о как раз сдадут".
   Ангелы застыли в воздухе, не выдержали и спрашивают у Господа:
   "Почему же эти сдадут, а те нет?"
   Господь Бог вполне серьезно отвечает:
   "Эти сдадут, потому что только на меня и уповают, вот поэтому  у  них
все будет тип-топ".
   Потапчук засмеялся так, как не смеялся уже, может, месяц. Он  хохотал
как безумный, хлопал себя по  коленям,  и  Глебу  даже  показалось,  что
"генерал сейчас пустится в пляс.
   - Ох, и анекдотец ты мне подкинул, замечательный! Надо его  директору
рассказать. Обязательно на каком-нибудь важном совещании вверну.  Ладно,
давай, разливай кофе, уже кипит.
   Глеб  наполнил  чашки.  И  только  тогда  генерал,  утерев  слезы  на
покрасневших глазах, пристально посмотрел на Глеба и спросил:
   - А к чему это ты, Глеб Петрович, мне этот анекдот рассказал?
   - Хороший анекдот, правда, Федор Филиппович?
   - Хороший... Но не зря же ты его сейчас вспомнил?
   - Не зря, генерал, - согласился Глеб. - Вот ваши сотрудники работают,
работают, ни дня, ни ночи им нет, а надо  на  Бога  побольше  надеяться.
Только на него и уповать.
   - На Бога надейся, а  сам  не  плошай,  -  немного  грустно  произнес
генерал Потапчук.
   - А я всегда на него надеюсь, - признался Глеб, - и самое интересное,
что он меня никогда не подводил.
   Я его - да, случалось такое.
   - Не поминай имя Господа всуе, Глеб Петрович.
   - Да я к слову, генерал.
   Мужчины допили кофе, выкурили по  сигарете,  и  Глеб  Сиверов  первым
покинул конспиративную квартиру. Соблюдая все меры предосторожности,  он
вышел со двора, оглянулся, обошел дом. Слежки не было.
   Все это Глеб проделывал уже чисто автоматически.
   За долгие годы привычка следить  за  обстановкой  стала  неотъемлемой
частью натуры, такой чертой характера, от которой невозможно избавиться.
И Глеб, даже когда и не  следовало,  оглядывался,  а  потом,  случалось,
неумело врал что-то Ирине в объяснение.
 
Глава 16 
 
   Павел Павлович Шелковников в элегантном костюме и шикарном  галстуке,
поблескивая идеально  начищенными  ботинками,  расхаживал  по  картинной
галерее на Кузнецком мосту. Время от времени он обращался  к  миловидной
женщине с бриллиантовыми серьгами в ушах, на  плечах  которой  покоилась
норковая шуба: в помещении было довольно-таки прохладно. Картины  стояли
у стен, несколько рабочих возились с ними, переставляя с места на  место
- совершенно без надобности, на взгляд неспециалиста...
   - Так вы вот это все хотите завезти в Германию?
   - В принципе, да, - кивнула женщина-менеджер.
   - Томочка, Тома, - каким-то чересчур мягким и сладким голосом говорил
Шелковников,  -  вообще-то  замечательная  экспозиция,  но  почему  одни
картины?
   К ним бы немного скульптур.
   - Пластика будет, ее еще не подвезли, часть уже здесь, но ящики  пока
не распакованы.
   -  Большая  экспозиция,  -  восхищенно  промолвил   Павел   Павлович,
прищелкнув языком, подошел к одной из картин и стал рассматривать  ее  с
видом знатока. - Да, я думаю, это будет очень шумное мероприятие.
   - Если вы  свободны,  Павел  Павлович,  то  можете  поехать  с  нами.
Документы на вас мы уже подали.
   - О, замечательно. Тома, даже не знаю, как вас и благодарить.
   - Не благодарите, вы так много для нас сделали.
   - Вы мне льстите.
   О том, что документы на его имя поданы, Шелковников знал и без Тамары
Васильевой. Вариант отправиться за  границу  с  солидной  выставкой  был
довольно-таки  привлекательным.  Поистине,  думалось  Шелковникову,  сам
Всевышний дарит шанс. Ведь вывезти свернутые в рулон картины с выставкой
проще простого. Его знают, никто особо придираться не станет, с таможней
уже давным-давно договорено, а выставка едет от Российского министерства
культуры. Так что все складывалось наилучшим образом.
   На бледном лице Павла Павловича  появилась  заигрывающая  улыбка.  Он
обнял Тамару за плечи, привлек к себе:
   - Ну, Томочка, спасибо  тебе  огромное!  Я  твой  вечный  должник.  А
сама-то ты будешь там?
   -  Я  еще  не  решила,  у  меня  сейчас  идет  другой  проект   -   с
Сан-Франциско. Возможно, мне придется полететь в Штаты.
   - О, это вообще замечательно!
   - Я уже устала, Павел Павлович, от разъездов. Это раньше мечталось, а
теперь - работа, рутина.
   Менеджер  картинной  галереи  и  одна  из  ее  совладелиц  к   своему
консультанту относилась с большим почтением и побаивалась его. То ли она
знала о его славном боевом прошлом, о долгих годах работы в органах КГБ,
то ли по другой причине, но Шелковникова она опасалась, и Павел Павлович
это чувствовал. Под хорошее настроение ему захотелось растопить лед в их
отношениях, и он, неисправимый дамский угодник, принялся  кокетничать  с
миловидной женщиной, вполне сохранившей свою привлекательность, несмотря
на сорок с небольшим лет.
   Тамара  хохотала,  уворачиваясь  от   объятий   Павла   Шелковникова.
Неизвестно, чем бы кончились эти заигрывания, если бы  в  экспозиционный
зал не вбежала длинноногая девушка в короткой кожаной юбке. Под  сводами
зала гулким эхом разнесся ее возглас:
   - Павел Павлович, вас срочно к телефону!
   - Меня  к  телефону?  У  вас?  -  отстраняясь  от  Тамары,  удивленно
переспросил Шелковников.
   - Да, да, вас, срочно!
   - И кто? - не выпуская женщину из объятий, воскликнул Шелковников.
   - Мужчина. Но он не назвался, сказал лишь, что ваш  старый  знакомый,
по важному делу.
   - Старый знакомый? - Шелковников поморщился.
   Он  не  любил  звонков  своих  старых  знакомых,  те,  как   правило,
обращались к Павлу Павловичу с одной просьбой - ссудить денег. А  давать
в долг Шелковников не любил.
   - Ладно, иду. Томочка, извини, потом договорим, - Шелковников  провел
гладко выбритой щекой по сверкающему мехом плечу. - У вас  замечательная
шуба. Тома.
   - Да, ничего, канадская, -  улыбнулась  Тамара  Васильева  и  тут  же
принялась отдавать распоряжения двум рабочим в  грязных  синих  халатах,
которые разбирали экспозицию. - Это в угол, а вот эти картины - к стене.
   Графику пока не трогать.  Оставьте  в  покое  стекло  и  делайте  все
быстрее, я вам плачу, а вы ходите и курите.
   Шелковников  вошел  в  небольшую  комнату,  стены  которой   занимали
стеллажи с картинами. Телефонная трубка лежала  на  журнальном  столике,
под ней -  каталог  аукциона  "Кристи"  конца  прошлого  года.  На  этом
аукционе Шелковников присутствовал.
   Он небрежно взял трубку и уселся на изящный вертящийся стул - тоже  в
своем роде произведение искусства.
   - Алло, слушаю, - немного недовольным голосом бросил он в микрофон.
   - Павел Павлович, добрый день! - услышал он из трубки густой бас.
   - Здравствуйте. С кем имею честь говорить?
   - Ты что, не узнал меня?  Старых  друзей  не  узнаешь,  так  сказать,
однополчан?
   - Извините, что-то не узнаю.
   Голос звонившего  был  ему  смутно  знаком,  но  Шелковников  не  мог
припомнить, кому он принадлежал.
   - А ты подумай, напряги серое вещество.
   Шелковников все не отвечал,  и  невидимому  абоненту,  скорее  всего,
надоело играть в молчанку.
   - Хохлов беспокоит, помнишь такого?
   - Ба, - воскликнул Шелковников, -  Владимир  Адамович!  Сколько  лет,
сколько зим! Куда ты вообще пропал?
   - Я-то никуда не пропадал, все там же. Это ты пропал, исчез  из  поля
зрения наших органов.
   - Ну, так уж и исчез, - криво усмехнувшись, произнес  Шелковников,  -
от вас разве скроешься.
   - Это точно, не скроешься. Но знаешь,  сколько  времени  я  потратил,
пока тебя отыскал?
   - Минут десять, наверное.
   - А вот и ошибаешься, Павел Павлович,  целых  полчаса  потребовалось.
Конспирируешься?
   "На хрена я им нужен?" - мелькнуло в голове у Шелковникова.
   - Ага, по сравнению со мной Штирлиц - мальчишка-дилетант,  -  хмыкнул
Шелковников. - И что ты мне хорошего скажешь, Владимир Адамович?
   - Хорошего ничего не скажу.
   -  Тогда  зачем  беспокоишь?  -  со  сдавленным  смешком   проговорил
Шелковников. - Плохого-то своего хватает.
   - Дело к тебе есть. Может, ты чем-нибудь сможешь мне помочь?
   - Может, и смогу, если объяснишь суть дела, - Не телефонный разговор,
Павел Павлович, давай-ка встретимся. Делов-пирогов на час, не больше, да
и не виделись мы с тобой уже...
   - С 1991 года, - подсказал Шелковников.
   - Да. Как ты уволился, так мы с тобой больше и не встречались. А ведь
когда-то были у нас славные денечки. Помнишь?
   - Были, были, как забыть, - согласился Шелковников, морщась все более
и более недовольно.
   Если бы сейчас кто-нибудь увидел его  выражение  лица,  то  наверняка
подумал бы, что Шелковников разговаривает со своим  врачом,  и  тот  ему
зачитывает самый неутешительный диагноз.
   - Ты сейчас где, откуда звонишь?
   - Звоню я тебе из машины. Если ты свободен, могу сейчас подскочить.
   - Так значит ты, Владимир Адамович, все еще  в  конторе  служишь?  Не
подался на вольные хлеба?
   - Нет, Павел Павлович, я не так смел, как ты. Не могу я все бросить и
заняться вольным промыслом.
   Это ты у нас смельчак и умелец.
   - Не скромничай, Владимир Адамович, ты тоже малый не промах.  Небось,
уже подполковник?
   - Бери выше, полковник. Три звездочки имею.
   - Полковник? Ну, я тебя поздравляю, тогда  действительно  есть  повод
встретиться.
   - Я за тобой заеду. Минут через двадцать-тридцать буду у тебя.
   - Не за мной, а ко мне.
   - Брось к словам придираться.
   - Адрес хоть знаешь?
   - Раз звоню, стало быть, знаю. До встречи, - бросил полковник Хохлов,
и в трубке раздались короткие гудки.
   А Шелковников еще полминуты сидел, держа в руках трубку телефона.  На
душе у него стало нехорошо.
   "Что за черт? Что за дьявольщина?  Вот  не  было  печали...  Зачем  я
понадобился Хохлову, что он из-под  меня  хочет?  Ох,  не  нравится  мне
это..."
   В экспозиционный зал Павел Шелковников вышел с озабоченным  лицом,  и
Тамара это заметила:
   - Что-нибудь стряслось, Павел Павлович, у вас такой вид?..
   - Ничего особенного, старый приятель позвонил.
   Ох, уж эти старые приятели, как они меня достают, вы бы только знали!
Всем что-нибудь надо: помочь, похлопотать, устроить...
   - Меня тоже одолевают, но приятельницы, к мужчинам у  меня  претензий
нет.
   - Вы же, наверное, знаете, Томочка, если человек разбогатеет, у  него
становится  мало  друзей,  зато  слишком  много  родственников,   старых
знакомых.
   - Еще бы, по себе знаю.
   - Вот, сейчас он ко мне и заедет.
   - Кто?
   - Один начальник из ФСБ.
   - Из ФСБ?
   - Да, да, Тома, полковник. А когда я служил, он был капитаном.
   - Значит, сделал карьеру.
   - Да разве это карьера, Тома, о чем вы говорите!  -  Шелковников  так
покачал головой,  словно  ФСБ  было  сборищем  бездельников  и  лежебок,
способных только вымогать деньги из  честных  предпринимателей,  к  коим
Тамара Васильева и Шелковников себя относили. Хотя в их честности  можно
было усомниться даже после беглого знакомства...
   Шелковников прохаживался по залу, задерживался у окна и сквозь планки
жалюзи смотрел на  улицу,  на  спешащих,  гуляющих  людей,  на  весеннюю
Москву, и на душе у него вновь сделалось погано, словно туда  наплевали.
Еще, собственно, ничего не произошло, но шкурой Шелковников  чувствовал,
что этот визит ничего хорошего ему не сулит. "Не к добру это,  ох  не  к
добру..." - повторял он про себя.
   Владимир Адамович Хохлов появился  через  двадцать  шесть  минут.  Он
вошел со служебного входа, и та же  длинноногая  девица,  которая  звала
Шелковникова к телефону, провела гостя в  экспозиционный  зал.  Выглядел
полковник по сравнению с Шелковниковым бледно.
   Костюм на нем  был  старый,  неопрятный,  ботинки  обшарпанные,  лицо
помятое, нездоровое: понятно, что пил  он  чаще  не  коньяк,  а  дешевую
водку.
   - Ты что, Владимир Адамович, неделю  не  спал?  -  после  рукопожатия
спросил Шелковников.
   - Да уж, и не говори, мать ., с их работой!  Какую  неделю,  уже  две
недели  на  ногах,  бегаю,  как  гончий  пес  за  зайцем  с   батарейкой
"энерджайзер".
   - Что, послать больше некого за бутылкой, сам бегаешь?
   - Хорошо тебе, Паша, шутить, с тебя никто не спросит, никто  тебя  не
накажет. А мы по-прежнему люди подневольные, сам ходил  в  нашей  шкуре,
знаешь.
   - Знаю, знаю, ходил, потому искренне сочувствую.
   Пойдем, коньячку тяпнем, чего на сухую разговаривать.
   - Да, да, пойдем.
   - Томочка, я воспользуюсь  вашим  кабинетом,  поговорю  с  человеком?
Кстати, наша Тамара - главный менеджер картинной галереи.  Томочка,  это
Владимир Адамович, мой старый приятель.
   - Очень приятно, - неуклюже  поклонился  Хохлов  и  сделал  столь  же
неуклюжую попытку поцеловать руку в перстнях.
   Тамаре, знавшей, что перед ней полковник  ФСБ,  было  немного  не  по
себе, но от его неловкого жеста она развеселилась.
   - Не надо, к чему эти любезности, очень  рада  познакомиться.  Да-да,
Павел Павлович, располагайтесь,  я  еще  час  пробуду  здесь.  Надо  все
собрать, рассортировать, чтобы  завтра  начать  упаковывать  и  готовить
экспозицию к вывозу.
   - Что, за границу? - сощурил глаза Хохлов.
   - Черт его знает, у меня своих проблем  хватает,  -  покачал  головой
Шелковников. - Пойдем, Владимир Адамович,  пойдем.  Поздравляю  тебя  со
звездой, вернее, даже с двумя; когда я уходил, тебя еще только к  майору
представили.
   - Да, было дело.
   - Так ты быстро... За пять лет две звезды, еще годика четыре-пять - и
в генералы выйдешь?
   - Может быть, может быть, если не сдохну.  Заездили  уже,  Паша,  как
скаковую лошадь - бьют, погоняют и все время новые барьеры  передо  мной
ставят и ставят. Дух перевести некогда, грязь  с  боков,  пену  с  морды
смыть не успеваю...
   - Красиво говоришь.
   - Да уж, говорить мы все научились, а вот дело делать некому.
   - Что, молодежь не идет?
   - Какая это молодежь - выскочки! Все толковые ушли - кто в банки, кто
в частные сыскные агентства.
   Кто к бандитам... В общем, разбрелись, разлетелись по свету.
   - Ладно, пойдем, обмоем встречу и твои звездочки.
   Кабинет Тамары Васильевой был обставлен просто, но со вкусом.
   - Коньяк, водку, вино?
   - Все равно, - бросил Хохлов,  устало  опускаясь  в  мягкое  кремовое
кресло.
   На столе появилась бутылка коньяка, две рюмки, из  холодильника  было
извлечено стеклянное блюдо с тонко порезанным лимоном, а также несколько
бутербродов.
   Шелковников выглянул за дверь и, обратившись к длинноногой  девице  в
кожаной юбке, негромко распорядился:
   - Людочка, пожалуйста, минут через пятнадцать подай кофе. Я тебе буду
очень обязан.
   На столе появилась коробка импортных конфет в блестящей фольге.
   - Красиво живете.
   - Приходится, иностранцы бывают. В общем, стараемся,  мух  не  ловим.
Упустить  клиента  -  все  равно  что  кошелек   потерять,   -   пояснил
Шелковников.
   - Слушай, чем ты  вообще  занимаешься,  Паша?  -  немного  фамильярно
обратился к нему Хохлов.
   - Как  видишь,  картины,  скульптура,  вожу  выставки,  консультирую,
помогаю с оформлением документов. Слава Богу,  я  на  всем  этом  собаку
съел,  поднаторел,  да  и  знакомства  кое-какие  остались.   В   общем,
друзья-приятели не отказывают в помощи.
   - Понятно. Живешь безбедно?
   - Хотелось  бы  жить  богаче,  -  спокойно  произнес  Павел  Павлович
Шелковников, бросая на стол пачку дорогих сигарет.
   Хохлов вытащил сигарету из своей помятой пачки,  щелкнул  одноразовой
зажигалкой. А его бывший коллега небрежно  поставил  на  стол  золоченую
зажигалку "зиппо".
   - Да, жизнь идет, - произнес полковник Хохлов, затягиваясь сигаретой.
   - Насколько я понимаю, ты с машиной?
   - Да, с водителем, сейчас ожидает, спит.
   - Тогда тебе можно расслабиться.
   - Да нет, расслабляться некогда, работы вагон.
   - У всех работы много, Владимир Адамович.
   - Не называй ты меня по отчеству, что за церемонии!
   - Ладно, ладно, - милостиво согласился Шелковников, - хорошо, Володя,
хорошо. Так что тебя привело ко мне?
   Он отвинтил пробку бутылки, разлил коньяк по рюмкам, по чуть-чуть.
   Хохлов взял рюмку, Шелковников свою.
   - За твои звезды.
   - Ну их к черту, эти звезды, не с неба они мне на плечи упали,  давай
за встречу.
   - За встречу и за звезды, - сказал Шелковников, аккуратно  чокаясь  -
так, чтобы не пролить ни капли ароматного напитка.
   - Хороший коньяк, - опрокинув рюмку одним глотком, вздохнул полковник
Хохлов.
   - Да, настоящий французский.
   - Давненько я такого не пил.
   - А что тебе мешает? С твоей властью, с твоим умением и опытом...
   - Многое мешает, и, в первую очередь, принципы.
   - На принципы наплюй, - сказал Шелковников. - Я вот наплевал и видишь
- живу неплохо.
   - Вижу и рад за тебя.
   Мужчины выпили по второй рюмке, затем по третьей. Шелковников закурил
и пристально взглянул на своего бывшего сослуживца;
   - Так что скажешь, Володя? Ведь ты приехал не просто посмотреть,  как
я живу?
   - Ты знаешь, -  охмелев  после  долгих  бессонных  ночей,  проговорил
полковник Хохлов, - прижали меня, Паша, к стенке. Да и не  только  меня,
все управление прижали. Приказано найти то, не знаю что.  Вторую  неделю
ищем, а толку чуть...
   - Конкретнее, - попросил Шелковников и почувствовал, что  у  него  на
затылке зашевелились коротко стриженые волосы.
   - Вот какое дело, может, ты что подскажешь... Ты же с  этими  жучками
связан, которые антиквариатом торгуют, картинами из музеев промышляют...
   - Был связан, - уточнил Шелковников, - пока работал в конторе. Сейчас
нет, мой бизнес чистый.
   - Ну, ты мне будешь рассказывать о  своем  бизнесе!  Наслышан  о  нем
немало.
   - Ладно, наслышан так наслышан, продолжай.
   - Прижали нас с больших верхов. И ФСБ, и МВД на ушах  стоят,  картины
ищем.
   - ФСБ ищет  картины?  -  изумился  Шелковников,  как  будто  это  был
абсолютно невероятный род деятельности для сотрудников такого ведомства.
   - Да-да, картины. В чем там суть дела, я не знаю и понятия  не  имею,
какого хрена эти картины понадобились.
   - Какие картины, Володя, конкретнее? Ты со мной  не  виляй,  я  смогу
помочь, если все будет оговорено, разложено по полочкам, каждая вещь  на
своем месте. Картина картине рознь.
   - Ладно, что мне с тобой в прятки играть, если уж приехал.
   Шелковников тут же подумал:
   "Наверное,  и  правда,  не  знают,  бедолаги,  куда   кидаться,   раз
обращаются к человеку, который давным-давно оставил службу".
   - Так вот, - продолжал Хохлов, -  в  Смоленском  краеведческом  музее
хранилась коллекция, вывезенная в 1946 году из Германии. Лежала  себе  в
хранилище пятьдесят лет, а тут вдруг хватились: вынь  да  положь  именно
эту коллекцию. Ее якобы вернуть Германии  надо,  и  вроде  бы  даже  наш
президент пообещал ихнему канцлеру, что к девятому числу коллекция будет
возвращена, то есть, подарена. Ну вот, послали меня с  Митрохиным  -  ты
его, скорее всего, не знаешь, он пришел к нам из МВД, майор,  нормальный
мужик.
   Поехали мы с ним в Смоленск. Коллекция на месте, мы ее загрузили -  и
к реставраторам в Пушкинский музей,  чтобы  те  помыли,  привели  все  в
порядок.
   - Чья коллекция, ты говоришь?
   - Барона Отто фон Рунге, может, ты когда о нем и слышал.
   - Нет, не слышал, - удрученно покачал головой Шелковников,  внутренне
холодея, словно  его  осторожно  готовили  к  страшной  вести  о  смерти
близкого человека.
   - Так вот, реставраторы стали мыть, чистить эти полотнища и вдруг  на
тебе - там, оказывается, восемь подделок.
   - Не полотнища, как я понимаю, а холсты. Может, подделки и вывезли из
Германии? - вставил Шелковников.
   - Если бы! - воскликнул полковник Хохлов. -  Если  бы  так,  тогда  и
незачем было бы разводить весь этот сыр-бор. А выяснилось следующее: эти
поддельные картины сделаны недавно, в последние два года.
   - Что ты говоришь!  -  словно  бы  не  веря  услышанному,  воскликнул
Шелковников.
   - То и говорю: кому они могли понадобиться,  эти  долбанные  картины,
хрен его знает! И пошло по