ле того, как Слепой  всадил  в
нее разрывную пулю.
   - Посмотри, пока тебе не все равно, - мягко сказал Забродов. - Кто-то
до сих пор жив только потому, что мой знакомый не захотел раньше времени
себя выдавать.
   Бородач спекся - это  было  видно  невооруженным  глазом,  причем  не
только Забродову, но и всем остальным.
   - Что... - в горле у диггера пересохло, и, прежде чем продолжить,  он
вынужден был откашляться. - Что вы собираетесь с ним сделать?
   Илларион повыше поднял фотографию и почти  вплотную  придвинул  ее  к
глазам своего собеседника.
   - Вот, - медленно сказал он, - как я собираюсь с ним поступить.
   Он выпрямился и обвел глазами диггеров.
   - Благодарю за внимание, - сказал он. - Все свободны, кроме знакомого
моего знакомого. Срочно вытащите всех из-под  земли  и  постарайтесь  не
соваться туда хотя  бы  неделю.  Через  неделю  я  дам  вам  знать,  как
действовать дальше. Если через неделю от меня не будет вестей, то срочно
меняйте хобби или ждите, пока мой приятель  не  отвалит  в  теплые  края
лечить нажитый под землей радикулит.
   - Ни хрена себе, - сказал кто-то.
   - Вот именно, - ответил Забродов.
 
Глава 23 
 
   Слепой брел подземными коридорами, возвращаясь в нору. Ему  очень  не
нравилось то, как изменилась его походка  -  он  именно  брел,  привычно
сутулясь, чтобы не задевать за низкий потолок. Кроме того,  он  понимал,
что с норой пора расстаться - он провел здесь слишком много времени  для
того, чтобы это  убежище  по-прежнему  могло  считаться  безопасным.  На
поверхности существовал миллион мест, в которых  можно  было  спрятаться
ничуть не хуже, а то и  лучше,  чем  здесь,  но  для  этого  требовалось
усилие, на которое в данный момент он был попросту неспособен.  "Хватит,
- внезапно подумал он. - Я веду себя как настоящий сумасшедший.  Теперь,
когда они знают, кого искать, Федотова мне не достать никакими силами, а
каждый проведенный в Москве день приближает меня к финалу. К бесславному
финалу, между прочим. Чего ждать? Машина на стоянке, бензина полный бак,
долги уплачены. Федотов?
   Пустое. Мое имя теперь известно многим, мне просто жизни не хватит на
то, чтобы найти и заставить замолчать всех и  каждого,  а  тем  временем
информация обо мне будет распространяться со скоростью  взрывной  волны.
Воевать со всем миром невозможно просто потому,  что  человек  время  от
времени должен спать.., спать.., черт возьми, как это здорово  -  просто
спать..."
   Он споткнулся, рывком вернулся к действительности и понял,  что  спал
на ходу, в то время  как  ноги  привычно  несли  его  знакомой  дорогой.
Попадись ему сейчас на пути постовой  милиционер  первого  года  службы,
вооруженный  резиновой  дубинкой  и  наручниками,  и  сопляк   наверняка
заработал бы медаль  за  поимку  опасного  преступника.  "Все,  -  решил
Слепой, - отосплюсь, и только меня  и  видели.  Бежать  надо,  и  бежать
далеко - на Запад, к арабам, к черту...  Наверное,  даже  в  пекле  есть
какая-нибудь своя контрразведка, так что пригожусь я  везде.  Чем-то  не
тем я здесь занимался в последнее время."
   Он пошел ровнее, с отвращением вдыхая запах своего давно не  знавшего
ванны и мочалки тела, смешанный с мертвым воздухом подземелий. "Что  это
со мной? - думал Слепой. - Что, черт, возьми, я здесь делаю? Похоже, что
я действительно был болен, и довольно долго."
   События последних двух или  трех  месяцев  представали  перед  ним  в
каком-то тумане. Он помнил, что делал, но никак не мог припомнить, зачем
он этим занимался. В нескольких метрах над  его  головой  торопились  по
своим делам тысячи людей, и среди них была Ирина Быстрицкая.  Кто  такая
Ирина Быстрицкая? Боже мой, конечно, как  же  он  мог  забыть!  Это  его
любимая женщина, более того, жена, и он просто обязан...
   Слепой остановился, как вкопанный. В коридоре  вдруг  стало  светлее.
Либо его глаза настолько привыкли к темноте, что стали видеть в  ней  не
хуже, чем при свете дня, либо  впереди,  за  поворотом  коридора,  горел
фонарь. Глеб наскоро  привел  в  порядок  свои  растрепанные  чувства  и
процентов на девяносто вернулся к действительности.
   За  поворотом  действительно  горел  мощный   аккумуляторный   фонарь
наподобие того, что стоял  на  столе  в  кабинете  генерала  Поливанова,
освещая входную дверь, и там, возле фонаря, бубнили что-то неразборчивое
незнакомые голоса. Все скачком вернулось на свои  места.  Это,  конечно,
могли быть просто заплутавшие диггеры, но с таким же  успехом  эти  люди
могли оказаться охотниками, кружившими в двух шагах от его логова.
   Слепой осторожно, по миллиметру выставил из-за угла голову  и  бросил
быстрый взгляд вдоль коридора. Разговаривали  двое.  Один,  невысокий  и
явно немолодой, одетый  в  кожаную  летную  куртку,  армейские  брюки  и
американские саперные ботинки, стоял спиной к Глебу.  Он  наверняка  был
одним из охотников - вся его  небрежная  и  вместе  с  тем  собранная  и
непринужденно-грациозная  поза  говорила  о   полном   владении   каждой
клеточкой тела, о профессионализме в самом чистом и высоком смысле этого
слова.
   Другой был просто бородатым диггером - тем самым, что, однажды  помог
Глебу добраться до его мастерской. Немолодой профессионал держал в  руке
фонарь, направляя  его  свет  в  потолок  так,  что  он  рассеивался  по
коридору.
   - Ну, приятель, - сказал профессионал, - спасибо.  Теперь  быстренько
беги домой, и будь осторожен.
   Здесь и вправду очень романтично, но в данный момент бродить по  этим
коридорам в одиночку небезопасно.
   Бородатый что-то ответил, но его  слова  заглушил  шум  промчавшегося
неподалеку поезда метро. Немолодой тихо  рассмеялся  и  хлопнул  его  по
плечу.
   - За меня не беспокойся, - сказал он. - Просто пойми, что  пользы  от
тебя будет мало, а мне придется  отвлекаться  на  то,  чтобы  прикрывать
тебя. Значит, второй поворот налево?
   Диггер кивнул, и луч укрепленной на его  оранжевой  каске  шахтерской
лампочки метнулся по стенам, заставив тени вздрогнуть и заплясать.
   - И вверх по ступенькам, - сказал он. - Там  будет  такая  квадратная
дверца, вроде лючка в стене.
   - Отлично, -  сказал  немолодой.  Голос  его  опять  показался  Глебу
мучительно знакомым - это было что-то из  другой  жизни,  полузабытое  и
смутно тревожащее, как вертящееся на самом кончике языка слово,  которое
никак не можешь вспомнить. Что-то подсказывало Слепому, что этот человек
очень опасен, и то, что лицо его по-прежнему невозможно было разглядеть,
вызывало раздражение.
   Сиверов нерешительно положил  ладонь  на  рукоять  револьвера.  Можно
было, конечно,  просто  повернуться  и  тихо  уйти,  оставив  незнакомца
сколько его душе угодно обшаривать пустую нору. Но,  во-первых,  в  норе
осталась вся Глебова наличность, а во-вторых, охотник был просто опасен,
да и диггер был теперь, пожалуй, единственным человеком, знавшим Слепого
в лицо. На то, чтобы найти хирургов, сделавших ему операцию по изменению
внешности, и добиться от них хоть сколько-нибудь достоверного словесного
портрета по прошествии  стольких  лет,  потребуется  немало  времени,  а
бородач в оранжевой каске мог описать его играючи - он хорошо  разглядел
капитана ФСБ Молчанова, и, судя по тому,  что  Глеб  наблюдал  в  данную
минуту, его обещание молчать стоило немногого.
   На мгновение Сиверов даже зажмурился, совершенно сбитый с ног  полным
безумием происходящего. Он чувствовал себя белкой в колесе:  как  только
он останавливался или хотя бы сбавлял  ход,  в  поле  зрения  немедленно
оказывался еще кто-нибудь,  представлявший  угрозу  его  жизни.  Прежняя
жизнь теперь казалась такой далекой, словно нынешнего Глеба Сиверова  от
прежнего отделяли тысячелетия и  миллионы  километров.  Хорошая  музыка,
чашка крепкого ароматного кофе, холостяцкий уют  мансарды,  губы  Ирины,
смех Анечки - все  было  перечеркнуто,  смято  и  небрежно  отброшено  в
сторону автоматной очередью, выпущенной беглым майором Коптевым. Или все
начало рушиться раньше? Теперь Глеб не мог с уверенностью  сказать,  так
ли это. Предал ли его  генерал  Потапчук,  или  сам  он,  Глеб  Сиверов,
безнадежно продал и растоптал что-то  главное  в  себе,  и  теперь  лишь
пожинает плоды этого предательства?
   Слепой помотал головой  и  открыл  глаза.  Такие  мысли  расслабляют,
мешают сосредоточиться на главном, а главное сейчас - обвести  охотников
вокруг пальца и замести следы...  А  если  при  этом  погибнут  одна-две
гончих, зверь не виноват - он так устроен, чтобы бороться до конца.  Тем
более, что гоняются за  ним  вовсе  не  для  того,  чтобы  пригласить  в
ресторан на празднование Дня чекиста.
   Он снова осторожно выглянул из-за угла. Так и есть -  профессионал  в
полувоенной одежде  уже  скрылся  за  поворотом  коридора,  а  бородатый
мальчишка двигался прямо на Слепого, светя под  ноги  фонариком  и  дудя
себе  под  нос  какой-то  мотивчик.  Глеб  едва  не   выругался   вслух,
посторонние мысли сделали-таки свое дело.  Теперь  противников  придется
брать по одному. Хотя тот, что шел сейчас  ему  навстречу,  противником,
строго говоря, считаться не  мог  -  так,  камешек  на  дороге,  который
мимоходом отшвыриваешь легким пинком и тут же забываешь...
   Глеб снял ладонь с револьвера - глушитель изрядно износился и  обещал
в ближайшее время выйти из строя, да и будь он  новеньким,  выстрел  все
равно привлек  бы  внимание  ушедшего  вперед  профессионала.  И  потом,
тратить патрон на этого мозгляка вряд ли стоило.
   Пальцами вытянутой назад руки он нащупал  нишу  в  стене  и  бесшумно
вдвинулся в нее. Пропустив диггера  мимо  себя,  Слепой  сделал  широкий
скользящий шаг вперед и схватил его за горло за секунду до того, как тот
обернулся на слабый шум, вызванный движением Сиверова.  Диггер  оказался
не таким  уж  мозгляком  -  под  выцветшей  брезентовой  курткой  упруго
бугрились мышцы, и реакция у парня была что  надо,  и  на  какой-то  миг
Слепому показалось, что  он  сейчас  вырвется  и  заорет  благим  матом,
призывая на помощь. В следующее мгновение треснули  шейные  позвонки,  и
бившееся в руках Слепого тело безвольно обмякло. Глеб осторожно  опустил
его  на  пол,  но  оранжевая  каска,  свалившись   с   головы   убитого,
оглушительно задребезжала, подпрыгивая на каменном полу.  Мигнув,  погас
луч фонарика.
   Слепой постоял, прислушиваясь, и вскоре  до  него  донеслись  неясные
звуки - кто-то стремительно и почти не производя шума приближался с  той
стороны,  куда  недавно  ушел  незнакомец  в  кожаной   куртке.   Слепой
иронически задрал бровь - у  этого  парня  было  отменное  чутье,  да  и
двигался он, как кошка. Вот только  зрение  незнакомца  сильно  уступало
кошачьему - на стенах коридора вдруг заплясали отблески мощного  фонаря.
Глеб подумал, что, устроив такую иллюминацию, вовсе не обязательно  было
красться, но тут, видимо, просто сказалась привычка.
   Губительная  привычка,  решил  Слепой,  осторожно  взводя  курок,   и
немедленно свет погас - как ни тих был щелчок взводимого курка,  он,  по
всей видимости, все же  достиг  ушей  незнакомца  и  был  истолкован  им
совершенно правильно.
   Глеб быстро шагнул из-за угла и выстрелил в размытую  темную  фигуру,
до которой было каких-то восемь-десять метров. Тихо,  буднично  звякнуло
стекло - пуля угодила в фонарь, -  и  тут  же  тьма  коридора  озарилась
вспышкой ответного выстрела,  эхо  которого,  многократно  повторившись,
прокатилось подземельями и заглохло  где-то  вдалеке.  Пуля  высекла  из
каменной стены длинную оранжевую искру немного левее головы Слепого и  с
визгом унеслась в темноту. Учитывая то, что стрелявший вообще ничего  не
видел в полном мраке подземного коридора, выстрел был отменный.
   Выставив перед собой  ствол  "магнума",  Слепой  медленно  провел  им
справа налево,  выискивая  глазами  своего  противника,  но  тот  словно
растворился  в  сером  полумраке.  Своим  обостренным  зрением   Сиверов
различал  пол,  стены  и  потолок  коридора,  какие-то  выступы  и  кучи
неизвестно как попавшего сюда, истлевшего до неузнаваемости хлама.  Враг
мог скрываться за любой из этих неровностей, он сам мог  быть  одной  из
этих неровностей и наверняка  так  оно  и  было,  но  вот  какая  именно
неровность, сдерживая дыхание, целилась сейчас  во  мрак  из  пистолета,
понять никак не удавалось. Судя по тому, как быстро и незаметно  человек
в кожанке сделался невидимым, это действительно был профессионал.
   Слепой сделал медленный, осторожный шаг вперед. Он ступал  так  тихо,
как мог, а  мог  он  многое,  но  темнота  немедленно  взорвалась  новой
грохочущей вспышкой, и ветерок от пролетевшей совсем рядом  пули  тронул
его  щеку  -  незнакомец  стрелял  на  почти  неуловимый  звук,  стрелял
наверняка вслепую, не видя не то что мишени, но даже ствола собственного
пистолета, и, однако, возьми он на сантиметр правее, Слепой  валялся  бы
сейчас посреди коридора с пулей в голове, мало чем отличаясь  от  свиной
туши на бойне.
   Глеб выстрелил в ответ,  целясь  в  неровность  пола,  возле  которой
заметил вспышку предыдущего выстрела,  и  сразу  же  шагнул  в  сторону,
укрывшись за углом. Человек в кожанке тоже выстрелил, и не туда,  откуда
стрелял его противник, а по  его  укрытию.  Правда,  он  не  видел  угла
кирпичной стены, за которым спрятался Слепой, и его пуля расплющилась  о
кирпич, но Глеб окончательно убедился, что справиться с  этим  человеком
будет посложнее, чем с  сотней  генералов  -  неизвестный  стрелок  имел
отменную  реакцию,  прекрасный  слух  и  великолепно  ориентировался   в
кромешной темноте. Всякий по-настоящему слепой  инвалид  так  или  иначе
компенсирует свой физический недостаток,  но  обычного  человека  резкий
переход  от  света  к  полной  темноте  на  некоторое  время   полностью
дезориентирует. Судя по тому, как стрелял незнакомец, он дезориентирован
не был и действовал спокойно, деловито  и  молниеносно,  как  будто  всю
жизнь только тем и занимался, что палил на  звук  в  кромешной  темноте.
Слепой поймал себя на том,  что  опасается  выглянуть  из-за  угла  -  в
очередной раз нажимая на курок, незнакомец мог и не промахнуться. Вместо
этого он принялся перезаряжать револьвер, не заботясь  о  том,  что  его
могут услышать - выступ стены надежно защищал от пуль, да и  незнакомец,
если не был полным идиотом, наверняка был занят тем же. Гильзы  одна  за
другой со звоном упали на пол, но выстрела  не  последовало  -  охотник,
похоже, заметил искру рикошета и правильно истолковал  визг  отскочившей
от стены пули.
   Вместо выстрела в темноте раздался голос  -  спокойный,  едва  ли  не
ленивый  голос,  который  с  дразняще  знакомой  интонацией  неторопливо
произнес:
   - Послушай, Глеб, может быть, хватит? Тебе не кажется,  что  все  это
становится утомительно однообразным? Ты же понимаешь, что толку от этого
все равно не будет. Я всегда уважал  в  тебе  именно  ум,  а  сейчас  ты
действуешь, как загнанная в угол крыса.
   Какая муха тебя укусила?
   Слепой загнал в гнездо последний патрон и со щелчком вернул на  место
барабан. Теперь можно было и поговорить, хотя особого смысла он  в  этом
не видел. То, что голос назвал его по имени,  ровным  счетом  ничего  не
значило - теперь,  после  предательства  Потапчука,  его  имя  наверняка
получило широкую известность в  определенных  кругах.  Правда,  разговор
представлял интерес в том смысле,  что  можно  было  попытаться  узнать,
почему этот голос кажется ему таким знакомым.  Да  и  фигура  обладателя
голоса, когда он стоял, освещенный своим фонарем,  наводила  на  смутные
воспоминания.  Кто-то  из  давних  сослуживцев?  Какой-нибудь   виденный
мельком чин из ФСБ?
   - Кто ты такой? - спросил он.
   - Уходи, Глеб, - сказал голос. Кирпичные стены коридора множили  его,
так что казалось, будто голос доносится со всех  сторон.  -  Твое  новое
лицо теперь некому опознать. Я не стану за тобой гоняться. Я  даже  могу
сказать, что ты погиб под обвалом, и что я забыл дорогу к этому месту, и
мне поверят. Перестань убивать и уходи. Я тебя отпускаю.
   - Вот как? - переспросил Слепой. - Но я не отпускаю  тебя.  Зачем  ты
сюда пришел? Кто ты?
   - Я пришел, чтобы тебя остановить... Так или иначе.  Уходи,  или  мне
придется тебя убить. Я могу это сделать, и ты это знаешь.
   Слепой прислонился спиной к осклизлой стене и медленно  опустился  на
корточки, свесив руки между колен, как смертельно  усталый  работяга  во
время короткого перекура. "Магнум", тихо звякнув,  коснулся  пола  краем
глушителя. Глеб узнал этот голос, и в голове его, сбивая с ног, с  ревом
несся ураган времени.
   - Забродов, - сказал он, не слыша собственного  голоса.  В  ушах  его
звучали иные голоса, раздавались взрывы  и  далекий,  как  сквозь  вату,
треск автоматных очередей. - Как же так, капитан? Почему ты?
   - Потому, что я тебя помню, - сказал Забродов. - Просто потому, что я
помню тебя, а не то, во что превратили тебя эти сволочи. Я даже не знаю,
как выглядит твое новое лицо.
   - Обыкновенно, - сказал Глеб, выпрямляя ноги и  садясь  на  пол.  Ему
вдруг стало наплевать,  подкрадется  к  нему  сзади  Забродов  или  нет.
Оказалось вдруг, что это очень важно - то, что нашелся человек,  который
помнит Глеба Сиверова, а не агента по кличке Слепой.  -  Обыкновенно,  -
устало повторил  он.  -  Лицо  как  лицо.  Бабам  нравится  даже  больше
прежнего.
   - Лицо - это просто стекло фонаря,  -  сказал  Забродов.  -  Женщинам
нравится не оно, а свет, который горит внутри.
   - Некоторым нравится именно стекло, - глухо отозвался Слепой.
   - Каждый получает то, чего достоин, -  сказал  Забродов.  Он  говорил
спокойно, словно они сидели за бутылкой, как бывало встарь, и болтали ни
о чем. - К женщинам это тоже относится.
   Глеб вдруг с удивлением услышал  чирканье  спички  о  коробок,  и  на
противоположной стене  заиграл  оранжевый  отблеск.  Потянуло  дымком  -
Забродов курил.
   - Эй, капитан, - сказал Слепой, - у тебя что, девять жизней?
   - Брось, Глеб, - отозвался Забродов. - Не станешь же ты...
   - Ладно, - сказал Сиверов. - Давай поговорим.
   Выпить хочешь?
   - Хочу, - ответил Забродов и тихо рассмеялся.
 
*** 
 
   Сорокин посмотрел на часы и сильно  сдавил  зубами  фильтр  сигареты,
отчего та вздрогнула и уставилась в  потолок,  как  зенитное  орудие,  а
наросший  на  ней  столбик  пепла  оторвался  и  упал,  рассыпавшись  по
ворсистой груди полковничьей шинели. Забродова не было уже четыре  часа,
но самым зловещим  казалось  полковнику  то,  что  проводник  Забродова,
веселый бородач Миша, тоже не вернулся, хотя Илларион  обещал  сразу  же
отправить его обратно. Насколько было известно полковнику, Забродов  был
хозяином своего слова, и то, что диггер до сих пор не вернулся, вызывало
у Сорокина сильнейшее беспокойство.  Конечно,  парень  не  служил  ни  в
милиции, ни в ФСБ и никому не был обязан отчетом,  так  что  вполне  мог
давным-давно выбраться  на  поверхность  где-нибудь  в  другом  месте  и
отправиться по своим делам, посмеиваясь над дожидающимися  его  ментами,
но это была бы совершенно идиотская выходка, а бородатый Миша идиотом не
выглядел,  несмотря  на  свое  странное  увлечение,  в  котором  Сорокин
усматривал что-то нездоровое, наподобие некрофилии. В самом деле, ну  на
что молодому, здоровому парню эти воняющие окаменевшим дерьмом коридоры?
   Но куда же он  подевался?  Сорокин,  конечно,  не  ждал  немедленного
результата  от  Забродова,  но  его  проводник  должен   был   вернуться
давным-давно.  Сорокин  на  всякий  случай  позвонил  к  нему  домой,  и
немолодой женский голос сообщил полковнику, что Миша как  ушел  с  утра,
так до сих пор и не возвращался.
   Сорокин вежливо поблагодарил и положил трубку, не давая матери  парня
возможности поинтересоваться,  кто  звонит  -  сейчас  ему  было  не  до
объяснений  со  встревоженными   родителями.   "Интересно,   -   подумал
полковник,  рефлекторно  поежи