чной  фордовской  эмблемы.  Купченя  украдкой   дотронулся   до
лошадиного силуэта пальцем. Машина была чудо как хороша, и Владимир от  души
пожалел, что это чудо, хотя и основательно помятое, сейчас придется утопить.
   Он закрепил трос и несколько  раз  сильно  дернул,  проверяя  узел.  Руки
совсем закоченели, потому что он не  успел  выпросить  у  Кацнельсона  новые
перчатки. На нижней губе у  Купчени  дымился  окурок:  раз  уж  ему  удалось
ускользнуть из-под бдительного ока прораба, нужно  было  получить  от  этого
максимум удовольствия, а курение во время трудового процесса как раз и  было
одним из удовольствий, строго-настрого запрещенных лютым Кацнельсоном.
   Водитель выставил из кабины всклокоченную белобрысую голову.
   - Ну что, - спросил он, - за руль сядешь?
   - Элементарно,  Ватсон,  -  откликнулся  Купченя  и  принялся  шарить  по
салону ?мустанга?, разыскивая тряпку, поскольку переднее сиденье  и  рулевое
колесо были густо перепачканы кровью.
   Тряпки нигде не было, зато на полу рядом с задним  сиденьем  обнаружилась
пустая спортивная сумка.  Купченя  поднял  ее,  намереваясь  использовать  в
качестве протирочного материала, и сразу понял, что  внутри  что-то  есть  -
что-то небольшое, но увесистое. Он запустил руку под клапан,  и  его  пальцы
сомкнулись на чем-то, что могло быть только пистолетным стволом.
   Вынув странный предмет из сумки, Купченя убедился  в  правильности  своей
догадки. Ему пришло в голову, что это может быть игрушка,  но  солидный  вес
пистолета без слов утверждал обратное. Тогда  Купченя  решил,  что  пистолет
газовый: уж слишком большим, солидным и  смертоубойным  он  выглядел,  чтобы
быть настоящим. Пошарив рукой по дну сумки, Купченя нашел  еще  что-то.  Это
оказалась запасная обойма, в которой  тускло  поблескивали  самые  настоящие
патроны.
   - Ни хрена себе,  -  вслух  сказал  Купченя,  мучаясь  дилеммой:  забрать
пистолет себе или  утопить  вместе  с  машиной.  Купченя  был  хозяйственным
человеком, и просто  взять  и  утопить  хорошую  вещь,  которую  можно  было
безнаказанно присвоить, казалось ему почти кощунством.
   - Ну, чего ты там вошкаешься? -  перекрикивая  рокот  двигателя,  спросил
водитель самосвала, по пояс высунувшись в открытую дверцу. - Время же идет!
   - Да пошел ты знаешь куда! - проорал в ответ  Купченя,  вороватым  жестом
запихивая пистолет в глубокий карман утепленных рабочих штанов. - Тут все  в
кровище, как будто кабана резали. Что же мне, прямо так во все это садиться?
Протереть надо!
   - Так протирай! - крикнул водитель. - Время, браток!
   Голос у него опять сделался  плачущим,  и  Купченя  презрительно  скривил
губы, ожесточенно возя сумкой по испачканному сиденью. ?Смотри-ка, как  тебя
разбирает, - подумал  он.  -  А  то  все  гоголем  по  площадке  расхаживал,
замечания всем делал - ни дать ни взять,  долбаный  министр  строительства?.
Это лишний раз подтверждало твердое убеждение Купчени в том, что восемьдесят
пять процентов профессиональных водителей - просто заносчивые козлы.
   Он швырнул смятую, испачканную сумку  на  заднее  сиденье,  разогнулся  и
отлепил от нижней губы все еще тлеющий  окурок.  Привычно  зажав  его  между
подушечкой большого и ногтем указательного пальца, Купченя выстрелил окурком
куда-то в сторону заднего колеса.
   Окурок еще летел, лениво кувыркаясь в воздухе, а Купченя уже  понял,  что
натворил, и вмиг покрылся липким холодным потом. Он хотел отскочить и упасть
лицом в мокрый снег, но ноги вдруг сделались ватными, и  он  остался  стоять
столбом, глядя на то, как выпущенный его опытной рукой окурок летит прямиком
в бензиновую лужу, натекшую из поврежденного бака. Ему  казалось,  что  этот
полет длится целую вечность. Он успел о многом подумать за это время и  даже
вообразил на секунду, что все еще может обойтись, но тут окурок  ,с  высокой
точностью упал  в  лужу  высокооктанового  бензина.  Бензин  вспыхнул,  а  в
следующее  мгновение  исковерканный  бак  ?мустанга?  взорвался   с   глухим
кашляющим звуком.
   Купченя наконец нашел себе настоящие неприятности.
 
*** 
 
   Глеб  приходил  в  себя  медленно,  как   ныряльщик,   поднимающийся   на
поверхность с огромной глубины, где темно и  холодно,  а  вода  со  страшной
силой давит на барабанные перепонки, причиняя адскую боль. Боль была первым,
что  он  ощутил,  и  по  мере  всплытия  она  не  проходила,  а,   наоборот,
усиливалась. Потом включилось сознание. Несколько минут Глеб  думал  о  том,
как ему больно и где именно у него болит,  а  потом,  всесторонне  изучив  и
классифицировав свои  болевые  ощущения,  стал  думать  о  том,  откуда  они
взялись.
   Это уже было гораздо более конструктивное направление мыслей, и вскоре он
уже во всех подробностях вспомнил все, что с ним  произошло.  Полным  мраком
был покрыт только самый конец его утренних приключений. Кажется, он ехал  на
машине, не вполне соображая, куда и зачем едет,  но  вот  что  было  дальше,
Слепой решительно не помнил. Неужели его угораздило потерять сознание  прямо
за рулем? Но тогда он должен все еще быть в машине, а не  лежать  на  спине,
вытянувшись во всю длину и ощущая под собой чистые простыни. ?Или  я  как-то
ухитрился добраться до дома? - подумал Глеб. - А что? Приехал, умылся и  лег
в постель... Сроду я не ложился спать по утрам, но я же все-таки ранен,  так
что уважительная причина у меня есть. И потом, кто сказал, что сейчас  утро?
Может быть, я целый день добирался. Почему бы и нет, раз я все равно  ничего
не помню?"
   Он осторожно приоткрыл глаза.  В  комнате  было  светло  и  сильно  пахло
стройкой: свежей штукатуркой,  известковой  пылью,  краской  и  еще  чем-то,
имевшим самое непосредственное отношение к строительству. ?Ремонт у нас, что
ли?? - по инерции подумал Глеб, но остатки сонной мути уже  развеялись,  как
туман, и он понял, что находится в совершенно незнакомом месте.
   Место это на первый взгляд более всего напоминало новенький, с  иголочки,
гостиничный номер, который еще не успели обставить.  Слегка  шероховатые  на
вид кремовые стены смыкались с белоснежным, разделенным на  идеально  ровные
квадраты потолком. В центре каждого  квадрата  поблескивал  стеклянный  глаз
точечного  светильника.  Слегка  приподняв  гудящую  голову,   Глеб   увидел
приоткрытую дверь, которая вела в соседнее помещение.  Там  было  темно,  но
Сиверов разглядел в полумраке еще одну дверь. Между двумя дверями было никак
не больше полутора-двух метров, и Слепой пришел к выводу, что там  находится
прихожая.
   С трудом вывернув непослушную шею, он посмотрел назад.
   Там было большое, на всю ширину торцовой стены, окно в  пластиковой  раме
без переплета, зачем-то забранное снаружи легкой и красивой, но, несомненно,
очень прочной решеткой. Дальше виднелись забрызганные белым верхушки елей, и
Глеб прикинул, что помещение, в котором он оказался, находится  как  минимум
на третьем этаже.
   Третий этаж и решетка на окне как-то плохо сочетались друг с  другом,  но
Слепой решил пока не торопиться  с  выводами  -  для  выводов  у  него  было
маловато информации.
   С облегчением откинувшись на подушку, он переждал приступ  головокружения
и приступил к  дальнейшим  исследованиям.  В  результате  этих  исследований
выяснилось, что он раздет до белья и  лежит  на  каком-то  топчане,  укрытый
байковым солдатским одеялом в хрустящем от крахмала  пододеяльнике.  Грудная
клетка у него была туго  стянута  бинтом,  и  на  голове  тоже  обнаружилась
марлевая чалма, намотанная с профессиональной ловкостью. Тем  не  менее,  на
больницу это место было  совершенно  не  похоже.  Оно  вообще  мало  на  что
походило, это странное место с решеткой на окне, выстроенное и отделанное  с
европейской скрупулезностью и аккуратностью.
   "Куда же это меня занесло? - с интересом подумал Глеб. -  Дичь  какая-то.
Больница не больница, гостиница не гостиница.., и не  тюрьма  тоже,  хоть  и
решетка на окне...
   Какой-нибудь недостроенный дом отдыха? Все равно, при чем здесь  решетка?
Что тут красть, кроме моей драгоценной персоны? Вот разве  что  светильники,
да еще линолеум с пола. На стройках часто ставят на окна временные  решетки,
чтобы народ не растаскивал сантехнику, но эта решетка на временную совсем не
похожа, да и вообще... Странное место. Или это меня так стукнуло, что теперь
мне буквально все кажется странным? Эх, - с горечью подумал он, - ну что это
за  жизнь?  Ведь  есть  же,  наверное,  счастливые  люди,  у   которых   все
воспоминания помещаются в семейном альбоме, и самое волнующее из них  -  это
как в позапрошлом году ходили по ягоды, и  тетю  Машу  в  малиннике  укусила
пчела. Бедная тетя Маша! Щеку у нее раздуло, глаз заплыл, она этого до самой
смерти не забудет..."
   Кряхтя, он сбросил ноги на пол и сел на топчане. Оказавшись в  незнакомом
и странном месте, следовало  незамедлительно  осмотреться,  чтобы  составить
определенное мнение о своем положении и план дальнейших действий.
   Сломанные ребра немедленно выразили свой протест против намерений  Глеба,
в голове лопнула очередная начиненная болью петарда, комната косо поплыла  в
сторону, но Слепой отмахнулся от своего недомогания, как от назойливой мухи:
сейчас ему было не до того. Если ты профессионал и тебя при этом  угораздило
подставиться точнехонько под выстрел из гранатомета, изволь пенять на  себя.
Твои болячки - это твоя проблема, и чем дольше ты будешь валяться, стеная  и
закатывая глаза, тем серьезнее будут твои проблемы и тем вернее  они  сведут
тебя в могилу.
   Сделав себе короткую энергичную выволочку, Глеб оттолкнулся от топчана  и
встал, ощущая себя межконтинентальной ракетой в момент старта  -  ракетой  с
серьезными неполадками в системе управления, готовой в любой момент  рухнуть
обратно на стартовый стол. Для того, чтобы скорректировать полет и  удержать
ускользающее равновесие, он схватился за стену  и  был  несказанно  удивлен,
обнаружив, что стена пружинит, словно сделана из пористой резины.  В  первый
момент он решил, что из-за контузии  ему  мерещится  всякая  чертовщина,  но
стена действительно была мягкой и ощутимо подавалась под рукой.
   Глеб удивленно шевельнул бровями под марлевой чалмой: насколько ему  было
известно, мягкие стены являлись принадлежностью психиатрических лечебниц, да
и то скорее в кино и на страницах романов, чем в реальной  жизни.  Он  снова
огляделся и пожал плечами: как-то раз ему  довелось  посетить  отечественную
психбольницу, и это место имело с ней очень мало общего. Глеб  почувствовал,
что теряет связь с реальностью. Потеряв сознание за рулем автомобиля,  можно
было ожидать пробуждения где угодно: в луже крови на обочине лесной  дороги,
в больнице ?скорой помощи?, вообще на  том  свете,  но  эта  пустая  светлая
комната с узорчатой решеткой на окне не лезла ни  в  какие  ворота.  Упругая
податливость стены вдруг стала неприятной,  словно  Глеб  упирался  рукой  в
стенку  громадного  желудка,  который  незаметно  его  переваривал,  и   он,
оттолкнувшись  от  этой  противоестественной  упругости,  нетвердыми  шагами
поплелся к двери.
   За дверью действительно  оказалась  тесноватая  прихожая,  в  которой  из
обстановки имелись только непонятный  металлический  кронштейн  в  углу  под
потолком и еще две двери. Одна из них вела  в  сверкающий  нежилой  чистотой
санузел с узким и тоже  зарешеченным  окошком  напротив  душевой  кабины,  а
вторая, по всей видимости, открывалась в коридор,  по  которому  можно  было
выбраться из этого непонятного места. ?Можно было бы,  -  мысленно  поправил
себя Глеб, - если бы эта чертова дверь открывалась?.
   На двери не было ни ручки, ни замка, ни хотя бы защелки,  но  она  стояла
мертво, словно являлась частью монолитной стены, смеха  ради  декорированной
пластиком ?под дерево?, чтобы вводить в заблуждение постояльцев.
   Глеб поднял голову и снова посмотрел на укрепленный в углу  металлический
кронштейн. Более удобное  место  для  следящей  телекамеры  было  бы  трудно
подыскать, и  он  живо  представил  себе,  как  какие-то  люди  сидят  перед
монитором и от души потешаются, наблюдая, как  их  гости  тычутся  в  глухую
стену, пытаясь пройти в дверь, которой на самом деле нет. Это была,  конечно
же, полная ерунда. Просто дверь была хорошо пригнана  и  рассчитана  на  то,
чтобы ее нельзя было открыть изнутри.., как в тюрьме,  например.  А  камера,
которую здесь, несомненно, в ближайшее время установят,  с  успехом  заменит
дверной  глазок,  в  который  толстый  вертухай   обычно   подглядывает   за
заключенными.
   "Тюрьма? - подумал Глеб. - Ох, вряд  ли  у  нас  в  России  такие  тюрьмы
появятся даже через сотню лет. Или это тюрьма для  высших  правительственных
чиновников? Что-то я о такой не слышал, и потом, при  чем  тут  я?  Я-то  не
правительственный чиновник и не псих, чтобы запирать меня в камере с мягкими
стенами. Ну до чего же интересное место!"
   Он почувствовал, что вот-вот свалится, и со всей  возможной  поспешностью
вернулся в комнату,  которую  как-то  незаметно  для  себя  начал  именовать
палатой. Ложиться он не стал, а просто присел на топчан и  немного  посидел,
приходя в себя. Все-таки ему здорово досталось, и он решил на время отложить
мысли о том, как отсюда выбраться.
   Когда тошнота прошла, а боль немного утихла,  он  встал  и  подковылял  к
окну.
   За окном застыл в зимней неподвижности мрачноватый еловый лес.  Этаж  был
все-таки не ниже четвертого, и открывавшийся отсюда вид поражал воображение.
Впечатление складывалось такое, будто на многие  километры  вокруг  не  было
ничего, кроме этого заснеженного елового леса, словно Глеба, пока  он  лежал
без памяти, погрузили в самолет и увезли  к  черту  на  рога,  за  Уральский
хребет, в самое сердце тайги. ?Ничего подобного, - подумал  Слепой,  любуясь
пейзажем. - Судя по интерьеру, это не Сибирь, а Канада или Соединенные Штаты
- Мэн какой-нибудь или, скажем,  Аляска...  Областной  дурдом  штата  Мэн  -
звучит, не правда ли?"
   Впрочем,  это  была  не  Канада  и  не   Аляска,   о   чем   красноречиво
свидетельствовали сбитый из пущенного  внахлест  горбыля  забор,  отделявший
территорию этого странного заведения от леса,  и  море  жидкой,  истоптанной
ногами и изъезженной колесами грязи, вплотную подступавшее к забору изнутри.
Прямо у себя под окном Глеб разглядел желтую  крышу  мощного  бульдозера,  а
немного  правее  стояли  в   ряд   несколько   ярко-красных   цилиндрических
вагончиков. У того, что находился ближе к Глебу, вдоль всего борта  тянулась
сделанная огромными буквами надпись ?Дорстрой?,  окончательно  опровергавшая
предположение о том, что он за границей. Вагончики были того  типа,  который
применяется на севере, и Глеб, не  удержавшись,  шепотом  выругался:  похоже
было на то, что мир окончательно сошел  с  ума.  Потом  по  грязи  прошлепал
резиновыми  сапогами  человек  в  оранжевой  строительной  каске,  одетый  в
красно-синий утепленный комбинезон. Глеб разглядел у него на спине сделанную
белыми буквами надпись. Надпись была иностранная, но прочесть ее Слепому  не
удалось.
   Оставив в покое географию, Глеб внимательно  осмотрел  раму  и  пришел  к
выводу, что окно не открывается. Люди, которые проектировали и  строили  это
помещение, позаботились о том, чтобы постоялец не мог сбежать. Судя по тому,
что Глеб видел из окна, строительство еще не закончилось, но это  ничуть  не
проясняло ситуацию - скорее, наоборот, еще больше запутывало.  Недостроенный
фешенебельный дурдом в тайге или люксовая тюрьма в двух шагах  от  Северного
полярного круга - оба предположения отчетливо отдавали  бредом,  и  в  обоих
случаях оставался открытым  вопрос,  какое  отношение  все  это  грандиозное
строительство имело к Глебу Сиверову.
   Он вернулся на топчан, забрался под одеяло и стал  размышлять,  глядя  на
еще один кронштейн для телекамеры, которого он раньше не заметил.  Кронштейн
торчал прямо над дверью в прихожую, и с него  свисали  аккуратно  обмотанные
изолентой концы проводов. ?Интересно, - думал Глеб, - а в клозете  они  тоже
намерены установить камеру? Наверняка да, иначе камеры, которые будут стоять
здесь и в  прихожей,  потеряют  всякий  смысл.  Так  как  я  все-таки  здесь
оказался?  Надо  попробовать  не  обращать  внимания  на  несообразности   и
оперировать фактами, иначе я и впрямь сойду с ума. Каковы факты? Я  ехал  на
машине и, помнится, ничего не соображал. Потом впереди показались мигалки, я
решил, что это ищут меня, и свернул с дороги. Дальше идут какие-то  обрывки,
а потом я очнулся здесь.
   Допустим, я попал в аварию и кто-то подобрал меня на проселке. Нормальный
человек в подобном  случае  везет  пострадавшего  в  больницу  или  вызывает
?скорую?, если не хочет пачкать сиденье, а меня почему-то  привезли  сюда  и
заперли в палате для буйных,  похожей  на  дешевый  номер  в  пятизвездочном
отеле. Я был без сознания, но  меня  почему-то  все  равно  заперли.  Одежда
исчезла, а в кармане куртки, между  прочим,  лежало  удостоверение...  Может
быть, все дело в этом? Может быть, то обстоятельство, что я  офицер  ФСБ,  и
заставило , моих спасителей запереть меня?
   Где меня заперли - дело десятое, а вот  почему  это  было  сделано,  мне,
кажется, уже ясно. Заперли -  значит,  опасаются.  Значит,  считают,  что  я
представляю для них какую-то угрозу, и угроза  эта,  скорее  всего,  связана
именно с моим служебным удостоверением. Просто придушить меня  подушкой  они
почему-то не рискнули, но и в обыкновенную больницу отправить побоялись. Что
же это у них здесь: героиновая фабрика или подпольный  центр  по  проведению
опытов на людях? Ничего себе подполье...
   Какая-нибудь  засекреченная  лаборатория?  Они,  понимаете   ли,   строят
оборонный научный центр, а тут  где-то  поблизости  объявляется  полумертвый
гражданин с удостоверением сотрудника ФСБ в  кармане.  Что  он  тут  делает,
спрашивается? Вынюхивает, надо полагать. Они именно так  и  полагают,  и  на
всякий случай запирают гражданина до выяснения обстоятельств.
   "Кажется, картинка получается логичная, - подумал он. - Из  этого,  между
прочим,  вытекают  разные  последствия.  Вот  тебе  для  начала  два   таких
последствия: во-первых, это никакая  не  тайга,  а  самое  что  ни  на  есть
Подмосковье, а во-вторых, скоро здесь наверняка появятся  хозяева  и  начнут
задавать вопросы. Позиция у них выгодная: они знают, кто я, а  мне  про  них
известно только то, что они меня боятся, да и это еще вилами по воде писано.
Плохо,  если  они  боятся  меня  всерьез.  Шлепнут  втихаря  и  похоронят  в
каком-нибудь фундаменте, дело нехитрое... Такой вариант  меня  категорически
не  устраивает.  Спрашивается:  что  я  могу  предпринять,  чтобы  меня   не
похоронили в цементном растворе? Ответ: когда дверь  откроется,  дать  им  в
морду и убежать. И бежать в одних  трусах  до  самой  Москвы...  Это  в  том
случае, конечно, если от моего удара они  все  радостно  повалятся  друг  на
друга, как в какой-нибудь былине. К сожалению, меча-кладенца у меня нет, так
что повалюсь, скорее всего, я?.
   Глеб с кряхтением повернулся на правый бок, чувствуя себя больным и очень
усталым. Лежать на боку было гораздо больнее, чем  на  спине,  но  некоторое
время он терпел, потому что так ему было видно окно, и, кроме того,  боль  в
сломанных ребрах не давала уснуть. Спать ему хотелось почти  с  того  самого
момента, как он открыл глаза. ?Хитрит организм, - подумал  Глеб.  -  Плевать
ему, куда нас занесло и что с нами будет дальше.  Он,  организм,  свое  дело
знает туго: если что-то  не  в  порядке,  впадай  в  спячку,  набирай  силы.
Конечно, не мешало бы еще что-нибудь сжевать, но с этим можно потерпеть?.
   Осененный внезапной  идеей,  он  сунулся  под  кровать  и  обнаружил  там
медицинскую утку. Утка была мировая: пластиковая, с зализанными  обтекаемыми
формами - ни дать ни взять, НЛО. Кто бы ни поместил Слепого в  это  странное
заведение, эти люди явно переоцени