ндреа, ускорим этот процесс.
   А Штокман, я думаю, так напуган, что достанет нашего русского  из-под
земли. Как его там.., мистер Савельев или мистер Рыбчинский?
   - Да Бог с ним.

***

   Прошло две недели.
   К старинному отелю на одной из площадей Женевы, в котором так  любили
останавливаться  знаменитые  артисты  и  писатели,  тихо  подъехали  два
автомобиля - черный "мерседес" и черный джип "чероки".  Из  джипа  вышли
четверо  широкоплечих  парней,  а  из  "мерседеса"   выбрался   Владимир
Владиславович Савельев в сопровождении еще одного охранника.
   Один из телохранителей бросился к дверям отеля, услужливо открыл  их,
осмотрел холл. Владимир Владиславович  Савельев  сунул  руки  в  карманы
длинного светлого плаща, не спеша  поднялся  по  ступенькам  и  вошел  в
отель.
   Мужчина, стоящий у окна на четвертом  этаже,  опустил  штору.  В  его
пальцах подрагивала сигарета.
   - Ну где ты там, дорогой? Скорее иди сюда! -  послышался  из  спальни
женский голос.
   Мужчина вздохнул, заглянул в спальню и негромко сказал:
   - Ты спи, я должен дождаться звонка.
   - Так возьми телефон в спальню, поставь. Мы будем заниматься любовью,
и если тебе позвонят, ты возьмешь трубку.
   - Это важный разговор,  -  резко  сказал  мужчина  и  нервно  погасил
сигарету о дно полной пепельницы.
   - Я не могу ждать. Ты мне так хорошо заплатил, что я  готова  сделать
все, что угодно, - Выпей бокал вина, я сейчас принесу.
   Мужчина подошел к низкому столику, взял бутылку, наполнил два высоких
бокала и бросил  в  один  маленькую  таблетку,  которая  с  шипением  за
несколько секунд растворилась.
   - Вот,  выпей,  -  улыбнувшись  во  весь  рот,  сказал  Ганс  Штокман
проститутке и протянул ей бокал.
   Девушка взяла бокал за тонкую ножку, а второй рукой провела  по  нему
снизу вверх.
   - Да пей ты, мне пока не до этого.
   Девушка припала губами к бокалу, оставляя жирные следы  яркой  помады
на его краях.
   Через пару минут она уже спала.

***

   Владимир Владиславович Савельев сидел в глубоком  кресле  У  него  на
коленях лежала развернутая русская газета. Он с  напряженным  интересом,
словно это был вопрос жизни и смерти, читал подряд все статьи и заметки.
   Двое телохранителей, литовцы по национальности,  сидели  в  маленькой
комнате,  через  которую  можно  было   выйти   в   коридор.   Остальные
телохранители находились в соседней  комнате.  Это  тоже  были  литовцы.
Русским отставной полковник КГБ не доверял.

***

   Ганс Штокман натянул перчатки, застегнул замок куртки. Два револьвера
и нож - вот и все оружие, которое было при нем. Он  стал  карабкаться  с
одного балкона на другой и, возможно, смог бы благополучно добраться  до
балкона номера Владимира Владиславовича Савельева, если бы  не  раздался
негромкий звук выстрела, похожий на хлопок.
   Последнее, что  увидел  наемный  убийца  Ганс  Штокман,  был  высокий
крепкий мужчина, который с презрением смотрел ему прямо в глаза.
   Ганс Штокман разжал пальцы, сжимающие  балконное  ограждение,  и  уже
мертвый упал на балкон.
   Мужчина переступил через него, как  через  поваленное  дерево,  сунул
пистолет с глушителем - а это был армейский кольт - за пазуху  и,  легко
подтянувшись на руках,  оказался  на  балконе  Владимира  Владиславовича
Савельева. Он видел Савельева, который с интересом читал газету. Он  мог
выстрелить через стекло, и пуля вошла бы точно в лысый затылок.
   Но Глеб Сиверов отказал себе в этом удовольствии.
   У него была другая задача.
   Он тихо открыл дверь, неслышно  вошел  в  комнату  и,  сделав  резкое
бесшумное движение, ладонью зажал рот отставному полковнику и  прошептал
ему на ухо:
   - Ты сейчас скажешь, чтобы к тебе никто  не  смел  входить.  Ты  меня
понял? А если шевельнешься...
   Пистолет упирался в  затылок,  и  Савельев  даже  не  пытался  делать
неосторожных движений или говорить что-нибудь лишнее.
   - Отто, - крикнул Савельев вполне естественно - так,  как  это  делал
всегда, - ко мне не входить.
   - Хорошо, - послышалось из-за двери.
   - А теперь слушай меня, - Глеб Сиверов  развернул  кресло,  и  только
сейчас Владимир Владиславович Савельев вспомнил этот голос.
   - Ты?! - он мгновенно узнал незваного гостя. - Федор Молчанов?!
   - Да, это я.
   - Как ты здесь оказался?
   - Я пришел за тобой.
   - За мной? - криво улыбнулся Савельев.
   - Да, за тобой.
   - Зачем я тебе?
   - Ты нужен не мне, тебя должны судить.
   - Ты сошел с ума, Молчанов!
   - Может  быть,  -  сказал  Глеб.  -  Скажи  своим  людям,  чтобы  они
спустились вниз и ждали тебя в машине.
   - Ну погоди, давай поговорим.  Может  быть,  мы  сможем  с  тобой  до
чего-нибудь договориться...
   - Нет, мы с тобой уже пробовали договориться.
   -  Ну,  извини...  -  уже  дрогнувшим  голосом  прошептал   отставной
полковник. - Кто тебя послал?
   - Я сам приехал.
   - Как ты меня нашел?
   - Это было сложно, - признался Глеб. - Но  все  вы  крутитесь  вокруг
денег, и поэтому где деньги - там и вы.
   - Ты был в Штатах?
   Глеб на этот вопрос не ответил.
   - Послушай, я могу дать тебе денег, много денег.
   Вот там стоит портфель, в нем доллары. В  нем  миллион  долларов.  Ты
можешь его взять, я скажу, чтобы тебя выпустили.
   - Я сам могу выйти, если захочу. Но я хочу выйти с тобой.
   - Послушай, давай договоримся. Я не хочу возвращаться в  Россию,  мне
хорошо и здесь. И тебе будет здесь хорошо. Что там делать? Вот,  почитай
газеты,  посмотри,  что  они   пишут.   Кругом   коррупция,   убивают...
преступность. В общем, черт знает что! А здесь,  в  Швейцарии,  тихо.  У
тебя будут деньги, ты сможешь уехать куда угодно. Да и до суда  дело  не
дойдет, меня убьют, как только я окажусь в  России,  а  заодно  убьют  и
тебя. Так что напрасно ты это задумал.
   - Может быть, - сказал Глеб. - Вставай, пойдем.
   И  в  это  время  дверь  резко  открылась.  Один  из   телохранителей
Савельева, бросившись на пол, влетел в комнату. Глеб выстрелил.  Литовец
дернулся, выпустив пистолет из руки, и заскреб  пальцами  по  полу  Глеб
схватил Савельева, прижал его к себе, и как только  в  комнату  ворвался
второй телохранитель, Глеб выстрелил Охранник взмахнул руками, но  успел
нажать на курок, и его автомат - израильский "узи"  -  выпустил  длинную
очередь.
   Савельев странно ойкнул и  обмяк.  Глеб  почувствовал,  что  Савельев
падает. Глеб резко  развернул  его  на  себя  и  увидел,  как  на  белой
крахмальной рубашке, с левой стороны груди, расплывается красное пятно.
   - О черт! - прошептал Глеб, отпуская Савельева.
   Тот как мешок рухнул на ковер лицом  вниз.  Глеб  бросился  к  шкафу,
схватил  саквояж,  открыл.  Саквояж  действительно  был  набит   пачками
долларов. Глеб быстро закрыл дверь и выскочил на балкон.

***

   Через несколько минут он уже выходил из отеля.
   Его машина была припаркована  за  углом.  Глеб  торопливо  подошел  к
автомобилю, открыл багажник, небрежно швырнул в него саквояж с деньгами,
сел в кабину.
   Через десять минут он уже был на вокзале и садился в поезд,  уходящий
из Цюриха.

***

   Ночью в квартире Ирины Быстрицкой зазвонил телефон. Она сняла  трубку
и сонно прошептала:
   - Говорите, я слушаю.
   - Ирина, это я, Глеб.
   - Ты?! - мгновенно проснувшись, воскликнула женщина.
   - Да, звоню тебе из Швейцарии. Через пару дней  к  тебе  придет  один
человек. Он поможет тебе уладить дела с документами, и вы с Аней  должны
будете приехать ко мне. Я вас очень жду.
   - Глеб, у тебя все в порядке?
   - Слава Богу, все  в  порядке,  -  усталым  голосом  проговорил  Глеб
Сиверов и прикрыл глаза.

***

   У него действительно все было в порядке.
   Генерал Потапчук пообещал помочь с  выездом  Ирины  Быстрицкой  и  ее
дочери Ани вначале во Францию, а затем в Швейцарию, где их  будет  ждать
агент по кличке Слепой.



   Андрей ВОРОНИН 
   МИШЕНЬ ДЛЯ СЛЕПОГО 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
   Давняя афера КГБ  с  фальшивой  валютой  грозит  обернуться  для  ФСК
провалом агентурной сети.
   ФСБ подключает к делу своего  секретного  агента  Глеба  Сиверова  по
кличке Слепой.
   Следы преступников выводят Слепого на генерала  ФСК,  выступающего  в
роли.., кидалы.
 
Глава 1 
 
   Ни для кого не секрет, что разведка - это глаза  и  уши  государства.
Каждому государству хочется знать,  что  замышляют  его  соперники,  что
собираются делать его друзья. И чем лучше работает разведка, чем сильнее
она и дееспособнее, тем спокойнее чувствует себя государство.
   И во все времена, во всех  странах  деятельности  разведки  уделялось
самое большое и самое пристальное внимание.
   И никогда на разведку не жалели средств: безопасность  стоит  дорого.
Но она того стоит. Эти деньги, как  правило,  не  проходили  по  статьям
бюджета, их скрывали от посторонних глаз. И информацию о том, как  и  из
каких источников финансируются органы безопасности, знали, как  правило,
единицы - самые надежные и проверенные люди.
   Еще в древности каждый правитель пытался забросить лазутчиков в  стан
врага, чтобы они вовремя могли оповестить о замыслах  тех  государств  и
тех людей, которые способны навредить.
   Да,  разведка  существовала  всегда,  еще  с   незапамятных   времен.
Лазутчикам платили, их поддерживали, берегли как зеницу  ока.  И  всегда
народ обманывали баснями о том, что большинство разведчиков, работавших,
например,  на   Советский   Союз,   действовали   по   каким-то   высшим
идеологическим мотивам. Естественно, есть и такие, но в девяносто девяти
случаях из ста мотивы были чисто меркантильными. Для того чтобы выведать
важную тайну вероятного  противника,  не  жалели  даже  золотого  запаса
государства - того неприкосновенного золота, которое берегли и старались
приумножить.
   И представьте себе такую ситуацию: агентура, работающая за  границей,
вдруг получает от своих тайных покровителей фальшивые деньги... Не нужно
гадать, к чему это приведет. Вся сеть - тысячи людей - будет раскрыта, и
вся огромная многолетняя работа пойдет  насмарку.  Государство  потеряет
глаза и уши и будет тыкаться  в  разные  стороны,  как  слепой  котенок,
попадая в ловушки, уготовленные соперниками.
   Да,  в  последние  годы,  особенно  после   перестройки,   финансовое
положение органов госбезопасности оставляло желать  лучшего.  И  вот  на
очень высоком уровне, в  кремлевских  кабинетах,  было  принято  решение
продать небольшую часть  военной  техники  заинтересованным  странам.  А
деньги,  вырученные  от  сделки,  направить   на   поддержание   органов
госбезопасности, чтобы этими деньгами наша разведка могла рассчитаться с
теми,  кто  поставляет  важную  информацию,  с  теми,   кто   занимается
промышленным  и  политическим  шпионажем  и  другой  деятельностью,  без
которой не может обойтись ни одно государство.
   Курировать эту сделку было  поручено  генералу  ФСК  Петру  Павловичу
Разумовскому, человеку  проверенному  и  надежному.  Он  занимался  этим
делом, на взгляд руководства, ответственно и компетентно...
 
*** 
 
   Глеб Петрович Сиверов, секретный агент по кличке Слепой, был близок к
нервному срыву, хотя пока еще и сам не подозревал об этом. Он  надеялся,
что у него крепкое здоровье, железные нервы и ничто не может вывести его
из равновесия.
   Но не какое-то определенное событие расшатало его спокойствие, а  все
происшедшее  в  последние   месяцы   накладывалось   одно   на   другое,
наслаивалось, забирало его выдержку каплю за  каплей.  Не  так-то  легко
рисковать жизнью ради того, в чем начинаешь сомневаться. А сомнения  все
чаще и чаще одолевали Слепого.
   Ему и раньше приходилось задумываться, что он служит людям, честность
и порядочность которых под очень и очень большим  вопросом.  Разумеется,
для Глеба всегда существовало оправдание: "Я служу не людям, а  Родине".
В действительности  же  всегда  приходится  выполнять  поручения  вполне
конкретных людей.
   Нет, в честности генерала Потапчука он был уверен, но  беда  Сиверова
заключалась в том, что генерал ФСБ Потапчук являлся единственным звеном,
связывающим Глеба с этой могущественной организацией. Он  мог,  конечно,
спросить Федора Филипповича, долго ли  того  уламывали,  прежде  чем  он
согласился участвовать в операции. Глеб всегда оставлял за  собой  право
выбора, не желая  становиться  бездушным  исполнителем  чужой  воли.  Он
доверял себе, доверял генералу. Но кто знает, если делаешь благое  дело,
не  обернется  ли  оно  потом  большей  бедой,  чем   та,   которую   ты
предотвратил?
   Будь Глеб каждый день занят работой, такие сомнения  не  навещали  бы
его. Когда действуешь,  нет  времени  на  размышления.  Максимум  о  чем
подумаешь, так это как спасти свою или чужую жизнь. И он  уже  проклинал
себя за то, что выторговал у Потапчука свободную  неделю,  взяв  у  того
обещание, что, даже если мир покатится в тартарары,  генерал  не  станет
беспокоить Слепого по таким пустякам.
   - Я узнаю об этом из газет, - улыбнулся Глеб.
   - Уж не задумал ли ты, Глеб Петрович,  навсегда  отойти  от  дел'?  -
забеспокоился генерал, понимая, что Глеб Сиверов  способен  и  на  такой
поступок.
   - Если бы задумал, то сказал бы вам.
   - Надеюсь, ты не станешь действовать, как мальчишка,  и  я,  придя  к
себе на службу, не найду на столе письмо, в  котором  ты  прощаешься  со
мной навсегда?
   Сиверов рассмеялся:
   - Неужели вы, Федор Филиппович, так и не уяснили, что  я  не  стреляю
из-за угла, не осуждаю ни кого за глаза и не меняю уже однажды  принятое
решение?
   - Всякое бывает, - Потапчук пожал плечами. - Люди меняются не  только
внешне... - он сделал паузу, внимательно посмотрев на Глеба,  зная,  что
тот комплексует даже по прошествии лет: Сиверов так и не смог привыкнуть
к своему новому лицу - настоящему шедевру пластической хирургии.
   - В душу ко мне никто  со  скальпелем  не  лез,  -  спокойно  ответил
Сиверов, хотя внутри уже закипал.
   Он чувствовал генерал  Потапчук  специально  злит  его,  потому  что,
разозлившись, Глеб долго без работы не просидит.
   Когда   за   генералом   закрылась   дверь   оперативной    квартиры,
расположенной в мансарде одного из домов  в  арбатских  переулках,  Глеб
Сиверов попробовал взять себя в руки.
   "Знает же, подлец, - без неприязни подумал  он  о  Потапчуке,  -  что
злость - единственное лекарство от  сомнений,  поселившихся  в  душе.  И
именно поэтому я не позвоню ему  первый.  Выторговал  себе  неделю,  так
неделю и буду  отдыхать,  пусть  даже  под  конец  этого  отпуска  нервы
расшатаются ни к черту".
   Сиверов опустил на окна жалюзи и,  надев  наушники,  включил  музыку.
Хотел раствориться в ней,  перестать  думать,  перестать  ощущать  самую
страшную боль - боль сомнений. Но убежать  от  самого  себя  у  него  не
получалось. Музыку Вагнера он знал так же  хорошо,  как  незрячий  знает
дорогу от своего дома до ближайшего табачного киоска. Этой дорогой идешь
автоматически,  не  задумываясь  о  поворотах,  помня  наизусть  все  ее
каверзные места, а значит, имеешь возможность размышлять.
   Многолетняя привычка приучила Глеба Сиверова одновременно  рассуждать
о нескольких  вещах,  решать  несколько  проблем  сразу.  А  теперь  эта
спасительная привычка сослужила ему плохую службу.
   Он со злостью сорвал с себя наушники и еще некоторое время  сидел,  с
отвращением глядя на них. Так, что побелел указательный палец, вдавил  в
пульт кнопку.
   Музыка смолкла,  но  она  все  равно  продолжала  звучать  для  него,
знакомая до ноты, до полутона. И при  желании  Сиверов  мог  бы  сказать
сейчас, сколько скрипок играет в оркестре и  сколько  музыкантов  сидит,
положив чуть разогревшийся от игры смычок на колени. Тишина  и  та  была
наполнена для него смыслом.
   -  Я  спокоен.  Абсолютно  спокоен,  -  проговорил   Глеб,   повторяя
фразу-формулу, которой его обучал психотерапевт в военном  госпитале.  -
Абсолютно спокоен.
   Спокоен, как, как... - на мгновение Глеб замолк, скользя взглядом  по
комнате. - Как стол, как стул, как выключенная кофеварка...
   Ни одно из сравнений не приносило облегчения, не заставляло сработать
волшебную формулу, нехитрую, но действенную.
   - Я спокоен, как ручка, в которой кончились чернила...
   Глеб усмехнулся.
   "Удачненькое сравнение! Ты  сравни  себя  еще  с  мертвецом,  вот  уж
спокойствие, дальше некуда. Человек жив, пока в нем живы эмоции, пока он
способен смеяться, радоваться, огорчаться, любить..."
   - Я же люблю? - неуверенно задал он себе вопрос.
   "Или только обманываю  себя,  Ирину?  Изображаю  любовь  к  ней  лишь
потому, что у меня не хватает времени  встретиться  с  другой  женщиной,
узнать ее поближе. А чем Ирина лучше других?"
   - Тем, что я люблю ее, - тут же ответил себе Сиверов.
   "Ну что ж, получился замкнутый круг. Оно и  неплохо.  Если  забыть  о
том, что белка, крутясь в колесе - таком же замкнутом круге, -  уверена,
что движется вперед..."
   Глеб сообразил: еще немного, и если он останется наедине с собой,  то
сумасшествие ему гарантировано.
   Не так уж много в его душе  существовало  спасительных  уголков,  где
можно было укрыться от терзаний.
   "Ирина обрадуется, - подумал он, - узнав, что у  нас  на  двоих  есть
целая неделя. Целая неделя  спокойной  и  размеренной  жизни,  когда  ты
можешь  позволить  себе  спать  сколько  угодно,  делать   что   угодно,
лодырничать".
   Сиверов набросил куртку  и,  стоя  у  входной  двери,  обесточил  все
помещение, щелкнув  пакетным  выключателем,  чувствуя,  что  у  него  не
осталось сил проверять, всели приборы отключены из сети.
 
*** 
 
   Человеку свойственно строить иллюзии, и на собственный счет - тоже. И
хотя  Глеб  убеждал  себя,  что  спешит  домой,  спешит  увидеть   Ирину
Быстрицкую, он не стал останавливать такси, а спустился в метро. Он ехал
в раскачивающемся вагоне, стоя под неровно горевшим старым  плафоном,  и
смотрел на лоснящееся черное стекло вагонной двери.  Глядя  на  него  со
стороны,  можно  было  подумать,  что  человек  всецело  занят  решением
какой-то сложной и невероятно важной проблемы. Но  на  самом  деле  Глеб
раздумывал, как меняется значение надписи на дверях  "Не  прислоняться",
если  удалять  из  нес  разные  буквы:  "Не  ..слоняться",  "Не  п..   -
ис...яться", "Не ..слон...", "Не п...и...ть.......
   Он даже замер, когда из всех вариантов остался только один: "Не ..я".
Словно бы сам черт подсунул ему эту дурацкую забаву с плохим  концом,  и
он вновь попал в заколдованный круг, из которого не существовало выхода.
   ""Не я" и все тут!" - он плотно сомкнул веки, пытаясь скорее отыскать
еще одно решение, которое поможет ему обрести душевное равновесие.
   И  наконец  получилось  словосочетание,  сделанное  уже  по   другому
принципу. Глеб не удалял буквы, а одни заменил другими. Получилось:  "Не
преклоняться".
   Не ахти какая игра мысли, но круг разорвался, жизнь  обретала  смысл.
Видимое всем, сделалось для Глеба  только  своим,  личным.  Скользя  под
землей в вагоне метро, он представлял себе  городские  пейзажи,  которые
проносятся наверху. Решив головоломку с надписью на двери, он потерял  к
ней всякий интерес. Теперь Глеб представлял себе, что вся земля над  ним
прозрачна и он видит дома,  соборы,  погруженные  фундаментами  в  глубь
грунта, видит город в таком ракурсе, в каком его не видит никто - снизу.
Получалось довольно забавно.
   Но вот бесстрастный голос из динамиков сообщил, что следующая станция
- "ВДНХ". Двери закрылись.
   И тут Сиверов, не смотревший до этого по сторонам и лишь инстинктивно
прислушивавшийся к шуму в вагоне, заметил, что тот  притих.  Смолкли  не
только  разговоры,  но  даже  не  слышалось  обычного  шороха  газет   и
перелистываемых страниц.
   Он обернулся как раз в тот момент,  когда  поезд,  набирая  скорость,
вошел в темный туннель. В другом  конце  вагона  стояла  странного  вида
старуха - худая, абсолютно седа