ь,  сравнить
которую ни с чем невозможно. Смерть - это наслаждение.
   - Да что ты несешь, одумайся!
   - Тебе этого не понять. Ты никогда не видела смерть, а это совсем  не
то, о чем все говорят и думают. Смерть - это прекрасно.
   - Господи, - выдохнула Анжела и вновь перекрестилась.
   - Да хватит тебе креститься, не в церкви ведь.
   - Я начинаю тебя бояться.
   - А вот меня бояться не надо. Ты должна бояться себя.
   - Пошел ты к черту! - выкрикнула Анжела и отвернулась от Григория.
   А он откинулся на спинку сидения, положил руку на живот и, ощущая под
пальцами гладкую кожу ремня заулыбался.
   Сверкающий лайнер приближался к Москве.

Глава 10

   Главный аналитик Эдуард Ефимович Бушлатов скоро понял свою  ошибку  -
не стоило Аллу выгонять с работы. Раньше он не замечал ее помощи.  Кофе,
как казалось ему, варился  сам  по  себе,  бумаги  сами  складывались  в
аккуратные стопки и даже пепельница освобождалась  от  окурков  сама  по
себе. А теперь он чувствовал, что ему не хватает присутствия еще  одного
живого существа в этой комнате. Точно так же скучает хозяин, у  которого
пропала кошка или собака.
   Бушлатову не хватало перепадов настроения, возникающих непроизвольно,
не  хватало  того,  чтобы  ощущать   расстояние   полного   безразличия,
расстояние общения и расстояние  интимного  контакта  -  менее  двадцати
сантиметров.
   Вот о чем думал Эдуард Ефимович в последние  дни  и  чувствовал  себя
довольно скверно. К тому же из его души не улетучились остатки  совести,
и он пообещал себе, что обязательно,  после  окончания  проекта,  вернет
Аллу на работу.
   Но  было  уже  поздно.  Та  успела  прекрасно  потанцевать  с  Глебом
Сиверовым и оправдала старую пословицу:  "От  любви  до  ненависти  один
шаг", а тем более - до мести.
   Бушлатову приходилось спешить. Он отдавал себе отчет в том,  что  ФСБ
после  неудачи  с  фургоном,  напичканным  прослушивающей   аппаратурой,
предпримет  следующие  ходы.  Растерянность  быстро  пройдет,  и  тогда,
возможно, в бой будут брошены основные силы.
   Он  и   не   догадывался,   что   основными   силами   ФСБ   является
один-единственный человек  -  Глеб  Сиверов.  И  поэтому  всю  стратегию
обороны дома Бушлатов  построил  на  концепции  прямого  нападения.  Ему
мерещились грузовики со  спецназом,  черные  маски,  пластиковые  щитки,
короткие, с откидными прикладами автоматы.
   Ему и в голову не могло прийти, что пока он сидит в  своем  кабинете,
перебирая данные, поступающие из  разных  стран,  всего  лишь  метрах  в
пятидесяти от него, под землей  усердствуют  Глеб  Сиверов  и  полковник
Студинский.
   И уж тем более Эдуард Ефимович не мог предполагать, что личный туалет
таит для него смертельную опасность.
   Бушлатов провел беспокойную ночь. Пару раз  с  вечера,  сунувшись  по
обыкновению со своего компьютера по привычным адресам, он убедился,  что
пароли и шифры сменены.
   Значит, его уже засекли.
   Если он через несколько дней не унесет ноги из этого странного  дома,
то, возможно, все его опасения и  страхи  оправдаются.  В  конце  концов
фургон с  надписью  "Кока-Кола"  мог  быть  напичкан  не  прослушивающей
аппаратурой, а взрывчаткой, способной снести половину квартала. А  потом
ФСБ все списало бы на бандитские разборки, обвинив какого-нибудь мафиози
с экзотической кличкой, осевшего на постоянное место жительства в стране
с  упрочившейся  демократией,  наверняка   зная,   что   новоиспеченного
гражданина власти не выдадут.
   Во всякой работе есть вкус, когда она тебе в новинку. А Бушлатов  уже
успел провести в общей сложности около тысячи часов за компьютером и мог
только  сокрушенно   качать   головой,   поражаясь   неизобретательности
российских политиков, пожелавших  стать  бизнесменами.  Схемы  переводов
денег  за  рубеж,  разбазаривание   государственной   собственности   не
отличались разнообразием. Чаще всего воровали внаглую, не заботясь  даже
о том, чтобы как следует  замести  следы.  Существовала  и  определенная
закономерность во времени.
   Если на заре рыночных реформ самым типичным было  взять  баснословный
кредит в банке под гарантии государственных структур, а затем  распылить
деньги по множеству мелких  частных  фирм  с  последующей  концентрацией
средств на заграничном счету, то уже  через  год-два  многие,  обнаглев,
забывали сделать даже несколько промежуточных движений.
   Среди   политиков   и   хозяйственников   существовала   даже    своя
специализация.
   Если политики предпочитали работать с  перепадами  банковских  курсов
валют, то хозяйственники занимались в основном перепродажей  заграничной
собственности  бывшего  Советского  Союза.  Каким-то  чудесным   образом
половина строений за границей, принадлежавших различным министерствам  и
ведомствам, после распада СССР остались как бы бесхозными. Но через  год
у них обязательно появлялся новый владелец. И эти здания тут же  уходили
на аукционах, а владелец бесследно исчезал.
   Отчет для Президента был готов почти  в  полном  объеме.  Не  хватало
около десятка страниц.
   Два дня назад Бушлатов получил указание собрать компромат на военных.
   Он долго не раздумывал. Главные преступления совершаются в той сфере,
где крутятся большие деньги. И он направил  свои  усилия  на  выуживание
документов, касающихся Западной группы войск.
   - Нет, все-таки не зря советские  солдаты  проливали  кровь  немецких
солдат, - усмехался Бушлатов, докапываясь  до  содержания  засекреченных
документов.
   Все-таки самым богатым собственником во всей Германии  несомненно  бы
Министерство обороны СССР. Только одних  денег,  вырученных  за  продажу
имущества  и  недвижимости,  если   бы   они,   конечно,   поступили   в
государственный  бюджет,   хватило   бы   на   десять   лет   безбедного
существования всей страны. Больше всего Бушлатова удручало то,  что  эти
сокровища оказались распроданными даже не за полцены, а хорошо, если  за
десятую ее часть. К тому же, Запад на этом ничего  не  потерял.  Деньги,
вырученные за продажу, так и остались в местных банках.
   Используя все свои возможности. Бушлатов мог бы заработать, а вернее,
сколотить  себе  огромное  состояние.  В  его  руках  теперь  находились
ниточки, ведущие к самым богатым людям страны, которые отнюдь не  хотели
обнародования источника своего процветания.
   Но, работая над документами, Эдуард Ефимович придерживался  железного
правила:  когда  сумма  денег,  которыми  ты   располагаешь,   превышает
полмиллиона долларов, жизнь перестает зависеть от тебя. Это не та сумма,
которую можно  положить  в  чулок  или  спрятать  от  посторонних  глаз.
Обязательно где-нибудь ты  с  ней  засветишься.  И  вот  тогда  появятся
бандиты,   появятся   конкуренты   и   недоброжелатели.   Сколько    раз
расследования Бушлатова заканчивались практически ничем! Он находил тех,
к кому стекались деньги, но эти люди были уже мертвы. А суммы, пришедшие
на счета,  принадлежавшие  им,  продолжали  существовать  своей  жизнью,
принося  своим  новым  владельцам  только  неприятности  и   смертельную
опасность.
   "Что-то  сегодня  слишком  спокойно",  -  подумал  Эдуард   Ефимович,
отодвигая от себя клавиатуру компьютера и разминая затекшие пальцы.
   Он посмотрел на планки жалюзи. Те уже окрасились огненно-рыжим цветом
заходящего солнца.
   Принтер работал как бы сам по себе, выплевывая листок за листком. Все
они  аккуратно   опустились   рядом   со   своими   собратьями.   Папка,
предназначенная для того, чтобы лечь на стол Президента, исчезла в своем
временном убежище.
   Бушлатов вышел в коридор, зашагал  вдоль  залов,  в  Которых  работал
персонал.
   Стена была выполнена на западный манер - из  больших  прямоугольников
стекла, так что никто не мог быть уверенным,  что  его  деятельность  не
контролируется. До конца рабочего дня оставалось десять минут, но в доме
по Дровяному переулку все еще шла напряженная работа.
   "Вот что делают  деньги  с  людьми,  -  думал  Бушлатов,  неторопливо
двигаясь по коридору, - те же самые люди, которые несколько лет назад на
службе занимались тем, что рассказывали друг другу политические анекдоты
да перебивались от аванса до получки,  теперь  работают  как  проклятые,
зная, что за свое усердие получат неплохие деньги. И странно: их даже не
волнует, что они ничего не создают, а только мешают жить другим, нарушая
баланс, сложившийся в обществе. Иначе чем  подрывной  деятельностью  мою
работу назвать невозможно",  -  усмехнулся  Бушлатов  и  пригладил  свои
реденькие  волосы,  пытаясь  прикрыть   ими   поблескивающую   в   свете
люминесцентных ламп лысину.
   Часы  в  конце  коридора  вздрогнули,   большая   стрелка   коснулась
двенадцати, и раздался мелодичный звонок.
   Один  за  другим  гасли  экраны  компьютеров,  на  лицах  сотрудников
появлялись улыбки, уже звучали шутки. С портфелями и дамскими  сумочками
сотрудники и сотрудницы спешно покидали свои рабочие  места.  Вскоре  из
внутреннего дворика  донесся  звук  мотора,  и  автобус  с  затемненными
стеклами выехал на  улицу.  Охранник  прошелся  по  кабинетам,  выключая
работавшие весь день кондиционеры и закрывая двери.
   Вскоре во всем доме горело лишь одно дежурное  освещение.  Ничего  не
изменилось  только  в  комнате  охраны  да  в  кабинете  самого  Эдуарда
Ефимовича. Там все так же ровно горел свет, из этих комнат  по  коридору
плыл живой запах табачного дыма и свежеприготовленного кофе.
   И Бушлатов поймал себя на мысли, что ему не  хочется  возвращаться  к
себе. Куда приятнее было бы сейчас подсесть к охранникам,  свободным  от
дежурства, и сыграть с ними пару партий в карты.
   Но субординация требовала от  него  иного.  -  Ребята,  если  увидите
что-нибудь подозрительное, обязательно сообщите мне, - распорядился  он,
с завистью глядя на молодого охранника, только что сорвавшего банк.
   Мужчины в форме с  ожесточением  играли  в  незамысловатое  "очко"  -
любимую игру зеков двадцатого века, наследованную  ими  от  аристократов
века девятнадцатого.
   Всякое  дело,  даже  поставленное  с  самого  начала   с   превеликой
основательностью, в конце концов постепенно мельчает, чувство  опасности
притупляется. Люди не очень верят, что с ними что-то может случиться.
   Вот и сейчас  играющие  лишь  изредка  обращали  внимание  на  экраны
мониторов  наружного  слежения.  Да  чего  туда  пялиться?  Фильмов   не
показывают, а если смотреть на пустынную улицу - обалдеешь окончательно.
   Эдуард Ефимович  прикрыл  дверь  и  еще  несколько  раз  прошелся  по
коридору.
   "Хватит ли у меня сил довести программу  до  конца?  Не  кончится  ли
завод?"  -  усмехнулся  он,  вспоминая,  как  в   детстве   он   заводил
механическую курочку, и та исправно клевала  воображаемое  зерно.  Эдика
всегда забавляло, как курочка судорожно дергалась, когда кончался  завод
у этой механической игрушки.
   А теперь Бушлатов вспоминал о ней применительно себе.  Ему  казалось:
еще пара дней - и завод кончится него.
   "Ох и оттянусь же я, когда папка ляжет на стол  Президента!  К  черту
все мысли о работе, к черту компьютер принтер! Я не могу уже видеть  эти
чудеса техники, ни для меня похуже испанского сапога или дыбы".
   Но Бушлатов, конечно же, немного кривил душой. Он любил свою работу и
не променял бы ее ни на какую другую. Он знал: пройдет неделя разгульной
жизни, и то вновь потянет к  уединению.  Ему  снова  захочется  заняться
тайными  кознями,  еще  раз  ощутить  свою  власть  над  людьми,  власть
невидимую и поэтому неистребимую.
   "А может, хватит? - подумал Бушлатов. - Другой накопал  бы  в  десять
раз меньше меня, и все равно Президент остался бы доволен. Я,  наверное,
болею той же болезнью, что и весь мир, запасший столько ядерного оружия,
что можно  несколько  раз  уничтожить  все  живое.  А  для  того,  чтобы
расквитаться с политическими противниками, хватит и  пары  страничек  из
моего отчета, желательно тех, где проставлены номера заграничных  счетов
людей, выдающих себя за радетелей народного счастья".
   Бушлатов прошелся по  гулким  лестницам  и  приоткрыл  дверь  в  свой
кабинет.
   Ему не хотелось туда заходить, он точно знал, что  не  сможет  сейчас
продолжить работу, как бы ему этого ни хотелось.  Сейчас  куда  приятнее
подумать о женщинах, об отдыхе.
   Бушлатов сел в кресло, легко оттолкнулся от ребра стола и откатился к
стене. Прикрыл глаза, представляя  себе  яркое  южное  солнце,  нагретый
песок.
   Стоит открыть глаза - и ты увидишь множество красивых женщин...
   Бушлатов даже облизнулся от удовольствия.  Подальше  от  всего  этого
бардака,  от  интриг,  сплетен,  подсиживаний!  Подальше  от  дураков  и
мерзавцев, с которыми тебе  приходится  работать!  Ты  будешь  вместе  с
людьми на пляже. Но если захочешь, закроешь глаза,  и  никто  не  станет
тебя  беспокоить  глупыми  вопросами,  навязчивым  общением,  никто   не
потребует от тебя отчета.
   "Все, - приказал себе Эдуард Ефимович,  -  это  задание  -  и  конец.
Больше я не стану никому служить, во всяком случае, пока мне  самому  не
захочется".
   И тут у него мелькнула шальная мысль - позвонить Алле и  попросить  у
нее прощения. Предложить...
   "Нет, - остановил себя  Бушлатов,  -  сперва  предложу  ей,  а  потом
посмотрим, стоит ли просить извинения. Да-да, ее стоит взять с  собой  в
поездку. Пусть эта работа  хотя  бы  одному  человеку  в  мире  принесет
счастье - Алле. Ну вот представь себе, - рассуждал Бушлатов,  -  окажись
ты  на  месте  этой  девушки...  -  он  засмеялся.  -  Все,  Эдик,  пора
сворачиваться, если ты уже начинаешь скучать только из-за того,  что  ты
не женщина".
   Бушлатов понимал: у него приближается истерика из-за переутомления, и
как всегда в таких случаях он знал, что надо делать.
   "Вернись к достигнутым успехам, и ты вновь обретешь силу".
   Он положил на стол папку, в которой хранились плоды его деятельности,
и, любовно перекладывая листик за листиком, принялся  их  просматривать.
Он знал наизусть содержание каждой страницы, но одно дело, когда все это
хранится в памяти, а другое дело - когда приобретает вещественную  форму
и начинает жить независимой от тебя жизнью.

***

   Глеб Сиверов распорядился, чтобы  его  никто  не  беспокоил  до  семи
вечера.
   Полковник Студинский, недовольно скривив лицо, выслушал  его,  но  не
нашел, что возразить. В общем-то  распоряжение  выглядело  убедительным.
Нужно отдохнуть перед делом, а у кого какие привычки - это уже не должно
волновать сотрудника ФСБ, привыкшего совать нос в чужие дела.
   И вот Сиверов остался один в своей мастерской. Он знал, что  улизнуть
отсюда ему не удастся. Возле дома дежурят как минимум три машины, он  их
заприметил, когда поднимался на крыльцо  вместе  с  полковником.  Скорее
всего и на крыше дежурят несколько человек, не говоря уже о топтунах  по
всему кварталу.
   Глеб пожалел, что сейчас у него нет его набора дискет, из которых  он
мог бы почерпнуть уйму полезной информации. Но раскрывать свои карты  до
конца перед полковником Студинским ему  не  хотелось.  Он  но  собирался
делать так, чтобы их знакомство длилось долго. Скорее, наоборот - желал,
чтобы оно закончилось как можно быстрее.
   "Хотят они получить свою папку -  так  получат  ее",  -  думал  Глеб,
раскладывая на подиуме подушки и устраиваясь на них.
   Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в  потолок  -  туда,  где
замер на витом шнуре конус плафона. Наверное, впервые Глебу  приходилось
вести двойную игру. С одной стороны,  нужно  было  выполнить  порученное
задание, с другой - он не мог позволить себе рисковать жизнью Ирины и ее
дочери.
   "Давай-ка поразмыслим здраво. Есть ли им  смысл  удерживать  Ирину  и
дальше, после того, как я добуду для них папку?"  -  Сиверов  задумался,
вопрос оказался не из простых.
   С одной стороны, удерживать Ирину далее смысла не было.  Документы  в
руках, получи исполнитель свои деньги, забирай дамочку и катись к черту.
Да больше нам не попадайся.
   Но если взять во внимание привычки и взгляды  людей,  поручивших  ему
это дело, можно было прийти и к другому выводу. Им понравится  загребать
жар чужими руками, и за первым делом возникнет второе. "Да-да,  -  будет
утверждать полковник Студинский, от  которого  в  этом  мире  ничего  не
зависит,  -  вот  выполни  второе  задание,  тогда  и  сможешь   забрать
Быстрицкую, тогда и получишь деньги. Вот пока тебе небольшая сумма,  так
сказать, на карманные расходы".
   И как ни хотелось Глебу верить в то, что события  пойдут  по  первому
варианту, ему приходилось  соглашаться  с  самим  собой,  что  полковник
Студинский и его начальство изберут второй. А это наводило на еще  более
грустные размышления. Одно дело, второе, третье... -  целая  цепочка.  В
конце концов он, Глеб, станет  опасным  для  них.  Слишком  много  знать
вредно  для  здоровья.   И   вот   когда-нибудь   начальник   полковника
Студинского, скорчив постную  физиономию,  скажет  своему  подчиненному:
пора кончать с этим Слепым, иначе мы с тобой засветимся. И вот тогда ему
подсунут какое-нибудь гиблое занятие,  как  в  детских  сказках:  "Пойди
туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". А если не сделаешь -  ждет
тебя трибунал.
   Так что  Глебу  пришлось  примириться  с  мыслью,  что  следует  себя
обезопасить от всяческих непредсказуемых действий полковника.
   "Он мало подготовлен к сюрпризам, - улыбнулся  Глеб,  вспоминая  свою
выходку в испанском ресторане, - и, к  моему  счастью,  абсолютно  лишен
фантазий в  нормальном  ее  понимании.  Он  просто-напросто  зануда,  не
способный к  импровизациям.  Он  наверняка  всерьез  считает,  что  если
расписать весь план на бумажке, то он ; непременно сработает. А  в  деле
главное - знать, откуда ты должен выйти и куда  ты  должен  прийти.  Все
остальное сложится само собой. Но в крайнем случае можешь наметить  себе
несколько контрольных точек, и то в  большей  степени  для  собственного
успокоения".
   Глеб никогда не считал себя сильным от природы человеком, способным и
ночь не спать, и совершать героические поступки. Если  что  и  удавалось
ему, так только титаническими усилиями воли и умению мобилизовать силы в
нужный момент.
   Он медленно поднес к глазам часы, надеясь,  что  еще  осталось  много
времени, но стрелки показывали уже половину седьмого. А точного плана  в
голове все еще не было. Вернее, план-то был, но  Глеб  считал,  что  это
только полдела.
   Он знал, как сумеет завладеть папкой с документами, но не  знал,  как
ему выйти сухим из воды. Железное правило наемного убийцы срабатывало  и
теперь. Главное - не убить другого, главное  -  придумать,  каким  путем
будешь  выбираться  с  места  убийства.  И  все-таки  Глеб  решился   на
импровизацию. "Будь что будет, - подумал он. - Конечно  же,  шанс  очень
маленький,  но  вдруг  полковник  окажется  приличным  человеком,   даже
несмотря на то, что он круглый дурак? Вдруг  он  сдержит  свое  слово  и
освободит Ирину вместе с дочерью по первому моему требованию?"
   Глеб прекрасно отдавал себе отчет в том, что пытается обмануть себя.
   Теперь уже на циферблате стрелки показывали без четверти семь.
   "Я и тут  опережу  их,  -  Глеб  улыбнулся.  -  Главное  -  захватить
инициативу в свои руки и не давать Студинскому опомниться. Он тугодум, и
поэтому я должен Двигаться на несколько шагов впереди него".
   Глеб резко встал, подошел к  умывальнику,  сполоснул  лицо  и  провел
ладонью по щеке.
   "Нет, приятель, так  нельзя,  -  сказал  он  себе,  -  нужно  бриться
регулярно, иначе ты потеряешь человеческий облик".
   То и дело поглядывая на часы, Глеб намылил кисточку.  Вода  из  крана
текла чуть  теплая,  но  Сиверова  это  мало  беспокоило.  Он  намылился
холодной пеной и, взяв в руки складное лезвие, принялся доводить его  на
кожаном ремне до  умопомрачительной  остроты.  С  легким  похрустыванием
срезалась щетина. Глеб вытирал с  бритвы  клочья  пены  белым  вафельным
полотенц