ну
совсем как раньше, как в молодые годы. Уж не знаю, как вас и благодарить!
   - Никак не  надо,  -  Смехов  угодливо  улыбнулся.  -  Ко  мне  никто  не
приходил?
   - Нет, - ответила вторая старушка,  поправляя  жидкие  локоны  химической
завивки, ее коричневые волосы отливали неестественной краснотой.
   - Вы прическу сменили?
   - Да уж, день рождения у меня через два дня, так что прошу вас  в  гости.
Обязательно загляните, Викентий Федорович.
   - Спасибо, непременно буду.
   Смехов раскланялся  с  соседками,  погладил  болонок  и  заспешил  домой.
Захлопнул за собой дверь сразу же и направился в ванную, тщательно  с  мылом
вымыл руки.
   - Шельмы старые! - пробурчал он брезгливым и злым голосом.  -  Псарню  из
подъезда устроили, вонь, не продохнуть! Лучше бы уж кошечек разводили!
   У самого Викентия Федоровича в квартире из живности имелись лишь рыбки  в
огромном трехсотлитровом аквариуме. Своих рыбок  Смехов  любил,  мог  часами
сидеть  в  кресле,  уставясь  в  голубовато-зеленую   воду,   наблюдать   за
меланхоличными взмахами золотисто-красных плавников. Каждую рыбку он знал по
имени. Ухаживал за  ними  так  старательно,  как  хорошие  любящие  родители
ухаживают  за  маленькими  детьми.  Он  регулярно  менял  воду,  следил   за
температурой,  покупал  самый  лучший,   самый   дорогой   корм,   постоянно
пересаживал растения и украшал аквариум новыми ракушками.
   - Так, Малая Грузинская...  -  сняв  спортивную  форму  и  облачившись  в
шелковый цвета луковой шелухи  халат,  сказал  Смехов.  Выложил  телефон  из
кармана и снял с книжной полки томик Оскара Уайльда. - Сегодня вечером Малая
Грузинская, - он принялся перелистывать  книгу,  держа  ее  перед  собой  на
расстоянии вытянутой руки. - Ага, вот, - он нашел  нужную  страницу  и  взял
трубку мобильника. Одним пальцем медленно набрал номер и произнес:
   - Это я.
   - ..
   - Сегодня вечером два акробата в двадцать два ноль ноль должны  выступить
на Малой Грузинской.
   - ..
   - Да, второй этаж. Смотри, чтобы обошлось без издержек и проволочек.
   - ..
   - Я же сказал, два. Найди, вызвони, в двадцать два  они  должны  быть  на
ковре.
   Смехов отключил трубку и посмотрел на свое отражение в большом  старинном
зеркале, которое его дядя по материнской линии, боевой  генерал,  привез  из
Германии. Потом это зеркало с серебристо-розовым стеклом  в  черной  дубовой
раме с резными листьями и вензелями досталось Викентию Федоровичу, как и вся
трофейная мебель,  заполнявшая  большую  трехкомнатную  квартиру:  шкафы  из
карельской березы, кровать с  балдахином,  прикроватные  столики  на  гнутых
ножках, секретер, комоды, кресла, стулья,  обеденный  стол,  ковры,  кожаный
диван, канделябры и бронзовая люстра с гирляндами хрустальных кристаллов.
   В спальне на маленьком столике у кровати стоял огромный черный телефон  с
невероятно громким зуммером. Генерал-полковник был дважды контужен,  поэтому
и  зуммер  военные  умельцы  сделали  такой,  что   и   мертвого   поднимет.
Генерал-полковник   признался   племяннику,   что   телефон   он   взял   из
рейхсканцелярии самого Адольфа Гитлера, и, возможно, сам фюрер прижимал  эту
тяжелую трубку к уху и отдавал в микрофон приказы бомбить Москву.
   Спальню  Викентия  Федоровича  украшало   огромное   количество   детских
фотографий, и, когда кто-нибудь задавал ему вопрос, что это за  дети,  Федор
Викентьевич закатывал глаза, сладко улыбался и с придыханием произносил:
   - Мои ученики, я их всех любил, они все мне дороги.
   Генерал-полковник  до  пятьдесят  четвертого  года   служил   на   разных
должностях в Министерстве  обороны,  затем  до  самой  смерти  преподавал  в
академии, его же племянник в люди не выбился и никогда  не  занимал  никаких
должностей.  Да  и  зачем,  материально  Смехов  был  абсолютно   независим.
Генерал-полковник все, что имел, оставил своей сестре  и  племяннику.  Дача,
квартира, машина, драгоценности, коллекция монет,  вывезенных  из  Германии,
картины - все это перешло к Смехову. Свою маму Викентий  Федорович  любил  и
дважды в год посещал Новодевичье кладбище. Там генерал-полковник  инженерных
войск и его родная сестра нашли свой последний приют.
 
Глава 3 
 
   В далеком школьном прошлом ученик Смехова, а теперь полковник ФСБ  Сергей
Борисович Комов уже четвертый год жил в новом ведомственном доме.  Кирпичная
двенадцатиэтажная башня  стояла  у  станции  метро  неподалеку  от  Садового
кольца. Каждое утро Сергей Борисович уезжал на  службу  и  возвращался  лишь
поздно вечером. Иногда его не было дома подолгу.  Это  значило,  что  Сергей
Борисович отбыл в командировку.
   Раздосадованный и злой, полковник Комов в девятом часу  вечера  вышел  из
машины, взял в левую руку портфель  и  не  торопясь  направился  к  подъезду
своего дома. Он  поприветствовал  мужчину,  курившего  на  стоянке  и  вслух
рассуждавшего о достоинствах новой  иномарки,  лишь  сегодня  появившейся  у
престижного дома, набрал код подъезда. Железная дверь открылась, и полковник
Комов вошел в ярко освещенный вестибюль, направился к  почтовому  ящику.  Он
знал, что почту никто из домашних не брал, ибо жена  с  детьми  на  выходные
уехала за город, на дачу.
   Полковник чертыхнулся, за связкой ключей пришлось  лезть  в  портфель.  В
ящике  лежали  газеты,  за  ними  было  что-то  плотное.  Сергей   Борисович
насторожился. Пачку газет переложил в левую  руку,  правой  потянулся  за..,
видеокассетой.
   "Странно.., ее и в прорезь не просунешь, - подумал  Сергей  Борисович,  -
кто-то открывал ящик ключом".
   Он взял кассету, осмотрел. Никаких надписей не было. Запер почтовый ящик,
вызвал лифт, и кабинка вознесла его на одиннадцатый  этаж.  До  самой  двери
квартиры полковник тупо смотрел на видеокассету.
   "Что это? Кто положил, зачем?" - спрашивал  сам  себя  Сергей  Борисович,
морща лоб и кривя губы.
   В свои сорок два года Сергей Борисович выглядел молодо, лет  на  тридцать
пять, не больше. Он не имел вредных привычек, выпивал, как все  мужчины,  но
редко, по большим праздникам и в хорошей компании. Но самое главное,  Сергей
Борисович чувствовал меру, всегда мог заставить себя остановиться -  две-три
рюмки водки и бокал вина, не более того. В управлении над  ним  подшучивали,
мол, Комов собирается прожить не меньше ста двадцати лет.
   Квартира встретила хозяина  тишиной.  Оставив  портфель  в  прихожей,  он
прошел в гостиную.  Комов  включил  видеомагнитофон  пультом  дистанционного
управления, вставил кассету.
   "Ну и что там?.."
   Он нажал кнопку на втором пульте, услышал свой голос и  вздрогнул.  Экран
еще оставался темным, а голос уже лился из динамиков:
   "Какой  же  ты  хорошенький!  А  ну-ка,  поворотись,  стань  боком,  руки
подними..."
   Комов похолодел, пот мгновенно выступил на лбу, пальцы сжались в  кулаки,
ладони сделались липкими от пота.
   Экран вспыхнул. Изображение было черно-белым, несколько размытым. Большая
кровать  в  маленькой  комнате  с  плотно  задернутыми   тяжелыми   шторами,
включенный торшер. На краю кровати мальчишка и он, Сергей  Борисович  Комов,
еще в брюках, но уже босиком, без рубашки. Мускулистый торс.  Мальчишка  лет
одиннадцати.
   "...как, говоришь, тебя зовут? - строго и в то же время сладко  спрашивал
Комов у мальчишки.
   - Андрей.
   - Давай, Андрюша, с тобой поиграем..." Комов сел, продолжая  смотреть  на
экран телевизора.
   - Сука! - прошептал он. - Гнусная Тварь! Я же тебя  предупреждал!  -  эти
слова относились не к мальчику, который  на  экране  телевизора  расстегивал
брюки Сергею Борисовичу. Эти слова адресовались совершенно другому человеку.
   Комов  вскочил  с  дивана,  схватил  пульт,  убрал   звук   и   досмотрел
десятиминутную красноречивую запись. Когда экран погас, Сергей Борисович был
вне себя от ярости.
   - Стой, соберись,  не  пори  горячку,  успокойся,  -  сам  себе  бормотал
полковник Комов.
   Но остановиться он не мог, метался по квартире, не находя себе места.
   - Будьте вы все прокляты, подонки и мерзавцы! Я вас всех уничтожу, вы все
покойники! Я вас до пятого колена истреблю!
   У полковника ФСБ случилась самая настоящая истерика.  Если  бы  сейчас  в
квартире появилась жена или дочь, они испугались бы до смерти. Отца и мужа в
подобном состоянии им видеть не приходилось.  Обычно  Сергей  Борисович  был
спокойным, выдержанным, тактичным и  вежливым.  Он  никогда  даже  голос  не
повышал ни в семье, ни на службе, коллеги считали его предельно  выдержанным
и крайне собранным человеком.
   Но сейчас Комов вышел из себя.
   - Господи, надо же такому случиться! Я, стреляный воробей, и так попался,
как последний  придурок,  как  уличный  торговец!  Меня  сделали  как  лоха.
Соберись же, - уговаривал себя Сергей Борисович.
   Наконец он сел и вспомнил инструкцию, которую дают американским  летчикам
и которую они должны выполнить, когда окажутся в критической ситуации.  Надо
вспомнить молитвы, прочесть их, затем вспомнить телефонные номера знакомых и
их адреса. Это успокоит, поможет прийти в себя, сосредоточиться.  Но  спроси
сейчас у полковника номер домашнего и служебного телефонов, он не смог бы их
назвать.
   Лишь через час Комов сумел сосредоточиться. Лицо его  все  еще  покрывали
красные пятна, руки дрожали, но взгляд стал осмысленным и твердым. Он  вышел
на кухню, открыл холодильник, взял начатую бутылку водки, вылил ее в высокий
стакан и в два приема выпил. Пожевал кусочек сыра.
   "Ну и дела! Так вляпаться! Это все.., конец  карьере,  смерть  всем  моим
стремлениям. Это значит, я у них на крючке. Но кто мог сделать  такое?  Если
кассета оказалась у меня, значит, еще не все кончено. Если бы со мной просто
хотели расправиться, кассета оказалась бы у начальства, и я бы смотрел ее не
у себя дома, а в кабинете у директора. Значит, со мной хотят  поговорить,  а
это означает, что у меня есть время. Возможно, его  немного,  но  оно  есть.
Мальчик Андрюша... Это  произошло  полгода  назад...  Почему  ее  так  долго
держали? Значит, они не торопятся. Судя  по  записи,  работал  профессионал,
изображение качественное, все снято достаточно  четко.  Теперь  меня  начнут
шантажировать. А что я..." -  продумать  свои  дальнейшие  действия  не  дал
телефонный звонок.
   От него Комов вздрогнул. Трубка телефона лежала в  прихожей,  звонок  был
негромким, словно из-под земли. Сергей Борисович торопливо  схватил  трубку,
прижал к уху.
   - Сергей Борисович? - услышал он незнакомый мужской голос.
   - Да, я, - выдохнул в трубку Комов.
   - Очень приятно, - внятно произнес мужчина, чеканя каждый звук. - Как вам
фильм?
   - Кто говорит?
   - Вы не ответили на вопрос.
   - Кто это?
   - Вы получили кассету, неужели вы ее еще не посмотрели? Молчите,  значит,
посмотрели. Прекрасное качество, хорошая запись, -  мужчина  говорил  четко,
голос Комову был незнаком. - В вашем почтовом ящике  сейчас  лежит  записка.
Спуститесь, возьмите ее, прочтите, подумайте. А затем я с вами поговорю.
   - Кто вы? - нервно выкрикнул Комов. Но в ответ раздались гудки.
   Полковник ФСБ определил, что звонили из телефонного автомата.
   "Мерзавцы! Подонки!" - Комов выбежал на площадку, даже не  закрыв  дверь.
Он нервно вдавливал кнопку лифта, но только в  кабине  вспомнил,  что  забыл
ключи от квартиры и почтового ящика. Спустился на первый  этаж,  подбежал  к
ящику и вырвал дверцу. Если бы сейчас кто-нибудь из  соседей  увидел  всегда
выдержанного и спокойного  Сергея  Борисовича,  наверняка  подумал  бы,  что
мужчина сошел с ума.
   В ящике  лежал  конверт.  Во  многих  фирмах  именно  в  таких  конвертах
сотрудникам выдают зарплату. Не прикрыв  ящик  с  поломанным  замком,  Комов
бросился к лифту.  В  кабине  дрожащими  руками  извлек  из  конверта  втрое
сложенный лист белой бумаги. А когда прочел набранный на компьютере текст, с
остервенением скомкал лист и, держа его в руке, вошел в свою квартиру.
   Там уже вовсю трезвонил  телефон.  Комов,  пошатываясь,  схватил  трубку,
прижал ее к уху.
   - Дорогой, добрый вечер! Как ты? - услышал он голос жены. Комов  в  ответ
только чертыхнулся.
   - Что случилось, Сереженька? - испуганно спросила супруга.
   - Не твое дело.
   - У тебя неприятности? - нервничала жена.
   - Да, у меня неприятности, и очень крупные.
   - Мы приедем.
   - Нет, - рявкнул Комов, - сидите на даче!
   - Ты к нам приедешь? , - Нет! - опять крикнул Комов и отключил телефон.
   "Нашла время звонить, дура! Идиотка!" Скомканный в шарик лист бумаги  жег
ладонь, словно это был уголь, выхваченный из костра.
   - Да, попался, - стоя перед зеркалом в прихожей  и  глядя  на  искаженное
страхом и злостью лицо, на перекошенный рот, шептал Сергей Борисович  Комов.
- Я мог ожидать всего, но такой поворот мне даже в голову не мог прийти.
   Комов еще раз  прочел  несколько  предложений  на  смятом  листе  бумаги,
изорвал его на мелкие клочки, высыпал  в  пепельницу  и  дрожащими  пальцами
зажег спичку.
   Он смотрел, как огонь съедает бумагу, превращая слова в  серый  пепел.  В
квартире запахло горелой бумагой. Комов стоял у стола,  смотрел  в  окно  на
вечерний город. Ему хотелось распахнуть окно и  в  один  миг  развязать  все
узлы, ступить на подоконник, зажмурить глаза и, оттолкнувшись, полететь вниз
- на асфальт, на автомобиль - разбиться в лепешку.  Но  это  была  секундная
слабость, охватившая полковника. Он отшатнулся от окна, сжал кулаки.
   "Они знают, что я на это не пойду, они меня  неплохо  изучили.  Они  меня
вели, шли по моему следу, отслеживали каждый шаг. Возможно,  у  них  есть  и
другие записи. Господи, как низко я пал! Теперь я принадлежу им,  они  могут
со мной делать все, что угодно, все, что захотят. Они  могут  вить  из  меня
веревки, они, сволочи, знают, что я  должен  получить  генеральскую  звезду,
поэтому и выбрали удобный момент - ударить побольнее, чтобы  заставить  меня
стать сговорчивым и принять их условия. Но я не так глуп. Я люблю  жизнь,  я
умею бороться. Они у меня еще потанцуют на  углях,  они  узнают,  что  такое
Комов, им меня не сломать!"
   Комов попытался успокоиться, и это ему  почти  удалось.  Он  досчитал  до
тысячи, вспомнил десятка три телефонных номеров и уже был в состоянии  более
или менее трезво оценивать ситуацию.
   "Пока от меня ничего не требуют. Лишь поставили в известность, дали время
оценить ситуацию. Что они меня могут заставить делать? Все, что угодно. Если
кассета станет достоянием гласности, на моей карьере, на  моей  жизни  будет
поставлена жирная точка, контора мне этого не простит. Если бы на кассете  я
был не с мальчиком, а с проститутками - совсем другое дело. Но  дети  -  это
слишком. Чистюли из конторы мне не  простят,  скажут,  что  я  дискредитирую
звание чекиста, что я грязный подонок, извращенец и таким, как я, в  конторе
нет места. И меня уберут, в лучшем случае  уберут  тихо.  А  могут  устроить
показательную акцию, сожрут с потрохами, а кассету станут показывать молодым
офицерам при приеме на службу. Вот, Комов, ты и допрыгался. А  кто  во  всем
виноват?" - и полковник ФСБ Комов,  как  любой  человек,  слабый  и  жалкий,
вместо того чтобы во всем винить себя,  стал  искать  виновных  на  стороне,
вспоминая свою жизнь, вспоминая историю своего падения. - ., Средняя  школа,
седьмой класс. Именно тогда молодой учитель физкультуры  Викентий  Федорович
Смехов  изнасиловал  его  в  раздевалке  школьного  спортзала.  Странно,  но
четырнадцатилетнему Комову понравилось. Школьник никому не рассказал об этом
случае, а потом и сам подыгрывал учителю, провоцировал его.
   Противоестественная близость повторялась, и теперь,  спустя  десятилетия,
именно бывший школьный учитель физкультуры, зная,  где  служит  его  ученик,
поставлял полковнику-педофилу мальчиков.
   "Старый мерзавец! Извращенец и подонок! Это ты во всем виноват,  ты  сбил
меня с правильной дороги! Ты сделал меня таким, и вот  результат",  -  Комов
схватил топорик для отбивания мяса и принялся им кромсать кассету.
   Летели осколки пластмассы, рвалась и мялась магнитная лента, а Комов  бил
и бил по ненавистной кассете. В конце концов ему стало немного легче, словно
вещественные доказательства его падения исчезли навсегда. Хоть  полковник  и
выпил больше стакана водки, но абсолютно не опьянел.
   Теперь он действовал спокойно  и  методично,  появились  четкость  мысли,
уверенность в себе. Комов спустился вниз, сел  в  машину,  повернул  ключ  в
замке зажигания,  и  автомобиль,  плавно  развернувшись,  выехал  со  двора.
Гаишник возник на дороге неожиданно,  в  тот  момент,  когда  полковник  ФСБ
проскочил на красный. Молодой сержант выбежал на  дорогу,  жезлом  указывая,
чтобы Комов остановился. Но полковник лишь засмеялся, вдавливая педаль газа,
его "Опель Вектра" помчался, обгоняя одну машину за другой. Гаишник по рации
сообщил коллегам  модель  и  цвет  машины  нарушителя,  номер  в  спешке  не
рассмотрел. Через два перекрестка полковника остановила  патрульная  машина.
Комов из автомобиля не выходил, он вытащил из  внутреннего  кармана  пиджака
служебное удостоверение  и,  слегка  опустив  боковое  стекло,  показал  его
офицеру. Гаишник был зол и настроен отнюдь не миролюбиво.
   - Что случилось, лейтенант? Я полковник ФСБ, - надсадно произнес Комов.
   Лейтенант изучил удостоверение, посмотрел сначала на фотографию, затем на
бледное лицо водителя.
   - Товарищ полковник. Вы проехали на красный сигнал светофора.
   - Знаю. Почему вы так смотрите на меня, что, мое  лицо  не  соответствует
фотографии?
   - Может, вам нужна помощь?
   - Ваша помощь мне не нужна, я на службе, выполняю задание.
   - Постарайтесь не нарушать.
   Лейтенант  отдал  документы.   Два   вооруженных   автоматами   гаишника,
облаченные в громоздкие бронежилеты, отошли  от  машины.  "Опель"  рванул  с
места. Лейтенант приложил палец к виску и повертел им:
   - Псих.
   - Может, стоило его задержать?
   - Ты хочешь неприятностей, Сашка? А я  не  хочу,  мне  через  два  дня  в
отпуск. Я уже один раз нарвался, задержал пьяного генерала, потом сам был не
рад, чуть погоны не сорвали. Есть клиенты, которых лучше не трогать.
   Лейтенант сел в машину и  оповестил  посты,  что  нарушитель  -  владелец
"Опеля" - полковник ФСБ.
 
*** 
 
   Вот уже который день пошел, как  генерал  Потапчук  словно  сквозь  землю
провалился - ни звонка, ни сообщения  на  пейджер.  Один  раз  Глеб  рискнул
позвонить генералу на мобильник. Нужно же было, в конце концов, узнать,  что
накопали аналитики из ФСБ. Но очень сексуальный женский голос сообщил Глебу,
чтобы он связался с абонентским ящиком для голосовых сообщений.
   Не дожидаясь гудка под запись  сообщения,  Сиверов  отключил  трубку.  Он
стоял на тротуаре. Город прямо-таки дышал весной - впервые не только  хорошо
подсохший, но и вымытый после зимы асфальт, голые, блестящие ветки деревьев.
Вот-вот и забурлят соки, набухнут почки и ярко вспыхнет  в  солнечных  лучах
первая зелень.
   Солнце слепило глаза. Сиверов прикрыл веки и ощутил - невозможно  понять,
что сейчас - лето или весна, где ты - в России или  в  Испании.  Неподвижный
воздух и горячие солнечные лучи.
   "Что ж, если гора  не  идет  к  Магомету,  то  Магомет  идет  к  горе,  -
усмехнулся Глеб. - Об академике Смоленском мне известно не так уж много,  но
и Федор Филиппович вряд ли раздобудет что-нибудь стоящее. Генерал попытается
нырнуть вглубь, получить закрытые сведения. Но как бы ни всесильно было ФСБ,
многое  остается  недоступным  и  для  него.  Расцвет  научной  деятельности
Смоленского пришелся  на  восьмидесятые  годы,  когда  еще  не  существовало
централизованных  компьютерных  баз  информации,  данные  лежат  и   пылятся
где-нибудь в подвале в папке с грифом "Секретно", попробуй доберись до  них.
Лишь сам академик Смоленский и его помощники могли  бы  подсказать,  где  их
искать. Если принять за данность, что академика убили в связи с его  научной
деятельностью, то убийцы заинтере