ав, что жена назвала его по имени, Баратынский забыл обо всем  и
пулей вылетел из комнаты, а затем из квартиры. Жена  уже  переворачивала
соседа.
   - Это же не Кленов! - зашептала она, когда очки  с  разбитым  стеклом
сползли с окровавленного лица убитого и  с  головы  свалилась  кепка.  -
Похож, но неон!
   Муж бросился к телефону, напрочь забыв о том, что все еще  сжимает  в
руках вырванную с мясом колодку.
   Он бросил молчавшую трубку, принялся  звонить  в  соседнюю  квартиру.
Только потом сообразил: ведь это квартира Виктора Павловича  Кленова,  а
именно Кленов, - их сосед, лежит на площадке в луже крови.
 
Глава 4 
 
   Не прошло и десяти минут, как милиция уже  была  в  подъезде,  а  еще
через четверть часа милиционеров сменили люди в штатском, приехавшие  на
трех машинах - двух  черных  "Волгах"  и  микроавтобусе  -  с  одинаково
темными стеклами. Мужчины были неразговорчивы и  мрачны.  Двое  вошли  в
квартиру Софьи Сигизмундовны и Павла Павловича Баратынских, принялись их
опрашивать. А затем появился высокий мужчина в осеннем пальто и  властно
распорядился оставить его наедине с хозяевами квартиры.
   - Я вас хочу попросить, - сказал он тоном, не допускающим возражений,
- о том, что произошло в вашем  подъезде  и  чему  вы  стали  невольными
свидетелями,   никому   не   рассказывать.   А   если   кто-то    станет
интересоваться,  приставать  с  расспросами,  позвоните  вот  по   этому
телефону, - и на кухонный стол легла белая  карточка,  на  которой  были
отпечатаны типографским способом три телефонных номера. - Звонить  можно
в любое время.  Надеюсь,  что  вы,  Софья  Сигизмундовна,  и  вы,  Павел
Павлович, мою просьбу выполните.
   - Но ведь это же не Кленов... - робко заикнулась Баратынская.
   - Да, это не Кленов. Но об этом известно лишь вам и мне, а также моим
людям. А для других - погиб ваш сосед. Вы все поняли?
   - Да, - спокойно сказал Павел Павлович.
   А Софья Сигизмундовна  проглотила  вертевшиеся  на  языке  вопросы  и
пробормотала:
   - Как скажете, так мы и сделаем.
   - Вот и хорошо. Надеюсь на вашу помощь.
   Через пару часов уже мало что напоминало в подъезде о том, что  здесь
произошло. А муж с женой впервые за последние  пару  месяцев  сидели  на
кухне, глядя в глаза друг другу,  и  женщина  заботливо  подливала  мужу
крепко заваренный чай в чашку, которую принесла из своей комнаты.
   - Чем он занимается, Павел?
   - Кто, Софа? - Баратынский сам удивился, как  легко  назвал  жену  по
имени.
   - Кленов, кто же еще? Он же жив, убили другого.
   А наверное, хотели убить его. Ведь что сказал этот генерал...
   - А ты думаешь, это генерал приходил?
   - Не меньше.
   - А по-моему, полковник. Генералы в кабинетах сидят.
   - Так вот, он же сказал, что если кто спросит.., чтобы мы говорили..,
мол, убит Кленов. Так ты мне  не  ответил,  Павел,  чем  занимался  этот
Кленов? Ты же иногда с ним разговаривал,  заходил  к  нему  по-соседски,
брал книги.
   - Он не любил говорить о своей работе.
   - Но ты же видел его библиотеку?
   - Видел, библиотека завидная. Я знаю только одно: он занимался чем-то
секретным, работал на военных...
   - На военных? Он же, кажется, микробиолог?
   - А что, по-твоему, военных это не интересует?
   - Наверное, интересует, если его хотели  убить,  -  покачала  головой
Софья Сигизмундовна.
   - Вот и я думаю, что ему угрожает опасность.
   - А у тебя есть его рабочий телефон?
   Муж кивнул:
   - Есть, конечно.
   - Может, позвоним ему, обо всем расскажем?
   - Нет, он мне как-то говорил, чтобы зря ему не звонили - разве только
если квартиру затопит, если вода польется из-под двери,  но  вроде  пока
ничего не льет...
   - Но то, что случилось, еще хуже.
   - Думаешь, ему без нас не сообщат?
   Баратынские еще долго сидели за кухонным столом, пили чай, стараясь в
мельчайших подробностях вспомнить все, что  они  знали  о  докторе  наук
Викторе Павловиче Кленове и о его родителях, которым раньше принадлежала
соседняя квартира. Родители Кленова тоже были людьми не простыми. Отец -
университетский профессор, мать заведовала библиотекой.  Кленов  был  их
единственным сыном.
   Павел Павлович серьезно посмотрел в глаза жене и сказал:
   - Лучше ни тебе, ни мне в это дело не соваться.
   Скорее всего, это какая-нибудь операция спецслужб, - и сказав это, он
так  выразительно  покосился  на  решетку  вентиляции,  что  жена   даже
заморгала от страха, - но испугалась она не  спецслужб;  ей  подумалось,
что если там уже давно примостился микрофон, то все их скандалы известны
посторонним людям. Ей  показалось,  будто  кто-то  рылся  в  ее  грязном
белье...
   Она сглотнула и тяжело вздохнула:
   - Господи, как страшно  жить  на  этом  свете!  Вот  так  заходишь  в
подъезд, а в тебя стреляют. Слушай, Павел,  это  ведь  как  в  кино  про
бандитов.
   - А ты что, не видела, это все взаправду! Кстати,  ты  ведь  была  на
лестнице... Что ты вообще видела?
   - Ничего не видела, слышала только как хлопнула дверь.
   - Если кто-то попал в подъезд, значит, он знал код? - резонно заметил
муж.
   - А кто его не знает! - всплеснула руками Софья  Сигизмундовна.  -  И
почтальон знает, и все сантехники, электрики...
   - А вот я иногда забываю, - произнес муж.
   - Потому что у тебя склероз, - не Очень-то убежденно произнесла Софья
Сигизмундовна.
   Павел Павлович кивнул:
   - Знаешь, Софа, годы берут свое. Но чего-чего, а геморроя у меня нет.
   - Я знаю.
   - Зачем тогда говоришь?
   - Со зла, - виновато понурилась жена.
   Итак, убийство в  подъезде  принесло  перемирие  в  квартиру  двух  в
общем-то интеллигентных, но несдержанных людей. Павел Павлович  пошел  в
коридор и принялся ремонтировать телефонный разъем. Он пыхтел, скручивая
без инструментов тонкие проводки.
   Наконец, закончив работу, позвал жену:
   - Позвони Кате в Питер, поговори с ней, а  я  потом  извинюсь.  А  то
боюсь, если она меня услышит, трубку бросит. Или скажет такое, что потом
ей самой передо мной извиняться придется.
   Софья кивнула и принялась набирать номер, поглядывая на мужа, который
стоял с виноватым видом, прижавшись  спиной  к  стене.  Возле  его  ноги
лежала отбитая ручка чашки. Он, стараясь не смотреть  супруге  в  глаза,
придвинул ее к плинтусу, затем наклонился и спрятал в кулаке.
   Жена, поговорив с подругой и извинившись за  мужа,  аккуратно,  боясь
порвать, вытащила из-под телефонного провода  сложенный  вдвое  счет  за
междугородный разговор и положила его в сумку, с которой обычно выходила
в магазин.
   - Завтра же зайду в сберкассу, оплачу.
   - Я уже оплатил.
   - Но как же, счет у меня!
   - Нам уже два раза дубликат присылали, а этот я оставил,  чтобы  тебя
пугать. Если бы не оплатил, телефон давно бы отключили.
   - Спасибо, родной. Сколько я тебе должна?
   - Брось, нисколько.
 
*** 
 
   Когда Светлана вышла к  ограде  Спасо-Андроникова  монастыря,  съемки
были в полном разгаре. Толпа уже собралась солидная, запрудив собой весь
тротуар. Молодая женщина пробиралась к машине, поглядывая на  оператора.
Тот был занят своим делом,  камера  скользила  по  рельсам,  проложенным
вдоль ограды.
   Ехала Жильцова  недолго,  постепенно  перебираясь  на  глухие  улицы.
Тянулись заводские заборы, склады. Она остановила машину возле  дощатого
забора, за которым располагалась стройка. Сидя за рулем, стащила с  себя
плащ, избавилась от изрядно надоевшего ей надувного живота, переоделась.
Резиновая подушка легко свернулась в трубку. Светлана оглядела пистолет,
тщательно его протерла и только после этого завернула в плащ. Этот  плащ
был куплен на тол кучке у вокзала, где, помимо водки и сигарет,  торгуют
всевозможным барахлом.
   Враз  постройневшая,  в  кожаной  куртке,  в  черных  джинсах,   туго
обтягивающих длинные ноги, с пакетом в  руке,  Жильцова  прошлась  вдоль
забора, отыскала пару оторванных досок и нырнула на территорию  стройки.
Огромный котлован, в котором виднелись сваи и собранные опалубки, зиял у
ее ног. Пакет полетел вниз, в глубокую яму, полную желтоватой  глинистой
воды. Светлана еще посмотрела, как  поднимаются  одиночные  пузыри,  как
рябит поверхность, а затем желтоватая  пена  сомкнулась,  надежно  скрыв
всщдоки.
   - Ну, вот и все, - тихо сказала она, - дело сделано, Кленов мертв.
   Теперь стоило обо всем как  можно  скорее  забыть.  Но  пара  деталей
прочно врезалась в память: дырка, словно  прожженная  окурком  на  груди
Кленова, из которой не появилось крови, и пистолет, выпавший из  кармана
плаща. О том, что жертва вооружена, заказчик должен был бы предупредить,
ведь это в его интересах, а о том, что грудь мужчины, застреленного ею в
подъезде, защищал бронежилет, догадаться теперь было несложно.
   Машину Светлана Жильцова поставила на  стоянку,  оплатила  аренду  на
месяц вперед. Можно было взять такси и поехать домой, но нервы  были  на
пределе. Указательный палец все еще подрагивал, словно нажимал на  курок
пистолета, который покоился теперь на дне котлована под глинистой водой.
Как снять стресс, Светлана знала: нужно было выпить.
   Она  прибегала  к  этому  средству  не  часто,  но  действовало   оно
безотказно. Светлана прекрасно ориентировалась  в  Москве  -  как-никак,
родилась здесь. Сейчас ее  не  интересовало  ни  качество  алкоголя,  ни
интерьер бара, она бы выпила и из горлышка в какой-нибудь подворотне.
   Взгляд ее скользил по  вывескам.  Даже  не  прочитав  названия,  лишь
заметив три латинские буквы  "BAR",  она  потянула  на  себя  дверь.  Та
открылась, звякнул колокольчик. Заведение оказалось совсем маленьким.
   Обитые красным плюшем стены, полированная стойка  бара,  три  высоких
стула, на которых сидишь, не доставая ногами пола, и три столика  рядом.
В баре расположилось человек пять,  работал  телевизор,  играла  музыка,
негромко жужжал вентилятор.
   Светлана забралась на высокий стул и забросила ногу  за  ногу.  Чтобы
скрыть дрожь в руках, она сцепила тонкие с коротко остриженными  ногтями
пальцы.
   - Кофе? - спросил бармен,  в  полной  уверенности,  что  эта  женщина
спиртное не закажет: любителей выпить он определял с первого взгляда.
   - Какой у вас самый хороший коньяк? - услышал он в ответ.
   - Французский, -  вопрос  не  застал  бармена  врасплох.  В  подобных
ситуациях он всегда предлагал самый дорогой напиток.
   - "Реми Мартен", что ли? -  спросила  Светлана,  безошибочно  отыскав
взглядом темную бутылку среди десятка других.
   - Он самый. Сколько?
   - Сто пятьдесят граммов, в бокал. И одну сигарету.
   А кофе потом, без сахара, крепкий.
   - Такой же крепкий, как коньяк? - усмехнулся бармен.
   - Можно и крепче.
   Парень взял  широкий  бокал  и  не  пользуясь  мерной  посудой,  стал
наливать дорогой коньяк.
   - Не боитесь ошибиться?
   - Я никогда не ошибаюсь. Если хотите, перемерим.
   - Нет, верю. Вы счастливый человек, если никогда не ошибаетесь.
   - Пожаловаться не могу. Сюда заходят красивые женщины, вот, например,
как вы. На них приятно посмотреть, их  приятно  обслуживать,  если  даже
иногда рука дрогнет, перельешь лишнего, не жаль.
   На горлышке бутылки в помине не было дозатора.
   Бокал скользнул донышком по блестящей  поверхности  стойки  и  застыл
перед Светланой. Она  потянула  носом,  вдыхая  аромат  напитка.  Коньяк
оказался дерьмовым, как она и предполагала.
   "Лишь бы в нем набралось сорок градусов,  -  подумала  женщина,  -  а
коньяк это, самогон.., или еще какая-нибудь гадость, мне все равно".
   Тут же на стойке  появилась  пепельница  и  длинная  темно-коричневая
сигарета.
   - Нет, - покачала головой Светлана, - "Мальборо", пожалуйста.
   - А мне казалось, что это подойдет. Такая же тонкая, вся в  черном  и
стройная, - заметил бармен, покладисто подавая другую сигарету.
   - Но у меня на шее нет золотого кольца, и я люблю  ковбойский  стиль,
стиль вестерна, - и Светлана, сунув сигарету в рот,  задорно  посмотрела
на бармена.
   Тот  щелкнул  сувенирной  зажигалкой-пистолетом  и   поднес   огонек,
рвущийся из игрушечного ствола, к кончику сигареты.
   Светлана невольно улыбнулась.
   "Да, все  уже  в  прошлом,  -  подумала  она.  -  Жизнь  прекрасна  и
удивительна. Завтра в шестнадцать сорок расправлю крылья и полечу. И там
мне уже не подсунут дерьмовое пойло со звучным названием "Реми Мартен".
   Она пила мелкими глотками, прислушиваясь к собственным ощущениям.
   Наконец волнение отступило, словно растворилось, сердце стало  биться
ровнее. Погашенная сигарета уже лежала в пепельнице,  оставалось  допить
кофе.
   Словоохотливый бармен лез с  разговорами,  Светлана  отвечала  скупо.
Скоро парень понял: ни нового заказа,  ни  приветливого  слова  от  этой
посетительницы уже не добьешься., Допив кофе - он оказался действительно
крепким - и оставив граммов пятьдесят  в  бокале,  Жильцова  бросила  на
стойку деньги, не стала дожидаться, пока бармен отсчитает  сдачу  и,  не
прощаясь, вышла на улицу. Ей повезло: такси она поймала тотчас,  уселась
на заднее сиденье, немного помедлила и назвала адрес:
   - Второй Казачий переулок.
   - Знаю, знаю, - ответил  немолодой  таксист  с  седыми  бакенбардами,
придававшими ему глупый вид. - Это возле церкви?
   - Да, возле церкви.
   - Я там недавно внука крестил. Ну и дерут же эти попы безбожно!
   - Да, дерут, - бросила в ответ Светлана, - все теперь денег стоит.
   Больше ни она, ни таксист за всю дорогу  ничего  не  сказали.  Машина
остановилась по знаку Светланы.
   - Счастливо, - на прощание бросила Жильцова.
   Таксист широко растянул пухлые губы в улыбке:
   - И вам счастливо.
   Счастья он пожелал ей от души: Светлана  заплатила  щедро,  заплатила
столько, сколько стоило ему крещение внука.
   "Вот я  и  дома",  -  улыбнулась  Жильцова,  потянув  на  себя  дверь
подъезда.
   В ее руке уже были ключи. Она легко взбежала на третий этаж,  открыла
сперва верхний замок длинным ключом, похожим на фигурную отвертку, затем
нижний, попроще. Нажала на ручку,  потянула  на  себя  тяжелую  дверь  -
вторую дверь,  внутреннюю,  она  запирала  лишь  тогда,  когда  покидала
квартиру надолго.
   - Вот я и дома, - повторила  она  вслух,  защелкивая  входную  дверь,
подняла руку и хлопнула ладонью по выключателю в прихожей.
   Вспыхнула лампочка. И в это мгновение Светлана получила такой сильный
удар в живот, что у  нес  потемнело  в  глазах  и  перехватило  дыхание.
Инстинктивным движением она согнулась бы пополам, но не успела.
   Тонкая стальная струна впилась ей в горло, моментально утонув в коже,
как в густом тесте. Светлана  судорожно  задергалась,  но  соперник  был
намного сильнее. Петля удавки не  разжималась  до  тех  пор,  пока  тело
молодой женщины не обмякло.
   Высокий блондин в джинсовой куртке подхватил свою жертву  под  мышки,
затащил в гостиную, положил па кожаный диван, немного  грустно  взглянул
на нее и прошептал:
   - Ну, вот и все, Света. Извини, но твои денежки достанутся мне.
   На руках убийцы были кожаные перчатки.  Не  снимая  их,  он  выдвинул
нижний ящик комода,  достал  оттуда  конвертс-деньгами,  спрятал  его  в
карман, даже не пересчитывая, а  затем  подошел  к  трупу  женщины,  еще
теплому, слегка пахнущему коньяком и накрыл его пледом с головой.
   Дверь квартиры на третьем этаже защелкнулась.
   Убийца легко сбежал вниз, никого на лестнице не встретил и, выйдя  из
подъезда, сразу же стащил с  рук  тонкие  кожаные  перчатки.  Уже  через
десять минут он стоял в телефонной будке, прижимая трубку к уху.
   - Да, - говорил он немного охрипшим голосом,  -  все  как  всегда.  Я
ремонт на квартире сделал.
   -  Это  Николай?  Вас  просили  перезвонить  попозже,  -  дребезжащий
старческий голос старался внятно произносить слова.
   - Что? Мне просили передать быть завтра, где?
   - Перезвонить просили, чуть позже.
   - Хорошо, только скажите, что ремонт в квартире я уже закончил.
   Блондин в джинсовой куртке положил трубку на рычаг, вышел из будки  и
сел в стоявшую поодаль "Мазду". Он плавно  тронул  машину  с  места,  но
вдруг, подъезжая к перекрестку, крепко вцепился в руль. Суставы  пальцев
стали белыми, словно бы их специально испачкали  мелом.  Землистое  лицо
морщилось, словно у блондина нестерпимо болел зуб.
   - Стоп, - сказал он сам себе, - стоп,  стоп,  а  то  сейчас  сдохнешь
прямо в машине.
   Он выехал из потока, дважды нарушив правила, слышал, как  исступленно
сигналят водители машин, следовавших за  "Маздой",  и  тех,  которым  он
перекрыл движение. "Мазда" уткнулась в бордюр тротуара,  блондин  уронил
голову на руль, продолжая судорожно его сжимать. Затем трясущейся  рукой
опустил стекло.
   Но этого ему показалось мало. Он открыл дверь, его белые  губы  жадно
хватали воздух.
   "Господи, когда это кончится! Может  быть,  действительно  надо  было
согласиться на эту долбанную операцию? Но что значит  согласиться?  Если
бы я дал добро, то сейчас был бы пустой, а так я  забрал  баксы  у  этой
дуры Светланы, и еще получу в два раза больше.  Неделя  работы  -  и  на
целый год обеспечен. Вот получу бабки,  и  сразу  же  прооперируюсь",  -
мужчина положил ладони на живот и стал сильно надавливать.
   Всегда, когда он нервничал или волновался, язва  начинала  нестерпимо
болеть, а во рту появлялся мерзкий металлический привкус.
   "Господи, мне же всего-навсего тридцатник, а я так канаю! - он  сунул
руку в  карман  куртки,  но  она  так  дрожала,  что  вытащить  таблетки
оказалось не таким простым делом. Наконец  он  нащупал  пузырек,  зубами
сорвал крышку и высыпал на ладонь  сразу  четыре  таблетки.  -  Ну,  ну,
сейчас все пройдет... -  он  бросил  таблетки  в  рот,  с  хрустом,  как
семечки, разгрыз их крепкими зубами.
   Рядом стояла бутылка с минеральной водой мутно-ржавого цвета.
   - Вот так, хорошо... - жадно, прямо из горлышка он  принялся  глотать
воду, чтобы протолкнуть нестерпимо противные таблетки.
   Затем блондин вытряхнул из пачки сигарету, сунул в рот и  только  тут
заметил, что зажигалки у него нет.
   - Да где же она? Была ведь в кармане! - как током пронзила мысль.
   И от этой мысли  в  желудке  начались  такие  нестерпимые  рези,  что
блондин  скорчился  на  сиденье.  Только  руль   мешал   ему   упереться
подбородком в колени - такая поза всегда помогала унять боль.
   - Будь ты неладен!  -  он  лихорадочно  обшарил  карманы,  больше  не
обращая внимания на жжение  в  желудке,  выложил  на  сиденье  портмоне,
связку ключей, отмычки. Затем принялся перебирать  содержимое  небольшой
кожаной сумки с широким заплечным ремнем, бормоча сквозь зубы:
   - О, бля! Не может этого быть! Не может...
   Убийца уже знал, где оставил зажигалку -  там,  в  квартире,  где  он
задушил женщину. Он даже знал место, где ее выронил - маленькую стальную
зажигалку "Зиппо", на одной грани  которой  изображен  золотистый  орел.
Такие зажигалки - не редкость, а пользовался он ею, не снимая  перчаток,
так что, в общем, можно было за ней и не возвращаться.
   "Невелика потеря - каких-то двадцать баксов.
   А что, если... - не  давала  покоя  мысль,  -  что  если  па  корпусе
зажигалки все-таки остались отпечатки? А  когда  ее  найдут...  -  думал
мужчина, прижимая руку к животу. - Ладно, может, пройдет неделя,  может,
две, а может, квартиру вскроют только через месяц. Ведь живет она  одна,
все окна закрыты, дверь двойная, опасаться нечего. Никуда  я  не  поеду,
гори оно все ясным пламенем. Получу деньги и лягу  на  операцию,  но  не
здесь, а в Питере или в Риге. И главное, чтобы никто не знал,  где  я  и
когда появлюсь".
   Таблетки подействовали, боль понемногу отпустила.
   Он  прикрыл  дверь  машины,  поднял  стекло,  затем  носовым  платком
промокнул мокрое от холодного пота  лицо.  Руки  тоже  стали  липкими  и
влажными. Он избегал резких движений, чтобы боль не возобновилась.
   Медленно повернул ключ в замке зажигания, плавно отпустил  сцепление,
и "Мазда-626" плавно покатила по улице, держась  первого  ряда.  Мужчина