о она пока бессильна,  и  плодов  ее  работа  не  приносит.
Деньги в казну не поступают, с контрабандной водкой еще не  разобрались.
Политики пооткрывали границы, не посоветовавшись  с  теми,  кто  границы
контролирует. Единственное, чем мы пока можем торговать с  Западом,  так
это сырье, то есть нефть. А поскольку Аль-Рашид и Валентин Батулин  были
нашими партнерами, то получается, что...
   - Я понял, - перебил собеседника генерал Потапчук. - Получается,  что
Россия, если сорвется контракт, потеряет миллиарды?
   - Да-да, миллиарды. А контракт, как ты мог убедиться, под угрозой.  И
не под предполагаемой, а под самой что ни на есть  реальной.  И  не  дай
Бог,   мы   с   тобой    провороним    Мерцалова!    Результаты    будут
катастрофические...
   - Я все понял, Андрей Николаевич, не расписывай ужасы.
   - Я и не расписываю, - устало обронил генерал Решетов.
 
*** 
 
   Когда  гость  покинул  его  кабинет  и  умчался  в  Кремль,  Потапчук
задумался. Он был осведомлен о том, что Глеб Сиверов сейчас находится за
границей и зачем Глеб поехал в Швейцарию. Но где агент Слепой  находится
в данный момент, генерал Потапчук не знал.
   "Наверное, я как  в  воду  глядел,  когда  разговаривал  с  Глебом  о
Мерцалове,  -  вспомнил  генерал  встречу  с   Сиверовым,   произошедшую
несколько месяцев назад. - Очевидно, отыскать Мерцалова можно будет лишь
с помощью Слепого, ведь он знал Мерцалова раньше".
   При мысли о своем  незаменимом  агенте  генерал  Потапчук  просветлел
лицом,  даже  многочисленные  морщины  разгладились.  Сколько   раз   за
последнее время Глеб Сиверов выручал генерала Потапчука, скольких  людей
он спас от неизбежной смерти - Потапчуку даже было тяжело посчитать  все
те случаи.
   "Тут и думать нечего - я поручу это дело Сиверову.
   Я снабжу его всей информацией, дам ему в помощь, если он  согласится,
своих лучших сотрудников. Да и сам  буду  помогать.  Не  дело  стоять  в
стороне, когда  какой-то  мерзавец  одним  метким  выстрелом  может  так
напакостить стране, что мало не покажется. Не дело.
   Вместе с Глебом мы отыщем Мерцалова, и пусть тогда Андрей  Николаевич
Решетов мне позавидует в очередной раз, пусть  восхитится  моим  умением
работать. И пусть все эти министры не думают,  что  таких  специалистов,
как я, пришло время списывать. Да-да,  я  еще  умею  работать  и  крепко
держусь в седле".
 
Глава 10 
 
   Отставной  генерал  Комитета  государственной  безопасности  Амвросий
Отарович Лоркипанидзе сидел в старом глубоком  кожаном  кресле,  которое
поскрипывало при каждом его движении, и  то  смотрел  в  жарко  пылающий
камин, то медленно поворачивал седую голову, подставляя  теплу  щеки.  И
тогда его взгляд упирался в замерзшие окна дачи.
   "Вот и еще один год прожит. Еще  один  год  моей  бесконечно  длинной
жизни. Сколько же я всего видел, сколько всего знаю! А  моя  книга,  мои
мемуары, которые я уже закончил,  никому  не  нужны  Неужели  моя  жизнь
интересна только мне самому?  Неужели  у  меня  не  найдется  ни  одного
благодарного читателя?"
   Березовое полено  в  камине  звонко  треснуло.  Фейерверком  взлетели
искры, языки пламени взвились, и полено поглотил прожорливый огонь.
   "Да, вот так и человек, - подумал отставной  генерал,  -  живет  себе
живет, пока не пробьет его час, а  потом  его  отвезут  в  крематорий  и
сожгут. Он сгорит, оставив после себя кучку пепла..."
   Старик откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза. Ему вспомнилась
когда-то давным-давно прочитанная в толстом научном  журнале  заметка  о
том, что после сожжения, то есть после кремации, останки  человека,  его
пепел, весят ровно столько, сколько он весил при рождении, в тот момент,
когда появился на свет.
   "Неужели и меня сожгут? Сожгут - и забудут, будто и не  жил  Амвросий
Лоркипанидзе?.. У меня никого нет, я остался совсем один, старый,  всеми
забытый и никому не нужный".
   У отставного генерала не было не только  сил,  но  и  желания,  чтобы
подняться, принести из сарайчика большую елку и установить ее вот здесь,
на первом этаже, в гостиной. В  одной  из  дальних  комнат,  на  верхних
полках шкафа стояли картонные ящики с елочными игрушками и  украшениями,
которые едва ли не приходились ровесниками Амвросию Отаровичу. В этих же
ящиках лежала вата, усыпанная пожелтевшими прошлогодними иголками.
   "Нет, надо все  же  себя  заставить.  Надо  превозмочь  предательскую
стариковскую вялость  и  заняться  приготовлениями  к  Новому  году!  Не
собрался же я умирать в году нынешнем!"
   Из всех праздников  отставной  генерал  любил  один-единственный.  Он
скептично относился ко  всевозможным  старо-нововведениям:  к  церковным
датам,  к  революционным  праздникам,  к   дням   Защитника   Отечества,
Независимости и прочей политической дребедени. Он был  глубоко  убежден,
что  все  эти  праздники  будут   отменяться,   вновь   устанавливаться,
переноситься на другие дни и вот только Новый год  -  праздник,  который
всегда наступает в одно и то же время. Для политиков и для народа.
   Как ни странно, свои дни рождения Амвросий Отарович тоже не любил,  а
вот  к  Новому  году  еще  с  раннего  детства  относился   с   каким-то
удивительным восторгом, воспринимая его наступление почти благоговейно.
   "Ну что ж, вставай, вставай. Надо идти на улицу, надо пересечь  двор,
открыть скрипучую дверь сарая и внести в дом  елку.  Сразу  же  запахнет
хвоей. Ты же любишь этот запах, Амвросии, любишь? Ты всегда любил  запах
хвои.  Это  только  в   последнее   время,   может,   какие-нибудь   лет
десять-пятнадцать запах хвои у  тебя  ассоциируется  с  запахом  смерти.
Вернее, с запахом похорон. Ну, вставай же, не ленись! Не  понесешь  себя
сам - тебя понесут!" - приказал себе отставной генерал.
   И подчинился приказу. Амвросий Отарович поднялся с кресла,  несколько
мгновений постоял, сцепив длинные пальцы стариковских  рук  и  глядя  на
яркое пламя в жерле камина. Потом вышел в прихожую,  где  нахлобучил  на
голову шапку, накинул на плечи полушубок, сунул  ноги  в  валенки  и  не
спеша двинулся к сараю. Под ногами приятно  поскрипывал  снег,  морозный
воздух щекотал ноздри.
   - Ну вот и слава Богу,  -  сказал  себе  старик,  открывая  сарайчик.
Сквозь  маленькое   окошко,   затянутое,   словно   тюлем,   серебристой
изморозью., пробивались лучи зимнего солнца.
   Они падали на елку, аккуратно  обвязанную  шпагатом.  Старый  генерал
взял дерево и  бережно  понес  в  дом.  Он  достал  из  кладовки  ржавую
крестовину, положил ее на  пол,  точно  на  то  место,  куда  крестовина
устанавливалась каждый год, а  затем,  сходив  в  кладовку,  вернулся  с
тяжелым молотком и четырьмя большими гвоздями. Гвозди вошли в  отверстия
в досках пола, и крестовина была надежно прибита.
   - А теперь я возьмусь за тебя, красавица...
   В тепле гостиной ель расправила  лапы  и  действительно  стала  очень
красивой - пышной,  изумрудно-зеленой.  Ее  неровная  вершина  почему-то
напомнила Амвросию Отаровичу библейский семисвечник.
   "Откуда только такие мысли в голове?" - изумился отставной кагэбист.
   Он острым маленьким топором обтесал конец елового  ствола  и  вправил
его в трубу, приваренную к крестовине. Елка стояла крепко.
   В большой, ярко  освещенной  комнате  остро  и  пронзительно  запахло
зимним  лесом.  Запахло  детством,  праздником...  Амвросий  Отарович  с
удовольствием втянул носом этот  дурманящий  аромат  и,  прикрыв  глаза,
вздохнул.
   "Еще один Новый год встречаю в одиночестве".
   Он мог бы, конечно, вызвать на  дачу  домработницу,  мог  бы  принять
приглашение на праздник Совета ветеранов, но не захотел делать ни  того,
ни другого. Старик Лоркипанидзе  с  философским  смирением  относился  к
своему одиночеству.
   Он еще раз вдохнул еловый запах.
   - Ну, а теперь, красавица, можно, я тебя наряжу?
   Станешь еще красивее.
   Амвросий Отарович пошел в  дальнюю  комнату,  установил  возле  шкафа
аккуратную деревянную стремянку и начал бережно снимать с верхних  полок
большие  картонные  коробки.  Они  были  на  удивление  легкими,   почти
невесомыми. Перенеся их в большую комнату и поставив  на  стол,  генерал
открыл одну из коробок.
   В гнездах из стружки лежали разноцветные стеклянные шары с  шелковыми
ленточками, золотые  еловые  шишки,  зайчики  с  барабанами  и  снегири.
Амвросий Отарович улыбнулся им, как старым  друзьям,  и  в  этот  момент
услышал, что к воротам дачи подъезжает автомобиль.
   "Что за дела? Вроде не приглашал никого..." - подумал генерал.
   Он подошел к окну, отодвинул тяжелую плюшевую штору  и  посмотрел  на
улицу.
   За штакетником ворот серебристо поблескивал светлый  капот  иномарки.
Задняя  дверца  открылась,  из  машины  выскочила  девочка,   одетая   в
отороченную  нарядным  мехом  дубленочку.  Конечно,  это   была   Анечка
Быстрицкая.
   - Вот это да! -  хлопнул  в  ладоши  Амвросий  Отарович.  -  Вот  так
сюрприз! Ну, Глеб, ну порадовал!
   Амвросий Отарович заспешил встречать гостей. Он вышел  на  крыльцо  в
наспех накинутом овчинном полушубке.
   - Ба, вот не ожидал! Что это за красивая девица  приехала  к  старому
деду в гости? Да это же красавица Аня!
   - Это я, я, Амвросий Отарович! Я! -  закричала  Анечка,  пытаясь  как
можно быстрее справиться с хитроумной задвижкой на калитке.
   - Вспоминай, вспоминай, как она открывается.
   - Не получается.
   - Приезжать нужно чаще.
   - Это говорите маме и дяде Глебу.
   Вслед за Аней из машины вышел Глеб Сиверов, открыл  заднюю  дверцу  и
помог выбраться Ирине. Амвросий Отарович по очищенной от  снега  дорожке
направился к калитке.
   - Какие гости! Вот не ожидал! Даже во сне не мог увидеть такое чудо!
   - А хотели увидеть, Амвросий  Отарович?  -  улыбаясь,  шел  навстречу
старику Глеб.
   - Еще как хотел! А теперь вижу наяву. Дай я тебя обниму!
   Старый отставной генерал прижал к себе Глеба, похлопал его по плечам.
   - Я думал сперва предупредить, а потом решил, что лучше без звонка  -
а то бы вы стали специально готовиться...
   - Вечно ты так.
   Казалось, вот-вот из пронзительно-голубых, совсем не старческих  глаз
генерала брызнут слезы радости.
   Амвросий Отарович подошел к Ирине, галантно поцеловал ей руку -  так,
как это мог делать лишь старый Лоркипанидзе.
   - Никогда не верь ему, - он кивнул на Глеба, - если  он  скажет,  что
сердит на тебя. На тебя сердиться попросту невозможно.
   - Я так рада, что Глеб привез нас к вам!
   - Когда - теперь или в первый раз?
   - И тогда и теперь.
   Анечка мячиком прыгала возле старика.
   - Так вы не ожидали! Не ожидали, Амвросий Отарович, а? Признайтесь!
   - Не ожидал, моя родная, не ожидал! Ну, ты и подросла! - он  нагнулся
и к удивлению Глеба и Ирины, легко подхватил Анечку, подержал  на  руках
несколько мгновений, чмокнул в розовую пухлую щеку.
   Девочка взвизгнула от колючего  прикосновения  седых  усов,  замахала
руками, и Амвросий Отарович опустил ее на дорожку.
   - Мама, мама, я же говорила, что Амвросий Отарович обрадуется!
   - А что, кто-нибудь может подумать,  старый  Лоркипанидзе  огорчится,
когда увидит гостей, да еще таких желанных? Ну, проходите же,  проходите
в дом! Я как раз взялся наряжать елку, так что  сейчас  нам  всем  будет
занятие.
   Старый генерал взял Ирину под руку и повел в дом.
   В свежем морозном воздухе разлился тонкий изысканный аромат парижских
духов. Глеб двинулся следом.
   Ему показалось, что о нем просто-напросто позабыли и Ирина, и Аня.
   А Анечка уже была в доме. Когда взрослые  подходили  к  крыльцу,  она
выскочила к ним и восторженно закричала:
   -  Мама,  мамочка,  там  у  Амвросия  Отаровича  такая  елка!   Такая
красивая-красивая!
   - А мы сейчас посмотрим.
   - Да, елка хорошая. Я сам ходил в лес,  хоть  и  далековато.  Здешний
лесник мой старый знакомый, и у меня  была  с  ним  договоренность.  Еще
летом я ему сказал:
   Парамоныч, если я доживу до Нового года, то позволь  мне  срубить  то
дерево,  которое  мне  понравится.  А  я  ее  заприметил  еще   летом...
Раздевайтесь, раздевайтесь, гости дорогие.
   Амвросий Отарович заботливо снял с Ирины шубу.
   - Ваша комната, Ирина, всегда ждет вас. Где она, помните?
   Ирина с благодарностью улыбнулась старику и нежно  поцеловала  его  в
щетинистую щеку.
   С приездом желанных гостей дом преобразился. Он  наполнился  молодыми
голосами, детским смехом, и сам генерал Лоркипанидзе, казалось,  сбросил
пару десятков лет. Анечка  увлеченно  рылась  в  коробках  с  игрушками,
вытаскивала то шар, то смешную зверюшку, то  сердечко,  то  непривычного
Деда Мороза -  Санта-Клауса.  Она  подбегала  к  Амвросию  Отаровичу  и,
протягивая ему игрушку, взволнованно выбирала ветку, на которую  следует
повесить это сверкающее сокровище.
   Ирина подошла, с интересом посмотрела на игрушки.
   - Какие необычные! Я никогда такие не видела.
   - Да, это очень старые игрушки, - Амвросий Отарович бережно  взял  из
рук Анечки ватного белого барашка, обсыпанного розовой пудрой, и повесил
на ветку. - Я привез их,  когда  в  июне  сорок  пятого  возвращался  из
Германии. Они чудом уцелели в разбомбленной вилле.
   - Какая прелесть! - Ирина закружилась по комнате, держа  перед  собой
серебряного ангела с золотой звездой на жезле.
   Глеб и Амвросий Отарович невольно залюбовались ею.
   Потом Анечка и Ирина уже вместе доставали из коробок игрушки и вешали
их на елку.
   - Как здорово! - восхищалась Анечка, бегая с огромным синим  шаром  в
руках вокруг елки. - Красиво как!
   Она поднялась  на  цыпочки  и  вытянула  руки,  желая  повесить  этот
замечательный шар как можно выше.
   - Нет-нет, Анечка, дай я! - забеспокоилась Ирина.
   Но было уже поздно. Скользкий шар выскочил из Анечкиных рук,  упал  и
разлетелся сверкающими брызгами осколков.
   Все замерли.
   - Это к счастью,  -  объявил  Амвросий  Отарович  и,  чтобы  ободрить
готовую разреветься девочку, подал ей плоскую бледно-коричневую коробку,
перевязанную тесемкой. - А это, - таинственно сказал он, - самая  важная
часть наряда новогодней елки. Без нее елка просто царица без короны.
   Сразу забыв о разбитом  шаре,  Анечка  развязала  тесемку  и  открыла
коробку.  Внутри  на  пожелтевшей  от  времени  ватной  перинке   лежала
прекрасная золотая звезда с крошечными колокольчиками на концах лучей.
   - Ой! - вскрикнула Анечка?
   Когда она вынула звезду, послышалась далекая волшебная музыка  -  это
нежно и, мелодично зазвенели колокольчики.
   Анечка подняла сияющие глаза от звезды и посмотрела на верхушку елки,
показавшуюся ей такой недоступной.
   - Папа, - живо обернулась она к Глебу, - "надень на царицу корону!
   Глеб и Ирина быстро и взволнованно переглянулись.
   Впервые Анечка назвала папой этого сурового профессионального убийцу.
Ирина опустила густые ресницы, скрывая счастливый блеск в глазах.
   Сделав вид, что ничего особенного не произошло, Глеб придвинул к елке
табуретку, взял у Анечки звезду и  с  самым  серьезным  и  торжественным
видом полез наверх. Девочка зачарованно смотрела, как он надевает звезду
на верхушку елки.
   - Вот теперь все, - спрыгивая на пол, сказал Глеб.
   Ирина обняла дочь.
   - Мамочка, - зашептала Аня  ей  на  ухо,  -  такие  чудеса  только  в
мультиках показывают!..
   Воспользовавшись тем, что на минуту о нем забыли,  Амвросий  Отарович
тихо отошел к стене и воткнул в розетку штепсель электрической гирлянды.
Елка вспыхнула разноцветными огнями. Каждый год это происходит  во  всех
домах - и  всякий  раз  всем  кажется,  что  это  случилось  впервые.  И
одновременно с новогодними огнями в сердцах вспыхивает  надежда  на  то,
что наступающий год принесет счастье.
   Старик Лоркипанидзе стоял у камина и смотрел на прелестного  ребенка,
красивую молодую женщину и Глеба. Его надежда уже  сбылась:  этот  Новый
год преподнес ему такой подарок, о котором старик и не мечтал.  В  самый
светлый и радостный для него праздник в доме  слышится  детский  смех  и
голоса любимых людей.
   На щеках Ирины горел румянец, большие  глаза  поблескивали.  Для  нее
этот праздник тоже обернулся большой радостью. Сколько раз она мечтала о
том,  чтобы  встретить  Новый  год  вместе  с  Глебом.  Но   всегда   не
складывалось: всегда у Глеба находились  дела  за  морями-за  горами.  И
наконец-то они празднуют Новый год втроем - Ирина, Анечка  и  Глеб.  Был
еще один член их маленькой семьи, о котором знали только Ирина  и  Глеб.
Он, как ангел, незримо присутствовал среди них и уже так много определял
в их дальнейшей судьбе...
   Итак замечательно, что они выбрались к этому гостеприимному  старику,
на его чудесную дачу...
   - Я думаю, что теперь самое  время  заняться  праздничным  столом,  -
сказал  Авмросий  Отарович.   -   Удивительное   дело...   Думал   тихо,
по-стариковски выпить шампанского под  бой  курантов,  закусить  скромно
колбаской, опрокинуть водочки и завалиться на боковую.
   Но как чувствовал - купил у лесника кабанчика. Он у меня уже в полной
боевой готовности.
   Глеб выразительно повел носом.
   - А-а, так вот какой вкуснятиной за версту от дачи  пахнет!  Да,  это
тебе не  синтетическая  свинина  в  вакуумной  упаковке  -  без  обмана,
настоящая лесная дичь.
   Но я тоже знаю,  чем  тебя  порадовать,  дед,  -  Глеб  крепко  обнял
Авмросия Отаровича за плечи.
   - Аня, ну-ка давай займемся делом, - строго сказала Ирина  дочери.  -
Иди помой руки, сейчас будем накрывать стол. Дорогой, - она  повернулась
к Глебу, - сходи принеси сумки из машины.
   Глеб подмигнул  Авмросию  Отаровичу  и,  не  надев  куртки,  в  одном
свитере, вышел во двор к автомобилю.
   На крыльце он закурил свой неизменный "Парламент".
   Обширный двор был хорошо расчищен. Только у самого  штакетника,  где,
как помнил Глеб, росли старые развесистые кусты барбариса,  громоздились
высокие  сугробы.  Из-под  них   торчали   тонкие   веточки,   усыпанные
ярко-красными  ягодами.  Между  стволами   елей,   обступивших   усадьбу
генерала, пробивались багровые лучи ранннего  зимнего  заката.  На  снег
ложились лиловые тени. Глеб затоптал окурок в сугроб и пошел к машине.
   На  заднем  сидении  лежали   фирменные   полиэтиленовые   сумки   из
супермаркета "Венский дом". Глеб отнес  сумки  на  крыльцо,  вернулся  к
машине и открыл багажник. Оттуда он вытащил большую  квадратную  коробку
из грубого дешевого картона. Поставив коробку на  капот  БМВ,  он  запер
машину и щелкнул пультом сигнализации. БМВ мигнул габаритками и  коротко
квакнул.
   Глеб взял с капота тяжелую коробку и повернулся к дому. В сгущающихся
сумерках уютно светились окна дачи. Штора на окне в гостиной  на  первом
этаже была сдвинута. В глубине комнаты  сияла  разноцветными  фонариками
нарядная елка. Глеб увидел, как Ирина деловито прошла мимо нее с высокой
стопкой тарелок.
   У Глеба тепло ворохнулось сердце.
   "Вот ты и встал на якорь, старый бродяга, - усмехнулся Глеб, -  и  не
хочешь никакой холостяцкой свободы".
   Как  настоящая  хозяйка,  Ирина  руководила  Авмросием  Отаровичем  и
дочерью. Девочка и генерал приносили из кухни столовое серебро,  которое
вынималось  только  по  праздникам,  вкладывали   салфетки   в   ажурные
мельхиоровые салфетницы,  расставляли  хрустальные  вазы  с  яблоками  и
мандаринами.
   Глеб вошел в гостиную и водрузил на стол картонную коробку.
   - Глеб! - с ласковым упреком сказала  Ирина.  -  Ну  куда  же  ты  ее
поставил? Прямо на скатерть!..
   Генерал посмотрел на коробку, в его глазах появилось такое выражение,
как будто он вдруг увидел что-то очень знакомое и тесно связанное с  его
прошлым.
   Он перевел взгляд на Глеба.
   Сиверов непроницаемо молчал.
   Ирина почувствовала, что между мужчинами  происходит  нечто  понятное
только им двоим.
   Генерал открыл коробку. Это  была  действительно  чертовски  знакомая
коробка: в таких коробках он без малого пятьдесят  лет,  пока  служил  в
органах, четыре раза в год - на день Победы, на Новый год,