Я сказал, пошли!
   Спорить никто не стал. Все двинулись за предводителем. Когда они  уже
стояли на платформе, Пепс дернул Лысого за рукав.
   - Эй, ты бы хоть деньги поделил, все-таки не твои. Лысый подарил  ему
такую улыбку, что тот сразу заткнулся. А затем для пущей  убедительности
добавил:
   - Вот когда получишь свою долю, это и будут твои деньги. А пока пусть
полежат в моем банке, - и он похлопал себя по карману.
   При этом сумка на его плече качнулась, и  из  ее  глубин  послышалось
металлическое  позвякивание.  Лысый  улыбнулся,  теперь  уже  сам  себе,
мечтательно посмотрев в ту теряющуюся в  темноте  точку,  где  сходились
рельсы железной дороги.
   - Слышите? - пробормотал он. - Поезд идет.
   И хоть звука еще  не  было  слышно,  но  уже  ногами  ощущалось,  как
подрагивает и гудит земля под тяжестью приближающегося поезда.
   На платформу вышел заспанный железнодорожник в наброшенном  на  плечи
форменном пиджаке и  в  надетой  набекрень  фуражке.  Он  с  подозрением
покосился на четверых мужчин. Обычно на их станции никто  не  садился  в
поезд Москва-Адлер.
   Вдалеке,   на   самом    повороте,    рельсы    внезапно    вспыхнули
пронзительно-белым светом, и по ним зазмеился двумя  рядами  похожий  на
молнию отблеск, отчетливо зазвучал перестук колес. Сноп света  ударил  в
стоявших на платформе.
   Лысый  чуть  прижмурил  глаза.   Железнодорожник   вскинул   руку   с
раскрашенным масляной краской жестяным кружочком. Поезд  начал  сбавлять
ход.
   - И чтоб теперь без всяких глупостей! - зло прошептал Лысый.
   Поплыла лента темных окон вагонов.  Лишь  только  в  тамбурах  горели
неяркие лампочки, забранные в матовые плафоны. Раздалось шипение,  поезд
замер.
   - За мной! - скомандовал Лысый, и  вся  компания  бегом  бросилась  к
шестому вагону.
   Мужчины не стали дожидаться, пока проводник освободит подножку. Лысый
сам вскочил в тамбур и поднял толстый  металлический  лист,  закрывавший
ступени.
   Проводник даже и ахнуть не успел, как все  четверо  уже  оказались  в
вагоне.
   - Ваши билеты!
   - Сейчас, будут тебе и билеты, - улыбнулся Лысый, подавая  проводнику
сложенные веером, словно карты, четыре картонных карточки.
   Проводник один за другим поднес их почти  к  самой  лампочке,  тускло
мерцавшей под потолком, проверяя, прокомпостирована ли дата. Он за  свои
долгие годы поездок  прекрасно  научился  разбираться  в  людях,  и  эта
компания не внушала ему доверия. Он почти  наверняка  мог  сказать,  что
если проверить у них документы, как минимум  у  двоих  вместо  паспортов
окажутся справки об освобождении. И он  с  тоской  подумал  о  том,  что
скорее всего теперь до самого утра новые пассажиры  будут  донимать  его
просьбой отыскать пару бутылочек водки.
   Короче говоря, конец ночи виделся ему только в мрачных тонах.
   "А потом они затянут матерную песню, - подумал  проводник,  -  и  мне
придется выслушивать жалобы пассажиров". Но делать было  нечего.  Билеты
оказались в порядке. Поезд уже  трогался.  Проводник  почувствовал  себя
неуютно, стоя в окружении мрачных, явно  враждебно  к  нему  настроенных
людей.
   И туг Лысый неожиданно ласково, но одновременно с угрозой произнес:
   - Дай четыре комплекта белья и не беспокой по  пустякам.  Без  чая  и
водки мы обойдемся.
   Это уже явилось полной неожиданностью для проводника. А  когда  Лысый
протянул ему деньги, то железнодорожник вконец растерялся.
   - Я что... я ничего, - запричитал он, вытаскивая из полотняного мешка
комплекты белья.
   - И чтобы не беспокоил, - еще раз напомнил ему Лысый, высунув  голову
из купе.
   Тут  же  дверь  задвинулась,  щелкнул  замок.  Проводник  вздохнул  с
облегчением.
   "А может, и не будут петь?" - подумалось ему.
   Глеб Сиверов не проснулся ни тогда, когда  поезд  останавливался,  ни
тогда, когда вновь тронулся в путь. Лишь Наталья, на лицо  которой  упал
яркий свет от фонаря, приподнялась и посмотрела в окно.  Но  она  успела
увидеть лишь отдаляющееся здание станции и одиноко стоящего на платформе
железнодорожника. В коридоре слышались приглушенные голоса. А затем  все
смолкло.
   Девушка посмотрела на спящего Глеба.
   "И какого только черта я ему  все  рассказывала!  Ведь  это  ложь  от
первого до  последнего  слова",  -  подумала  она,  вновь  опускаясь  на
подушку.
   А в купе, занятом четверыми  мужчинами  со  странными  кличками,  тем
временем шли приготовления. Первым делом Лысый опустил шторку  на  окне.
Затем поставил на сиденье сумку и расстегнул  ее.  Он  положил  себе  на
колени короткий автомат, а затем достал из  сумки  с  десяток  картонных
коробок  с  патронами.  Каждую  он  раздавливал  в  пальцах,  и   тускло
поблескивающие цилиндрики раскатились по столу.
   - Снаряжайте, - негромко произнес он.
   В глазах мужчин появились блеск и оживление. Негромко щелкая, патроны
вставали в обоймы. Наконец, ритуал был закончен.
   - Кто создал человека? - спросил Лысый, обращаясь к Штыку.
   Тот пожал плечами.
   - Тупица, не знаешь, - окрысился Лысый. -  А  ты,  Пепс,  можешь  мне
сказать?
   - Бог, - неуверенно проговорил тот, наморщив изрытый оспой лоб.
   - Правильно, людей создал Бог. А равными их сделал тот,  кто  изобрел
вот это, - и Лысый похлопал рукой по вороненому стволу своего  автомата.
- А теперь - отбой! - скомандовал он, пряча оружие под подушку.
   Лысый вышел в коридор и, на ходу закуривая, направился к туалету.  Он
помочился, даже не закрывая дверь. Пепс  и  Штык  ждали  своей  очереди.
Лысый вышел, присел на крышку ящика для мусора и вновь  сделал  странное
движение, словно бы приглаживал волосы на своей лысой голове.
   Пепс, немного стесняясь его назойливого взгляда,  попытался  прикрыть
дверь.
   - Эй, ты чего, - рассмеялся Лысый, - боишься свое хозяйство показать?
Или, может, считаешь, я голубой?
   Штык ждал своей очереди.
   - Да вы что, не знаете загадки? - заулыбался Лысый. Поезд качнуло,  и
Пепс, не удержавшись, схватился за поручень.
   - Да ты и на ногах не твердо стоишь. Так вот: что могут сделать  двое
мужчин  и  не  могут  сделать  две  женщины?  Штык,  явно  зная   ответ,
осклабился.
   - Так вот, если ты знаешь, что двое  мужчин  могут  пописать  в  один
унитаз вместе, то какого черта ты здесь  стоишь?  -  Лысый  говорил,  не
вынимая сигарету изо рта, фильтр прилип к его нижней губе.
   Теперь уже и Пепс, и Штык оказались вместе в тесной кабинке туалета.
   А Лысый,  явно  потеряв  всякий  интерес  к  происходящему,  негромко
насвистывая, принялся  разглядывать  укрепленный  на  стенке  стоп-кран,
запломбированный пластмассовой пломбой. Пока Пепс и Штык  толкались,  он
достал из кармана перочинный нож, аккуратно срезал  пломбу  и  раскрутил
проволоку, пропущенную в два ушка. Бесполезная теперь пломба  исчезла  в
темноте за приспущенным окном. Затем главарь шайки направился в купе.
   Когда все четверо вновь оказались в сборе, он скомандовал:
   - Спать! - и погасил свет, ничуть не интересуясь  тем,  готовы  ли  к
этому остальные.
   Но никто не стал ему прекословить. На ощупь они нашли матрасы, белье.
   Через пару минут странные пассажиры заняли свои полки. Лысый и Дружок
лежали на нижних, Пепс и Штык - на верхних. Прошло  еще  минут  пять,  и
послышался мерный храп Штыка. Лысый поморщился  и  еле  сдержал  в  себе
желание ударить ногой в верхнюю полку. Все уже  спали,  и  только  Лысый
лежал, глядя немигающими глазами в тускло мерцающее на раздвижной  двери
зеркало. Наталья проснулась первой, во всяком случае, так ей показалось.
Глеб Сиверов лежал на боку. На его щеке четко проступал след от костяной
пуговицы. Наталья улыбнулась, заметив  эту  деталь.  Она  несколько  раз
щелкнула пальцами, проверяя, спит ли  Глеб.  Тот  даже  не  пошевелился.
Тогда девушка, уже ничего не боясь,  отбросила  одеяло  и,  стараясь  не
шуметь, спустила на пол ноги. Она быстро  надела  джинсы,  встала  перед
зеркалом и принялась причесываться. А затем, смочив ватку  косметическим
молочком,  стала  вытирать  следы  туши  возле  глаз.  Окончив  с   этой
процедурой, она потянулась, словно кошка, и выскочила в коридор.
   Лишь только дверь затворилась, Глеб тут же сел на койке и потянулся к
часам, лежавшим на пластике стола. Было одиннадцать утра. Он не спал уже
около часа.
   Сиверов успел привести себя в порядок как раз к приходу Натальи.
   Та немного удивленно посмотрела на его аккуратно застеленную постель,
но ничего не сказала, кроме "Доброе утро!".
   - Доброе утро, - сухо ответил Глеб, выходя в  коридор  с  полотенцем,
перекинутым через плечо, держа в  руках  два  тюбика  -  один  с  зубной
пастой, другой с кремом для бритья, - зубную щетку, помазок и бритву.
   Он тщательно умылся, а затем, недовольно морщась,  принялся  наносить
на щеки холодный пенистый крем. А  вот  когда  настала  очередь  бритвы,
пришлось повозиться. Поезд нещадно раскачивало. И  каждый  раз,  поднося
бритву к лицу, Глеб рисковал порезаться. Вообще-то бритье лезвием всегда
давалось ему с трудом, и обычно несколько капелек крови выступало, когда
он смывал пену на подбородке и на кадыке. А теперь он умудрился  сделать
целых четыре пореза и  стоял  напротив  зеркала,  раздумывая,  стоит  ли
промывать ранки неприятно пахнущей водой из-под крана.
   В конце концов Глеб ограничился тем, что промокнул кровь  полотенцем.
Когда он со своими туалетными принадлежностями вернулся в купе,  Наталья
заметила:
   - Наверное, у вас, Глеб Петрович, очень скверный характер.
   - С чего ты взяла?
   - Ну, это я так, чтобы отыграться. Вчера вы демонстрировали мне  свои
дедуктивные способности, а сегодня я  продемонстрирую  вам  свои.  Разве
можно иметь нормальный характер, если вы способны довести  зубную  щетку
до такого состояния?
   Глеб взял в руки зубную щетку, держа  ее  за  изящно  выгнутую  серую
пластиковую ручку.
   - А что здесь особенного?
   - Вы только посмотрите на ее щетину Это же надо с таким остервенением
чистить зубы, чтобы потом она торчала в разные стороны, словно волосы на
голове пьяницы после недельного запоя!
   - У тебя больная фантазия, Наташа, -  заметил  Глеб,  пряча  щетку  в
футляр.
   - А еще вы очень нервничаете - целых четыре пореза.
   - Не люблю, когда люди начинают рассуждать о том, в чем ни  черта  не
понимают, - обозлился Глеб, -  и  уж  совсем  неприлично,  если  женщина
берется рассуждать о бритье. Может быть, в первом случае ты и права,  но
вот о порезах оставь судить мне одному.
   Глеб вытряс на ладонь остатки одеколона из фигурного флакона и слегка
поморщился. Щеки словно обожгло огнем.
   - Не хотите беседовать, и не надо. Я думала, вам интересно, - Наталья
немного обиженно поджала губы и принялась убирать постель.
   - У тебя тоже характер не подарок, - засмеялся Глеб. - Судя по  тому,
как ты комкаешь простыню, тебя, как минимум, можно назвать неряхой.
   - Многим  мужчинам  нравятся  неряхи,  -  не  оборачиваясь,  отвечала
Наталья.
   - Но только не танцорам, - напомнил ей  о  вчерашнем  разговоре  Глеб
Сиверов.
   Девушка  оставила  это  замечание  без  последствий,  но  с   одеялом
управилась на этот раз очень старательно. Она расстелила его, разгладила
все складки и только после этого уселась на койку с ногами.  На  столике
стояли четыре стакана и недопитая бутылка коньяка.
   - Может, это и не мое  дело,  -  сказала  Наталья,  -  но  я  страшно
любопытная.
   Можно спросить?
   - Спрашивай, - не ожидая подвоха, ответил Глеб.
   - Судя по всему, вы человек богатый.
   - Допустим.
   - А вот путешествуете поездом, а не самолетом.
   - Я боюсь высоты, - улыбнувшись, ответил Глеб.
   - А по-моему, вы боитесь чего-то другого.
   - Нет-нет, только пустоты.
   - Высоты, - поправила его Наталья.
   - И пустоты тоже.
   Чтобы перевести разговор на другие рельсы, Сиверов предложил:
   - Завтракать ты собираешься? И тут Наталья обрадовалась.
   - Вот и отлично. Я-то совсем и забыла, что у  меня  остались  деньги,
сэкономленные вами. Хотите, я угощу  вас  шикарным  завтраком?  Кажется,
здесь есть вагон-ресторан.
   - Идея неплохая, - оживился Глеб. - Только предоставь  мне  заплатить
за тебя.
   - Почему? - расстроилась Наталья.
   - Иначе я не смогу поверить в то,  что  я  богатый  человек.  Девушка
принялась  обуваться.  Кожаный  ремешок  никак  не  хотел  вдеваться   в
маленькую медную пряжку.
   - Пошли, - наконец-то сказала она, справившись с  застежкой.  Но  уже
оказавшись в коридоре, спохватилась:
   - Ой, а кто будет сторожить наше купе? Его же не запрешь? - ее взгляд
сделался грустным.
   - Кому-то из нас придется ждать, пока позавтракает другой.
   Глеб, улыбнувшись, извлек из кармана куртки связку ключей  и  отыскал
трубочку с треугольным сечением. Она легко вошла в отверстие замка. Купе
оказалось  запертым.  Глеб  подергал  ручку,  скорее  для  того,   чтобы
продемонстрировать Наталье, чем для того, чтобы проверить,  сработал  ли
замок.
   - Чем больше я вас знаю, - покосилась на него Наталья, - тем страшнее
мне становится. Наверное, вы с такой же легкостью умеете открывать замки
сейфов. - И замки чужих квартир тоже, - Глеб галантно пропустил  Наталью
вперед и пошел за ней следом.
   - Я всегда боялась, ездя в поездах, что не смогу отыскать свое  купе,
когда буду возвращаться,  и  поэтому  придумывали  всяческие  хитроумные
комбинации, чтобы запомнить номер.
   Глеб, проходя мимо приоткрытой двери купе рядом с местом  проводника,
заметил четырех мужчин, расположившихся возле  столика.  Валялись  мятые
денежные купюры - трое пассажиров играли в карты. Глеб умел  безошибочно
определять людей, причастных к преступному миру.
   "Вот так компания! - подумал он. - И самое странное,  ведут  себя  на
удивление тихо".
   Но Наталья не дала ему продолжить эту мысль.
   - Самое странное, - говорила она, - что я совсем не  ощущаю  выпитого
вчера.
   Голова свежая.
   - Все-таки это был хороший коньяк, - напомнил Глеб.  -  Может,  и  не
самый лучший, но и не подделка.
   - Я в этом совсем не разбираюсь.
   Сменялись двери, гулкие тамбуры, голоса, запахи. Казалось, одинаковым
дверям, окнам не будет конца.
   Наконец  впереди  запахло  съестным.  Глеб  и  Наталья  очутились   в
вагоне-ресторане,  показавшимся  им  после  узких  коридоров  неимоверно
просторным.
   В конце его отливала зеркалами барная стойка. Негромкая музыка лилась
из динамиков. В это раннее время в  ресторане  находилось  всего  пятеро
посетителей: пожилая пара, устроившаяся за угловым столиком, и троица, -
скорее  всего,  бизнесмены,  в  кричащего  цвета  пиджаках  с   золотыми
пуговицами. Все как на подбор коротко подстрижены и при галстуках.
   - Я люблю сидеть в середине, - заявила Наталья, выбирая столик.
   Ленивый, как осенняя муха, официант положил перед  Натальей  меню  и,
отойдя в сторону, принялся ждать, пока новые посетители сделают выбор. А
выбор оказался не очень-то и большим.  Из  того,  что  могло  соблазнить
Глеба, в нем были только жареный  картофель  да  эскалоп.  В  меню  было
честно обозначено, что кофе растворимый.
   - Я буду то же самое, что и вы, -  ответила  девушка  на  предложение
Глеба сделать выбор.
   - Тогда я закажу две бутылки коньяка и по большому соленому огурцу, -
пригрозил ей Глеб.
   Вскоре уже и эскалопы, и  основательно  остывший  кофе  стояли  перед
Сиверовым и девушкой. Для себя Глеб заказал еще и бутылку датского пива.
Наталья пить отказалась.
   - Ну вот, шикарного завтрака не получилось, - развел  руками  Глеб  и
принялся за еду. - Картошка пересолена, - тут же отметил он.
   - Я знаю почему, - хитро улыбнулась Наталья.
   - Наверное, ты собралась сказать какую-нибудь гадость?
   - Посмотрите туда, - скосила глаза девушка.
   Глеб обернулся и увидел в самом углу ресторана сидевшую  на  складном
полотняном стульчике толстую бабу в несвежем измятом халате, застегнутом
всего на три пуговицы  вместо  положенных  шести.  У  нее  между  широко
расставленными пухлыми ногами располагалась  выварка  с  уже  почищенной
картошкой. Она ловко выбирала клубни, извлекая  их  один  за  другим  из
пыльного джутового мешка.
   Кожура, срезанная спиралью, горкой высилась прямо на полу.
   Наталья зашептала:
   - Картошка такая соленая потому, что у нее ужасно потные  руки,  -  и
тут же сама засмущалась своей шутки, потому что Глеб поперхнулся.
   - Если ты хочешь, Наташа, чтобы я остался сегодня голодным, то можешь
сказать еще какую-нибудь гадость.
   - А я знаю пару  ужасных,  отвратительных  застольных  анекдотов,  от
которых приходят в  ужас  все  мои  знакомые.  Иногда  в  гостях,  когда
чего-нибудь вкусного очень мало, я непременно их  рассказываю.  И  тогда
все достается мне. Я от природы патологически небрезгливая.  Иногда  мне
кажется, что я способна съесть лягушку  живьем.  А  вы  брезгливы,  Глеб
Петрович?
   - Обычно это спрашивают до того, как сказать гадость, -  напомнил  ей
Глеб Сиверов.
   - Простите, что испортила аппетит, но не могла удержаться.
   Наталья захихикала, нагнув голову. Баба  в  белом  халате  пристально
посмотрела на нее и  даже,  как  показалось  Глебу,  Пригрозила  девушке
испачканным в земле пухлым пальцем.
   - Да, я знаю, я несносная, - принялась оправдываться Наташа. - У меня
ужасный характер, и я люблю испытывать терпение людей. И впрямь, не могу
понять, почему вы до сих пор не высадили меня на какой-нибудь станции?
   - Еще пара таких шуток, и я обязательно это сделаю. Но дождусь  ночи,
и тебе придется провести несколько  неприятных  часов  в  зале  ожидания
среди бомжей и местного хулиганья.
   - А почему вы не решили,  что  это  мой  дом  родной?  -  рассмеялась
Наталья.
   Ей и впрямь совсем не мешало воспоминание о  потных  руках  поварихи.
Она с удовольствием уплетала жареный картофель, и Глебу даже показалось,
предложи он ей сейчас свою порцию, она с удовольствием проглотит и ее.
   - Девушка, которая может так рассуждать о музыке, никогда  не  найдет
общего языка с хулиганами и мерзавцами,  -  абсолютно  серьезно  ответил
Глеб, глядя ей прямо в глаза.
   Но Наталья тоже сделалась куда более серьезной.
   - Так вы не спали, когда я вам все это рассказывала?
   - Нет. Ты знаешь, мне очень понравилось то, что ты способна  отличить
испанское танго от латиноамериканских мелодий.
   - На словах можно сделать все, - пожала плечами Наталья. - А на самом
деле я не слишком-то разбираюсь в музыке.
   - У тебя великолепный слух. Я это слышу по твоему  голосу,  -  сказал
Глеб. - Ты всегда знаешь, когда нужно произнести фразу немного выше  или
немного ниже.
   Это редкий дар.
   - Может быть, - согласилась девушка. - Но я делаю это неосознанно.
   -  В  этом-то  и  заключается  разница  между   природным   даром   и
воспитанием.
   Глеб почувствовал себя глупо. Он говорил так, словно был учителем,  а
перед ним сидела прилежная ученица.
   И тут в тамбуре послышались шаги. В ресторан  вошли  четверо  мужчин,
тех самых, которых Глеб видел игравшими в  карты  в  купе.  Впереди  шел
Лысый.
   Казалось, улыбка навечно застыла на его губах лишь  для  того,  чтобы
демонстрировать желтый металл искусственных зубов.  Наметанным  взглядом
Глеб сразу же определил, что под куртками двоих из  мужчин  -  это  были
Пепс и Штык -  припрятаны  пистолеты.  Новые  посетители  устроились  за
столом, и официант, нутром  чуя,  что  если  он  помедлит,  то  начнется
скандал, тут же подошел к ним.
   Лысый  смерил  его  презрительным  взглядом  и,   растягивая   слова,
произнес:
   - Бутылку водки и чего-нибудь посвежее, только не из вчерашнего.
   По тому, как маслянисто блестели его глаза, Глеб сразу определил -  в
жилах  Лысого  течет  восточная  кровь,  хотя  и  говорил  он  по-русски
абсолютно без акцента.
   - Сейчас все устроим в лучшем виде.
   С такими,  как  эти,  официант  легко  находил  общий  язык,  хотя  и
выдерживал дистанцию. Низкорослый Дружок был. еле виден из-за стола.  Он
то и дело потирал рукой усы и тут же принимался облизывать пу