина  и
Амвросий Отарович. Глеб зашел в кухню, приложил палец к губам.
   - Что, уснула? - спросила Ирина, улыбнувшись Глебу.
   - Да, уснула. Столько впечатлений -  дорога,  елка,  приготовления...
Честно говоря, мне тоже хочется спать. Это, наверное, у меня осталось  с
детства: меня родители всегда отправляли спать  часов  в  восемь-девять,
чтобы я мог потом вместе с ними проводить старый год и  встретить  новый
не зевая.
   Ирина поднялась с табурета и нежно поцеловала Глеба в губы.
   Амвросий  Отарович,  с  засученными  рукавами,  в  цветастом  пестром
фартуке, ворожил над противнем с поросенком. - - Завидую я вам, - сказал
старик.
   - Почему завидуете? - поинтересовался Глеб, ожидая услышать сетования
на старость, на то, что смерть не за горами.
   - У вас впереди длинная-длинная жизнь...
   Глеб понял, что не ошибся, но Амвросий Отарович продолжил:
   - Но длинная не потому, что вы молоды.
   Глеб и Ирина с недоумением взглянули на отставного генерала.
   - Тогда почему же?
   - Потому, что вы  счастливы,  а  для  счастливых  людей  время  почти
неподвижно.
   - Разве? - удивленно вскинула  брови  Ирина.  -  Для  счастливых  оно
летит.
   - Не совсем так.  Ведь  недаром  говорят,  что  счастливые  часов  не
наблюдают. Как ты думаешь, сколько времени прошло, как вы приехали?
   - Час-полтора. А может быть, и Полдня, я  об  этом  не  задумывалась.
Время остановилось...
   - Вот видишь, значит, ты счастлива,  -  вставил  Глеб,  заглядывая  в
темные глаза жены.
   - Вполне возможно, - с затаенной  грустью  ответила  она.  -  Но  все
познается в сравнении, и чаще всего счастье осознаешь задним числом.
   - Послушайте, а может, нам выпить по стакану  старого  доброго  вина?
Оно  нас  немного  взбодрит,  -  предложил  Амвросий  Отарович  и   стал
откупоривать большую бутыль без этикетки.
   - Я не буду, - качнула головой Ирина, - мне нельзя. Вы же знаете...
   - Да, да, да, - уважительно сказал генерал. - А вот тебе, Глеб, можно
и нужно. А то ты такой сосредоточенный, будто решаешь  какую-то  сложную
математическую задачу.
   - Да, решаю, - признался Глеб, -  но  не  математическую,  и  она,  к
сожалению, никак не решается.
   - А что за задача? - понимая, что Глеб не станет рассказывать, все же
спросил гостя Амвросий Отарович.
   - Да так, - отмахнулся Глеб. - Давайте лучше  выпьем,  Он  уселся  за
стол.
   Вино было налито в высокие стаканы тонкого стекла. Глеб проследил  за
золотистыми пузырьками, вдохнул терпкий аромат и поднял стакан:
   - За удачу, Амвросий Отарович!
   - За удачу. Пусть все сложится наилучшим образом. А иначе и  быть  не
может.
   Выпив, Глеб спросил:
   - Что за вино?
   - Это вино двенадцатилетней выдержки. Когда-то мне подарил  его  один
грузинский князь.
   - Какой-какой князь? -  не  удержалась  от  улыбки  Ирина,  хотя  уже
привыкла к чудачествам генерала и его невероятным рассказам.  -  В  наше
время настоящий князь?
   - Да-да, именно. В наше время - и настоящий грузинский князь.
   - А где живет этот ваш князь?
   - В Грузии, само собой.
   - И что, у этого князя свои виноградники?
   - Да, свои виноградники, и он сам делает вино. Делает  его  так,  как
делали его отец, дед и прадед.
   - Какая-то секретная технология?
   - Особого секрета нет: это  вино  сделано  из  чуть-чуть  подмерзшего
винограда, присыпанного снегом.
   Поэтому оно такое вкусное, поэтому у него такой прохладный аромат.
   - А по-моему, оно пахнет солнцем, - сказал Глеб.  -  У  снега  другой
вкус.
   - Разумеется, пахнет солнцем! Какое же вино не пахнет солнцем? Оно из
Алазанской долины.
   - Можно мне глоток? - Ирина протянула руку, Глеб подал ей стакан.
   - Только не увлекайся! - заметил он с напускной строгостью.
   - Я немного, Глеб, всего лишь  один-единственный  глоток.  -  Женщина
подняла стакан и пригубила вино. - Действительно, божественный вкус.
   - Вот видите! Неужели вы могли  подумать',  что  старый  Лоркипанидзе
будет угощать таких дорогих гостей чем попало?
   - Что вы, что вы! - запротестовала Ирина. - Амвросий Отарович,  такая
мысль никому и в голову не придет!
   - Я шучу. Можно же мне пошутить в уходящем году?
   - А что, в следующем вы уже не собираетесь шутить? - сказала Ирина  и
поняла, что допустила бестактность. Она  покраснела  и  виновато  отвела
глаза. Но старик как ни в чем не бывало бодро ответил:
   - Бог даст, буду шутить и в следующем. Если бы вы  приезжали  ко  мне
почаще, то на пашем праздничном столе был бы барашек, а не поросенок.
   - Хорошо, что мы вас не предупредили, - сказал Глеб, - а иначе вы  бы
непременно  выбрались  в  Москву,  на  рынок,  а  ходить  по  рынку  так
утомительно.
   - Это смотря для кого, - причмокнул влажными от вина губами  Амвросий
Отарович. - Для меня походить по рынку - истинное  удовольствие.  Просто
ты не понимаешь прелести базара.  И  к  тому  же,  наверное,  не  умеешь
торговаться.
   - Почему? Умею и даже люблю.
   -  Да  разве  славяне  умеют  торговаться?  Нет,   нет,   Глеб.   Вот
когда-нибудь мы с тобой съездим, и ты увидишь, как это делается.
   Ирина заулыбалась,  представляя  живописную  картинку,  как  Амвросий
Отарович Лоркипанидзе, этот почтенный, убеленный сединами человек  будет
размахивать руками, спорить, а возможно, даже и браниться с каким-нибудь
торговцем с Кавказа. И торговцу  придется  нелегко.  Она-то  знала,  что
Амвросий Отарович горазд на всевозможные выдумки, а за словом  в  карман
никогда не полезет.
   - Ну как вино?
   - Замечательное! Всю жизнь такое только и пил бы.
   После него другое покажется уксусом.
   - А вот представляешь, почти такое же вино многие всю жизнь и пьют.
   - Завидую я тем людям.
   - Но именно такого вина, как в  этой  бутылке,  трудно  еще  где-либо
найти. И скорее всего, оно осталось лишь у меня в погребе.
   - А у вас там много вина? - поинтересовалась Ирина.
   - Если хочешь, можем спуститься, и ты увидишь.
   - Наверное, много, - уверенно произнес Глеб.
   - Думаю, его хватит даже на свадьбу вашей дочери.
   - А на свадьбу нашего сына? - обняв Ирину за плечи, спросил  Глеб,  и
на его губах появилась мечтательная улыбка, мягкая,  почти  застенчивая,
не вяжущаяся с его мужественным волевым лицом.
   - Сына, говоришь? - Амвросий Отарович даже  притопнул  ногой.  -  Уже
знаете, что будет парень? Прекрасно! Сын - это замечательно!
   Вновь зажурчало вино, до краев наполняя высокие стаканы.
   - Ну, дай-то вам Бог, чтобы счастливы были вы и ваши дети.
   Стаканы звонко чокнулись, Ирина теснее прижалась к плечу Глеба.
   А хозяин потянулся через стол и погладил Ирину по руке.
   - Ирина, я буду несказанно рад увидеть тебя в этом доме  с  мальчиком
на руках.
   - Я тоже буду рада появиться с сыном у вас, - ответила Ирина.
   К удивлению Глеба и Ирины, старый  отставной  генерал  выпил  до  дна
одним махом и поставил стакан на стол.
   - Ну, а ты, джигит? - он, приосанившись, взглянул на Глеба.
   - А что я? -  Глеб  по-гусарски  отставил  локоть  и  тоже  опустошил
стакан.
   Вино действительно взбодрило.  Амвросий  Отарович  разрумянился,  его
синие глаза весело сверкали, он браво орудовал громадным ножом,  похожим
на ятаган, мелко кроша зелень.
   Глеб тоже повеселел, не дающие покоя мысли как будто оставили его.
 
*** 
 
   До полуночи оставался час. К приходу Нового  года  все  было  готово.
Запеченный в тесте кабанчик был водружен  на  почетное  место  в  центре
большого  старинного  овального  стола.   Вокруг   золотисто-коричневого
кабанчика на белоснежной, до  хруста  накрахмаленной  скатерти  пестрели
многочисленные закуски и блюда.
   Возле стола сверкала нарядом изумрудная лесная красавица.
   Глеб сидел в кресле у камина, читал генеральскую  рукопись.  Ирина  и
Амвросий Отарович наводили на стол последний глянец.  Отступив  на  шаг,
Амвросий  Отарович  окинул  стол  оценивающим  взглядом  и  одобрительно
проговорил:
   -  Роскошный  получился  стол!  -  он  щелкнул  пальцами.   -   Сразу
почувствовался праздник! А, Глеб?
   Глеб,  углубленный  в  чтение,  вздрогнул  и  рассеянно  взглянул  на
генерала:
   - Вы меня о чем-то спросили?
   - Я говорю, сейчас-то наконец чувствуется праздник.
   - А, да, чувствуется...
   - Что, так интересно? - Ирина подошла к Глебу, положила руки  ему  на
плечи.
   - Ты знаешь, очень.
   - Не из вежливости говоришь? - подозрительно нахмурился Лоркипанидзе.
   - Перед вами я лицемерить не стану.
   - А можно, я почитаю? - Ирина вопросительно посмотрела на  отставного
генерала.
   Тот развел руками:
   - Честно говоря, я не думал, что кому-нибудь это будет интересно.
   - Не скромничайте, не скромничайте, Амвросий Отарович, - сказал Глеб.
   - Ну, тогда отложи на следующий раз. А  сейчас  пора  будить  Анну  и
усаживаться.
   - Да, пора, - Ирина потянула Глеба за  руку.  -  Новый  год  в  двери
стучит.
   Глеб встал с кресла, повернулся к столу.
   - Ну вы и наготовили! Здесь действительно на целую свадьбу.  И  когда
вы только успели?
   Ирина переглянулась с генералом.
   -  Ты  знаешь,  у  Амвросия  Отаровича  такие  запасы,  что  у   меня
складывается впечатление, он  действительно  решил  устроить  чью-нибудь
свадьбу. А сколько еще мы привезли!
   - Ну что ж, много - не мало, дорогие  гости.  Остался  заключительный
штрих.  Сейчас  мы  украсим  стол  подсвечником,   -   сказал   генерал,
направляясь в соседнюю комнату. Вскоре он появился, торжественно держа в
обеих руках по огромному старинному подсвечнику.
   - Вы похожи на священника, Амвросий Отарович.
   - Священников не люблю.
   - Не любите? - удивилась Быстрицкая.
   - Да, священников  не  люблю.  А  вот  к  религии  у  меня  отношение
положительное. И вообще я считаю, что священники во многом  все  портят.
Ты обращала внимание на лица священников?
   - Да, да, я понимаю, о чем вы хотите сказать. Но как же без них?
   - Я почти полвека проработал в органах. Через мои руки  прошло  такое
количество всевозможных бумаг, доносов, написанных священниками -  теми,
которые сейчас вещают с экранов телевизоров о любви к Богу и ближнему, о
христианских заповедях и общечеловеческой  морали.  Если  бы  ты  только
видела эти бумаги!
   Сколько там грязи! Вот тогда, я думаю, Ирина, и у  тебя  отношение  к
служителям культа резко изменилось бы.
   - Да что вы, Амвросий Отарович, я же совсем другое имела в виду.  Как
же без них?
   - - Да, без них, наверное, не обойтись. Они посредники между  нами  и
Господом.
   Глеб вмешался в разговор:
   - Обойтись можно. Вера заключается не в том, чтобы ходить в церковь и
исповедоваться батюшке. Бог должен быть в душе.
   - Ты прав, Глеб. Ну-ка, поставь  подсвечник  на  тот  край  стола,  -
Лоркипанидзе подал Глебу подсвечник, - а второй мы поставим на этот. Вот
так будет хорошо.
   И забудем про священников. И вообще давайте сегодня не будем говорить
ни о чем плохом.
   - Давайте, - кивнула Ирина, поправляя волосы.
   - Вот и прекрасно. Кажется, все готово, - генерал взглянул  на  часы,
тикающие на стене. - У нас еще есть  время,  надо  бы  принарядиться.  Я
успею приготовиться, а ты, Глеб?
   Сиверов пожал плечами:
   - А что мне готовиться? Я готов всегда и ко всему, как пионер.
   - Ну тогда я пошел приводить себя в порядок.
   Глеб и Ирина остались стоять у празднично убранного стола.
   - За этим столом  могла  бы  собраться  большущая  семья  человек  из
десяти, - сказал Глеб.
   Ирина догадалась, что имеет в виду Глеб, и немного покраснела.
   - Чего ты смущаешься, дорогая?
   - Мне все еще как-то непривычно, что наша семья должна увеличиться.
   - Семья на то и семья, чтоб увеличиваться.
   - До чего же здесь хорошо! - прошептала Ирина. -  Спокойно,  тихо,  в
камине трещат поленья, тикают старинные часы, пахнет хвоей...  А  вскоре
загорятся свечи, и мы все сядем за стол.
   - Да-да, все, - Глеб прикоснулся ладонью к животу Ирины, - и он тоже.
   - И он тоже. Куда же мы без него?
   Глеб поцеловал  Ирину  в  губы.  Она  ответила  ему  поцелуем.  Потом
сказала:
   - Я пойду переоденусь, заодно разбужу Анечку.
   - Давай я сам займусь Анечкой.
   - А я думала, ты, Глеб, хочешь еще посидеть, почитать.
   - Потом почитаю.
   - А у тебя  будет  время?  -  пристально  посмотрев  в  глаза  Глебу,
спросила Ирина.
   Тот на несколько мгновений задумался.
   - Думаю, когда-нибудь будет.
   - Как я устала, Глеб! Если бы ты только знал, какой этот год тяжелый!
   - Знаю, родная, знаю... - он нежно погладил Ирину по  волосам.  Затем
взял ее ладони и  поцеловал  кончики  пальцев.  -  У  тебя  руки  пахнут
чесноком.
   - Я же не бездельничала, как ты, а возилась на  кухне.  Ну,  я  пошла
переодеваться.
   Глеб крикнул вдогонку:
   - Смотри, не опоздай!
   - Думаешь, я всегда долго одеваюсь?
   Глеб еще немного постоял у стола,  полюбовался  на  украшенную  елку,
испытывая какую-то детскую радость  от  чудесных  игрушек.  Он  легонько
прикоснулся к одному из шаров. Тот качнулся, отразив в себе всю  комнату
и сосредоточенное лицо Глеба.
   Подойдя к креслу, Глеб аккуратно собрал страницы  рукописи  в  папку,
завязал смешной ботиночный шнурок и долго держал ее в  руках,  не  зная,
куда положить.
   Поразмыслив, бережно пристроил папку на теплую каминную полку.
   Совсем скоро гости и хозяин сидели за большим столом. Анечке на  стул
положили подушку, и девочке было удобно, хотя ноги не доставали до пола.
Но тем не менее ей нравилось, что так она одного роста с оста