одной прогуливается по набережной в одно и то же время.
   Потапчук шел в расстегнутом пальто,  заложив  руки  за  спину.  Только  в
выходные дни  он  мог  позволить  себе  избавиться  от  ненавистного  нового
портфеля.
   Чайки кружили над рекой,  от  воды  веяло  весенней  свежестью.  Генерал,
измученный службой за неделю, отдыхал душой. Даже мобильный  телефон  и  тот
оставил дома. В конце концов, у него  есть  помощники,  в  управлении  сидят
дежурные, имеет же он право  часик  быть  уверенным  в  том,  что  никто  не
потревожит его?
   - Федор Филиппович, - прозвучало у генерала над самым ухом.
   От  неожиданности  Потапчук  вздрогнул.  Так  бесшумно  и  незаметно  мог
подкрасться только один человек - Глеб Сиверов.
   - Только не рассказывай мне, что ты случайно гулял по набережной и догнал
меня, чтобы поговорить о погоде. Ты рискуешь, Глеб, я мог оказаться не один.
   Сиверов снисходительно улыбнулся:
   - Я за вами слежу уже полчаса, вы пришли один.
   - Ну и гад же ты, Глеб  Петрович!  Если  со  мной  когда-нибудь  случится
инфаркт или инсульт, в этом виноват будешь ты.
   - Не я, а вы сами, - с улыбкой отвечал Глеб. -  Мне-то  вы  рассказывали,
что бросили курить, а сами потихоньку уже выкурили одну сигарету.
   - Глеб, если ты уж испортил мне отдых, то я хотя  бы  должен  знать  ради
чего. Подмога потребовалась?
   - Я могу все сделать и сам, но тогда мне придется еще раз нарушить закон.
   - Лучше не надо.
   - Мне нужно выяснить, кто таков на самом деле один человек.  Он  назвался
Ренатом Ахмедшиным, выдает себя за владельца юридической  фирмы,  -  и  Глеб
вкратце пересказал все то, что ему было известно о Ренате Ахмедшине.
   - Это дело затянется не на один день, - вздохнул Потапчук. - Вот если  бы
к описанию, данному Гореловым, добавить фотографию...
   - Я могу подсказать вам алгоритм действий.
   - Слушаю, - оживился генерал.
   - В офисе, где он арендовал  кабинеты,  установлены  камеры  слежения,  в
комнатке охранника стоят видеомагнитофоны: владельцы офиса играют в крутизну
и солидность. Наверняка сохранилась хоть одна кассета с тех времен, когда  в
здание  заходил  Ренат  Ахмедшин.   Найдите   благовидный   предлог   изъять
видеокассеты. Так вы  получите  его  портрет.  Уверен,  за  ним  много  чего
числится по вашему ведомству.
   - Глеб Петрович, ты всегда предлагаешь простое и  гениальное  решение,  -
восхитился Потапчук. - Вот бы мне  с  пяток  таких  помощников,  я  бы  горы
свернул.
   - Такие помощники, как я, дорого бы обошлись управлению. Сколько  времени
может понадобиться на идентификацию?
   - Если мы получим качественные изображения, к вечеру ты все узнаешь.
   - Жду вас на служебной квартире. И не успел Потапчук опомниться, как Глеб
исчез. Просто отошел в сторону и растворился в парке. Федор Филиппович  даже
подумал, что встреча с Сиверовым ему померещилась.
   Когда Потапчук появился вечером у Глеба, то выглядел не очень довольным.
   - Портрет мы получили, но наши  компьютеры  его  не  узнают.  Нет  такого
человека в базе данных.
 
*** 
 
   Комов не смог поехать на похороны своего учителя  академика  Смоленского,
слишком много работы было в институте, да и погода стояла  нелетная.  Доктор
наук Комов не прикасался к компакт-диску, он так и стоял в шкафу, пылился. А
вот после смерти  академика,  после  того,  как  Комов  увидел  репортаж  по
телевидению, он достал компакт-диск, долго держал его в  руках,  не  решаясь
просмотреть. Любопытство победило. Содержимое его удивило,  и  только  после
нескольких часов сидения на компьютере профессор  Комов  понял,  что  в  его
руках лишь часть научного труда, остроумно зашифрованная старым  академиком.
Он догадался, что научный труд разделен на несколько частей, и в  его  руках
лишь часть, возможно третья или четвертая,  и,  не  имея  остальных  частей,
восстановить целое он не сможет.
   "Интересно, - подумал Комов, - у кого же хранятся остальные части?"
   Он спрятал диск в шкаф и, озадаченный, долго не мог  заснуть,  припоминая
совместную работу с академиком  Смоленским,  встречи,  разговоры,  споры.  В
деталях восстановил в памяти последнюю встречу. Теперь она уже  не  казалась
доктору Комову такой безумной, как полтора года назад.
 
*** 
 
   Как и большинство людей  его  круга,  посвятивших  себя  служению  науке,
доктор наук Комов в жизни разнообразия не любил. Ему нравилось,  когда  день
предыдущий похож на день следующий, а день будущий будет таким же, как  день
сегодняшний. Да, перемен Комов панически боялся. Завтраки,  ужины,  обеды  -
все это было таким же, как вчера.
   Андрей Борисович не обратил внимания, что именно жена поставила на  стол,
быстро позавтракал, повязал галстук. Взглянул на себя в зеркале. Выглядел он
уставшим.
   - Андрей, - услышал он за спиной голос  супруги,  -  когда  ты,  в  конце
концов, освободишься хотя бы на несколько недель?
   Андрей Борисович обернулся:
   - Голубушка, о чем это ты?
   - Все о том же. Ты раздражителен, замучен, тебе надо отдыхать.
   - Отдыхать? - вскинул брови Андрей Борисович Комов.
   - Да, элементарно отдыхать. Съездим куда-нибудь в дом отдыха, а?  Походим
по лесу, сил наберемся.
   - У  меня  нет  времени,  -  резко  и  раздраженно  оборвал  жену  Андрей
Борисович. - Если хочешь, съезди  с  кем-нибудь,  а  я  сейчас  не  могу.  Я
запланировал до лета закончить монографию. Ты же видишь, я постоянно  занят,
а работа движется отвратительно  медленно.  Куда-то  дергают,  дергают,  нет
времени сосредоточиться.
   Андрей Борисович оделся, затем подошел к жене, обнял ее за плечи.
   -  Ты  извини  меня,  как  только  закончу  книгу,   обязательно   поедем
куда-нибудь отдыхать, может быть за границу.
   Жена кивнула, погладила мужа по плечу и подала портфель.
   - Когда ждать?
   Андрей Борисович улыбнулся:
   - Не знаю, как получится.
   - Иногда мне кажется, что я жена военного, а не известного ученого.
   - Ты уж меня прости, работа. У тебя какие планы?
   - Пойду на рынок, затем к портнихе. У меня планов хватает. Да и  к  дочке
надо заглянуть, внук-то у нас один, надо и его проведать.
   - Передай всем привет, - с этими словами Комов покинул квартиру. На лифте
он спустился вниз, сел в "Жигули" шестой модели и отправился в институт.
   В дальнем углу двора стоял серый  "Форд  Скорпио"  с  вмятиной  на  левой
двери. В машине сидели двое мужчин и курили. Руки у обоих были густо покрыты
татуировками.
   - Вышел, - сказал один.
   - Уехал, - сказал второй и посмотрел на часы. - Ни хрена я, Витек, в этом
не понимаю, и кажется мне, базар гнилой у нас был с кавказцем.
   Нанятые ограбить квартиру  Комова  бандиты  не  знали,  кто  такие  Ренат
Ахмедшин и Тимур, специально прилетевшие в Новосибирск на один день.  Откуда
им было знать, какую роль  отвели  им  в  международном  споре  спецслужб  и
террористов!
   - Базар-то, может, и гнилой, а вот бабки настоящие. Я сотку уже  занес  в
сдачку.
   - И что?
   - Ушла как милая. Повертели ее там  так  и  сяк,  как  бабу  на  кровати,
посветили на нее, через стеклышко глянули и поменяли на наши российские. Вот
так-то. А ты говоришь, базар гнилой. Дай еще сигарету испорчу.
   Николай, сидевший за рулем, подал пачку. Витек закурил,  поправил  лыжную
шапку на голове, поскреб небритую щеку, раскурил сигарету и выпустил  дым  в
грязную обивку потолка машины.
   Через четверть часа из подъезда вышла и жена Комова.  Она  была  в  сером
пальто,  на  плечах  -  коричневый  шарф,  на  голове   -   берет.   Женщина
поздоровалась с двумя немолодыми соседками и, пройдя через двор, направилась
в сторону рынка.
   - Пора, - сказал Витек, надвигая лыжную шапку на лоб. Его приятель ничего
на это не ответил, лишь взял  с  заднего  сиденья  сумку,  в  которой  глухо
брякнул металл.
   Они вышли из машины и неторопливо направились к подъезду. Номер  квартиры
они знали. Во дворе просидели с вечера,  видели,  как  возвратился  Комов  с
работы в десятом часу, видели его силуэт в окне  кухни,  затем  в  гостиной.
Двое мужчин поднялись на лифте на седьмой этаж, затем спустились  на  пятый.
Витек  вытащил  из  сумки  связку  ключей.  Замки  они   осмотрели   раньше,
сигнализации в квартире не было. Позвонили на всякий случай.
   - Ну, давай, - сказал напарник, и Витек принялся колдовать  с  несложными
замками. Первая дверь открылась через пять минут, вторая - через минуту.
   Воры вошли в квартиру.
   - А  еще  -  ученый,  -  прошептал,  поправляя  шапку,  Витек,  оглядывая
небогатое убранство квартиры. -  Торбу  давай,  -  сказал  он,  обращаясь  к
напарнику.
   Одноглазый со шрамом на  щеке,  с  татуировкой  на  запястье  вытащил  из
кожаной сумки большую  клетчатую  торбу-баул  и  подал  Витьку.  Тот  быстро
отсоединил стоявший  на  телевизоре  видеомагнитофон,  запаковал  его.  Воры
работали быстро, все, на  их  взгляд,  укромные  места  они  просмотрели  за
четверть часа. Белье было вытряхнуто на пол.  Соль,  крупы,  мука  рассыпаны
прямо на полу в кухне. С полок сбросили книги,  шороху  в  квартире  навели.
Кроме  двух  меховых  шапок,  видеомагнитофона,  кожаной  куртки,  перчаток,
серебряного подноса и пятисот долларов,  спрятанных  в  книжном  шкафу,  они
ничего ценного не нашли, но напаскудили в квартире изрядно. Не нашли  они  и
каких-то там компакт-дисков, о чем просили заказчики грабежа.
   Они покинули жилище Андрея  Комова,  даже  не  защелкнув  замки.  Вначале
спустился Витек, затем вышел из кабины лифта одноглазый со шрамом на щеке  и
с тяжелым баулом на плече.  Время  было  утреннее,  во  дворе  им  никто  не
встретился. Они погрузили украденное в багажник "Форда"  и  спешно  покинули
двор.
   Звонок супруги застал Андрея Борисовича в лаборатории.
   Его пригласила к телефону сотрудница:
   - - Андрей Борисович, вас жена. Комов  подошел,  взял  трубку,  продолжая
просматривать бумаги.
   - Слушаю, дорогая, - но вместо слов он услыхал рыдания. - Что  случилось?
Что такое? - закричал он в  трубку.  Первое,  что  он  подумал,  так  это  о
пятилетнем внуке, о Павлике. - Что с ребенком? - воскликнул он.
   - С ним все в порядке, Андрюша, но нас обокрали, обворовали!
   - Нашу дачу?
   - Нас, нашу квартиру! - и супруга  Комова  принялась  сбивчиво  объяснять
мужу, где была, как шла, кого встретила. Но что похитили, точно  сказать  не
могла.
   - Ты милицию вызвала? - наконец смог вклиниться в монолог супруги Комов.
   - Нет, а что?
   - Немедленно вызывай, я сейчас приеду! Ничего  не  объясняя  сотрудникам,
Комов покинул институт. Садясь в машину, он  подумал  не  о  деньгах,  не  о
вещах, которые воры могли стащить и вынести из квартиры, а о  компакт-диске,
который отдал ему на хранение академик Смоленский. Именно это волновало  его
больше всего, хотя он и сам не мог ответить толком почему.
   Войдя в квартиру, где  уже  была  милиция  и  кинолог  с  черной  грозной
овчаркой, Комов бросился к книжному шкафу. Компакт-диски были на  месте,  за
стопкой старых журналов. Он взял нужный, открыл его: "Моцарт. "Реквием"".
   Ему даже показалось, что он услышал немного хрипловатый, но  поставленный
голос академика Смоленского:
   - Береги его, Андрей.
 
*** 
 
   Потапчук сперва не хотел посвящать Глеба  в  историю  падения  полковника
Комова, но потом решил, что Сиверов сможет помочь ему и  тут.  Глеб  неплохо
ориентировался в тенденциях.
   - Ну и дела! - произнес Глеб, дослушав Потапчука, и погасил сигарету. - У
меня такое чувство, что он чего-то недоговаривает.
   - Человек взял на себя, считай, расстрельное дело. Признался в  убийстве.
Поставил на себе крест. Какой смысл ему недоговаривать?
   - Плохо.
   - Бывает и хуже, Глеб, - генерал Потапчук явно пребывал в замешательстве,
хотя  и  успел  за  последний  день  переварить  всю  имеющуюся  информацию,
осмыслить, сделать выводы, принять решение. - Возможно, как обычно, ты прав,
Глеб.
   - Может, прав, а может, и нет. Для меня многое остается  неясным.  Комов,
конечно же, мерзавец, и даже то, что он пришел  с  повинной,  чести  ему  не
делает.
   - Но ты понимаешь, Глеб, это шанс, возможно единственный шанс.
   - Все может быть, Федор Филиппович.
   - Описание человека, который на него вышел, мне ничего не говорит.  Комов
просмотрел всю картотеку.
   - И нашел что-нибудь?
   - Нет, - сказал генерал. - Но у меня есть надежда, что этот тип  на  него
обязательно выйдет вновь. Нельзя исключать такой возможности.  Мы  поставили
его телефон  на  прослушивание,  организовали  наблюдение  за  каждым  шагом
полковника.
   - Странные люди попадаются в вашей конторе, Федор Филиппович.
   - Уж да, и не говори. Сто лет живешь, а не перестаешь  удивляться.  Ходит
человек рядом, три звезды на погонах носит, награды правительственные имеет,
а потом выясняется, что он мерзавец, конченый негодяй. Представляешь,  пацан
из-за  него  погиб!  Я  бы  его  собственными  руками   придушил,   но   мы,
профессионалы, должны извлекать пользу из всего, даже из мерзавца.
   Глеб на слова генерала Потапчука ничего не ответил.  Он  вертел  в  руках
компакт-диск, поглаживал его,  рассматривал  с  разных  сторон  -  так,  как
нумизмат изучает редкую монету, заполучить которую даже не мечтал, но  волей
судеб она оказалась в его руках.
   - Еще один диск с работой Смоленского? - с надеждой спросил генерал.
   - Нет. На этот раз - просто музыка.
   - Опять Вагнер?
   - Да, Вагнер, очень редкая запись  сороковых  годов.  Отреставрирована  и
переведена  в  цифру.  Я  ее  лет  пять  хотел  отыскать,   слыхал   об   ее
существовании, но и думать не думал, что она окажется в моих руках.
   - Тебе, наверное, не терпится ее послушать в одиночестве?
   - Вы удивительно прозорливы, Федор Филиппович.
   - Работа у меня такая, Глеб, - предугадывать. А что ты выяснил?
   Глеб передернул плечами, отложил в сторону компакт-диск и, глядя на  руки
Потапчука, сказал:
   - У меня такое чувство, что ведется очень сложная игра, партия не в два и
даже не в пять ходов. Все просчитано на много ходов вперед, и играют  против
нас суперпрофессионалы - возможно, целое государство.
   - Думаешь, чеченцы или арабы?
   - Нет, эти ребята значительно проще.  Нашим  противникам  в  подметки  не
годятся. Генерал вскинул голову, потер виски:
   - Что-то я тебя, Глеб, не пойму. Или ты не хочешь мне всего сказать?
   - Я еще не уверен, я только высказываю предположения.
   - Если бы ты работал в моем управлении в аналитическом  отделе,  то  твои
слова могли бы иметь место. Но ты, Глеб, практик.
   - В том-то и дело, генерал,  не  мое  дело  разгадывать  ребусы  с  тремя
неизвестными. Видите ли, тут такая закавыка возникла, или, как  говорил  наш
бывший президент, загогулина получается удивительная. Как  ни  пытаешься  ее
выпрямить, проверить логикой, ничего не выходит, факты не  сходятся  друг  с
другом.
   - Ты монтажным клеем склеивай.
   - Не получается. Как в том анекдоте...
   - В котором? - спросил Потапчук.
   - Про чукчу  и  пересаженную  ему  врачами  задницу,  которая  потом  его
отторгла.
   - Что-то не припомню, ты мне его не рассказывал.
   - В Интернете прочел, Федор Филиппович. Вообще, Интернет - вещь полезная.
   - Не люблю я ваши новомодные штучки - компьютеры,  интернеты...  В  жизни
все куда проще, чем на экране.
   - Я бы тоже хотел так думать, и, может быть,  Федор  Филиппович,  вы,  по
сути, правы. Когда все факты срастутся, каждый займет свое место, мы с  вами
удивимся, как все было просто, чересчур просто. А сейчас концы с концами  не
сходятся, и получается сложно, выглядит  запутанно.  А  я,  как  ни  пытаюсь
упростить, не могу. Действительно, я не аналитик, а самый  что  ни  на  есть
неисправимый практик.
   - Глеб, брось, ты любую работу тянешь.
   -  Надеюсь,  вы,  Федор  Филиппович,  поставите  меня  в  известность?  -
вернувшись к началу разговора, напомнил Сиверов.
   - Зачем тебе? Но, если так хочешь, я тебе потом расскажу, как оно было, и
тогда проверим, чья теория верна.
   - Дай бог, чтобы ваша, Федор Филиппович. Я тогда еще  раз  буду  вынужден
искренне восхититься вами и получу лишнюю возможность пожать вашу руку.
   - Вижу, Глеб, тебе не до меня, ты рвешься музыку послушать.
   - Угадали, скрывать не стану.
   - Чашку некрепкого кофе старику нальешь?
   - Специально для вас сготовлю.
   Генерал Потапчук выпил кофе, пожал на прощание руку незаменимому  агенту,
хлопнул его по плечу:
   - Наслаждайся искусством. А мне пора возвращаться в управление.
   - Успехов, генерал.
   - И тебе.
   Дверь  закрылась.  Глеб  поставил  компакт-диск,  настроил  и  без   того
выверенную аппаратуру, сел в глубокое кресло, закрыл глаза и не глядя  нажал
клавишу пульта дистанционного управления. Комнату заполнили звуки музыки,  и
Сиверов забыл обо всем: о генерале Потапчуке, о полковнике  Комове,  докторе
Горелове, академике Смоленском, о неизвестном типе, шантажирующем полковника
ФСБ, в общем,  выключился  полностью.  Ему  даже  показалось,  что  он  стал
невесомым,  земное  притяжение  исчезло,  и  он  воспарил  над  землей,  над
облаками,  над  реками,  озерами.   Озера   поблескивали,   как   зеркальца,
разбросанные в траве. В водных  зеркалах  иногда  отражались  полупрозрачные
облака, и гладь воды становилась матовой, как старое серебро.  И  солнце,  и
звезды надвинулись на него. Глеб видел временами свою тень,  полупрозрачную,
скользящую по белым облакам. Он шевелил пальцами, а  ему  казалось,  что  он
шевелит крыльями, поймав очередной поток  ветра.  Сиверов  ощутил,  как  мал
человек,  распростертый  в  могучем  потоке,  несущем  его   между   горными
вершинами, над морями, реками, над грешной Землей - туда,  где  нет  никого,
где нет ничего.
   Он грезил, пока не кончилась музыка, пока не стало тихо.  Так  тихо,  что
Глеб услышал  биение  собственного  сердца.  Он  вздохнул  с  облегчением  и
произнес, обращаясь к тому, кто помогает  поэтам  писать  стихи,  музыкантам
сочинять музыку, художникам писать картины, а ученым делать открытия:
   - Неужели я так  и  не  смогу  решить  задачу  со  многими  неизвестными?
Непостижимо лишь Твое Божественное творение, а ее придумали люди. Значит,  и
я, человек, смогу понять ход событий.
   И ему показалось, что в пустой комнате раздался тихий шелест, похожий  на
шепот:
   - Сможешь, только еще не пришло время. Твое время не пришло.
   Глеб вздрогнул. Раньше с ним такого не случалось. Он иногда  самонадеянно
позволял себе обращаться к Всевышнему с монологами, но  ответа  услышать  не
ожидал.
   "Музыка навеяла? Или я устал, и начались глюки.  И  то  и  другое  плохо.
Спецагент не должен уповать на высшие силы".
 
*** 
 
   Полковник ФСБ Сергей  Борисович  Комов  уже  третий  день  находился  под
домашним арестом,  если,  конечно,  это  можно  было  назвать  арестом.  Его
перемещения никто не ограничивал, он мог  выходить  из  дому.  Если  бы  ему
заблагорассудилось пойти на выставку или в ресторан, то  пожалуйста.  Но  он
знал, что каждый его шаг отслеживается, телефон прослушивается.
   Опытным глазом полковник заметил наружное наблюдение - сперва  машину  во
дворе дома. Автомобиль с будкой и надписью "Техпомощь" стоял у забора, никто
из него не выходил, никуда автомобиль не выезжал. Но Комов доподлинно  знал:
в автомобиле постоянно дежурят, как минимум, два человека.
   Ему звонили сослуживцы, позвонил и брат, спрашивал, не собирается  ли  он
приехать к нему за Урал в отпуск. Сергей  Борисович,  конечно,  сказал,  что
собирается.  Брат  передавал  привет  семье  Сергея,  и  на  этом   разговор
закончился. Шантажист все это время не звонил.
   "Может, я напрасно, -  иногда  думал  Комов,  -  рассказал  все  генералу
Потапчуку? Может, не стоило, может быть, все рассосалось бы.
   Куда пропал шантажист - уехал или его убили? А я сморозил непростительную
глупость, назад хода мне уже нет. Смехов мертв, пожарники  нашли  обгоревший
труп в выгоревшей до основания квартире, которую разнес взрыв.  Так