оверил.
   И знаете, что интересно, Федор Филиппович?
   - Ну, говори, полковник, не тяни,  наверное,  у  тебя  есть  какая-то
важная информация.
   - Информация важная, но она ничего хорошего нам не  обещает.  Видите,
под номером третьим Олег Иосифович Брусковицкий,  шестьдесят  пять  лет,
реставратор?
   - Да, вижу.
   - Так вот, реставратора Олега Иосифовича  Брусковицкого  тоже  нет  в
живых.
   - Отчего он умер? - спросил генерал.
   - Трагически погиб, и  мастерская  его  сгорела,  и  он  сам  сгорел.
Причины пожара  не  установлены,  и  дом  был  старый,  деревянный,  мог
вспыхнуть от любой искры...
   - Когда? - нетерпеливо спросил Потапчук.
   - Не так давно. А вот еще одно  заключение  экспертов,  -  полковник,
отбросив две страницы своей папки,  подал  генералу  лист  с  печатью  и
подписью.
   Генерал быстро просмотрел бумагу.
   - Я так и знал, - пробурчал он.
   Полковник повернул голову, ожидая услышать от Потапчука что-то  очень
важное.
   - Я так и предполагал, - повторил генерал.
   - Что вы имеете в виду, Федор Филиппович? - спросил полковник Хохлов.
   - Я знал, я сразу понял, это дело рук профессионалов. Все концы,  все
хвосты, все ниточки они обрывают.
   - Вы говорите, "они"? Значит, вы предполагаете, их несколько?
   - Может быть, - глубокомысленно заметил генерал  Потапчук,  -  может,
несколько, а может - один, но умный и опытный. Конечно, не обошлось  без
помощников.
   - Скорее всего.
   - А директора Смоленского музея проверили? - сдвинув  брови,  спросил
генерал Потапчук и пристально взглянул на полковника Хохлова.
   - Проверили. Проверили все, что смогли. Вполне  порядочный  мужик.  А
самое главное, Федор Филиппович, этот самый Петр Петрович трусоват, и ни
на какие незаконные дела он бы не пошел. Когда мы приехали  в  Смоленск,
он все наши бумаги, все допуски, разрешения и  даже  наши  с  Митрохиным
удостоверения проверил. Ужасный трус.
   - А не могли его вынудить, прижать через жену, детей,  родственников?
Да мало ли как можно повлиять на человека. В  конце  концов,  его  можно
запугать...
   - Нет, не похоже. Он вне подозрений. Митрохин и сейчас  в  Смоленске,
там все чисто. Мы проверили весь персонал музея,  по  всему  получается,
что доступ в хранилище и к коллекции барона, как его там...
   - Фон Рунге, - напомнил Потапчук.
   -  Да,  да,  фон  Рунге..,  имел   только   Ипполит   Кругляков.   По
свидетельствам сотрудников, он не раз ходил туда.
   Тем более, была угроза, что коллекцию может затопить.
   У них там обычно весной поднимаются  грунтовые  воды,  вода  начинает
просачиваться  в  хранилище...  Короче  говоря,   этот   Кругляков,   по
утверждению сторожей и охранников,  а  также  смотрительниц,  сам  лично
коллекцию передвигал от одной стены к другой, мотивируя тем, что  боится
затопления. Один, без помощников.
   - Значит, передвигал?
   - Передвигал, - спокойно сказал полковник. - Инвалид, а не просил  ни
у кого помощи.
   - Выходит, он и заменил картины?
   - Насколько я понимаю, Федор Филиппович, - сказал полковник Хохлов, -
дело вот в чем. Картины подменили не все сразу, а постепенно -  забирали
по одной-две, затем заменяли их  поддельными  и  выносили  следующие.  И
продолжалось это, судя по всему, два года - с  тех  пор,  как  Кругляков
стал главным хранителем. Так что операцию эту  кто-то  готовил  долго  и
тщательно...
 
Глава 14 
 
   Генерал Потапчук вот уже час как  находился  на  службе.  Он  приехал
раньше своих сотрудников, но не для того, чтобы проследить, кто и  когда
появляется на рабочем месте. Слишком много у него было дел, да  и  своим
ранним появлением он подавал хороший пример.
   Его люди никогда не опаздывали, хотя плохого слова за  небольшое,  не
нарушившее ритм работы опоздание никто никогда от Федора Филипповича  не
слышал.
   С утра Потапчука одолевало какое-то странное предчувствие. Оно обычно
появлялось, когда генерал  просыпался  не  постепенно,  а  сразу,  будто
кто-то невидимый шептал ему на ухо:  "Вставай,  Федор  Филиппович,  дела
ждут!" или тихонько толкал в бок.
   Так произошло и сегодня. Вообще-то  генерал  Потапчук  не  ожидал  на
сегодня завершения ни одного из дел: все находились в стадии  разработки
или  только-только  начинались.  Самой  большой  головной  болью  Федора
Филипповича оставалось дело с подмененными картинами из коллекции барона
Отто фон Рунге. Информации собрано было много, но все известные факты ни
на йоту не приблизили генерала и его сотрудников к  ответу  на  вопросы:
кому и на кой черт понадобились восемь полотен, о которых не  вспоминали
полвека?
   Вчера директор ФСБ четвертый раз за последние дни собрал  оперативное
совещание. На сей раз он уже вообще никого не стеснялся, стучал кулаком,
багровел, вскакивал из-за стола, нервно расхаживал  рядом  с  притихшими
сотрудниками.
   - Да вы, в конце  концов,  мать  вашу,  за  что  зарплату  получаете?
Государство платит нам такие деньги...
   "Да не такие уж большие деньги платит нам это хваленое государство, -
подумал генерал, - и дело, в общем, не в них".
   Но по большому счету директор был прав: дело забуксовало. Все  сидели
притихшие. Такие совещания происходили и в МВД. Сам министр требовал  от
своих сотрудников отчета о действиях по поискам пропавших картин.
   Сегодня  генералу  Потапчуку   стало   стыдно   за   свою   вчерашнюю
несдержанность,  когда,  вернувшись  с  совещания,  он  сорвал   злость,
накричав на первого попавшегося под руку сотрудника. А его  люди  и  без
начальничьего крика делали все, что было в их силах.
   "Черта с два мы  что-нибудь  тут  раскрутим.  Слишком  много  времени
прошло  с  пропажи  картин,  и  никаких  следов  не  осталось.  А  время
поджимает. Да и ниточки, за которые можно было бы  ухватиться,  оборваны
талантливо, не подкопаться. Хранитель мертв, с двумя дырками в голове, а
именно он, скорее всего, совершил  подмену.  Реставратора,  который,  по
всей вероятности, выполнил подделки, тоже нет в живых.
   С кого спросить, кого призвать к ответу?"
   Потапчуку было не по себе от этих  мыслей.  Он  прекрасно  знал,  что
через час, а может, и через  десять  минут,  зазвонит  телефон,  крайний
слева, связывавший его с начальством. Сам он этим телефоном пользоваться
не любил, предпочитая выходить на начальство через секретарей. А вот ему
самому звонили по прямому, как бы подчеркивая важность звонка.
   "Ну, и что я  скажу?  -  размышлял  Потапчук,  нервно  поглядывая  на
телефонный аппарат, - Что мы  разрабатываем  версии,  что  вкалываем  по
двадцать четыре часа в сутки? Директору  на  это  наплевать.  Ему  нужны
результаты, нужны картины,  они  должны  быть  найдены  и  возвращены  в
коллекцию. Да, отыскать их  трудно,  но  можно,  если  они  находятся  в
России, а если их давным-давно вывезли за границу? Что тогда?  Тогда  мы
должны выяснить, кто их вывез и зачем, кому они проданы или переданы".
   Ответов на эти вопросы пока не существовало, и Потапчук  представлял,
что услышит из  наушника  красного  телефона.  Директор  опять  шепотом,
срывающимся на крик, станет взывать, восклицать:
   - Это же не просто картины, это кредиты, миллионы дойчмарок! Шахтерам
надо платить!
   И Потапчуку придется покорно выслушивать брань  начальства.  И  самое
главное, возразить будет нечего, потому что все сказанное - правда.
   - ..а самое  страшное  -  не  кредит,  самое  страшное  то,  что  наш
президент пообещал канцлеру - коллекция будет возвращена, -  директор  и
это не преминет вставить в разговор. - Ты, надеюсь, понимаешь,  генерал,
какие люди за этим стоят? Сам президент пообещал... А такого  в  мировой
практике не бывает, чтобы главы государств  договорились,  а  потом  эти
договоренности не выполнялись. На хрен тогда все наши службы,  кой  черт
на нас, то есть, на тебя, да и на меня тоже, идут бюджетные  деньги?  На
хрена нам дают кабинеты, машины, спецсвязь?
   - Да, да, - придется сказать Потапчуку, - все так,  все  правильно  -
виноват.
   Телефон пока молчал, но Потапчук уже нутром чуял, что  сейчас  именно
этот аппарат обязательно оживет, разразившись противным звоном.
   "Может, мне уйти? - подумал генерал,  -  Спуститься  в  аналитический
отдел? Заодно узнаю, что новенького. Телефон позвонит,  позвонит,  да  и
заткнется. Но нет, директор не тот человек,  он  поднимет  на  уши  весь
аппарат, меня найдут, где бы я ни был. Уж лучше сидеть на месте и  ждать
звонка".
   За всеми этими делами и проблемами Федор Филиппович Потапчук  напрочь
забыл, вернее, даже не забыл, а просто-напросто выпустил из поля  зрения
своего лучшего, самого нужного человека - агента по кличке Слепой. И  уж
тем более не вспоминал он сейчас о каком-то там  хакере,  забравшемся  в
компьютерную сеть ФСБ.
   Тренькнул телефонный звонок. Звонил совсем не тот аппарат, на который
то и дело косился  генерал,  а  городской.  Федор  Филиппович  не  глядя
потянулся к аппарату, снял трубку, приложил к уху и тихо произнес:
   - Алло, вас слушают, - не называя ни звания, ни фамилии,  как  всегда
делал, говоря по этому аппарату, номер которого не значился ни  в  одном
из доступных рядовым сотрудникам ФСБ справочников.
   - Доброе утро, Федор Филиппович.
   - О, черт, - даже прикусил губу от неожиданности всесильный генерал.
   - Что это вы черта вспоминаете с утра? Проблемы замучили?
   - Да, проблем у меня тьма-тьмущая, - на  озабоченном  лице  Потапчука
появилась улыбка.
   - Ну что ж, могу доложить - одной стало меньше.
   - Что ты имеешь в виду? Справился? - хоть компьютерный  вундеркинд  и
не был на сегодняшний день первоочередной заботой генерала, новость была
отрадная.
   - Давайте встретимся, если у вас есть время и желание.
   - Времени нет, - ответил Федор Филиппович, - а вот желание есть.
   Генерал с облегчением вздохнул, потому что  теперь  у  него  появился
благовидный повод улизнуть из своего кабинета и не  выслушивать  грозные
тирады начальства.
   - Как всегда? - спросил невидимый абонент.
   - Да, как всегда. Когда ты сможешь - через полчаса, через час?
   - Как угодно.
   - Значит, через час, - сказал  Потапчук  и  со  злостью  взглянул  на
ярко-красный телефон, стоящий в углу.
   Затем он вызвал помощника и сказал:
   - Буду через два  часа.  Как  меня  найти,  если  что-то  экстренное,
знаешь.
   -  Так  точно,  -  сказал  помощник,  по  лицу   Федора   Филипповича
догадавшись, что у того действительно дело важное и срочное.
   - Звонки начальства к разряду экстренных не относятся. Понял?
   - Есть не относить их к разряду экстренных.
   Генерал Потапчук оделся и только успел глянуть в зеркало,  застегивая
верхнюю пуговицу плаща, как зазвонил красный телефон.
   - И противный же у него звук! Хуже, чем у  межгорода,  зуммер  такой,
что кишки может вырвать, как бормашина у стоматолога! - процедил  сквозь
зубы генерал и, прикрыв дверь, вышел в приемную.
   - Я уже ушел, - заговорщически  подмигнув  помощнику,  шепнул  он.  -
Сейчас, наверное, тебе перезванивать будут, скажешь, что  я  буду  через
два часа.
   Может, за эти два  часа  произойдет  что-нибудь  такое,  что  отпадет
надобность меня беспокоить.
   - Понял.
   Потапчук быстро сбежал вниз, во дворе уселся на заднее сиденье машины
и сказал:
   - Давай, поехали!
   Водитель  повернул  ключ   в   замке   зажигания.   Железные   ворота
распахнулись,  и  черная  машина  с  тонированными  стеклами,  покачивая
антеннами спецсвязи, быстро вырулила со двора на улицу, где стоял  знак,
извещавший, что здесь стоянка для любых машин запрещена, хотя места  для
парковки хватало.
   ...На одной из конспиративных  квартир  Потапчук  успел  раздеться  и
заварить кофе, когда дверь открылась, и на пороге появился Глеб Сиверов.
Он тут же жадно втянул носом воздух:
   - Добрый день, Федор Филиппович! Ну и кофе же  здесь  пахнет,  как  в
буфете на вокзале!
   - Странные у тебя ассоциации, - нахмурился Потапчук, -  кофе,  вроде,
неплохой.
   -  Вы,  Федор  Филиппович,  не  пробовали  кофе,  который   варят   в
психлечебнице. Поверите ли, я как вышел  оттуда,  побежал  на  вокзал  в
шесть утра и в буфете выпил первый попавшийся растворимый кофе.
   Лучшего аромата я в жизни не слышал.
   - - Ты что, уже все сделал? - изумился Потапчук.
   - А чего тянуть? - Глеб Сиверов уселся в  мягкое  кресло  и  блаженно
потянулся. - Нет уж, увольте, больше  я  спать  на  панцирных  сетках  и
питаться в больничных столовых не стану.
   - Ты хочешь сказать, что похудел за ту пару дней, которые я  тебе  не
видел?
   - Не пару, - покачал головой Сиверов, -  это  тут,  на  свободе,  дни
летят незаметно, так, что неделя  может  показаться  одними  сутками.  В
лечебнице время растянуто, у меня такое чувство, что нужно сдавать  часы
в ремонт, а то они идут то медленно, то быстро - в зависимости от  того,
по какую сторону больничного забора я нахожусь.
   - Ну, ничего, ничего, иногда полезно на время сменить  обстановку,  -
немного оттаивая душой, проговорил  генерал,  присел  в  другое  кресло,
принялся расставлять чашки на низком журнальном столике.
   - Сколько у вас времени? - спросил Слепой, взглянув  на  свои  только
что упомянутые часы.
   - Честно говоря, немного, хотя я  предпочел  бы  просидеть  здесь  до
самого вечера. Хотя и вечером меня найдут.
   - Тогда скажу коротко: все отлично.
   - В каком смысле отлично?
   - Я сделал все, как вы просили. Вы оказались совершенно правы. У меня
есть доказательства, что это именно Борис Элькинд из чистого любопытства
залез в компьютерную сеть ФСБ. Вот - он засунул руку за пазуху  и  вынул
сложенную вчетверо компьютерную распечатку.
   Федор Филиппович с недоверием смотрел на черные строчки.
   - Это так, для  наглядности,  распечатал  пару  файлов.  Командировки
сотрудников, загранкомандировки, по СНГ, по России. Все четко  и  вполне
доступно.
   - Не может быть, мне же обещали, что усложнят доступ.
   - Может, Федор Филиппович, может.
   Потапчук даже побледнел, затем надел очки и стал искать  в  ведомости
своих людей. В глаза ему с ходу бросились две фамилии. Все сходилось. Он
вспомнил, как сам  подписывал  командировки  две  недели  тому  назад  -
выходит, информация являлась свежей и суперсекретной.
   - Как ты это сделал? - дрогнувшим голосом поинтересовался генерал.
   - Это не я, а тот парнишка - Боря Элькинд, вундеркинд чертов.
   - Ясно. Я передам это полковнику Синицыну, он отыщет парня и...
   - Федор Филиппович, я могу дать один хороший совет:  если  вам  нужна
надежная защита для компьютеров, то пригласите Борю Элькинда на  работу.
Он за полставки сделает вам то, чего не сделает лучший  компьютерщик  из
управления.
   - Я уже и сам догадался. Ну, отлично, Глеб Петрович, поздравляю тебя,
- Потапчук вяло пожал руку Сиверову и тут же вспомнил:
   - Да, я дам распоряжение, чтобы из  компьютерной  сети  психлечебницы
вытерли имя Федора Молчанова. Возможно,  оно  тебе  еще  пригодится  для
других дел.
   - Не стоит трудиться, - усмехнулся Глеб, - Боря уже вытер.
   Брови Потапчука поползли вверх, и он,  словно  хотел  остановить  это
движение, прикрыл лоб рукой.
   - Ну вы, ребята, даете.
   - А знаете, Федор Филиппович, что он еще в состоянии сделать? Если бы
я не находился рядом с ним в этот момент, то он преспокойно вписал бы  в
компьютер главврача психлечебницы всех ваших сотрудников,  выезжавших  в
командировки  и  поставил  бы  им  диагнозы  от  шизофрении  до  буйного
помешательства.
   - Я и  сам  бы  сейчас  согласился  на  недельку-другую  "закосить  в
дурдом", - усмехнулся генерал Потапчук, отпивая глоток кофе, -  но  если
бы в сумасшедшем доме вдруг оказалось бы столько сотрудников ФСБ, то это
стало бы подозрительным.
   - Если вы думаете, Федор Филиппович,  что  у  сотрудников  ФСБ  самая
нервная в мире профессия и поэтому они чаще других сходят с ума,  то  вы
ошибаетесь. Там  представлены  все  профессии,  которые  только  есть  в
трудовом законодательстве. Кого мне только не  приходилось  встречать  в
коридорах!
   Потапчук махнул рукой:
   - В другой день, Глеб  Петрович,  я  с  удовольствием  послушаю  твои
рассказы, но сейчас у меня голова другим занята. Вот ты говоришь, а я не
воспринимаю - забота так мозг и сверлит, так и гвоздит.
   - Что-нибудь серьезное?
   - Серьезней  некуда.  Но  я  тебе  не  буду  забивать  голову  своими
проблемами. Ты, наверное, устал, да и дома еще не был.
   - Да, Федор Филиппович, решил сперва с делами  развязаться,  а  потом
домой, чтобы голова была чистой и светлой.
   - Знаешь, Глеб  Петрович,  все-таки  я  хочу  тебя  об  одной  услуге
попросить...
   - Если за бутылкой сбегать; генерал, то  всегда  пожалуйста,  а  если
что-нибудь более серьезное, то увольте.
   - Серьезное, еще какое серьезное, честь мундира  затронули.  Но  тебе
легче, ты отвык форму носить.
   - Как, вашего? Так и вы же его не носите, я  вас  всего  один  раз  и
видел в форме.
   - Да уж, знаешь ли... Не люблю я носить мундир - не на параде.
   - Так в чем дело? - Глеб понял: разговор сейчас пойдет деловой.
   Понял он и  то,  что  у  генерала  большие  проблемы:  очень  уж  тот
невнимательно слушал  его  отчет,  даже  не  дождался  полного  доклада.
Похоже, отдохнуть в ближайшее время не придется...
   - Документы я тебе показывать не стану, тем  более,  они  остались  в
управлении. Расскажу на словах, может, что-нибудь посоветуешь.
   - С удовольствием послушаю, - соврал Глеб, но произнес он  эти  слова
так, что Потапчук даже не заподозрил иронии.
   - Пропало восемь картин. Ты, конечно, в живописи не специалист?
   - Как это - не специалист? Я во всем специалист.
   Нарисовать картину не смогу, но хорошего художника вижу сразу.
   - Тут вот какое дело, Глеб Петрович... Пятьдесят лет  тому  назад  из
Баварии, из  поместья  барона  Филиппа  Отто  фон  Рунге  была  вывезена
коллекция живописи. Тогда, сам знаешь, много вывозили - мебель,  барахло
и картины тоже. И, как ты догадываешься, все  эти  картины  очень  долго
хранились в запасниках, не экспонировались.
   За полвека отдали  только  Дрезденскую  галерею  и  еще  с  полдюжины
коллекций, а остальное так и осталось в России.  Это  все  присказка,  а
сейчас сказка начнется...
   - Я слушаю, слушаю.
   - Надеюсь, ты слышал, сейчас только и ведутся разговоры о  реституции
вывезенных вовремя войны ценностей.
   - Как же, слышал, - кивнул Глеб, наливая себе  чашку  кофе  и  ощущая
острое желание закурить.
   Генерал это понял и тут же услужливо достал порте ига ;т:
   - Закуривай.
   - Спасибо, - сказал Глеб, щелкнув зажигалкой.
   - Но дело даже не в самой реституции... Пусть у Госдумы голова от нее
болит. Наш случай предельно конкретный, но  на  нем  отрабатывается  сам
принцип возвращения вывезенного в обмен на кредиты, которые во много раз
превышают стоимость возвращаемого.
   - Думаете, кредиты не придется возвращать?
   - Простил же Запад кредиты, выданные Польше, простит и нам, никуда не
денется.
   - Ладно, вернемся к конкретике.
   - Коллекция барона фон  Рунге,  о  которой  идет  речь,  хранилась  в
Смоленском  краеведческом  музее,  где-то  у  них  там  в  подвалах,   в
запасниках. Когда же именно ее потребовалось вернуть, обнаружилось,  что
из нее исчезли восемь картин. Но не просто исчезли, без следа...  На  их
место  в  ящики  были  вложены  восемь  искусно  сработанных   подделок.
Понимаешь, никто бы и не  хватился  пропажи,  разве,  может,  лет  через
двадцать-тридцать,  не  случись  оказия.  Тут  как  раз  наш   президент
встречается со своим другом Гельмутом Колем и обещает ему, что коллекцию
барона вернут объединенной Германии, сделают, так сказать,  жест  доброй
воли. И знаешь, никаких проблем. Тут же были даны  поручения,  коллекцию
нашли, перевезли в Москву.
   А когда пыль  стерли  в  Пушкинском  музее  -  там  реставраторы  над
картинами колдовали - у одного из них возникло сомнение. Стали смотреть,
сличать, проверять и установили, что восемь  карти