ркадий  Груздов,  кивнув  на
машину, которая неслась уже далеко впереди.
   - Да, психов хватает. Наверное, куда-то спешит, может,  встречает,  а
может,  опаздывает.  Я  вернусь  через  три  дня,  -  говорил   Григорий
Германович, он извивался на сидении, меняя одежду. - Скажи  всем  нашим,
чтобы рассредоточились, в офисе пусть останется только охрана.  Ты  меня
понял, Аркадий?
   - Понял, Григорий Германович.
   - Ну вот и давай.
   К  коленям  Бутаков  прижимал  черный  дипломат  с  кодовым   замком.
Заграничный  паспорт  с  открытой  визой,  естественно,  не  на  фамилию
Бутакова, но с его фотографией, лежал в кармане плаща.
   "Вот и аэропорт".
   Охранники остались в машине, а Аркадий Груздов пошел провожать своего
хозяина к аэропорту.
   Узнать Бутакова было сложно. Вместо очков в тонкой  золоченой  оправе
он надел  большие,  квадратные,  и  они  практически  до  неузнаваемости
изменили его лицо. Если бы не машина,  на  которой  Григорий  Германович
ехал в аэропорт, возможно, Глеб Сиверов не сразу бы признал его.  Теплое
кожаное пальто сменила спортивная куртка, Бутаков был в джинсах и  ничем
не примечательных ботинках. От его  прежней  солидности  остался  только
дорогой дипломат с кодовыми  замками,  который  Сиверов  заприметил  еще
раньше.
   Глеб усмехнулся:
   "Он так держится за кейс, что наверняка там лежит самое ценное -  его
спасение, но и его гибель одновременно. Только Бутаков еще  об  этом  не
догадывается".
   Глеб вошел в здание аэропорта и прислонился к колонне за прикрытием в
виде группки кавказцев, которые бурно обсуждали общие для них финансовые
вопросы.
   "Билета у него еще нет",  -  догадался  Сиверов,  когда  увидел,  что
Бутаков направляется к компьютеру-справочной.
   Григорий Германович наклонился близко к монитору - так, чтобы плечами
закрыть изображение, но  Глеб  видел  клавиши,  которые  он  нажимал,  и
запомнил их последовательность. Когда же Бутаков отошел к барной стойке,
Сиверов, уже на другом справочном компьютере, проделал ту  же  операцию,
что минутой раньше Бутаков. На экране высветилось расписание отправления
самолетов на Франкфурт.
   "Ближайший рейс в два, значит, до регистрации  осталось  полчаса",  -
вычислил Глеб и проверил, есть ли свободные места на этот рейс.
   По информации компьютера, имелось  десять  билетов.  Боковым  зрением
Сиверов продолжал наблюдать за Бутаковым. Аркадий  Груздов  двигался  за
Григорием Германовичем  как  верный  пес,  но  на  расстоянии,  так  что
стороннему наблюдателю  могло  показаться,  будто  эти  двое  мужчин  не
знакомы.
   "Неужели он рискнет брать билет при охраннике? Скорее всего,  Бутаков
хочет, чтобы ни одна живая душа не знала, куда он отправляется".
   Глеб оказался прав. Проходя мимо Груздова, Бутаков что-то быстро  ему
сказал, и тот, кивнув, покинул здание терминала. Убедившись, что  черный
"мерседес" с простреленным стеклом отъехал, Бутаков подошел  к  кассе  и
взял  билет,  Чувствовал   себя   Григорий   Германович   скверно,   его
поташнивало, знобило. Он  опасался,  что  где-то  рядом  затаился  враг,
поэтому никуда не отходил, крутился в гуще людей, то и  дело  поглядывая
на огромное табло и вытирая носовым платком обильный пот, выступавший на
лице.
   - Волнуешься, волнуешься, - прошептал  Сиверов,  подходя  к  окошечку
кассы, И подсунул под стекло паспорт на имя Федора Молчанова с  открытой
шенгенской визой и деньги. - До Франкфурта.
   По движениям губ Бутакова, когда тот заказывал билет, Глеб понял, что
Григорий Германович просил билет в салон для курящих.
   - Вам в какой салон? - поинтересовалась девушка у Сиверова.
   - В салон для курящих, - ответил Глеб и, получив билет, направился  к
стойке, возле которой уже начиналась регистрация.
   Между Бутаковым и  Сиверовым  было  человек  десять,  в  основном,  -
немецкая молодежь, и как понял Глеб, все они принадлежали к  организации
"Гринпис", приезжали в Москву провести какую-то акцию против загрязнения
окружающей среды.
   Свой дипломат Бутаков, конечно, в багаж сдавать не стал. У Сиверова с
собой ничего не было, даже портфеля, и это вызвало некоторое  подозрение
у работников аэропорта. Странно, что человек, собравшийся за границу, не
прихватил с собой даже зубной щетки. Ну да кто его знает, у богатых свои
причуды.
   В накопителе Глеб специально не  приближался  к  Бутакову,  чтобы  не
вызвать у него подозрений.
   Объявили посадку. И уже стоя на лестнице, чуть  в  стороне  от  толпы
пассажиров, Сиверов достал из кармана телефон.
   - Диспетчерская? - спросил он.
   - Да, диспетчерская пейджииговой связи.
   -  Передайте  абоненту  триста  сорок  два:  Шереметьево,   рейс   на
Франкфурт, прямо на летном поле у самолета. Встречайте нашего друга там.
   - Что, так  и  передать?  -  изумилась  девушка-диспетчер.  Сообщение
показалось ей немного странным. Кто же назначает встречу прямо на летном
поле?
   - Да, так и передать, слово в слово.
   - Принято.
   Глеб спрятал телефон в карман и заспешил к  эскалатору,  стараясь  не
терять из виду Бутакова.
   Вполне могло оказаться, что тот рванет в  сторону,  если  почувствует
неладное. Но пока все шло гладко, и Сиверов даже  сплюнул  трижды  через
левое плечо, чтобы не сглазить.
   Проверка билетов, ожидание, время шло.
   В  самолете  Бутаков  немного  успокоился.  Глеб  пока  старался   не
мелькать. Подняв дипломат над головой, Григорий Германович продвигался в
хвост самолета. Следом за ним, но на некотором расстоянии, шел  Сиверов.
По рассчетам Глеба генерал Потапчук со  своими  людьми  должен  был  уже
подъезжать к аэропорту.  Глеб  знал,  что  Федор  Филиппович  сразу  же,
получив сообщение, помчится в Шереметьево.
   Бутаков устроился возле иллюминатора,  портфель  положил  на  колени.
Сиверов, глянув  в  билет,  сел  рядом  с  Григорием  Германовичем.  Тот
недовольно покосился на соседа. Будь Бутаков более  проницательным,  он,
возможно, вспомнил бы лицо этого  мужчины,  которого  видел  однажды  на
похоронах в  Санкт-Петербурге.  Но  бывший  полковник  ФСБ  не  вспомнил
мельком увиденное им в  фойе  ресторана  лицо.  Тягач  начал  буксировку
самолета. Пейзаж за окном медленно поплыл.
   - Доброе утро, - буркнул Сиверов, и Бутаков недовольно ответил:
   - Какое уж доброе!
   Стюардесса шла по проходу - советовала пассажирам спрятать в багажный
ящик твердые предметы и до  взлета  самолета  не  пользоваться  сотовыми
телефонами.
   - Ваш портфель хорошо  бы  положить  наверх,  -  сказала  стюардесса,
обращаясь к Бутакову.
   - Нет, у меня здесь газеты, - улыбнулся Григорий Германович.
   - И все-таки положите его наверх. Он твердый.
   - Хорошо, - согласился Бутаков, но  тем  не  менее  опустил  портфель
вниз, зажав его между ног.
   Глеб, чуть подавшись вперед, посмотрел в иллюминатор. Он  увидел  три
машины, притормозившие впереди, перекрывая дорогу самолету. "Волгу"
   Потапчука Сиверов узнал сразу.
   "Пора действовать!"
   - Извините, -  обратился  он  к  Бутакову,  -  по-моему,  мой  ремень
оказался под вами. Разрешите?
   Григорий Германович немного приподнялся.
   Глеб  пригнулся  и  изо  всей  силы  ребром  ладони  ударил  его   по
переносице. Он знал силу своего удара: как минимум, минут на  пятнадцать
Бутаков потеряет сознание.
   Хрустнула  переносица,  носовой  хрящ  сместился,  хлынула  кровь  из
ноздрей, и Бутаков, захрипев,  откинулся  на  спинку  сиденья.  Как  все
произошло, никто, кроме Глеба, не видел. На задних креслах пассажиров не
было, а негромкий звук удара потонул в шуме голосов.
   - Девушка! Девушка! - закричал Глеб, встав в полный рост.  Стюардесса
настороженно обернулась. - Человеку плохо - сердце!
   Одна из стюардесс побежала в кабину к пилотам, две другие  склонились
над залитым кровью пассажиром.
   - Сидел и вдруг кровь носом! Да у него пульс плохо прощупывается!
   Сиверов практически не давал стюардессам притронуться к Бутакову.  Он
забросил руку Григория Германовича себе на плечо, подхватил  дипломат  и
потащил Бутакова к выходу.
   Трап уже подогнали. Стюардесса и помощник пилота  попытались  принять
Бутакова из рук Сиверова, но Глеб решительно возразил:
   - Я с ним, я не полечу. Моему шефу плохо!
   Машина "Скорой помощи" уже стояла у трапа.
   Глеб помог санитарам уложить Бутакова на носилки, и тут же отступил.
   Потапчук,  топтавшийся  возле  "волги",  вопросительно  посмотрел  на
Сиверова. Глеб поставил  дипломат  на  бетон  и  прикрыл  глаза.  Машина
"Скорой помощи" в сопровождении двух "волг" с людьми Потапчука помчалась
к выезду с летного поля. А Глеб  в  сопровождении  работников  аэропорта
отправился к терминалу.
   - Возьми портфель, - сказал Потапчук своему шоферу.
   Тот вышел из машины и, не понимая, что происходит,  откуда  вдруг  на
летном поле оказался бесхозный  дорогой  дипломат  с  кодовыми  замками,
выполнил приказание генерала. Когда Потапчук, перебирая комбинации цифр,
пытался открыть кодовые замки, запищал пейджер.
   "Код  восемьсот  двадцать  восемь",  -  прочел  Федор  Филиппович  на
зеленоватом экранчике пейджера.
   Колесики стали в указанные позиции, замки отщелкнулись, крышка  легко
открылась.
   - Куда едем? - спросил водитель.
   - В управление.
   Просмотрев по дороге из аэропорта  бумаги,  Потапчук  понял,  что  не
понадобится никаких докладных записок: с этими документами нужно идти  к
директору ФСБ. Только он сможет сразу попасть  на  прием  к  Президенту,
минуя секретарей и помощников. В руки ФСБ попал практически готовый план
реализации  государственного  переворота  -  с  фамилиями,  должностями,
телефонами, с распределением обязанностей, - а также компромат на многих
задействованных в перевороте чиновников, среди которых были и министры.
   Помимо документов имелись еще два лазерных диска.
   По спецсвязи генерал Потапчук связался с директором ФСБ и настоял  на
немедленной встрече.
   "Жаль  только,  -  подумал  он,  -  что  получится,  как  всегда:  от
должностей их отстранят, но посадить никого из заговорщиков не  удастся.
Не захотят  шум  поднимать.  На  одного  окажутся  завязаны  заграничные
инвестиции,  другой  финансировал  предвыборную  кампанию,  у   третьего
отыщутся заступники в ближнем зарубежье. Но этим бумагам цены  нет.  Это
не показания проститутки. От них не отопрешься. Даже распорядись я взять
Бутакова, они бы так и остались в тайнике, а Глеб  сумел-таки  заставить
его вытащить их на свет".
 
*** 
 
   Сиверов пил кофе, когда рука Ирины Быстрицкой легла ему на плечо.
   - Иди быстрее, послушай!
   - Что? - спросил Глеб, посмотрев на часы.
   - Президент выступает, какое-то экстренное обращение!
   - Обращение? Экстренное? В прямом эфире?
   - Не знаю, в каком, но он сейчас выступает.
   Глеб увидел на экране телевизора уставшее  лицо  президента,  который
говорил словно бы нехотя, как будто сам до конца не верил в то, что  уже
сделано.
   Президент отправлял в отставку весь состав  кабинета  министров,  при
этом практически не называя причины.
   - Что случилось, ты не знаешь? - спросила Ирина.
   Глеб пожал плечами:
   - Откуда мне знать? Ты же смотришь телевизор, а я  был  занят,  когда
мне новости узнавать.
   - Но что-то же случилось?
   - У них там, - Глеб  загадочно  улыбнулся,  -  все  время  что-нибудь
случается. Кстати, твой кофе остыл.
   Ирина взглянула на Глеба и улыбнулась. Она поняла, что Глебу известна
вся подноготная,  скорее  всего,  он  даже  предвидел  незапланированное
обращение президента к россиянам.
   В комнате остался включенным телевизор, а Ирина  продолжала  засыпать
Глеба вопросами уже на кухне.
   - Я одного не понимаю, как можно  подготовить  такой  указ  в  тайне?
Почему о нем никто не знал?
   Ведь  обычно  журналисты  узнают  все  даже  раньше,   чем   что-либо
происходит.
   - Скорее всего, об этом указе  знал  лишь  ограниченный  круг  людей,
может, человек десять, или того меньше.
   - Мне кажется, ты тоже знал.
   - Я? - улыбнулся Глеб. - Помилуй, Ирина, откуда? Я  же  политикой  не
занимаюсь, и знакомых в Белом доме у меня нет.
   - А генерал? - Ирина пыталась заглянуть Глебу в глаза.
   - Ты которого имеешь в виду, Лоркипанидзе или Потапчука?
   Ирина рассмеялась, понимая, что Глеб пытается ее одурачить.
   - Неужели ты думаешь, что генерал -  такая  большая  величина,  чтобы
знать то, о чем не известно премьер-министру? - спросил Сиверов.
   - А кстати, как он?
   - Кто?
   - Премьер-министр, - пояснила Ирина. - Еще  вчера  я  видела  его  по
телевизору, держался уверенно, будто собирался править целую вечность.
   - Я думаю, эту новость весь кабинет министров узнал вместе с тобой из
телевизионного обращения президента.
   - А ты?
   - Ты у меня уже спрашивала. Об отставке правительства я узнал  только
что.
   - И что теперь будет? - спросила Ирина.
   - Ничего страшного, будет новое правительство. Проснется малыш, пойду
с ним гулять. Теперь давай пить кофе.
   - Одного я тебя не пущу, пойдем гулять вместе, -  решительно  сказала
Ирина.
   - Как хочешь.
   Через два часа Сиверов уже катил коляску, Ирина держала его под руку.
Они шли по аллейке возле Патриарших прудов. В плохую погоду на  прогулку
вышло не так уж  много  людей,  в  основном,  родители  с  детьми.  Глеб
издалека увидел Эмму Савину с дочкой. Они шли, держась за руки,  и  Эмма
что-то рассказывала Аленке.
   Внезапно Савина замолчала, заметив Глеба. Она, не отрываясь,  глядела
на него, а Сиверов смотрел вдаль, делая вид, будто  не  узнает  женщину.
Эмма так и не решилась подойти к  нему.  Когда  они  разминулись,  Ирина
сжала локоть Глебу.
   - Ты заметил, как эта женщина на тебя смотрела?
   - А ты уверена, что она смотрела на меня?
   - Мне так показалось.
   - Нет, она смотрела на тебя.
   - Что, я плохо выгляжу?
   - Нет, выглядишь ты отлично. Наверное, она не могла понять, что такая
красивая женщина делает рядом с таким обыкновенным, невзрачным мужчиной,
как я.
   Ирина рассмеялась.
   - И снова ты меня обманываешь! Хотя я к этому уже привыкла.



   Андрей ВОРОНИН 
   УБРАТЬ СЛЕПОГО 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
   Глеб Сиверов по кличке Слепой  завербован  ФСБ  в  качестве  наемного
убийцы Внедрив его в спецотряд "Святой  Георгий",  ФСБ  пытается  руками
Сиверова замести грязные  следы  своих  преступлений  Однако  неожиданно
Слепой начинает  действовать  против  завербовавших  его  генералов.  Он
по-прежнему верен своему принципу - порок должен быть наказан, там,  где
бессилен закон, слово остается за пистолетом...
 
Глава 1 
 
   Снег валил с черного, как вакса, неба крупными хлопьями - такие можно
увидеть разве что на новогоднем утреннике в детском саду да еще в  такую
вот ночь, когда над ослепшим от метели городом,  кажется,  навеки  повис
североатлантический циклон, столбик термометра мертво заклинился  где-то
около нулевой отметки,  а  наступившая,  если  верить  календарю,  весна
кажется не более, чем чьей-то дурацкой шуткой.
   В такую погоду хорошо сидеть дома, забравшись с ногами на  тахту,  и,
закутавшись в клетчатый  плед,  медленно  потягивать  дорогой  коньяк  и
смотреть, как за окном в сплошной черноте густо валит снег -  или,  если
вы начисто лишены романтической жилки и не склонны  к  философствованиям
за бутылкой, просто сонно моргать перед мерцающим экраном телевизора.
   Некоторые предпочитают в такую погоду завалиться все на ту же тахту с
любимой книгой, иным книгу заменяет женщина - тоже вполне  занимательное
чтиво, если ты в достаточной мере обучен этой  своеобразной  грамоте,  -
кто-то слушает музыку,  кто-то  приумножает  свои  и  без  того  немалые
капиталы,  но  все  -  повторяю,  все  без  исключения  нормальные  люди
стараются в такую погоду как можно скорее оказаться в сухом тепле и уюте
своих обжитых гнезд, будь то пятикомнатная квартира в центре Москвы  или
канализационный коллектор, и только острая необходимость  может  выгнать
человека из  дома  на  черно-белые  улицы,  где  под  ногами  хлюпает  и
разъезжается море слякоти, а сверху все падает  и  падает  мокрый  снег,
моментально становясь серым, едва коснется земли.
   Снег валил сплошной стеной, за которой уже в  двух  шагах  невозможно
было ничего разобрать.
   Проносившиеся по шоссе автомобили сквозь  эту  пелену  представлялись
просто  стремительно  летящими   мимо   облаками   туманного   света   -
мельтешившие в лучах  фар  крупные  хлопья  создавали  иллюзию  безумной
скорости, хотя на самом  деле  только  самоубийца  отважился  бы  очертя
голову мчаться по скользкой дороге при  практически  нулевой  видимости.
Дорожные знаки, и те в такую погоду  выныривают  из  снежной  круговерти
внезапно, как чертик из табакерки, а  если,  не  дай  Бог,  какой-нибудь
дальнобойщик решит  вздремнуть  часок-другой  и  оставит  свою  фуру  на
обочине, погасив все огни, то тут недалеко и до беды.
   Впрочем, волков бояться - в лес не ходить, и те, кого нужда погнала в
дорогу именно этой ненастной  ночью,  двигались  по  шоссе,  скрупулезно
соблюдая все мыслимые и немыслимые меры предосторожности. Таких  бедолаг
было немного, и все они торопились побыстрее очутиться в конечной  точке
своего маршрута, поэтому никому из них и в голову не пришло  затормозить
и поинтересоваться, по какой такой причине в эту чертову метель в добрых
пятидесяти километрах от ближайшей деревни,  не  говоря  уже  о  городе,
стоят на обочине два сплошь облепленных  снегом  легковых  автомобиля  с
погашенными огнями.
   Стояли они здесь, похоже, никак не менее  получаса  -  снега  на  них
налипло столько, что невозможно было с уверенностью  назвать  их  марку,
хотя один из них - тот, что стоял сзади, -  был,  несомненно,  "джипом".
Впрочем, эти детали вряд ли могли вызвать чей-то интерес.
   И уж тем более, никто не стал бы  останавливаться  и  вглядываться  в
темноту, пытаясь уразуметь,  куда  подевались  оба  водителя.  Ночью  на
дороге может случиться все, что угодно, и совать свой нос туда, где  его
могут ненароком прищемить, никому не хочется.
   Водители были неподалеку - добровольный следопыт, если бы такой вдруг
отыскался, нашел бы их, даже не будучи семи  пядей  во  лбу.  Для  этого
достаточно было просто спуститься с насыпи,  по  которой  в  этом  месте
проходило шоссе - пропавшие автомобилисты явно не так давно проследовали
этим путем, о чем  свидетельствовала  глубокая  борозда,  пропаханная  в
мокром снегу и выглядевшая так, словно здесь кто-то не  то  съезжал  под
откос на пятой точке, не  то  попросту  катился  кувырком.  Рваные  края
борозды, засыпаемые снегом, который все валил и валил с низкого неба уже
начали терять четкость очертаний.
   Под насыпью параллельно шоссе тянулся совершенно раскисший  проселок,
метрах в двухстах от этого места плавно забиравший вправо и терявшийся в
темных полях. На этом-то проселке  и  находились  сейчас  оба  водителя,
занятые, надо сказать, каким-то странным делом:  слегка  согнув  ноги  в
коленях и широко расставив в стороны  полусогнутые  руки,  они  медленно
двигались по кругу, не спуская друг с друга настороженных глаз  и  время
от  времени  совершая  короткие  выпады,  не  заканчивавшиеся,  впрочем,
ударами. На обычную драку это медленное кружение походило мало:  скорее,
это был какой-то сложный танец, хотя кому же придет в  голову  танцевать
посреди ночи на грязном проселке в разгар последней в этом году  метели?
Тем не менее, это была именно драка, отличавшаяся  от  большинства  драк
тем, что участвовали в ней профессионалы, прекрасно осведомленные о силе
и возможностях друг друга.
   Губы противников были плотно сомкнуты, из ноздрей вырывались  облачка
пара, быстро таявшие в сыром воздухе. Промокшая насквозь, отяжелевшая от
грязи одежда сковывала движения и неприятно холодила разгоряченные тела,
ноги по щиколотку увязали  в  смешанной  со  снеговой  кашей  глине,  на
волосах таял снег.
   У того, что был пониже ростом, по подбор