сь, причем настолько, что даже сам  Иосиф  Михайлович  этого  не
ожидал.
   Он с  интересом  стал  рассматривать  старые  книги  с  факсимильными
репродукциями мастеров прошлого, подолгу сидел над страницей  с  большой
лупой в руке, и на его тонких губах то появлялась, то исчезала спокойная
улыбка.
   "Экий ты мастер! Хитер, хитер... А я бы и не додумался, что можно вот
так вот  просто,  используя  лишь  резец,  добиваться  такой  глубины  и
подобного светового эффекта".
   Иосиф Михайлович переворачивал шелестящий лист  папиросной  бумаги  и
рассматривал следующую репродукцию. Иногда он доставал из книжного шкафа
сразу несколько альбомов, раскладывал их рядком и начинал сличать одну и
ту же работу в  разной  технике  печати.  И  это  нехитрое  развлечение,
давным-давно забытое, приносило старому граверу глубокое удовлетворение.
   Он решил, что после того как установит на кладбище плиту, обязательно
вернется к работе. Он уже осмотрел все  свои  инструменты,  наточил  их,
отполировал листы меди, подготовил все, что ему понадобится для работы.
   "Обязательно сделаю несколько копий.  А  еще  сделаю  портрет  Софьи.
Сделаю так, как могу сделать только я и больше  никто  во  всей  России.
Может, где-то за границей еще и есть великолепные мастера старой  школы,
крепкой выучки, но я их не знаю. И они меня, к сожалению, не знают".
   В один из дней Иосиф Михайлович Домбровский собрался, вышел из дома и
на трясущемся, покачивающемся трамвае  направился  к  резчику  по  камню
Альберту Эммануиловичу Брандергасу.
   Трамвай ехал медленно, даже можно сказать, полз улиткой  по  рельсам,
скользя пантографом  по  проводу  и  подергиваясь  на  стыках  городских
рельсов. Дорога была дальняя - Иосифу Михайловичу следовало  попасть  на
окраину Москвы. Именно там располагались мастерские, в  которых  работал
Брандергас - старый и неопрятный во всем, что не  касалось  его  работы,
мастер.
   Трамвай  ехал,  Домбровский  поглядывал   в   окно,   наблюдая,   как
проплывают, меняясь, городские пейзажи, всматривался в лица  прохожих  и
пассажиров и видел во всех этих лицах что-то для себя новое -  то,  чего
никогда раньше не  замечал.  А  он,  при  всей  своей  замкнутости,  был
человеком чрезвычайно наблюдательным.
   "Да, отвык я от жизни, от людей, от города..."
   Действительно, Москва за последние пару лет очень сильно  изменилась.
Исчезли грязь,  стихийные  мусорные  свалки.  Многие  улицы  просто-таки
сверкали чистотой, какой-то совершенно не характерной для Москвы  и  для
России вообще.
   "Да, жизнь идет, - размышлял Иосиф  Домбровский,  -  и  я  со  своими
начищенными башмаками, отутюженными брюками, белой рубашкой  и  бабочкой
наконец-то вписываюсь в эту красивую жизнь".
   Он любовался молоденькими девушками  -  ему  нравились  их  прически,
длинные  ноги,  короткие  юбки,  замысловатая  обувь,  которая  поначалу
немного раздражала Иосифа Михайловича, но скоро он к ней привык  и  даже
стал находить определенную прелесть в неуклюжих  массивных  башмаках  на
толстой платформе и  высоких  каблуках  и  с  многочисленными  шнурками,
заклепками и молниями.
   В какой-то момент ему вдруг показалось,  что  за  ним  наблюдают.  Он
повернул голову и  встретился  глазами  с  высоким  мужчиной  в  бежевом
помятом плаще и низко нахлобученной кепке. В руках мужчина держал тонкие
кожаные  перчатки.  Отчего-то  неприятный  холодок  пробежал  по   спине
Домбровского.
   Он отвернулся и вновь стал смотреть в окно. Но  от  взгляда,  который
бросил на него мужчина в бежевом плаще  и  кепке  -  цепкого,  недоброго
взгляда,  -  настроение  Иосифа   Михайловича   испортилось.   Мгновенно
улетучилась легкость и беззаботность, и все вокруг  стало  ему  казаться
абсолютно не таким привлекательным, как еще несколько минут назад.
   "Тянется этот  трамвай,  как  катафалк",  -  с  раздражением  подумал
Домбровский, хотя трамвай на самом деле покатился быстрее.
   Остановки через две старик Домбровский  резко  обернулся.  Мужчины  в
бежевом плаще уже не было.
   "Наверное, мне показалось. Нервишки шалят, хотя не должны, у меня  же
все в порядке. Вот везу деньги, сейчас  поговорю  с  хорошим  человеком,
узнаю, когда будет готова плита, и отправлюсь домой. Сегодня разберусь с
одним офортом Рембрандта, с тем, на котором мельницы...  -  Домбровскому
почему-то всегда нравился  этот  офорт,  еще  с  тех  пор,  когда  Иосиф
Михайлович учился в художественном институте на отделении графики. - Да,
да, приеду, перекушу и усядусь за рабочий стол".
   Он вышел за одну  остановку  до  конечной.  Осмотрелся  по  сторонам.
Вместе с ним из трамвая вышли еще несколько человек.  Надо  было  пройти
полквартала, свернуть во дворы и там, за бетонным забором, в двухэтажном
здании, сложенном из белого силикатного кирпича, помещались  мастерские,
где делали надгробия, оградки, отливали скульптуры - в общем, занимались
всем тем, что связано с установкой памятников на могилы.
   Иосиф Михайлович, внимательно глядя  под  ноги,  чтобы  не  запачкать
начищенные до блеска башмаки, двинулся знакомой ему дорогой.  Вскоре  он
оказался перед железными воротами и калиткой в бетонном заборе.
   И ворота, и калитка были заперты. Рядом с  калиткой  имелось  окошко.
Иосиф Михайлович костяшками пальцев постучал в стекло, и тут же в окошке
возникло припухшее лицо сторожа с сивыми  космами  и  похмельно  мутными
глазами.
   - Кого надо? - дохнув перегаром на Иосифа Михайловича, злобно спросил
сторож.
   - Мне нужен Альберт Эммануилович Брандергас.
   - Чего все идут к этому Брандергасу, будь он неладен? Я всех  пускаю,
а он хоть бы стакан портвейна когда налил. Вот уже  морда  нерусская!  -
сказал сторож и принялся сморкаться в скомканный грязный платок.
   Но тем не менее калитка открылась, и Иосиф Михайлович вошел во  двор.
Он здесь бывал уже дважды, но тогда, убитый горем, не обратил  внимания,
как выглядит двор. А сейчас он  был  изумлен.  Плотно,  один  к  одному,
стояли памятники, самые разнообразные - с крестами  и  без  крестов,  со
звездой  Давида,  с  лебедями  и  херувимами,   с   чашами,   крашенными
бронзовкой,  с   драпировками,   отлитыми   из   бронзы,   с   надписями
старославянским шрифтом и новыми модными  шрифтами...  Лежали  гранитные
плиты, еще без надписей, в  них  были  лишь  просверлены  отверстия  для
винтов, которые будут когда-нибудь держать эмалированный  портрет  того,
кто упокоится под памятником.
   Иосиф Михайлович, держа трость  в  руках,  не  спеша  двигался  среди
памятников.  Он  обратил  внимание  на  монумент   какому-то   военному.
Высеченный из мрамора человек держал в руке телефонную трубку.
   "Наверное, какой-нибудь генерал", - решил старый гравер.
   Иосифу Михайловичу очень понравилась маленькая скульптура  ребенка  в
ниспадающих одеждах. Ребенок был похож на ангела. Под  ним  -  небольшой
круглый постамент, выполненный как капитель колонны ионического стиля.
   Иосиф Михайлович подумал: "Даже то, что окружает смерть,  может  быть
красивым".
   Из открытых окон двухэтажного дома  слышались  ругань,  смех,  крики,
гудение станков, грохот молотков.
   "Целая индустрия..."
   Иосиф Михайлович поднялся на крыльцо. Ему на  глаза  попался  немного
подвыпивший молодой парень в грязном комбинезоне.
   - Скажите, молодой человек, - обратился к парню Иосиф  Михаилович,  -
где бы я мог увидеть Альберта Эммануиловича Брандергаса?
   - Этот старый черт сегодня сидит вон там, перебрался в комнатку. Но к
нему сейчас не зайдете, там у него  новые  русские  заказывают  памятник
какому-то банкиру.
   - Банкиру?  -  удивился  Иосиф  Михайлович.  Ему  казалось,  что  все
сегодняшние банкиры слишком молоды для смерти.
   -  Наверное,  слышали,  по   телевизору   на   прошлой   неделе   еще
показывали... Взорвали прямо на Кутузовском. И его,  и  охранников.  Так
вот друзья пришли  заказывать  памятник.  А  кто  же  лучше  Брандергаса
сделает? - парень плюнул себе на ладони, вытер их о комбинезон.  -  Туда
вон идите, - он махнул рукой и пошел покачиваясь по длинному коридору.
   А гравер пошел  туда,  куда  указал  парень.  Подойдя  к  приоткрытой
двустворчатой двери, Домбровский остановился.
   - Нет, нет, что вы, - услышал он сипловатый голос Брандергаса. -  так
дело не пойдет. Я работаю не за деньги. Я  уже  старый  человек,  и  мне
много денег не надо. Я работаю ради искусства. Всего должно быть в меру.
Зачем вам такой большой памятник? Да это  же  целый  Давид  Микеланджело
получится! Вы же не мавзолей, уважаемые, собрались строить,  а  скромную
могилу.
   - Нет, скромную, отец,  нам  не  надо,  -  ответил  мужской  голос  с
кавказским акцентом. - Нам надо побогаче, чтобы красиво вышло.  Чтобы  -
заходишь  на  кладбище  и  сразу  видишь:  Гарик  Нурикян  лежит,  а  не
кто-нибудь. Издалека должно быть видно. Землю мы  уже  купили,  и  земли
достаточно. Будем делать большой памятник.
   - Ну, тогда, уважаемые, вам не ко мне. Там есть Исаак Заирович, идите
к нему. Он любит большие памятники, а я люблю скромные, но со вкусом.
   - Послушай, старик, - послышался еще один мужской голос, - нам  нужен
со вкусом, но большой.
   - Нет-нет, уважаемые, я сказал свое слово. Ваш заказ мне не подходит.
   - Ну что ж, вы странный человек, не хотите заработать денег.  Значит,
их получат другие.
   Дверь распахнулась, и из мастерской Брандергаса вышли трое  мужчин  в
длинных кашемировых пальто с яркими  шарфами.  Один  достал  из  кармана
сотовый телефон, набрал номер и вступил с кем-то в деловые переговоры:
   - Да я тебя удушу, козел! Урою на хрен, если  котировки  упадут!  Все
скупай, понял?! Понял, урод?..
   Когда в двери появился Домбровский, Брандергас, взглянув поверх очков
на вошедшего, тут же поднялся и шагнул навстречу.
   - О, какие люди! Вот вас мне приятно видеть. А  то  лезут  к  старому
Брандсргасу   со   всевозможными   глупостями.   Памятник   им   большой
понадобился... Не хочу я этим заниматься. А вот с вами, почтенный  Иосиф
Михайлович, встретиться мне приятно. Я уже все придумал, вам  непременно
понравится, как я обещал.
   - Извините, что задержался, Альберт Эммануилович... Нерасторопен стал
в старости...
   - Да что  вы!  Присаживайтесь  на  это  кресло,  оно  почище.  Старый
Брандергас сейчас вам все покажет.
   Они словно соревновались, кто из них старше.
   - Спасибо, я и постоять могу, в трамвае насиделся, возраст,  конечно,
свое берет, но кое-какие силы еще есть.
   - Возраст, возраст,  при  чем  здесь  он?  Главное,  чтобы  в  сердце
молодость осталась.
   - Верно! В сердце и руках.
   Брандергас вытащил лист бумаги, свернутый в трубку, развернул его  на
столе, прижав уголки кусочками камня.
   - Ну, как? - резчик снял очки  с  толстыми  стеклами  и  принялся  их
протирать, ожидая оценки заказчика.
   - Чудесная работа! - сказал Иосиф Михайлович.
   Большей похвалы от него удостаивался разве что Альбрехт Дюрер.
   - Я знал, что понравится. Я знаю, что делаю, и знаю, кому что  нужно.
Слава  Богу,  столько  памятников  и  плит  прошло  через  эти  руки,  -
Брандсргас показал огромные мозолистые  ладони,  -  так  что  уж  можете
положиться на мой вкус - не подведу. А на камне получится еще лучше. Это
же эскиз, прикидка, - принялся объяснять Брандергас.
   - Я понимаю.
   - А что касается последней цифры, так я сам  лично  выбью  се,  когда
придет время.
   Иосиф Михайлович запустил руку во внутренний карман своего  пальто  и
вытащил конверт с деньгами.
   - Вот деньги за работу.
   Брандергас немного презрительно взглянул на конверт.
   - Работу я еще не сделал.
   - Так ведь сделаете?
   - Когда сделаю, вот тогда и отдадите деньги. А пока не надо, я их  не
возьму.
   - Как это не возьмете? Зачем же я ехал? - хмыкнул Иосиф Михайлович.
   - Ехали вы, чтобы посмотреть эскиз.
   - Возьмите, раз уж привез.
   - Не думайте, цена не изменится, да и никому  другому  я  вашу  плиту
продать не смогу.
   - Берите...
   - Не возьму да и все. Не в моих правилах.
   - Но вы же, Альберт Эммануилович, трудились, эскиз сделали, а  деньги
брать не хотите.
   - Вот закончу, будет готова плита, тогда и сочтемся.
   Еще и коньячка выпьем с вами.
   - Ну что ж, как хотите.
   - Вам действительно нравится?  -  желая  еще  раз  услышать  похвалу,
спросил резчик по камню.
   - Действительно правится. Я даже не ожидал, что мне понравится все  -
до последнего завитка.
   - Вы видели пока еще только проект, а уже говорите, что  понравилось.
Вот когда я закончу - а это будет через шесть дней...
   - Вам понадобится всего шесть дней?
   - Да, через шесть, - повторил Брандергас, водружая массивные очки  на
еще более массивный, скульптурный нос. - А почему шесть, а не семь дней,
так это по Библии: шесть дней Бог трудился, а на седьмой надо отдохнуть.
   - Ну что ж, прекрасно.
   Они обменялись рукопожатиями, довольные друг другом, и,  уже  идя  по
коридору,  Иосиф   Михайлович   слышал,   как   новые   русские   громко
разговаривают с Исааком Заировичем, объясняя ему, какой большой и  какой
красивый памятник должен стоять на могиле  Гарика  Нурикяна,  трагически
погибшего на Кутузовском проспекте в собственном шестисотом "мерседесе".
   Возвращался к воротам Иосиф Михайлович Домбровский все той  же  узкой
бетонной тропинкой, вьющейся среди некрополя незаконченных памятников.
   Пьяный  сторож  с  сизым  носом  открыл  ему   калитку   и   сварливо
поинтересовался:
   - Ну что, нашли своего Брандергаса?
   - Нашел, нашел, спасибо, - сказал Иосиф Михайлович Домбровский.
   - Так дайте мне на стаканчик портвейна.
   Иосиф Домбровский сделал вид, что не  услышал  просьбу,  и  вышел  за
калитку.
   - Тоже морда нерусская! - буркнул вдогонку сторож и с яростью сплюнул
под ноги. Скорее всего, его оскорбил не столько  отказ  посетителя  дать
деньги, сколько  сам  вид  элегантного,  опрятно  и  со  вкусом  одетого
мужчины.
   Старый гравер прошел опробованным маршрутом через дворы по разбитому,
выщербленному  тротуару  к  трамвайной   остановке.   Вскоре   появилась
двухвагонная сцепка. По рекламе на бортах вагонов Домбровский узнал, что
это тот же трамвай, на котором он сюда приехал. Трамвай был почти  пуст.
Иосиф Михайлович поднялся в вагон и сел на прежнее место.
   "Обивка сиденья, наверное, не  успела  до  конца  остыть,  -  немного
горестно улыбнулся Домбровский. - Как в этом  мире  все  связано  и  все
повторяется! Трамвай привез меня сюда, и он же увозит обратно! Возможно,
тот же катафалк, что вез Соню, повезет и меня на кладбище".
   Трамвай позванивал, подскакивая на стыках рельсов,  а  старый  гравер
сидел, прикрыв глаза, предвкушая, как сейчас приедет домой и вытащит  из
шкафа альбом с факсимильными репродукциями  Рембрандта  и  будет  долго,
кропотливо изучать работу творца, чтобы повторить ее.
 
*** 
 
   Генерал Потапчук и сегодня приехал на службу, как приезжал всегда,  в
одно и то же время, ровно в восемь утра. Помощник  доложил  о  том,  что
произошло за ночь, кто звонил и по какому вопросу. Но все  звонки  могли
подождать, и генерал, усевшись в кресло,  попросил  у  помощника  сводку
происшествии по Москве за последние три дня. Это  была  давняя  привычка
Потапчука - вместо чтения утренней газеты, где  вес  любят  переврать  и
перепутать, он просматривал милицейские сводки: там не было  эмоций,  но
были факты. Он тщательно отслеживал фамилии, адреса в надежде зацепиться
за что-нибудь нужное. И на этот раз ему повезло.
   Первыми  он  прочитал  оперативные  сообщения  об  убийстве  генерала
Самсонова  Льва  Ивановича  и  о   трагической   смерти   в   подворотне
собственного дома у Патриарших  прудов  бывшего  помощника  управляющего
делами ЦК КПСС Башманова Антона Антоновича. И того  и  другого  Потапчук
когда-то знал лично.
   - Что за напасть?..
   Генерал принялся изучать подробности происшествия, которых  оказалось
не так уж и много. Затем вызвал своего помощника и сказал:
   - Александр, смотри сюда, - сообщения о гибели Самсонова и  Башманова
генерал обвел желтым маркером. - Мне, пожалуйста, по этим  делам  срочно
все, что есть.
   - Насколько срочно?
   - Как сумеешь, главное, ничего не  упустить.  Свяжись  с  МВД,  может
быть, они владеют свежей информацией. Словом, доставь мне все.  А  также
фамилии следователей, которые ведут эти дела, и  их  телефоны.  Ты  меня
понял?
   - Так точно.
   Помощник ушел. А генерал Потапчук прикрыл  ладонями  лицо  и  глубоко
задумался, вороша память.
   "И Башманов, и Самсонов так или иначе были  связаны  с  изготовлением
фальшивок. Они в свое время работали на Старой площади и  владели  такой
информацией, за которую их могли ликвидировать.  Если  дело  в  ней,  то
почему их не убрали раньше?"
   Генерала  не  покидало  ощущение,  что  сработала  старая   мина,   о
существовании которой забыли все, даже сами минеры, установившие ее.
   "Почему же это случилось только сейчас?"
   И вдруг  у  Потапчука  возникла  догадка,  поразившая  его  наподобие
молнии. Он резко выдвинул верхний ящик письменного стола, вытащил оттуда
конверт из серой  крафтовой  бумаги.  В  конверте  лежала  стодолларовая
банкнота, изготовленная гравером Домбровским,  и  заключение  экспертизы
Центробанка России.
   "Вот он - детонатор  сработавшей  старой  мины!  Случайного  стечения
обстоятельств не может быть. Это то же самое, как если бы обезьяна, сидя
за печатной машинкой, оттарабанила страницу связного текста..."
   И тут генерал отчетливо понял, что в списке  погибших  должна  стоять
фамилия еще одного человека - человека,  которого  он  хорошо  знает,  с
которым он встречался, человек, который ему и дал ниточку в руку.
   - Иосиф Михайлович... Иосиф  Михайлович...  -  пробормотал  Потапчук,
протягивая руку к телефону, и на этот раз по памяти набрал номер.  -  Не
думал я, что это настолько серьезно...
   Но телефон Домбровского молчал.
   "Что же это такое? Где он может быть? -  генерал  взглянул  на  часы.
Была половина девятого утра. - Странно. По идее должен находиться  дома,
ведь он живет размеренной жизнью. Ну,  ну,  подходи  к  телефону,  Иосиф
Михаилович, скорее!"
   Но телефон упрямо не отвечал. Генерал бросил трубку,  выскочил  из-за
стола, слишком легко и быстро для своих  лет,  и  прошелся  по  кабинету
одним из любимых  маршрутов  -  по  диагонали  большого  ковра.  Генерал
Потапчук готов  уже  был  приказать,  чтобы  машина  ждала  у  входа,  и
собирался сразу же выехать к Домбровскому. Но тут  зазвонил  телефон,  и
генералу пришлось отвечать на вопросы одного из  заместителей  директора
ФСБ. Вопросы тот ставил банальные,  а  если  учесть  ситуацию,  то  даже
тупые. Но тем не  менее,  организационные  вопросы  тоже  со  счетов  не
сбросить. Этот  разговор  занял  минут  пятнадцать  времени  и  испортил
настроение  генералу  Потапчуку  вконец.   После   подобного   разговора
приходится садиться  к  столу  и  писать  кучу  бумаг,  составлять  кучу
ненужных прожектов, чего генерал не выносил, потому что  был  реалистом.
Большинству из начинаний предопределена очень короткая  жизнь  по  самой
элементарной причине - из-за нехватки финансовых средств. Но работа есть
работа, и нужно делать даже то, что тебе не нравится.
 
Глава 9 
 
   Иосиф Михайлович  Домбровский  сидел  за  своим  рабочим  столом  при
включенной настольной лампе, с тяжелой лупой в  правой  руке.  Левой  он
придерживал  папиросную  бумагу  из  дорогого   факсимильного   издания,
купленного еще в те далекие времена, когда хорошие книги  были  доступны
лишь избранным и стоили очень дорого. А к избранным  относился  и  Иосиф
Михайлович Домбровский, ведь он тогда работал на КГБ, хватало и денег  и
связей, он мог позволить себе купить то, о чем другие  лишь  мечтали.  У
него собралась богатейшая личная библиотека.
   Литературу для него даже привозили из-за  границы,  стоило  ему  лишь
оформить заказ, указав название книги, год и место издания. И  книги  по
искусству прихо